Loe raamatut: «Воздушный стрелок. Гранд»

Пролог

А ведь Прутнев в тот день, когда продемонстрировал мне памятную доску с именами Кирилловой мамы и ее отца, ни словом не соврал. Хотя и всей правды тоже не поведал. Только не по злому умыслу, а по незнанию. Никита Силыч Скуратов-Бельский, генерал и гранд, боярин и глава одного безымянного ведомства, действительно умер в срок, выбитый на каменной плите в церкви при малоизвестной эфирной школе… для мира. Иными словами, он принял постриг… непременным условием которого является отпевание. Уж не знаю, какие такие игры спецслужб подвигли его на этот шаг, но факт остается фактом: для всех и вся, друзей и врагов, Скуратов-Бельский умер, а в Аркажском монастыре появился монах Варфоломей. Надо думать, и сам монастырь этот мало похож на обитель православных монахов, но тут никакой конкретики я не услышал и… честно говоря, был этому только рад, поскольку есть у меня подозрение, что тайна – из разряда государственных. А зачем мне эта головная боль?

Но если отбросить лукавство, придется честно признать, что все это было лишь запоздалыми попытками отбрыкаться от участи секретоносителя. Я не люблю секретов еще с тех пор, когда служил Там. Каждая подписка – это лишний головняк, грозящий обернуться вычеркиванием из списка живых. Да о чем говорить, если я и здесь оказался только потому, что кое-кто из большезвездных генералов решил перестраховаться, уничтожив единственный более или менее доступный источник информации о «секретных методиках подготовки специалистов Центра-2».

Почему попытка была запоздалой? Да потому что я уже вляпался в гостайну. Вот как переступил порог монастыря, так и… А уж после встречи с дедом в лучшем стиле индийских кинолент – и вовсе впору ставить мне на лоб гриф секретности и упрятать куда-нибудь в сейф, чтобы, не дай бог, какая контра чего не прознала…

А Никита Силыч, кстати говоря, именно секретностью и оправдывал свой отказ от участия в жизни внука, после чего попросил рассказать ему «кратенько», как и чем я жил с восьми лет. За что и получил в торец второй раз, только уже Эфиром, от которого, правда, почти успел закрыться. Ничего, огреб не очень сильно, зато почти моментально протрезвел. А следом за ним и я, схлопотав в свою очередь эдакий «эфирный подзатыльник». Опытный, зар-раза.

– А о чем рассказывать-то, Никита Силыч? – поинтересовался я, когда очухался от оплеухи и, подождав, пока в глазах перестанут мельтешить цветные круги, сфокусировал взгляд на Скуратове. – Вам же Гдовицкой наверняка обо всем докладывал, по линии этого идиотского клуба…

– Если бы! – фыркнул Никита Силыч, тряхнув головой. Видать, тоже еще не совсем отошел от моего «подарка». – Молчал он, как партизан. До последнего. Клятва роду не шутка. А Владимир Александрович не тот человек, что поступается своим словом. Да и потом, когда тебя уже познакомили с клубом, он был поразительно немногословен. «Не имею права, спрашивайте у него сами». Нет, если бы я мог сам перед ним засветиться, он бы, может, что-то и рассказал. А так… «дела рода» – и точка. Щепетилен господин Гдовицкой.

– М-да. Все-таки тащите вы меня в этот междусобойчик эфирников. За уши волочите, – вздохнул я. Старик в ответ делано покачал головой вроде как с удивлением, заставив меня фыркнуть. – А что, не так? Если уж вы Гдовицкому не захотели сообщить о себе…

– Подожди-подожди, Кирилл! – Скуратов-Бельский поднял руки в защитном жесте, и показное удивление слезло с его лица, словно шелуха. – Владимир хоть и член клуба, но прежде всего он боярский сын Громовых, и абсолютного доверия к нему ни у меня, ни у моего ведомства быть не может. Равно как и к главе рода Громовых. Ты сам это должен понимать. Собственно, среди твоих нынешних знакомых лишь отец Илларион в курсе этой «игры в прятки»… Моя нынешняя работа совершенно не предполагает публичности, знаешь ли.

– Ага. Понимаю. А мне, значит, вы доверяете безусловно, да? – Я скептически хмыкнул. – И предполагается, что от осознания этого факта мое эго надуется от гордости, а я сам расплывусь в счастливой улыбке и радостно, дружными рядами, но самое главное – молча пошагаю нога в ногу с эфирниками? Или, может быть, даже встану на довольствие в вашей нынешней организации? На фиг.

– Вот ведь ерш, а! – вздохнул мой собеседник. – Кирилл, тебе никто не говорил, что ты параноик?

– Так ведь не я такой, жизнь у меня такая… – Я развел руками, но после недолгого молчания все-таки уточнил: – Ну ладно, не вся. Но сознательная половина – точно.

– Рассказывай.

– И с чего начинать? – спросил я.

– С самого начала. Я ведь о твоей жизни до эмансипации вообще ничего не знаю. Не было у меня возможности хоть как-то за тобой присматривать. Сначала «хвосты» подбирал, чтобы ни одна сволочь обо мне не пронюхала, а когда кризис миновал, ты уже под опекой Громовых оказался… а там моих людей нет. Как и в большинстве боярских родов, впрочем. Не моя епархия… – качнул головой Скуратов и, глянув на притаившегося серой мышкой в углу комнаты Ефимия, кивнул ему на дверь.

Монах молча поднялся и вышел вон. Вот дисциплина. Ни словом, ни жестом не показал, как ему интересно. Встал и ушел… старательно, но топорно прикрывая эмоциональный фон, который так и штормило от любопытства. М-да уж. Проводив взглядом подчиненного, дед дождался, пока за ним закроется дверь, и, расплескав по серебряным чаркам очередную порцию меда, приготовился слушать.

Ну я и рассказал… Нет, это не была жалоба или попытка вышибить из родственника слезу, просто… обидно стало за мальчишку, который при живых родственниках вдруг оказался не нужен ровным счетом ни-ко-му. Хотелось хоть немного расшевелить сидящего напротив меня упрямого старика, посвятившего жизнь какой-то не очень понятной мне цели и ради нее забившего на единственного внука, сбагрив его родичам зятя. Хотелось увидеть хоть что-то живое в его глазах. Убедиться, что передо мной не винтик ржавой государственной машины, а нормальный человек…

Именно поэтому, старательно переворошив память Кирилла, я принялся излагать его краткое жизнеописание. Монотонно, с перечислением методов обучения в семье Громовых, всех запомнившихся причин для визитов в медблок, о тех, что не запомнил, находясь в отключке, тоже упоминал, честно предупреждая, что сведения о них нужно уточнить в медкарте. Не забыл поведать об отношении родичей к «нахлебнику-слабосилку»… В общем, рассказал все, что вспомнил. Ну и как вишенка на торте – похищение Романом Томилиным.

Вотще. Старик закрылся наглухо. Слушал внимательно, но ни жестом, ни словом не выдал своих эмоций. Правда, когда речь зашла о родственниках ныне покойной Ирины Михайловны, мой собеседник едва заметно напрягся, но это было единственное проявление хоть каких-то эмоций с его стороны.

– Что замолчал? Жалуйся дальше. Насколько я знаю, последние полгода у тебя были ничуть не менее щедрыми на злосчастья, – спокойным ровным тоном предложил Скуратов-Бельский, откидываясь на спинку стула.

– Жаловаться? И в мыслях не было, Никита Силыч. Вы спросили, я рассказал. И помощи или сострадания просить не собираюсь, – пожал я плечами. – Со своими проблемами, как вы могли заметить, я справляюсь сам.

– Хм… не буду спорить. Хотя некоторые твои решения меня, прямо скажу, не устраивают, – после недолгого молчания заключил монах Варфоломей… Хотя какой он монах? Ряженый! И плевать, что постриг был настоящим.

– А вот это уже ваши проблемы, и можете справляться с ними сами, как хотите, – ощерился я в ответ и, отсалютовав старику чаркой, махом ее опростал. Скуратов же покрутил в ладонях свою порцию, сделал небольшой глоток и, поставив чарку на стол, с интересом уставился на меня.

– Кирюша, а ты не забыл, часом, с кем разговариваешь? – тихо, но с намеком на угрозу спросил дед.

– Хм… с монахом неизвестного ордена? – ухмыльнулся я, и мой собеседник с шумом выдохнул воздух, отчего жестко очерченные крылья его носа затрепетали. Как играет, а! Вот только в эмоциях полный штиль.

– У православной церкви нет орденов, – заметил он наконец и вздохнул. – Кирилл, не ершись. Я прекрасно понимаю твою обиду, но поверь, если бы у меня была хоть малейшая возможность участвовать в твоей жизни, не раскрывая инкогнито, я бы ее не упустил. К сожалению, это было нереально.

– И что же изменилось? – поинтересовался я.

Скуратов в ответ чуть не прожег меня взглядом.

– Многое. Но об этом мы можем поговорить чуть позже, – чуть помедлив, тихо ответил дед. – А пока расскажи, что было после похищения Томилиным. Я, конечно, уже прочел отчеты групп наблюдения Преображенского приказа, но они не дают полной картинки. А ты был участником событий…

– Хм… – Вот ведь непробиваемый старик… что тот носорог. Ладно, добавим чуть-чуть юношеской обидчивости. – А зачем? Чтобы вы опять заявили, что я жалуюсь?

– Кирилл, извини. Я был не прав, – почти через силу выдавил из себя Скуратов-Бельский, и вот сейчас я поверил искренности его эмоций. Уж очень характерный след оставило это усилие в Эфире… Ну что ж, ладно. Никто и не говорил, что все будет просто и розово…

Второй рассказ занял куда меньше времени, а когда я закончил повествование, Скуратов посмотрел на меня долгим, совершенно пустым взглядом и неопределенно покачал головой.

– И ты винишь во всем Бельских? – поинтересовался он.

– Честно говоря, если бы не запись переговоров майора «Северной Звезды», я, наверное, в первую очередь заподозрил бы Громова-старшего, – помедлив, ответил я. – И только во вторую – ваш клуб.

– Вот как? – А вот сейчас его бесстрастность дала трещину, и Эфир плеснул удивлением. – И почему же?

– Ну, ему было проще всего организовать давление на меня. Покойному Громову достаточно было один раз посетовать на свою ошибку в оценке способностей внука при разговоре с директором и чуть намекнуть ему о желательности отчисления такого слабого и необязательного ученика, бросающего тень на славное имя гимназии. Тогда как тем же Бельским пришлось бы искать о-очень веские аргументы, чтобы директор решился на конфликт с Громовыми, отчисляя протеже их рода. Да и в случае с моей недвижимостью история похожа. Документально там все было законно, так что могло заставить жадного чинушу отыграть назад? Только полная уверенность, что этот финт ушами останется безнаказанным. Стал бы муниципальный чиновник лезть в игры боярских родов в попытке урвать свой кусок и гарантированно навлечь на себя гнев Громовых, которые, как он был уверен, стоят за моей спиной?

– Хм, он тоже мог действовать под давлением… – протянул Скуратов-Бельский.

– Мог… но в этом случае, как мне кажется, советник Коржин не преминул бы поставить в известность Громовых, просто чтобы обезопасить себя от их гнева. А Федор Георгиевич непременно поделился бы этой информацией со мной, чтобы не нарушить нашего «договора о невмешательстве».

– Что за договор? – удивился старик. Есть, я все-таки его пробил!

– А это один из аргументов в пользу невиновности Громова-старшего, – развел я руками.

Дед заерзал на месте. Ну-ну, вот теперь поговорим серьезно… и Эфир мне в помощь!

Часть первая
«Ты туда не ходи, ты сюда ходи…»

Глава 1
«О, сколько нам открытий чудных…»

Я могу как угодно относиться к деду и, если честно, добротой к нему совсем не дышу, но не признать, что он умен, не могу. Точнее, очень умен. Мои ощущения, подкрепленные результатами допроса майора «Северной Звезды», этот старик прокачал, что называется, на раз-два. И я даже не буду говорить, что вот, мол, будь у меня такое же понимание подводных течений здешнего высшего общества, да знание политических раскладов, да его жизненный опыт – я бы тоже так смог. Фигу. Я боевик и неплохой инструктор, кое-кто зовет меня даже учителем, а Скуратов-Бельский… Хм, пусть генетики говорят что угодно, но если представители одного рода на протяжении столетий занимаются каким-то делом, пусть даже таким «широкопрофильным», как охрана государства, то рано или поздно их умения выйдут на другой качественный уровень. Иными словами, способности к анализу и просчету вероятностей у Никиты Силыча – это что-то с чем-то, а уж подкрепленные интуицией и сверхчувственным восприятием Эфира… это не человек, а суперкомпьютер какой-то, причем линейной логикой там и не пахнет.

Деду хватило моего рассказа, чтобы сложить два и два. Уж не знаю, какую роль в проведенном им анализе сыграла его собственная информированность, но результат был… удручающим. Для меня.

– Кирилл, – встрепенувшись и открыв глаза, старик прервал таймаут, взятый им на полчаса сразу после того, как я закончил свой рассказ. И, смерив меня долгим изучающим взглядом, заявил: – Я попрошу тебя выполнить одну мою просьбу, точнее, задать кое-кому один вопрос, и если ответ будет положительным, то… С меня настоящее имя твоего «злого гения». Идет?

– Считаете, это не Бельские? – нахмурился я.

– Вопрос, Кирилл. Потом будет мой ответ, – покачал головой Скуратов-Бельский.

Я пожал плечами.

– Хорошо. Какой вопрос и кому я должен его задать?

– Нынешнему главе рода Громовых. – Старик на миг притормозил, но тут же, мотнув головой, словно избавляясь от какой-то назойливой мысли, продолжил: – Не уверен, что он прямо ответит на этот вопрос, но попробуй узнать причину отстранения Георгия Дмитриевича от главенства в роду. И если ответ будет связан с душевной болезнью, то я раскрою тебе цепочку своих умозаключений и назову имя твоего недоброжелателя. Но предупреждаю: доказательств у меня нет, есть только сами умозаключения. Если же нет, то мы забудем об этом разговоре. Добро?

– Мне Алексей уже сказал. Домашнюю версию, так сказать… – протянул я и, встретив заинтересованный взгляд деда, кивнул. – Согласно ей, Георгий Дмитриевич тихо поехал рассудком.

– Вот так, – удовлетворенно улыбнулся мой собеседник. – Вот и сложилась наша головоломка. Теперь на все сто процентов. Жора всегда отличался гипертрофированной, почти фанатичной ненавистью к иезуитам и неустойчивой психикой. М-да… Впрочем, среди людей нашего поколения, тех, кто прошел и не забыл княжьего мятежа и Великой войны, проблемы с психикой – штука совершенно обыденная. Ничего удивительного… совсем ничего. Недаром же бо́льшая часть глав родов сегодня состоит преимущественно из наших детей, и далеко не самых старших. Хотя патриархов семей и сегодня хватает. Хм. Никогда не задумывался об этом, Кирилл? Почему бо́льшая часть еще живых старейших представителей родов не возглавляет их по праву?

Ничего себе откровение… Я взглянул на замолчавшего старика, но тот успел вновь погрузиться в свой странный транс. На этот раз ему хватило всего минуты. А когда он открыл глаза… у меня мурашки по спине пробежали от его взгляда… хорошей такой маршевой колонной. Последний раз такое со мной было еще Там, перед тем как по берегу, где скрывалась наша группа, отработала корабельная артиллерия. Непередаваемые ощущения… да.

Скуратов-Бельский тем временем успел подобраться и чуть ли не к бою подготовиться. По крайней мере я четко ощутил собирающийся вокруг него Эфир.

– Кирилл, – не сводя с меня взгляда потемневших глаз, старик медленно выпрямился в кресле и заговорил, тяжело роняя слова, – отрицать твоего права на подобные действия я не могу, сам бы поступил аналогично, но… надеюсь, что ко мне в гости ты не придешь так же, как к Георгию… или Ирине. Как гранд гранду – не советую.

– Вы о чем? – Я растерянно и непонимающе взглянул на деда. Че-орт! Догадался… но как? Как?!

– Ты услышал, – сухой и короткий ответ. Но в глазах все же мелькнула тень неуверенности.

Ага, значит, прочесть меня он сейчас… Хотя не факт. А тучи-то сгущаются, да… Эх, я вообще-то живым отсюда выйду или как?

– Хм… пусть так. Но вы же не собираетесь идти по стопам уважаемого Георгия Дмитриевича и его невестки, правильно? – осторожно проговорил я, и дед после короткого раздумья напряженно кивнул. Во как, не на меня одного атмосфера давит, оказывается.

– Согласен.

Вот и договорились… До союзников нам, конечно, еще грести и грести, но нейтралитет уже есть. И то хлеб. Воевать с этим я не собираюсь… да и дед, судя по всему, отнюдь не горит желанием выйти против меня на бой. Но самое главное, он явно не станет сдавать меня полиции… Да и причитать о падении нравов и ужасаться моей «жестокости», кажется, тоже не намерен. Боярские заморочки… но сейчас я только рад этим «средневековым вывертам», как говаривала Агнесса – громовский преподаватель этикета.

Мы со Скуратовым одновременно потянулись к меду, глухо звякнули, столкнувшись, серебряные чеканные бока. Отсалютовав друг другу чарками, одновременно их осушили, и как-то незаметно напряжение растаяло, оставив на память разве что треснувшие стекла в низком окне да осыпавшиеся мелким крошевом стеклянные же дверцы книжных шкафов.

– Ну вот, опять Ефимию порядок здесь наводить, – со вздохом констатировал дед и, покосившись на меня, махнул рукой. – Спрашивай… вижу же, что неймется.

– А чего спрашивать, по-моему, и так ясно, разве нет? Я сейчас чувствую себя, как Ватсон рядом с Холмсом, и на языке только один вопрос вертится: «Но, черт возьми, ка-ак?!»

– На самом деле это несложно, – пожал плечами чуть расслабившийся собеседник, пускаясь в объяснения.

М-да, осознать, что Кирилла с малолетства готовили как какого-нибудь шахида, это было… сильно. Психологическая ломка по всем правилам. Ликвидация любых привязанностей, ограничение общения и постоянное давление, не дающее расслабиться… Знакомые технологии, и чертовски эффективные, признаюсь. Понятно, что моя эмансипация внесла изрядные коррективы в план поехавшего рассудком Георгия Дмитриевича. Пришлось деду срочно придумывать, как обламывать начавшие появляться личные связи. У самоубийцы не должно быть собственного дома или места, которое он мог бы назвать таковым. И в бывший конный клуб зачастили незваные гости… ну и попытка отжать мою собственность как завершающий штрих… Вот, кстати, по поводу нежданных визитеров, а не мог старый урод как-то повлиять на действия невестки? Уж больно вовремя она нарисовалась на пороге моего дома. Хм, тут даже Никита Силыч спасовал, не сумев ответить на вопрос. Ладно, не так уж важно.

Идем дальше. У будущего оружия не должно быть личных привязанностей. И меня запихивают в школу, где отношения между учениками в большинстве своем строятся на жесткой конкуренции, праве силы и старшинства. Только тут я сам походя смешал Громову-старшему карты, пооткрывав кучу клубов, даже не подозревая, что администрация гимназии, оказывается, давно и старательно гнобит «лишние» школьные организации, оставляя только минимально необходимое их количество с разновозрастным составом, который только подогревает конкуренцию внутри самих клубов и соперничество между ними. Все во имя победы, ага. Облом. Десяток новых клубов просто размыл эту самую конкуренцию, вместе с соперничеством. А уж форма подачи проектов и вовсе уничтожила ее остатки.

Затем… затем орудию нужно дать мотив для перехода на «темную сторону», то есть для побега из страны в распахнутые объятия иезуитов, и, учитывая, что давления аристократии на мещанина в школе я просто не заметил, в ход пошла тяжелая артиллерия связей отставного комнатного боярина. Да-да, Преображенский приказ, кровавое пугало, которое должно было отвратить меня еще и от эфирников. Недаром же Переверзев светил визиткой Прутнева… Вообще стоит только удивляться, с какой скоростью покойный боярин генерировал свои планы.

Ну и под занавес – попытка повлиять на меня через Ольгу. Представить невесту шалавой, ославить ее на весь свет – это же какое разочарование для влюбленного пятнадцатилетнего парня! А заодно эта выходка обрубила бы мне любой намек на возможность быть принятым в обществе, независимо от исхода дела. Расстались бы мы с Ольгой или остались вместе – житья в столицах нам бы не было обоим. В общем, по зрелом размышлении я пришел к выводу, что правильно сделал, отправив Георгия Дмитриевича на тот свет. Туда ему и дорога. Будь моя воля – оживил бы тварь и заново прикончил, раз десять подряд…

– А вот тут, кстати говоря, мог быть и второй слой… – задумчиво протянул Скуратов-Бельский в ответ на мое рычание по поводу попытки Громова-старшего превратить мою невесту в нимфоманку. Я непонимающе взглянул на собеседника. – Как думаешь, каким способом тебя намеревались «взорвать» после твоего попадания к иезуитам?

– Без понятия, – пожал я плечами. Понимаю, что у урода был какой-то план, как подсунуть меня папистам, но вот как он намеревался повернуть меня против них… не знаю.

– Смерть Люды и Николая была устроена по указке иезуитов, – тихо произнес старик. – У меня до сих пор руки слишком коротки, чтобы их достать. Точнее, заказчиков. Что же до тебя… Ты был слишком мал, чтобы хорошо запомнить родителей, и не факт, что захотел бы мстить за их смерть. Громов не мог этого не учитывать. Так что, думаю, если бы не Ольга, тебе подвели бы какую-нибудь другую девочку, а потом… разыграли бы тот же самый сценарий, а в нужный момент подсунули бы доказательства причастности иезуитов к этой неприглядной истории.

– А зачем тогда нужно было валить все на Бельских? Или они, как и Томилины, были связ… – Я поднял взгляд на старика. – «Северная Звезда» и «Гончие»… Одного поля ягоды?

– Хм. А вот в это я тебе соваться не советую, – нахмурился Скуратов. – Не знаю, откуда у Громова была эта информация и зачем он привязал к этому делу Бельских, но это уже совсем другие игры, Кирилл. И проходят они по совершенно другим правилам. Это политика. Прими добрый совет: не стоит в нее лезть.

– Вот чего мне не нужно – так это политических и шпионских игрищ. Своих проблем хватает, – проворчал я.

– Вот и замечательно. Кстати, Кирилл, а не скажешь, с чего вдруг ты решил, что эти отряды… оба связаны с папистами? – вкрадчиво поинтересовался Скуратов-Бельский.

Во попал… Думай, голова, думай! Шапку куплю, из песца, ага. Того самого, который сейчас ко мне подкрадывается. А то, глядишь, и без «Визелей» останусь.

– Хм… перед смертью Роман Томилин молился на латыни…

– А ты откуда знаешь? – удивился дед. – Ты же вроде бы в это время уже в мещанах обретался?

– Так ведь… это я его на тот свет наладил, – пожал я плечами. – У Громовых с Томилиными как раз война приключилась, и Роман посчитал, что это хороший способ расстаться со своей пассией… радикально. А я, как учитель, должен своих учениц оберегать. Вот и пришлось доказывать ему, что Лине умирать рановато…

– Понятно. – Старик машинально отправил в рот ломтик ветчины и мотнул головой. – Ну ладно, с этим ясно. Но что из того, что Роман молился на латыни? Он же из папистов, хоть и принял православие. Привычка.

– Сомневаюсь, что все паписты перед смертью бормочут девиз Общества Иисуса, – фыркнул я.

Скуратов сверкнул глазами, но тут же притушил не вовремя поднявшуюся волну в Эфире. Интересно, откуда молодой Николаев вообще знает о существовании у Ордена святого Игнатия какого-то девиза? Это не та информация, которую можно легко найти в паутинке или библиотеках… Впрочем, если Громов подошел к делу обстоятельно, то… нет, не вяжется. Не стал бы старый псих так готовить свою «бомбу». К иезуитам должен был попасть растерянный юноша, изрядно поколоченный судьбой и разочаровавшийся в боярах и государе, но никак не знаток традиций и истории Общества Иисуса. С другой стороны, кто знает, что мог найти мальчишка в библиотеке Громовых… Нет, но какое чутье, а?! Вот так, на одних ассоциациях, связать подставу Бельских и «Северной Звезды» с «Гончими» Томилина… Все-таки кровь не водица…

Никита Силыч вздохнул. А что, может, действительно поговорить с государем, пускай передаст боярский титул Скуратова Кириллу? Грех же такую линию терять. Пусть Скуратов никогда не был склонен переоценивать значение евгеники для одаренных, все-таки, будучи грандом Эфира, он имел собственное мнение о наследовании Дара и способах его развития. Но в данном случае просто жаль труда поколений его предков, выпестовавших в роду такую вот «линию интуитов и аналитиков», как выразилась однажды о них дочка… а она ведь знала, о чем говорила. Мастер евгеники, как-никак… стоп. Кирилл же только что рассказывал о своей «неземной любви» к младшей Бестужевой! Это что же получается… дочкина работа? Ну Люда, ну экспериментатор! То-то она так легко согласилась уйти за мужем под начальство его старого приятеля. Все просчитала и ничего не сказала отцу, умница эдакая.

Эх, если бы не та злосчастная авария… нет, понятно, что дочь не стала бы просить за мужа перед Никитой Силычем. Да и сам Скуратов скорее отрубил бы себе руку, чем признал наследником рода отпрыска Георгия Громова… Но ведь он и сам не вечен, а внук после смерти Скуратова вполне мог бы претендовать на его титул – если не сам, то как регент собственного ребенка точно. Потому как очевидно, что дочка очень хорошо постаралась с выбором невесты для своего сына, и линия Скуратовых в будущих детях Кирилла будет не ослаблена, как того можно было бы ожидать при подобном наследовании, а, наоборот, усилена. В этом можно не сомневаться. О да…

Скуратов-Бельский грустно улыбнулся хитроумию и таланту дочери. Его радость, его горе…

Привычно загоняя застаревшую боль, стегая ее спасительной яростью, холодной и расчетливой, Никита Силыч глубоко вздохнул и, чувствуя, как успокаивается всполошенный этой вспышкой злости Эфир, невольно усмехнулся. Точно так же непокорные потоки этой вездесущей силы шарахаются от старого гранда, когда он вспоминает о том, как пришлось оставить титул. О, кто бы знал, как бесила его одна только мысль, что Бельские наследуют его имя. Если бы не нелепая смерть младшего брата на давно отгремевшей войне, то и после ухода Никиты Силыча род Скуратовых-Бельских продолжился бы младшей ветвью. Но увы. Брат сгинул где-то в огненных полях за Одером, не оставив наследников… А теперь благодаря дочери у их рода появился шанс. И он им обязательно воспользуется. Но воистину этим миром правят мертвецы!

Никита Силыч скользнул взглядом по фигуре внука, по его лицу… и как будто себя в молодости увидел. Хм… а мальчишка не так прост. Кажется, даже эфирный ураган, вызванный воспоминаниями деда, его не затронул. Старик присмотрелся к Кириллу… и удивленно хмыкнул. Потоки Эфира вокруг тела юноши только что строем не ходят, если можно так выразиться. Экий… дрессировщик-укротитель, однако. Понятно, почему он никак не отреагировал на возмущение Эфира. Его-то оно никак не коснулось… глаз урагана… ха. Гранд, одно слово. Прав был цесаревич… Что ж, может быть, оно и к лучшему? Паренек явно не сможет прожить жизнь спокойно, как и положено заштатному мещанину. Ни одному гранду такого еще не удавалось, несмотря на то что своего статуса они достигали, будучи уже далеко не юношами. Есть, есть что-то такое в их даре, не дающее лениво разлечься на печи… А тут – гиперактивный пятнадцатилетний паренек на самом гребне гормональной волны, и он уже гранд… Как бы беде не случиться… А за разрушенную столицу государь по головке не погладит точно…

Отвлекшись от каких-то своих дум, и явно нелегких, судя по тому, как бурлил Эфир, дед наконец вернулся на грешную землю и потянулся к кранику бочонка. Ну да, опомнился, называется. Он тут будет в эмпиреях витать, а я сиди, скучай в ожидании? Вот уж на фиг.

– Кхм, мы что, уже все выпили? – мимоходом удивился Никита Силыч и заорал так, что у меня уши заложило: – Ефимий, щучий сын! Тащи второй бочонок!

Очередной дубовый толстячок оказался на столе быстро и незаметно, а Ефимий так же быстро исчез из комнаты. Старик проводил его взглядом и, убедившись, что тот достаточно плотно закрыл за собой дверь, наполнив обе чарки до краев, усмехнулся мне в лицо.

– Ну что, Кирилл Николаевич, будем делать из тебя настоящего гранда?

– Э-э? – А что тут можно было ответить!

Серебро в наших руках глухо звякнуло, и… хотелось бы сказать, что предложение Скуратова-Бельского было мною тут же с благодарностью принято, но нет. Мы еще добрых три часа обсуждали условия моего обучения, и только договорившись о частностях, которые дед так и норовил назвать мелкими и несущественными, хлопнули по рукам. Ну, это для него были мелочи, а вот я придерживался другого мнения. Особенно касательно сроков и графика учебы. Да и учебой в полном смысле слова это было не назвать. Скорее уж курсы повышения квалификации.

Как бы то ни было, но по результатам нашей договоренности мне пришлось поставить крест на планах по скорому возвращению домой. Правда, в ходе беседы я выторговал себе пару выходных на празднование Нового года и православного Рождества, но вот о затее получить сертификат о полном среднем образовании сразу после окончания рождественских каникул, кажется, придется забыть. Я просто физически не успею подготовиться к экзаменам.

– Чего скис, Кирила? – усмехнулся дед.

– Да вот хотел директору гимназии пилюлю подложить, а теперь, боюсь, у меня на эту затею не хватит времени, – задумчиво протянул я.

– Ну-ка, ну-ка… – заинтересовался Скуратов. – Рассказывай, что ты там задумал.

– Да ерунда. Он ведь давил на плохую успеваемость, прогулы… В общем, в документах об отчислении выставил меня этаким не желающим учиться дебилом. – Я развел руками. – Понятное дело, что, если вздумаю подать документы в другую школу, характеристику и полный приказ из гимназии там затребуют вместе с промежуточными итогами моего обучения, которых просто нет, поскольку триместровых контрольных я не писал и тестов не сдавал. И сильно сомневаюсь, что написанное там понравится тем, кто будет читать это творчество моего бывшего директора, так стремившегося угодить моему бывшему опекуну. Вот при получении этих документов я и задумал ответить на эту гадость, так сказать, асимметрично.

– То есть?

– Сдать экзамены экстерном в городском образовательном совете, после рождественских каникул, – со вздохом ответил я. – А теперь придется перенести эту затею на февраль, если не на март.

– Думаешь, твоему бывшему директору будет хоть какое-то дело до этого? Мальчишеская выходка, и только. А если ты умудришься провалить экзамены и сам сядешь в лужу, так это и вовсе будет ему только в радость, – фыркнул дед.

– Может быть. Но в своих силах я уверен, а директор может делать вид, что ему нет никакого дела до отчисленного им ученика… но только до тех пор, пока об этом курьезе не станет известно в свете. Думаю, попечители оценят такую демонстрацию профессиональных качеств господина директора по достоинству. – Я позволил себе легкую ухмылку. – А уж если слухи о педагогической «удаче» директора гимназии пройдут литературную обработку Елены Павловны…

– Елены Павловны? Ты имеешь в виду Великую Мегеру? – Дед расплылся в широчайшей улыбке и захохотал. – Кирилл, беру свои слова назад! В таком виде твоя идея просто обречена на успех. Если, конечно, ты сможешь получить сертификат… Впрочем, тут я могу тебе помочь, в рамках нашей договоренности. Что скажешь?