Любочка вскрикнула и проснулась. Голос был настолько реален, что она долго вертела головой, чтобы увидеть того, кто говорил с ней. Но рядом никого не было, а над развалинами занималась заря. Тусклое утро застилало Пустошь дождём и туманом. Ей было муторно, тревога и боль сжимали её сердце. Внутри себя она точно знала, что чёрная туча надвигается на её семью. Только она не могла понять, откуда.

– Папа, я не понимаю, что со мной, – сказала Любочка, как бы извиняясь. – Этот голос, во сне, он такой настоящий…

– Опять кошмары? Человек со шрамом? Рвётся на свободу! – мгновенно откликнулась Вера.

– Нет… – ответила Любочка, опуская глаза. – …сегодня голос. Я его слышала так же ясно, как и тебя.

– Замечательно! Осеннее обострение, ни раньше ни позже, – развела руками Вера.

– Милая моя, не слушай сестру! Это просто твоё подсознание… пытается приспособиться к реальности. Понимаешь, ты устала и напугана, да ещё в таком жутком месте. Не удивительно, что тебе будет сниться всякая жуть… Просто постарайся думать о хорошем, доченька. Поднимайся, сейчас будем завтракать, – причитал Папа, пытаясь успокоить младшую дочь.

Старшие сёстры давно проснулись и старались привести себя в порядок среди руин.

– Мелкий дождь – это отлично! Брезент мочить не надо, – пробормотал Папа, укладывая спальный мешок.

Потом он поднял свёрнутый брезентовый рулон, подбитый снизу чем-то блестящим, и ласково погладил его.

– Ну не скажи, – возразила Вера, не вынимая изо рта зубной щётки. – Дождь – это идеально, чтобы прятаться, но плохо, чтобы идти. Дроны летают тихо, незаметно. Он нас увидит, махнёт крылом, а через двадцать минут нагрянут Охотники. И всё.

– Они нас убьют? – спросила маленькая Любочка, глядя на Папу.

– Конечно, нет, милая, – ответил Папа. – Уголовная ответственность за то, что мы сделали, наступает с восемнадцати лет. Так что и ты, и Надя просто свидетели, а отдуваться за всех будем мы с Верой. Ты лучше поешь, золотко, путь неблизкий.

Пока Любочка с аппетитом грызла галеты, Вера спросила вполголоса:

– Пап, ты на самом деле веришь в суд?

– Да нет, конечно! Но даже если и суд, толку-то что? Дело это уголовное, значит, присяжные. А их у нас откуда набирают? Из Привилегированных! Ну, и какой вердикт вынесут двенадцать ЛГБТ-активистов? Любу с Надей в приёмные семьи, а нас с тобой зону топтать. Но суд – это счастливый исход, один процент из ста.

– А что на самом деле? Аукцион? – спросила Надя вполголоса.

– Думаю, да! – ответила Вера. – Говорят, что это огромный бизнес. Чёрный нал, никаких налогов. Покруче наркоторговли. А ещё я слышала, что если б не аукцион, в Пустоши вообще людей не было бы. Одни дроны летали бы, и всё.

– Так, девочки, хорош друг другу страшилки пересказывать. Все понимали, на что идут, – строго сказал Папа. – Ладно, быстро всё доедайте, а я пойду, упакуюсь. А вы пока с формы отпарывайте все знаки отличия. Эмблемы с радугой, значки, браслеты – всё в костёр.

– А эту нашивку тоже отрывать? – спросила Надя, указывая на узкую полоску ткани с надписью «Факультет биологии им. Харви Милка».

– Конечно, отрывай. Ты потрогай, там внутри стальная нить, она видна на сканерах.

Через полчаса все четверо стояли у разбитой двери. Папа поправил на поясе противовоздушный радар и оглядел своих дочерей.

– И помните, дроны абсолютно глухи, реагируют на тепло и движение. У нас небольшое преимущество, дождь очень сильный. Как только услышите писк моего радара, сразу ко мне и дальше как договаривались. Всё понятно? – спросил Папа.

– Да, понятно всё, пошли скорее, уже светло, – ответила Надя, чуть подталкивая Папу к выходу.

Низкие тучи неспешно плыли по небу. Дождь почти перестал, и лишь мелкая изморось неслышно падала с неба, поливая желтеющие деревья. Уже почти час Папа шёл впереди, держа в руках армейский противоминный сканер. Время от времени он поглядывал на индикатор радара, горевший ровным синим цветом.

– Папа, а ты уверен, что она сработает, если ты выдернешь чеку? – спросила Надя шёпотом, так, чтобы её не слышали остальные.

– Моли Бога, чтобы до этого не дошло, – ответил ей Папа, отводя глаза.

– Я просто хочу знать, что такого, как с Верой, со мной не будет.

– Надя, ты же знаешь, что всё это время…

– Да, вы с Мамой бились в суде и победили с Божьей помощью, и Вера вернулась домой. Но, как она, жить под одной крышей с двумя «мамками», я не буду, лучше смерть, чем…

В этот момент раздался негромкий сигнал. Папа взглянул на радар и увидел, что синий цвет на индикаторе сменился на красный.

– Быстро! – вскрикнул Папа, резко хватая младшую дочь за руку.

Он кинулся к бугорку, неловким движением сорвал брезент с рюкзака, накрыв им упавших наземь детей.

– Не шевелитесь! – прошептал он.

Они замерли под брезентом, уткнувшись лицами в мокрую траву. Дрон протарахтел совсем рядом, потом замедлился, делая круг. Автоматика рассматривала странное пятно, вращая электронными объективами. Но, не заметив ничего подозрительного ни в одном из диапазонов, беспилотник развернулся и полетел дальше.

– Вроде, пронесло, – прошептала Вера, чуть шевеля головой.

– Гордись собой, Папа, твой брезент, подбитый фольгой, сработал отлично! – проговорила Надя, поднимаясь на ноги. – И, Пап, убери это, пожалуйста, а то Любу перепугаешь до смерти, – добавила она, показывая на старую противотанковую гранату, которую он дрожащими руками засовывал в карман.

Остаток пути они проделали без приключений и к полудню подошли к заветному проволочному забору, ограждающему резервацию. Легко разрезав проволоку, они проникли внутрь и, не скрывая бурной радости, почти побежали по гладко вымощенной дорожке.

– Вот мы и в гетто! – радостно воскликнула Люба.

– Что-то тут тихо, никого не видать, – Надя осторожно оглядывалась по сторонам.

– Сегодня же воскресенье! Все жители в церкви. Давайте, мы ещё успеем на вечернюю службу! – весело прокричала Любочка, взбегая на холм.

– Пап, здесь что-то не так, – проговорила Надя, наклоняясь к отцу. Смотри, там дома обгоревшие, и церковь тоже сожгли.

– Господи, что же здесь случилось, – с ужасом спросила Любочка, заглядывая в пустые глазницы домов.

– Сейчас узнаем, – проговорил отец, указывая на яркое ламинированное объявление, прикреплённое к дверям церкви.

«Указом Канцлера Радужной Федерации лицензия резервации № 25-07-90 отозвана в связи с систематическими нарушениями законодательства о свободе совести и защите прав верующих».

– И что же дальше? – оглядываясь вокруг, спросила Надя. – Куда нам теперь идти?

– Если верить карте, за резервацией начинается Пустошь, а потом горы.

– А что за ними? – спросила Любочка.

– А за ними Северный Халифат…

– Папа, нам нельзя здесь оставаться. Надо бежать отсюда как можно скорее! Уходим, уходим, потом будем рассуждать, – заторопила Вера. – Людей здесь нет, зато могут быть ловушки!

Папа испуганно кивнул, и все четверо поспешили прочь.

11 Ты увидишь

Собрание общины окончилось далеко за полночь. В темноте жители гетто расходились по домам.

– Простите!

Рыжеволосый парнишка, тот, что стоял на посту, ждал Илию в темноте на пороге храма.

– Извините, я хочу вас спросить. А вы, случайно, не знаете, как там Пастырь Олаф, глава «Движения Христианских Пацифистов»? Он должен быть в Особом Районе. Такой солидный мужчина, высокий, с бородой…

– Я знаю, кто он. Прости, брат мой. Но там твоего отца нет. Насколько мне известно, в живых нет тоже. Сочувствую. Я его уважал, хоть не разделял его взглядов. Он был смелым человеком. Мужественным.

– Я тоже не разделял его взглядов. Но как вы догадались?

– Лоб и брови… Цвет, разрез глаз… И веснушки. Совершенно одинаковые. Ты сын своего отца. Только волосы другие.

– Да, волосы от деда, – усмехнулся паренёк.

– Меня зовут Илия! А тебя?

– Я знаю…

– Интересное имя. «Я знаю»… – улыбнулся Илия.

– Извините, я Эрик, сын Олафа. Но все в гетто зовут меня Рыжиком.

– Точно, сын Олафа и внук Ингвара! – улыбнулся Илия и чуть кивнул головой:

– Спрашивай.

– Что нам делать, если нас всё-таки заберут эсэсовцы?

– А ты, я смотрю, неглупый парень! Давай отойдём, потолкуем немного.

Он повернулся к дверям церкви и окликнул старого придверника, гасившего свет в зале.

– Брат придверник, можно нам тут немного пообщаться?

– Здесь неудобно. Очень холодно. Лучше в караулке, в подвале. Там теплее и диваны мягче. Днем там много народу, а ночью – почти никого. Лучшее место для исповеди.

Через пару минут они уже сидели на древнем выцветшем диване в полутёмном коридоре. Время от времени мимо них проходили защитники гетто, сменявшие своих братьев на постах.

– Понимаете, ну, официально до 16 лет мы – дети. Уголовной ответственности в полной мере не несём. Это хорошо, с одной стороны, но с другой!.. Посоветуйте, что нам делать, если нас заберут в приют или на усыновление?

– Я тебе расскажу, что делать, но ты же совсем не это хотел спросить. Давай начистоту!

– Да, если честно, совсем не это… Точнее… И это тоже… Но это не главное, – потупил взор Рыжик.

– Ну, тогда смелее! – приободрил его Илия.

– Пусть Дух, который на тебе, будет на мне вдвое! – выпалил он, глядя Илии прямо в глаза.

– Эх, дети, дети… Не знаете, чего просите! – глубоко вздохнул тот. – Ты даже не представляешь, что значит – видеть! Пойми! Невозможно видеть выборочно. Если ты зрячий, то видишь всё! Ты не можешь видеть только красоту небес! Вместе с ней ты будешь видеть всю мерзость и уродство ада. Невозможно видеть ангелов и не видеть демонов. И, самое страшное, это невозможно выключить – это навсегда! Если такое даётся – то на всю жизнь.

– Я готов! – тряхнув головой, выпалил Рыжик.

– Погоди… Ты же не понимаешь, чего хочешь, – с жаром произнёс Илия. – Попробуй объяснить мне, как работает зрение. Как ты видишь своими глазами? Не спеши… Представь на секунду, что я – это не я. Что я слепой, родился слепым, в стране слепых. И я лишь только нюхал, слушал, щупал… Но никогда не смотрел глазами. Представил?

– А теперь расскажи мне, каков закат над морем? Как выглядят звёзды, какого цвета луна? И не забывай – я слеп от рождения. Мне вообще непонятно такое слово, как «смотреть», или «видеть».

Рыжик молчал, насупившись.

– Вот так-то… Ты не смог помочь слепорождённому… Даже объяснить. У тебя правильное сердце, но ты просто не знаешь своего призвания. Поверь мне – это просто не твоё. Но, чтобы тебе было легче умирать, я тебе покажу. Это нелегко, но возможно. Просто представь, что неким чудесным образом ты можешь подключить слепорождённого к своим глазам, чтобы он некоторое время смотрел ими. Понимаю, звучит абсурдно, но ты попробуй представить. Я могу смотреть за двоих. Ты точно хочешь?

– Да. Я хочу! – затряс головой Рыжик.

– Но учти, обратной дороги нет. Ты никогда не будешь прежним. И, соответственно, спрос с тебя будет после этого совсем другой. Ты навсегда станешь «Тем, Кто Видел»!

– Я готов.

– И ещё… Могут быть побочные эффекты, у всех разные, заранее не скажешь…– вздохнул Илия. – Главное – держи руку. Ни в коем случае не отпускай! Мы сделаем круг и вернёмся в гетто. Всё в деталях ты не разглядишь, но главное – увидишь. Для первого раза более чем достаточно. Посмотришь, а потом решай, это твоё служение – или нет! – сказал Илия, беря его за руку.

– Чтобы тебе было полегче, я начну обратный отсчёт, ты будешь его слышать. С десяти до одного. Больше, чем полминуты, ты вряд ли выдержишь, а десять секунд – в самый раз.

– Всего десять секунд, так мало? – удивился Рыжик.

– Время там течёт совсем иначе, и поверь мне, эти десять секунд ты запомнишь на всю жизнь.

Рыжик зажмурился и взял Илию за руку.

– Не надо закрывать глаза, всё будет наяву, – Илия похлопал его по плечу и добавил:

– Ну, Господи, благослови!

Потом крепко сжал его руку и громко начал считать:

– Десять…

То, что Рыжик увидел в следующее мгновение, осталось в его памяти навсегда. В тот же миг реальный мир просто раздвинулся, как раздвигается театральный занавес. За прозрачной и тонкой пеленой трёхмерной реальности скрывалось нечто большее. Густое, многомерное, таинственно размытое и одновременно чёткое. И оно было намного реальнее того мира, в котором он родился.

– Девять! – произнёс Илия.

Его голос звучал, как грохот лавины в горах. И выглядел он совсем иначе, не так, как на земле. Не было короткой стрижки, ни грязной робы, ни морщин на лице. Его волосы были такими же седыми, как в жизни, только длинными и волнистыми, а окладистая седая борода дополняла его образ. Илия был очень высок и одет в белое. Он держал Рыжика за руку, как будто тот был ребенком четырёх-пяти лет.

– Восемь! – пророкотало где-то над ними, и они начали движение.

Время и пространство текли здесь по совсем иным законам. Перемещение происходило стремительно, почти мгновенно. Если секунду назад они были в гетто, то теперь перед ними было сетчатое ограждение, окутанное колючей проволокой, возведённое Миротворцами по периметру резервации. Они прошли сквозь него, не встретив никакой преграды.

– Семь! – сказал Илия, и они оказались в лагере Миротворцев.

Но самих Миротворцев там не было. Вместо них за столами в палатках сидели отвратительные твари, отдалённо напоминающие людей. Разные по форме, цвету и размерам, все они были как будто изуродованы, искалечены по чьей-то злой воле. И ещё над лагерем стоял невыносимый смрад. Запах разлагающейся плоти был настолько терпким и густым, что, казалось, его можно было резать.

– Шесть! – прозвучало над их головами, и в этот момент что-то неуловимо изменилось.

Рыжик почувствовал это, но не сразу осознал, что произошло. Но через секунду он понял. Мерзкие твари в форме Миротворцев заметили их. Копошившиеся и занятые своими делами, все они подняли свои головы. И, как по команде, рванулись к ним. От них исходил чудовищный смрад, они рычали, рвали землю когтистыми лапами, ревели и выли, брызгая слюной; но при этом не могли подойти к ним вплотную. Какая-то невидимая сила держала их на расстоянии вытянутой руки. Рыжик что есть сил вцепился в руку Илии. Страх буквально сковал его, с головы до ног.

– Пять! – громыхнуло сверху, и стая демонов мгновенно исчезла, и теперь они были вознесены высоко над землёй.

Земля была темна, окутана туманом и освещена лишь тусклым светом луны. Но каким-то удивительным образом Рыжик видел всё намного более чётко, чем в своем привычном трёхмерном мире.

Он видел, как по тёмной дороге вдоль покрытого туманом болота ехала военная колонна. Сначала она казалась маленькой змейкой, ползущей по лицу земли, но вскоре она стала ближе, и можно было разобрать, кто же ехал на бэтээрах, бронемашинах и грузовиках. Каким-то непонятным образом Рыжик понял, что эта колонна едет в гетто. И как только к нему пришло это осознание, он смог увидеть тех, кто сидел внутри. Людей там не было. Те твари, которые были там, совершенно не походили на людей. Они больше были похожи на отвратительных, изуродованных собак. Разных пород и размеров, они чесались, грызлись, вылизывали себя. Одним словом, вели себя так, как обычно ведут себя собаки.

– Четыре! – прозвучало сверху.

Рыжик увидел огромную фигуру вожака, сидящего на головном бронеавтомобиле. Внезапно омерзительная тварь подняла пасть и громко завыла, оглашая подлунный мир своим исполненным ненависти и тоски воем. В тот же миг из лагеря Миротворцев и из других, невидимых Рыжику мест, раздалось ответное завывание. Ему даже показалось, что он уловил его смысл. Отвратительные собаки оповещали о своем появлении тех тварей, что стояли под стенами гетто. И они приветствовали их появление.

– Три! – отсчитал Илия, и в тот же миг колонна с демонами исчезла, и Рыжик увидел гетто. Он видел его со стороны и с высоты одновременно. Он видел немногочисленные фигуры защитников, коротающих время на блокпостах, увидел спящих жителей, молящихся стариков…

Но кроме людей, там были и другие существа. Одетые в белое, светящиеся, как пламя, они были рядом с обитателями гетто, стояли на страже на постах, поддерживали молящихся, охраняли сон спящих. Их было намного больше, чем людей. Где-то в глубине сердца Рыжик понял, что увидел ангелов.

– Два, – спокойно произнёс Илия, и они начали плавно спускаться в гетто.

Но за мгновение до того как начать спуск, Рыжик посмотрел на тёмное небо. Горизонт над резервацией был иссиня-чёрным, почти непроницаемым. Однако чувствовалось, как что-то, неуловимо огромное, шевелилось и едва слышно клокотало вдалеке. Внезапно яркая молния разорвала небо и осветила огромную грозовую тучу, застилавшую половину неба. В душе Рыжик почувствовал, как оттуда пахнуло холодом, гневом и едва сдерживаемой яростью.

– Один! – еле слышно прошептал Илия.

В тот же миг Рыжик мгновенно вывалился в реальность. Боль ломила всё его тело. Не в силах стоять, он тотчас же упал на пол. Спазм сгибал его пополам, он кашлял, задыхался и не мог говорить. Через пару минут он с трудом выровнял дыхание, а ещё через минуту спросил Илию:

– Почему так руки трясутся? Меня так и будет колотить до гробовой доски? Мне так плохо. Меня лихорадит. У меня кружится голова. Я не могу встать…

– Тише, тише… Нет, это пройдёт, скоро пройдёт. Просто ты посмотрел на то, что сокрыто от обычных людей. Ты увидел то, чего нельзя видеть!

– Я исцелюсь? Илия! – он схватил его за руку. – Это пройдёт? Скажи мне!

– Пройдёт! Чуть позже. Обязательно пройдёт, – закивал Илия в ответ.

– У меня всё болит. Как будто меня избили. Это и есть побочка, о которой ты говорил?

– Нет, друг мой, когда ты посмотришь на себя в зеркало, то увидишь, что поседел, остальное – пройдёт! А теперь скажи мне, Рыжик, как тебе кажется, это – твоё служение?

– Нет… Это не моё! Точно не моё!

– Правильно, сынок, не твоё. Зато теперь ты знаешь, как выглядит настоящая война. Духовная брань как она есть. Ты её видел. Теперь ты можешь то, чего не могут другие. И теперь с тебя другой спрос.

– А что это за грозовая туча, там, над горизонтом? – пытаясь взять себя в руки, спросил Рыжик.

– Это туча гнева Божия. Она висит там, сколько я себя помню. И становится всё больше и больше. К ней лучше не приближаться и смотреть издалека. Чем ближе – тем тяжелее. На ней лучше вообще не задерживать взгляд. Если смотреть больше минуты, то становится плохо.

– Не понимаю, как вы это выносите?

Рыжик постепенно успокаивался. Его уже почти не трясло.

– Никто не может быть вашим преемником, – с ужасом добавил он.

– Преемник уже есть, – спокойно отозвался Илия. – И он гораздо сильнее меня. Просто он сейчас спит. Придёт момент – и он проснётся. Как только Бог пробудит его, я буду свободен.

12 Новые члены клуба

– О Великая Мать! Молю тебя, дай мне сил вынести всё это! Как же меня достало это мерзкое, похотливое стадо. Тупые бараны, дорвавшиеся до кормушки. На них смотреть тошно, не то что разговаривать. Элита, сливки общества! Не удивлюсь, если завтра сюда придёт Халифат и вырежет их всех к едрёной матери! – тихо проговорил Князь, стоя за кулисами.

Его голос был так же равнодушен и холоден, как и всегда, но сейчас к нему примешивалось плохо скрываемое отвращение. Время от времени он заглядывал в ярко освещённый зал через узкую щель занавеса.

– Мама, мама! Ты всегда говорила, что сила политика в равнодушии. Но во мне нет равнодушия, есть только отвращение и злость. Его белые пальцы вновь отодвинули тяжёлый бархат занавеса, и он бросил взгляд внутрь, пытаясь увидеть, все ли собрались.

– О Великая Мать! – закрыв глаза, негромко произнёс он. – Помажь твоим елеем мои уста. Они ведь и твои дети… Забери мой гнев и дай мне задор и веселье. Дай мне полюбить Тебя в них, и их в Тебе!

Он сделал глубокий вдох, широко улыбнулся и стремительными шагами вышел на ярко освещённую сцену.

– Добрый вечер, благородные дамы и сиятельные господа! Дорогие старожилы и новые члены нашего клуба!

Его голос звучал красиво, сильно и уверенно. Он стоял, раскинув руки, и приветствовал всех, как радушный хозяин приветствует своих гостей.

– Мои самые сердечные приветствия, и добро пожаловать в наш Парк! —он сверкнул глазами.

Зал взорвался громом аплодисментов.

– Я знаю, сколько усилий вы приложили, чтобы к нам попасть. Возможно, кто-то из вас думает, что мы унылые крючкотворы, но это не так. Просто мы хотим сохранить эксклюзивность на нашем острове.

Его улыбка сияла. Синие глаза, минуту назад отчуждённые и холодные, теперь лучились энергией.

– Некоторые говорят, что правил здесь нет, но это неправда! Одно правило у нас есть! Здесь…– он сделал глубокий вдох. – Здесь запрещается запрещать!

Его голос волной прокатился по залу.

– Я верю, что успех равен количеству удовольствий, которые мы можем себе позволить. Искусство жить означает способность поймать момент. Потому что счастье – это здесь и сейчас! А если вы здесь, значит, своё счастье вы уже поймали!

Он вскинул голову, и небольшой зал вновь отозвался аплодисментами.

– И, как точно заметил Преподобный Лавэй: «Жизнь есть величайшая милость, смерть – величайшая немилость. И посему надо прожить большую часть жизни – здесь и сейчас! Нет ни небес в их сиянии, ни ада, где жарятся грешники. Здесь и сейчас день наших вечных мук! Здесь и сейчас наш день наслаждения! Здесь и сейчас наш шанс!» – провозгласил он, сверкнув глазами.

– Чтобы жить полной жизнью, вам нужно расслабиться и полюбить себя такими, какие вы есть.

Его голос зазвучал проникновенно и страстно.

– Ведь только полное и безусловное принятие своего естества позволит вам наслаждаться по-настоящему. И если у вас есть скрытые желания и особенности – мы удовлетворим их. А когда вы захотите того, в чём пока не готовы признаться даже самим себе; знайте, мы с радостью сделаем и это! Есть только два психических отклонения, горячо осуждаемых в нашем Парке – это целомудрие и воздержание. И старина Фрейд был тысячу раз прав, когда говорил, что: «Единственное извращение – это отсутствие секса, остальное дело вкуса»! И если наша жизнь – это чаша удовольствий, – так давайте выпьем её до дна! Здесь, в нашем Парке!

Он вскинул руку и оглядел зал. Десятки глаз, не отрываясь, смотрели на него.

– Не бойтесь нарушить границы, ведь на самом деле их не существует. Все границы проходят внутри вашей головы. Единственным ограничителем ваших удовольствий являетесь вы сами… И, конечно же, ваш бюджет! – сказал он после небольшой паузы.

Аудитория отозвалась дружным смехом.

– Я и все работники Парка здесь для того, чтобы выполнять ваши желания! И не так, как в других местах. Я бывал в некоторых, инкогнито. Вы платите, и вам говорят: «Делайте что хотите». А через минуту начинается: «Это не трогай, туда не лезь! То не дёргай, за сё не хватай! А-а-а! Ты что, извращенец»? И вы уходите разочарованными. Здесь мы не обманываем ваших ожиданий, мы исполняем их любой ценой. И если жизнь – это обещание счастья, то мы видим нашу миссию в том, чтобы реализовать его полностью! – он победно оглядел зал.

– Каждый вечер в главном амфитеатре вас ждёт грандиозное реалити-шоу, которому позавидовал бы Древний Рим. Все наши актёры – это живые люди. На нашем острове нет ни одного андроида, потому что мы не признаём дешёвых подделок. Только настоящая плоть и кровь. Все развлечения в Парке можно разделить на три категории: «Всё включено», «Индивидуальные программы» и «Эксклюзив». – И, пожалуйста, не говорите нам, что «Эксклюзив» дорогой. Он не дорогой, дороги расходные материалы. Если вы знаете, где достать дешевле и качественнее, обязательно скажите, и моя благодарность не будет знать границ! В разумных пределах, – добавил Князь улыбаясь.

– Как вы, наверное, заметили, мы с вами находимся на острове. В тёмные века здесь была военная база. После реконструкции большинство построек снесли, но подземелье оставили. Когда-то там был арсенал, а теперь банный комплекс. Римские термы, финская сауна, турецкий хамам и русская парная. Кстати, запишитесь на массаж, не пожалеете. Хеппи-энд гарантирован! Подробный план Парка вам выдадут через пару минут. Помните – остров большой, и здесь можно заблудиться! – добавил он с улыбкой.

– Ну, и, конечно же, у нас есть некоторые ограничения, предотвращающие хаос и анархию. В основном это касается взаимодействия с другими гостями. О табуированных сотрудниках, о системе ярлыков и браслетов, об индивидуальных программах разной степени тяжести вам расскажет мой заместитель. Я же от души поздравляю вас. Теперь вы полноправные граждане Содома!

Князь едва склонил голову под гром аплодисментов.

– А сейчас вас ждёт экскурсия по лучшему месту мира! Прошу вас, дамы и господа! Следуйте за моим заместителем.

Зал ответил бодрым гудением. Все направились к выходу, разбирая буклеты, разложенные на двух одинаковых столах.