Loe raamatut: «Отмели космоса», lehekülg 27

Глава пятьдесят третья. Всё уже было

Я напряжённо поглядывал на Бубнова, ожидая внезапной атаки, но он засунул нож обратно под одежду, принял расслабленную позу, облокотился на одну из капсул и, забыв обо мне, с каким-то болезненным смирением смотрел на опускающееся судно. Я начал наскоро бинтовать раны.

Корабль медленно опускался. Судя по тому, что нас не сдуло и не сожгло, пришельцы использовали антиграв. Небедно, ой как небедно.

Бубнов, видя, что заказчик не торопится, скинул с себя броник и начал выковыривать из своей плоти застрявшие в ней пули, попутно запенивая раны с помощью маленького флакона. Я с завистью посмотрел на него и заглянул ещё раз в свою полупустою аптечку. Там всё ещё не было ничего, кроме бинтов с пропиткой и таблеток от поноса.

Одну картечину у меня даже получилось выдавить из раны, остальные пришлось оставить на месте. Тем временем корабль снизился до двадцати метров над землёй, после чего из него резко выдвинулись штыри, штук двадцать, на которые судно и опёрлось. После этого оно продолжило опускаться, втягивая штыри и стабилизируя положение относительно земли.

Где-то на расстоянии метра над землёй корабль перестал снижаться, замер. Открылся шлюз и из него… полилась духовая оркестровая музыка. Я непонимающе хлопал глазами, пока выдвигался длинный трап. Под раскаты труб и гобоев, фаготов и эуфониумов на трапе показались три четырёхногие фигуры. Я недоверчиво хлопал глазами, потому что только один из пришельцев соответствовал моим представлениям о лнео, которых я видел раньше лишь на картинках учебников да фотографиях новостных изданий.

Первый шарнир выглядел так, как я и ожидал – металлическое туловище, крепящееся к шарообразному тазу тонким, относительно общих размеров тела, цилиндром, можно сказать, трубой. Ведрообразная округлая голова с глазами, напоминавшими лимонные дольки, располагалась на такой же трубе, но более короткой. Руки имели столько же суставов, как и человеческие, но заканчивались специфическими манипуляторами. Ноги… нет, нижние конечности имели на один сустав больше, чем людские, и двигались особенно непривычно человеческому глазу, наверное, как раз из-за своей многочисленности. Так же этот лнео блестел – он был то ли отполирован, то ли покрыт чем-то, а за его спиной развевался голубой плащ.

Второй пришелец отличался от первого тем, что на нём тёмной краской был нарисован какой-то сложный трудно воспринимаемый рисунок, а также способом перемещения. Он ходил не по полу, а по потолку. Руки были сильно удлинены, а в нижних конечностях он держал четыре пистолета. После того как потолок закончился и ему пришлось ступить на трап, он просто спрыгнул и пошёл по нему на своих удлинённых руках, из-за чего проигрывал спутникам в росте.

Третий был в коричневом балахоне и являлся обладателем неметаллических частей тела. Полы одежды были не слишком длинными, и я видел, что вместо нижних конечностей у него торчали четыре красно-коричневых щупальца. Судя по виду, они имели внутри кости, повторяющие анатомию лнео. Рукава балахона были укорочены, наверное, специально, чтобы можно было видеть органические руки. Они были чуть светлее остальных конечностей, имели по шесть многосуставчатых пальцев и были сложены на груди.

Оркестровая музыка сменилась фанфарами. Самыми настоящими, как будто на параде. Я, пытаясь осознать происходящее, посмотрел на Бубнова, но тот не отводил взгляд от трапа. А тройка лнео всё так же торжественно приближалась к нам под раскаты духовых инструментов, доносящихся изнутри их корабля. Когда они ступили на останки нашего судна, трубы взвыли особенно торжественно и замолкли. Процессия подошла к Бубнову. Шарниры возвышались над ним. Ростом тот, что по моим представлениям больше всего походил на лнео, был в районе двух метров.

– Капитан Бубнов! – внезапно начал говорить полированный. – Как продвигается выполнение приказа?

– Приказ не выполнен, – кратко и чётко ответил Бубнов.

– Как вы допустили это?! Вы будете разжалованы! – шарнир говорил на всеобщем, но поскольку звук воспроизводился не человеческим горлом, получалось жутко.

– Враг совершил диверсию, – спокойно ответил Бубнов.

– Недосмотр! Караулы не были выставлены! Часовые напились, как свиньи! Часть не была в боевой готовности! Всех расстрелять!

Я ожидал многого, но уж точно не того, что первый же встреченный мою пришелец будет разговаривать, как сбрендивший генерал. Два остальных лнео молчали и не двигались, лишь вены на конечностях полуорганического неприятно пульсировали.

– Я подаю в отставку, разрешите сдать табельное оружие и мундир.

– Не принимаю отставку! Требую полный отчёт произошедшего! К Рождеству! Нет, сегодня же!

Было жутко даже слушать этот диалог. И дело не только в самих словах. Лнео говорил очень странно, словно подражая… А ведь и верно! Он именно что подражал, копировал чью-то манеру речи, пытался адаптировать её под себя, но звучание голоса было настолько неестественным и нечеловеческим, что по спине пробегал холодок, пробуждая воспоминания о том, что я слышал о лнео раньше. Альтернативная логика, странное мировосприятие, фактическое бессмертие, презрение ко всему, что не относится к их небиологическому виду.

– Ян. Помоги.

Это пришла в себя Двадцатка, вырвав меня из мёрзлого транса. Я, убедившись, что до моей персоны никому нет дела, двинулся к сокоманднице. Она всё так же беспомощно копошилась, пытаясь сдвинуть придавившие её капсулы. Я, ещё раз оглянувшись, увидел, как лнео начал размахивать своими блестящими конечностями, что-то яростно говоря капитану.

Толкаю капсулу, другую, не получается. Ищу какой-нибудь рычаг. Небольшой, согнутый под тупым углом обломок обшивки приходится кстати – загоняю его пинками под стальной гроб, который поднимается на пару миллиметров – достаточно, чтобы высвободить руку. Вместе упираемся в последнюю капсулу и, скребя металлом об металл сдвигаем её с кибернетических ног.

Двадцатка снова обрела свободу, но распорядилась ею чрезвычайно неразумно. До того, как я успел что-то предпринять, она, выскользнув из своего плаща, рванула к шарнирам. Я выругался, но сделать уже ничего не мог.

По пути к ним она успела подхватить с остатков пола телескопическую дубинку, утерянную Бубновым. Сомневаюсь, что это эффективное оружие против роботов, но не думаю, что эта нехитрая мысль могла бы остановить Двадцатку. Конечно, её заметили, как только она выползла из ловушки, но лнео не спешили реагировать. Бубнов только прикрыл лицо рукой.

Тем временем Двадцатка направлялась к полуорганическому пришельцу. Лнео тоже это поняли, и тут случилось неожиданное. Крашеный и полированный отодвинулись от полуорганического, после чего всё так же ярко сверкающий на солнце лнео громко обратился к Бубнову:

– Назови чемпиона, что будет защищать имя твоего судна!

Тут Двадцатка добежала до противника, замахнулась, но в следующую секунду один из пистолетов крашеного бахнул и киборга откинуло назад на пять метров, ударив её об пришедшуюся некстати капсулу.

– Звук гонга не прозвучал, не представившийся чемпион получает штрафное очко! – сказал лнео своим жутко спокойным электронным голосом. – Капитан Бубнов, представь своего чемпиона.

– Дидиан Кикути по прозвищу Двадцатка с борта «Печальное облако»! – звучно объявил Бубнов.

– Ей противостоит… – после этих слов шарнир исторг много разных звуков, для которых во всеобщем, да и в других знакомых мне языках, не хватило бы букв алфавита, после чего вновь перешёл на понятную для человека речь, – …чьё прозвище переводится на человеческий всеобщий язык как «Арлекин тринадцатого созыва». Начнём же поединок!

После этого не в меру пафосного объявления полуорганический медленно пошёл к Двадцатке. Она до сих пор не поднялась. Скверно. Вот он вплотную приблизился к вяло шевелящемуся телу, занёс одно из своих суставчатых щупалец над ней и, размахнувшись, опустил его на голову в шлеме.

Точнее на то место, где она была секунду назад. Увернувшись, Двадцатка сделала трудновоспроизводимое движение и нанесла обеими ногами удар, метя в голову шарнира. Тот заблокировал выпад, но силы инерции хватило, чтобы скинуть капюшон. Под ним обнаружилась такая же ведрообразная башка, как и у его спутников, но со значительным отличием. Она была наполовину органической, и из неё торчало два дополнительных живых глаза без век. Фигуры отшатнулись друг от друга и вновь схлестнулись.

Это были две противоположности – Двадцатка и Лнео. Человек, который наполовину стал машиной, чтобы жить и который был готов умереть. Машина, что наполовину стала органической лишь по забавной прихоти, и которая собиралась жить вечно. Первая сражалась, чтобы выжить. Второй жил, чтобы развлекаться.

Двадцатка начала интенсивно бить, метя в суставы, но шарнир без проблем блокировал каждую атаку, не спеша контратаковать и позволяя себе отступать. Двадцатка всё наседала, но создавалось впечатление, что полуорганический позволял ей это делать. Он придерживался щадяще-развлекательного стиля, который мог позволить себе только тот, кто значительно превосходил оппонента по силе. Я укрепился в этом мнении, когда Двадцатка, подпрыгнув и пытаясь пнуть лнео в глаз, была схвачена за ногу и описала дугу над ведрообразной головой. От последующего удара об пол у меня заболела шея.

Я бы такое не пережил, но Двадцатка выдержала и даже нашла силы вырваться из лап лнео. Тем не менее пришло явственное осознание, что у неё шансов против шарнира меньше, чем у меня против Бубнова. Глядя на движения полуорганической разумной машины, я понимал, что пришелец ломает комедию. Его движения становились в несколько раз быстрее, когда противник наносил удачный удар, неизменно блокировавшийся конечностями робота. Они хотят шоу, и они его получают. Но не стоит ли попытаться внести в представление небольшое разнообразие? Может, кинуть ей оружие? Заточку эту что ли? Нет, глупо. Есть идея получше. Дерущиеся сместились, и я подошёл к Гнидому, который продолжал висеть, как шашлык.

При моём приближении он неожиданно зашевелился, но быстро перестал. На конце балки, игравшей роль шампура, я обнаружил нечто, что не могло быть ничем иным, кроме как куском синтетической печени Гнидого. Но эскулап меня сейчас интересовал намного меньше, чем его рюкзак.

Почти всё внутри него было либо раздавлено, либо разбито, но один из двух предметов, за которым я полез сюда, был цел. Себе бы я это никогда не вколол, но Двадцатка, кажется, не очень ценила свою жизнь.

– Лови! – крикнул я, бросая ей характерный шприц, который сложно было перепутать с чем-то другим.

Хорошо, что Гнидой имел при себе две дозы этой дьявольской эссенции, способной превратить любого человека в машину для убийства.

Я вижу, как Двадцатка ловит шприц, откидывает колпачок, заносит его, намереваясь всадить иглу в себя, но тут её рука останавливается. Полуорганическому не понравилось происходящее, и он, отбросив показную медлительность, так резко рванулся и схватил запястье Двадцатки, что она даже не успела отреагировать.

– Это против правил, – объявил полированный. – Предмет уходит другой стороне!

Вырвав шприц из рук Двадцатки и отправив её саму в полёт мощным ударом, шарнир начал рассматривать шприц. Его органические глаза хлопали, будто не понимая, что именно находится в его лапах. И в тот момент, когда Двадцатка встала и вновь бросилась на него, он вколол себе всю дозу манекеновой эссенции в район таза. Я увидел, как расширяются его органические зрачки. Эта штука не должна действовать настолько быстро, видимо, метаболизм органических фрагментов робота во много раз превышал человеческий.

А то, что произошло дальше даже избиением младенца назвать сложно, младенец хотя бы орёт. Двадцатка же не кричала, лишь получала удары, которые градом сыпались на неё. Нечеловеческая органика раз за разом била по металлу и мяла его, как прыжки хулиганов мнут крышу автомобиля. Сейчас киборг более всего напоминал консервную банку, которую пинал озорник. Только у этого озорника было шесть конечностей и он, войдя во вкус, использовал их все, периодически меняя для себя точку опоры.

У меня больше не было ни одной идеи, как можно помочь Двадцатке, оставалось только наблюдать, как её лупасит взбесившаяся машина. В какой-то момент я понял, что Двадцатку даже не пытаются убить – удары по корпусу и голове проходили крайне редко, в основном они лязгали о металл рук и нижней части тела многострадальной девушки, которой с каждой секундой было всё тяжелее и тяжелее оставаться на ногах.

В какой-то момент она не удержалась и упала. Шарнир не медлил и тут же, прижав её к полу, вцепился в руку, начав выворачивать её и одновременно тянуть на себя. Я впервые услышал, как Двадцатки кричит. Машинально бросаюсь к ней, но крашеный тут же выстрелил мне под ноги, приходится остановиться; а Двадцатка всё кричала под скрежет собственных конечностей.

В какой-то момент металл всё-таки не выдержал, и рука Двадцатки вылетела из крепления. Отбросив её в сторону, лнео принялся за вторую. Двадцатка сопротивлялась, но её попытки не имели и надежды на успех. Снова скрежет, и вот вторая рука летит вслед за первой. Шарнир пытается поднять Двадцатку, но она из последних сил пинает пришельца. Это, казалось, озадачило его. Снова прижав Двадцатку к полу, он начал быстро бить её нижней конечностью. В голове промелькнула неприятная ассоциация с жестянкой. Где-то на пятнадцатом ударе я сбился со счёта.

Закончив этот этап экзекуции, шарнир поднял Двадцатку, поставил её на колени, обхватил тело двумя нижними конечностями и схватился руками за её голову.

Он сейчас оторвёт ей башку. Это я понял, когда увидел, как шарнир начал тянуть шлем на себя. Я видел много смертей, но эту видеть не хотел, однако и отвернуться не мог. Двадцатка уже не издавала никаких звуков, а лнео продолжал тянуть.

И тут руки шарнира взорвались кровавым фонтаном. Его кровь имела какой-то фиолетовый отлив и была очень горячей – от неё пар валил, как от кипятка. Полуорганический, выпустив Двадцатку, отшатнулся, но нижние конечности его тоже уже не слушались, и он упал на залитый собственной кровью пол.

Всё правильно. Доза манекеновой эссенции – штука мощная и она всегда убивает человека, который вколол её себе, впрочем, позволяя повоевать перед смертью как бог. Не сомневаюсь, что плоть, которую нарастил на себя лнео, имеет множество преимуществ по сравнению с человеческой, но сегодня сверхбыстрый метаболизм сыграл с ним злую шутку.

Повисает тишина. Спустя секунд двадцать начинает шевелится Двадцатка. Ей трудно встать без рук, но она справляется. Оглянув всех нас и тело лнео, она нетвёрдой походкой направляется к нему. Приблизившись, она без каких-либо сомнений ставит ногу на тело поверженного противника. И тут Бубнов начинает ржать. Даже не так, вернее будет сказать, его разрывает гомерический хохот.

– Победителем дуэли, – звучно произносит полированный под раскаты смеха Бубнова, – объявляется Дидиан Кикути по прозвищу Двадцатка.

Глава пятьдесят четвёртая. Пел ветер

После того как Двадцатка ломанулась к следующему лнео, раздался выстрел, и она покатилась по остаткам пола, опять врезавшись в одну из капсул. К ней подошёл полированный, она начала выхрипывать ему проклятия. Лнео, чуть подождав, заговорил с ней. Это была не человеческая речь, скорее что-то на машинной основе, но, судя по тому, что Двадцатка заткнулась и откинула голову, она понимала, что говорит шарнир.

– Нет, – вдруг сказала Двадцатка и слабо помотала головой.

Лнео тут же потерял к ней интерес и направился ко мне. Я не двигался и на всякий случай держал руки на виду, пока он приближался, стуча металлом об металл. Вот пришелец остановился на расстоянии метров трёх и молча уставился на меня.

– Заговори, – внезапно сказал Бубнов, когда пауза стала затягиваться, – он первым не начнёт.

– Приветствую.

Молчание.

– Ещё, – нетерпеливо сказал Бубнов.

– Не сомневаюсь, что вы раздосадованы случившимся с вашим грузом, – начал я, пытаясь подобрать нейтральную манеру речи, но получалась какая-то ерунда, – но всё это можно объяснить вмешательством противоборствующих сил.

Шарнир наклонил голову вбок. Он продолжал молчать. Я уже готов был продолжить нести белиберду, но тут пришелец заговорил:

 
«Нет, ты меня так не обманешь,
В твоих глазах я вижу трусость, страх.
И пусть наивность – дрянь,
Она – не прегрешенье.
Сегодня кары избежит твоя
Смешная простота».
 

Он подражал то ли человеческим поэтам, то ли актёрам театра. Мотив мне казался смутно знакомым, но в конечном итоге ускользал. Как и смысл сказанного.

– Наш корабль немного сломался, – сказал я, неуверенно обводя рукой обломки «Печального облака» и не представляя, что можно ещё сказать. Пришелец же заговорил вновь:

 
«Бахвальство, наглость, ложь, обман… и спорная победа.
Так нас встречают люди. Но зачем
Они цепляются так за мирки свои, не мы ли
Предвосхищаем их во всём?
Во всём великом и ничтожно малом?
Вы – лишь ступень, что, впрочем,
Ступенью быть не хочет».
 

Я не знал, что ответить на этот поток мыслей чужого во всех смыслах существа. Оно же, опять взяв короткую паузу, продолжало:

 
«Таких как ты, как он и как она все лнео презирают, ну а я
Люблю. Ты знаешь почему? Не знаешь, угадать не думай
Ответ скрыт глубоко в моём нутре, надёжней сердца.
Поведаю тебе: товарищи мои порождены лишь нашим миром,
А я – дитя престранного сплетения культур.
Покончим с этим. Нам пора. Свершим же ритуал.
Подай оружье, что желаешь поднести мне в дар».
 

Я, до конца не понимая, что происходит, вытаскиваю единственное оружие, что у меня осталось – заточку. Подумав, обматываю её чётками и протягиваю шарниру. Полированный принимает её. Тем временем крашеный взял остатки своего собрата и потащил их на корабль. Полированный заговорил вновь:

 
«Твой дар я принимаю, а теперь же
Изволь и наказанье понести.
Страданьем жизнь окрасится,
Так избери же часть,
Которой жертвуешь во благо своей жизни.
Ответ?»
 

– Правая нога, – уверенно говорю я, облизнув пересохшие губы.

Крашеный, который как раз выходил из корабля, неся какой-то продолговатый предмет, после моих слов мгновенно выстрелил из одного из своих пистолетов. Пуля прошла навылет, я почти не почувствовал её. Полированный вопросительно склонил голову вбок, после чего мою ногу прошил ещё один выстрел. Я всё еще не издавал звуков. Лнео без каких-либо прелюдий подошёл ко мне и поднял штанину на простреленной ноге. Ему открылась ещё одна штанина. Я не сопротивлялся. Он поднял и её. Обнаружив под ней протез, он на секунду замер, после чего отошёл и вновь начал декларировать:

 
«Я понял – это юмор, шутка, в которых люди хороши бывают.
А что я? Я – металл, и я далёк от понимания вещей таких.
Они столь притягательны, охота мне познать их.
Прервёмся же. Для шутки мой черёд».
 

С этими словами крашеный бросил ему продолговатый предмет и один из своих пистолетов. У меня промелькнула мысль о сопротивлении, но я даже среагировать не успел. Одним движением блестящий направил ствол мне в голову. Всё замерло. Я, стыдно признавать, тоже. Лнео выстрелил.

Гремит взрыв, и пистолет разрывает в руках шарнира. Я порадовался, что под шлемом не видно моего ошарашенного лица. Бубнов же, стоящий где-то на заднем плане, усмехнулся. Полированный снова начал нести свой бред:

 
«Противник мой заклятый от рождения,
Друг нежный, оценил ли
Ты сей бесхитростный, но искренний порыв?
Ответь же».
 

Мне показалось, что я потерял связь с реальностью. Что происходит вообще? Ну, то есть по отдельности понятно – Бубнов стоит и ждёт чего-то, крашеный затаскивает неповреждённые капсулы в корабль, полированный продолжает говорить со мной. Но суть происходящего от меня ускользала.

– Хорошая шутка, – говорю я как можно более спокойным голосом. – У меня чуть сердце не остановилось.

Кажется, я начал понимать. Этот лнео вел себя с людьми так, чтобы как можно больше походить на собеседника. Однако стоит быть честным и признать, что на шизофреника он походил больше. Думаю, это издержки их нечеловеческого мировосприятия, которое снова заструилось на меня из динамика шарнира:

 
«Да будет так. Теперь настало время расставанья
Пускай ты испоганил планы нам – сполна
Расплатишься за это в своё время,
Коль рок зловещий соизволит покарать
Твоё столь вредное для нас непослушанье.
Подумать только – столько сил пропало зря.
Убито, смято, втоптано. Истёрто в пыль
Задуманное нами. Но пускай
Не получилось ничего на Пило-Глачес,
Попробуем мы снова – не впервой
Такое дело начинать нам. Всё же жаль,
Когда одно из сотен яблок порчено червём,
Когда из тысячи побед выходит пораженье,
Когда тот план, что столь секретен был,
Идёт ко дну, как судно с диверсантом.
Теперь прими ты наш ответный дар,
Символизирующий душ людских пожар».
 

Сверкающий протянул мне переданный ему крашеным предмет. Это оказался меч в полимерных ножнах, обмотанных какой-то верёвкой. Я постеснялся сразу же достать его и просто держал подарок в руках.

– Капитан Бубнов, вы разжалованы в лейтенанты! – сказал полированный, резко отвернувшись. – У вас имеется две минуты для прощания, после чего вы будете отконвоированы на заседание трибунала.

Пурга окончательно стихла. Темнело, на небе проступали звёзды. Полированный тоже занялся переноской капсул в корабль. Бубнов молча смотрел на меня. Я, подумав, начал разговор:

– Это они же два раза нас в космосе ловили, верно?

– Угу.

– Зачем?

– Некоторые вещи нельзя отправить по почте.

Я попытался понять, что именно имел в виду капитан, но быстро сдался и решил не затягивать паузу.

– Почему они оставили меня в живых?

– Не видят угрозы. И смысла в перестраховке. Да и не мстительны они. Даже учитывая, что ты спустил в трубу их многолетний план.

– Он не выглядел как многолетний. Да и как надёжный тоже не выглядел.

– В этом и был смысл. Что ж, гордись, может, ты продлил существование всего этого, – Бубнов неопределённым жестом обвёл то ли ледяную пустошь, то ли вообще всё, – года на три, а может, и на все пять лет. Лнео неторопливы.

– Хочешь сказать, что я…

– Не ты, а Пакс. Ты лишь закончил уничтожение дела, ради которого я стольким пожертвовал.

– Все мы чем-то пожертвовали, – холодно ответил я.

Помолчали. Лнео затащили последние капсулы и скрылись в глубине корабля, оставив трап спущенным.

– Что будешь делать теперь? – спросил я.

– Дальше приближать конец человечества, – Бубнов пожал плечами. – Если не получится – подожду пока Флюгер, если выжил, долетит до планеты в своей капсуле, потом найду ублюдка и вырежу ему глаза.

– Лнео говорили о трибунале.

– А это, Ян, – Бубнов выразительно посмотрел на меня, – не твоё собачье дело.

Бывший капитан харкнул кровью на остатки «Печального облака», развернулся и пошёл к трапу. Я не шевелился. Когда он скрылся внутри, шлюз закрылся, и судно лнео, неожиданно громко зарокотав, взмыло вверх, вскоре превратившись в точку и растворившись в темноте неба.

Я же продолжал стоять, сочась кровью и сжимая наградной меч в руке. Гнидой больше не двигался, Двадцатка тоже. Движок всё так же гудел.

И только звёзды презрительно наблюдали за происходящим.