Королева фей

8. Понедельник, 3 сентября 2001 г., 8:06. Нью-Йорк

      Как хорошо! Понедельник. Утро. И никуда не нужно спешить. Впервые за полгода такое блаженство!

       Томас Гульд, чуть прикрыв веки, смотрел на утреннее солнце. Вот оно, счастье! Когда ты молод, знаменит, востребован, а главное – когда утром в понедельник знаешь, что весь день свободен.

Томас был одет по-домашнему, но с шиком. Белая шелковая рубашка, глядящая из-под атласного халата, мягкие домашние туфли из тонкой кожи – Томас уважал достойную роскошь.

Так же дорого и со вкусом был обставлен весь особняк. Чего стоит только одна резная лестница из красного дерева! У иного дизайнера за эту сумму можно было заказать полдюжины лестниц. Но что делать? Время – деньги, и Томас послушно оплачивал астрономические счета. Зато теперь, когда все закончено, можно жить и наслаждаться всем, что дала тебе жизнь.

      Так, о чем нам сегодня поведает «Daily Variety»? Томас отпил глоток кофе и развернул газету. Ну конечно, целый разворот о субботней передаче. И конечно, в красках описано, как Томас рассматривал Бриджет. «…Своим ощупывающим взглядом мистер Гульд…», – фу, какое пошлое выражение! Томас поморщился. Надо, чтобы это не попалась случайно на глаза Энджеле. Да, она все понимает, не устраивает скандалов и нежно целует, провожая в очередную поездку. Но что-то подсказывало Томасу – не стоит злоупотреблять таким теплым отношением.

– Томас, уже убегаю, – жена на ходу положила ему руку на плечо. Он прижался к ней щекой и чмокнул ладонь.

– Уильям, ты чего копаешься? – крикнула она сыну. – Опаздываем!

Томас проводил взглядом ее тонкую фигуру. «Какая она все-таки красивая!.. Так, о чем это я? Ах, да! Не стоит ей показывать такие статьи. Столько звездных семей развалилось из-за сплетен! Тем более, накануне Энджела с пристальным интересом расспрашивала его о том, как прошла передача. Хотя, скорее всего, смотрела ее от начала до конца.

Бриджет… интересно, какая она в любви? С глубоким, проницательным взглядом ореховых глаз… Томас вспомнил ее запах, когда она, разгоряченная, близко подошла к нему, держа микрофон. Ее каштановые волосы спадали на плечи роскошной гривой. Именно гривой, потому что Томас тут же почувствовал волнение наездника. Глаза блестят, рот полуоткрыт. Закончив вопрос, она непроизвольно облизала губы, чуть медленнее, чем если бы они просто пересохли. Интересно нарочно, чтобы подразнить его, или это просто случайность?..

– …пап, приходи сегодня на репетицию! Мистер Харди сказал, что я играю лучше всех! В пять часов. – Десятилетний Уильям, на ходу надевая ранец, подлетел к отцу.

      Томас вздрогнул и рассеянно кивнул. Что за наваждение! Машинально перелистнул газету. Черт, они еще и фото с передачи на полстраницы залепили!

– Пап, так придешь?

– Конечно, Уильям, – пробормотал Томас, быстро сворачивая газету и, наконец, посмотрев на сына. – Обязательно буду! Ровно в пять я у тебя.

      Уильям радостно чмокнул отца в щеку и помчался к автомобилю. Томас проводил его взглядом. Как же все-таки похож на мать! И как одарен музыкально! Вобрал все лучшее. Томас улыбнулся.

– Мам, папа придет на репетицию! – донесся радостный голос Уильяма.

      Томас отпил еще кофе. Задержался взглядом на белоснежном фарфоре чашки. Молодцы все-таки эти итальянцы. Кофе у них вроде не растет, но делают они его в сто раз лучше бразильцев. Надо бы попросить водителя заехать в «Эдисон» купить пару фунтов.

      Неспешные мысли прервал телефонный звонок.

      «Ну, вот, начинается, – недовольно подумал Томас. – Не буду отвечать. Сегодня я отдыхаю».

      Он снова уткнулся в газету, но не смог прочитать ни на одной строчки. Телефон был настойчив. Звонивший явно хорошо знал Томаса и не собирался сдаваться.

– Вот, черт, – буркнул Томас, нехотя поднимая трубку. – Я слушаю.

      Раздался голос, который Томас меньше всего хотел бы сейчас слышать. Потому что этот голос означал – работать.

– Томас, это Гари Клейтон. Надеюсь, ты не забыл, что все западное побережье жаждет увидеть твое величество…

– Но Гари, – попытался возразить Томас.

– …а моя скромная персона будет тебе в пять часов объяснять все детальки, большие и маленькие, – не слушая его, продолжал Гари, – В общем, в пять! И никаких…

      Томас поморщился в ответ, но кивнул:

– Хорошо. В пять у тебя.

– Точно? Не подведи меня!

– Не подведу.

– Поклянись.

– Ты что, издеваешься? Я никогда не клялся даже в вечной любви… Буду, не беспокойся.

– Значит, до встречи – обрадовано хмыкнул Гари.

– До встречи, – повторил Томас и положил трубку. Он уже начисто забыл, что обещал быть у сына на репетиции.

9. Тормоза придумали трусы!

Томас Гульд и Бриджет познакомились два месяца назад. Тогда дежурное интервью неожиданно вылилось в интересную беседу. Бриджет все-таки была очень талантлива. Знаменитости в разговоре с ней становились живыми людьми – с чувствами, надеждами, с тщательно скрываемыми страхами.

      Задав пару стандартных вопросов о концертной деятельности, Бриджет вдруг сказала:

– А ведь вы были одной из главных молодых надежд автогонок. Говорят, это вы первым произнесли фразу «Тормоза придумали трусы!» И как вышло, что вы вдруг ушли из спорта и стали музыкантом?

      Томас на секунду задумался, затем улыбнулся и внимательно посмотрел на Бриджет.

– Знаете, Бриджет, в молодости я чем только не занимался. Перебрал все экстремальные виды спорта. Летал на дельтаплане в горах. Это когда стоишь на вершине, внизу густые облака, а ты отталкиваешься и летишь в неизвестность. Еще прыгал с парашютом. Знаете, что такое затяжной прыжок? Это не просто когда дергаешь кольцо на пятнадцать секунд позже. Ведь ты все это время паришь, плывешь. Воздух такой упругий, что можно оттолкнуться и отплыть в сторону. Обнимаешь воздух руками и кружишься. А если попасть в восходящий поток! Это будто другой мир.

      Ну и, конечно, гонки. Постоянный адреналин. Толпы людей на стадионах. Я чувствовал, как легко могу их завести и повести за собой.

– А как же музыка?

– Музыкой я занимался с детства, сколько себя помню. Самые ранние воспоминания – строил конструкции из звуков. Перебираю клавиши – и конструкция становится стройнее. В музыкальной школе я был первым учеником, но музыка никогда меня не заводила так, как гонки или, скажем, альпинизм, где я мог заглянуть «за край», но не сорваться.

– Так почему вы ушли из спорта?

      Томас насмешливо посмотрел на Бриджет.

– Похоже, это ваша тема. Я услышал голос.

– Голос?

– Да. Мне было девятнадцать лет… Я как раз выиграл Формулу-2, мне предложили контракт в Формуле-1. Казалось, весь мир в кармане! В тот вечер собралась вся команда. Представляете, веселье, фанатки трясут бутылки с шампанским… И среди этого шума меня накрывает словно куполом, и я не слышу уже никого, и только женский голос шепчет: «Иди ко мне! Иди ко мне!» И звучит музыка.

– И что дальше?

– И все. Я просто ушел за музыкой.

– С вечеринки в вашу честь.

– Да. Просто повернулся и ушел.

– А друзья? Не пытались вас остановить?

– Не помню.

– А потом?

– Я сразу сел за фортепиано и начал играть. Пальцы сами знали, что делать.

– Да, многие пишут, что ваши руки словно лепят музыку.

– И это ни с чем не сравнить. Сейчас уже привык, а тогда… тогда меня просто опрокинуло. Какие там гонки! Я весь ушел в музыку.

– И стали один за другим выигрывать международные конкурсы.

– Ну, это лишь подтверждает, что в душе я остался гонщиком, – рассмеялся Томас.

– Недавно вы записали произведение Генри Пёрселла «Kоролева фей».

– Да, это два часа жизни в сказке. Неземная музыка.

– Скоро выпуск «Тонких материй» будет как раз посвящен параллельным мирам. Свидетельствам об эльфах, о феях… – Увидев смешливый огонек, загоревшийся в глазах Томаса, Бриджет быстро закончила:

– Я могу надеяться на ваше участие?

– Бриджет, ну как я могу вам отказать?

10. Понедельник, 3 сентября 2001 г., 16:15. Нью-Йорк

      После уроков водитель доставил Уильяма Гульда на Бродвей, в знаменитую музыкальную школу, где мальчик уже два года занимался по классу флейты. Уильяма здесь знали в лицо многие – но не из-за отца (детей богатых и знаменитых родителей в школе хватало), а из-за по-настоящему большого таланта. Мальчик быстро научился играть виртуозно и экспрессивно, и ему прочили большое будущее. Однако, знаменитый отец не спешил разделять восторги. Он не понаслышке знал, что музыка из волшебного источника вдохновения со временем склонна превращаться в рутинный источник дохода – и притом дохода весьма среднего. Он часто видел, как брызжущая в молодости через край энергия таланта превращалась в энергию злости и разочарования, не выдержав испытания критикой, трудом и непостоянством публики.

      Но пока что Уильям радовал отца – он был талантлив, к музыке относился легко и беззаботно, а главное – музыкантом, кажется, становиться не собирался. Вот и сегодня, с удовольствием вливаясь в детский муравейник, он думал о вещах гораздо более важных, чем арпеджио и аппликатура. В кармане у Уильяма были старые папины часы (мальчик заметил, что отец давно не надевал их, и решил, что они ему не нужны), которые он собирался обменять у Джерри Робинсона на настоящий воздушный насос из унитаза космического корабля. Отец Джерри работал в НАСА, а у Уильяма был период увлечения космосом. На волне этого увлечения две недели назад он организовал среди школьников сбор денег на космический скафандр, но в результате на эти деньги купили черепаху, чтобы опытным путем выяснить, действительно ли эти рептилии живут триста лет.

      В коридоре группа мальчишек играла в пендели. Игра не требовала больших интеллектуальных или физических способностей, однако (а, может быть, именно поэтому) нравилась всем без исключения. Все было просто: сначала один играющий набивал мяч, затем другой. Остальные смотрели и считали. Кто набивал меньше, проигрывал. Ему «пробивали пендели» – били ногами пониже спины столько раз, на сколько меньше соперника он набил мяч. Абсолютным лидером был Бенни Смит – мелкий веснушчатый проныра с длинными рыжими волосами и испуганными рыбьими глазами. Он чеканил мяч хуже всех, и поэтому задняя часть его брюк была плотно покрыта пыльными следами чужих ботинок. Однако, юный Бенни был азартен и постоянно канючил:

– Ребят, ну, дайте я еще разок…

– Вали отсюда, Смитеныш! – блестя потным лицом, закричал толстый мальчик. В этот момент кто-то крикнул:

– Тише! Вечный Дед идет.

      Все оглянулись. По коридору шел Винсент Харди, старый учитель музыки. Шум затих, дети провожали его взглядами с почтением и интересом. Худой и невесомый, словно тень, он повернулся к затихшим детям, первым поздоровался с ними, улыбнувшись одними светлыми глазами, и прошел мимо.

– Слышь, Свенссон, а мистер Харди – наша живая легенда! – прошептал маленький тромбонист, еле виднеющийся из-за своего инструмента. – Говорят, у него брала уроки флейты сама правнучка Линкольна!

– Полуживая полулегенда, – очкарик Свенссон, казалось, не был сильно впечатлен. – Интересно, а он старше нашей черепахи?

– Думаю, они ровесники. – Ответ тромбониста потонул в гаме детских криков, заполнивших коридор, как только закрылась дверь за стариком.

11. Винсент Харди

      Аккуратность и аскетичность – эти черты Винсента Харди проявлялись и в его поведении, и в одежде, и в обстановке классной комнаты. Аккуратна и аскетична была и его музыка – старый Винсент, помимо преподавания флейты, занимался сочинительством. И странное дело – вся школа уважала его за талант, за отличные результаты учеников, а как о композиторе о нем не говорил никто, словно и не замечали его музыки. Причина молчания была проста – сам Винсент не распространялся о своих творениях. Каждое сочинение его имело одну и ту же судьбу – аккуратно складывалось в архив. Иногда, правда, музыка исполнялась на школьных концертах. Она захватывала слушателей странной потусторонней энергетикой, но сам автор, внешне с холодом относившийся к своим произведениям, заражал этим холодом и других. После концертов почти никто никогда не осмеливался заговорить с Винсентом Харди о его сочинениях; сам же он не упоминал о них никогда.

      Противоположности притягиваются – именно поэтому знаменитый Томас Гульд, который саморекламе уделял не меньше внимания, чем фортепианной технике, отдал сына в класс Харди, всю глубину таланта которого он понимал, быть может, лучше других. В классе флейты бойкий и своенравный Уильям преображался: становился покладистым и трудолюбивым. Видя его талант и трудолюбие, Винсент достал из архива и уже разучил с ним несколько своих сочинений. Видели бы одноклассники! Мигом обозвали бы девчонкой или позорной размазней. Но одноклассники не видели, и Уильям успешно перевоплощался в равнодушно-задиристого мальчишку, как только укладывал флейту в чехол и выбегал за пределы музыкального класса.

      Когда старый мастер вошел в класс, мальчик уже ждал его, аккуратно разложив ноты.

– А-а, ты уже здесь, Уильям. Ну, здравствуй! – В лучистых глазах старика вспыхнула искорка. Уильям улыбнулся в ответ, но тут же посерьезнел и взял в руки флейту. Старик сел за фортепиано и полилась музыка. Мальчик играл так чисто и вдохновенно, что несложное рондо по-настоящему захватило обоих.

– Молодец, Уильям! Стаккато сыграл не хуже Бобовникова! – старик, казалось, даже помолодел от удовольствия. – Ты очень вырос за последнее время. Хочу дать тебе пьесу посложнее. Не возражаешь?

      У Уильяма от сравнения с великим флейтистом даже покраснели уши.

– А что за пьеса, мистер Харди? Кто автор?

– Это я написал… Вернее, записал то, что услышал. Это пьеса о фéйри. А автор… боюсь, имени автора мы никогда не узнаем.

      Уильям не понял смысл фразы. Как это, пьесу написал мистер Харди, а автор при этом неизвестен? Но он не стал утруждать себя раздумьями – его вниманием завладело волшебное слово.

– Мистер Харди, расскажите мне о фейри! Ну, пожалуйста! – он даже схватил старика за рукав и нетерпеливо затряс.

– Расскажу, расскажу. – Винсент отстранил руку мальчика и так посмотрел на грязные ногти Уильяма, что тот невольно спрятал руки за спину.

«Наверное, прятал какой-нибудь «клад» в саду», – подумал старик. – «Не дай бог на концерте такие ногти!»

– Уильям, – сказал он, – пойдем-ка в учительскую, там ноты пьесы.

Он хотел добавить: «А по дороге вымой, пожалуйста, руки», но промолчал.

12. Новость дня

      В учительской работал телевизор. Сколько миссис Смирнофф, директор школы, ни пыталась добиться экономии электричества в школе, мало кто обращал внимания на ее аргументы. Все оставляли после себя работающие компьютеры, горящие лампочки и вот этот вечно включенный телевизор. Харди обвел взглядом учительскую и поморщился. Разбросанные по столам ноты, развешанные футболки и купальные костюмы явно не располагали к тому, чтобы ученики заглядывали сюда с трепетом. Молодые преподаватели успевали в перерывах между уроками позаниматься пилатесом или проплыть полмили в бассейне. И это – лучшая школа Нью-Йорка? Храм музыки!? Устроили спортивную раздевалку! Старик подошел к телевизору уменьшить звук и застыл.

– … главная новость дня. Вчера в Пенсильвании, в районе Лэмбертс-ран, пропала известная телеведущая Бриджет Карлоу. Прямо перед своим исчезновением она звонила продюсеру программы Полу Бáблитсу, который сейчас на связи с нами, – ведущая новостей дождалась, когда на экране появился растерянный Пол, и продолжила, – Расскажите, что вы услышали от Бриджет? Она успела описать нападавших? Она говорила, где находится?

      Пол был подавлен – это сразу бросалось в глаза. Он только что вышел из полицейского участка, и его окружала толпа журналистов и фотографов. Все толкались, через головы к Полу тянулись микрофоны и камеры. Каждый пытался найти ракурс или задать свой вопрос. Но пальма первенства принадлежала главному национальному телеканалу. Остальным придется довольствоваться крохами, которые они вытрясут из Пола после первого интервью.

– Пол, вы меня слышите? – переспросила ведущая. – К нам поступают звонки от зрителей программы «Тонкие материи». Все спрашивают, что случилось с Бриджет Карлоу. Откуда она вам звонила? Что она успела сообщить?

– Точно не могу сказать, где она была. Она кричала. Какая-то истерика. – Пол отвечал механически, в глазах его стояли слезы. – Еще там была музыка. Я слышал очень отчетливо. Очень странная музыка… Потом все оборвалось.

– Она говорила, что ее кто-то преследует?

– Я слышал музыку… – Казалось, Пол не слушал вопросы. – Я пытался перезвонить, но она… не отвечала, – он с трудом удерживался от слез.

– Пол, благодарю вас, – бодрым тоном сказала ведущая. – Мы уверены, что мисс Карлоу будет найдена. Сейчас с нами на связи Терри Лоуренс, который находится на месте исчезновения Бриджет. Терри?

      На фоне лесных зарослей появился кучерявый корреспондент.

– Вот здесь был обнаружен ее телефон. – Терри всеми силами старался сдержать восторг первооткрывателя, указывая на место, отмеченное мелом и красными флажками. – По словам инспектора Стива Ньюмана, расследующего дело, мисс Карлоу успела сделать запись на телефон непосредственно перед исчезновением.

      Терри повернулся к стоящему рядом полицейскому:

– Инспектор Ньюман, какие версии исчезновения? Это убийство? Это похищение? Это как-то связано с делом о Лесном маньяке?

Темнокожий инспектор смерил Терри взглядом и, взвешивая каждое слово, ответил:

      – Мы контролируем ситуацию. Лес оцеплен, поиски продолжаются. Также найден телефон мисс Карлоу с аудиозаписью. Судя по ней, нападение было внезапное.

– Как вы объясните, что пространство, где пропала мисс Карлоу, покрыто пересекающимися кругами из разноцветных листьев? – продолжал тараторить Терри. – Это что-то ритуальное? За этим стоит какая-то секта?

      Действительно, вся поляна была покрыта цветными кругами правильной формы. Словно кто-то аккуратно сорвал с деревьев красные и желтые листья, оставив при этом зеленые.

– Мы изучаем этот вопрос, – ответил инспектор Ньюман, помолчав на секунду дольше обычного, но не меняя интонации. Было ясно, что ждать сенсации от опытного полицейского нечего.

– Нам известно, что вместе с телефоном была найдена загадочная записка… – не унимался Терри.

– У нас нет уверенности, что она имеет отношение к преступлению. Так, кусок коры с непонятными знаками. Похоже на растительный орнамент. Возможно, просто мусор.

– Как такой странный предмет, который вы называете мусором, мог появиться в этой глуши?

– Сейчас мусор есть повсюду, – сухо ответил Ньюман..

– А сейчас срочное сообщение, – словно соревнуясь с Терри, скороговоркой вмешалась телеведущая. – Запись, сделанная Бриджет Карлоу непосредственно перед исчезновением, находится в нашей студии.

Старый Винсент Харди, подошедший уменьшить звук, так и застыл на месте. Музыка, спрессованная крошечным динамиком мобильного телефона и громкоговорителем школьного телевизора, тем не менее, была различима до последней ноты. Завороженно, не мигая, Винсент смотрел на экран. Глаза старика наполнились слезами, лицо просветлело. Уильям же отреагировал по-другому: он стал дергать за руку старого учителя.

– Мистер Харди! Слышите? Это же… Это же ваша музыка! Я играл ее на прошлом концерте!

В другое время Уильяму пришлось бы выслушать лекцию о хорошем поведении. Но сейчас старику было не до этого. Боже, как он точно все угадал! Да нет, почему угадал? Он же все это слышал, тогда, во время главного события своей жизни… В первый сентябрьский день двадцать девятого года. В день, когда пропал Томас Райт. Томас! Кумир детства – он был бы первым даже здесь, в Нью-Йорке двадцать первого века, где количество талантов на квадратную милю зашкаливает. А в их крошечной деревушке (неизвестно даже, осталась ли она на карте) такой дар – просто неслыханная щедрость. В тот день они с мальчишками играли в пендели на окраине деревни – прямо, как сейчас эти ребята в школьном коридоре. А взрослые отмечали помолвку Томаса с Трейси Миллер. И на помолвке тетя Ребекка бегала с этими смешными чайниками…

13. Воскресенье, 1 сентября 1929 г., 16:30. Деревня рядом с городом Шэнксвилл, примерно 360 миль от Нью-Йорка

– Эй, Ребекка-друг человека, поверти задком, угости чайком! – остряк Сэнди Чепмэн с зубами, как у пожилого кролика, крепко ухватил за талию раскрасневшуюся полную женщину с тремя заварочными чайниками в каждой руке.

– Еще слово, и останешься без чая, зубастик. И без всего остального. – Ребекка резко развернулась, и содержимое чайника плеснуло парню в лицо. Но Сэнди не отпрянул, ошпаренный кипятком, как следовало бы ожидать. Хитро улыбаясь, он утер щеки, облизал пальцы и довольно крякнул. Прекрасный семилетний виски! В стране свирепствует сухой закон, а ведь правила деревенских праздников – чем торжественнее событие, тем щедрее попойка – никто не отменял.

Событие было торжественнее некуда – помолвка лучшего музыканта деревни Томаса Райта и зеленоглазой красавицы Трейси Миллер. Так что виски лился рекой. Вернее фонтанами – из носиков многочисленных чайников.

– Ладно, шутник. На, держи свой чаек, – Ребекка виртуозно налила полную чашку виски и протянула Сэнди. Тот жадно выпил, грохнул кулаком и промычал, еле удерживая непослушный язык:

– Эх, забористо! Только ты это… не налей по ошибке шерифу!

Взрыв смеха утонул в развеселой мелодии деревенских музыкантов. Трое подвыпивших парней фальшиво, но энергично исполняли что-то из репертуара Дона Ричардсона. Их, впрочем, никто не слушал. Разбившись группами, гости болтали о чем-то своем. Многим хотелось послушать главного деревенского музыканта – Томаса Райта, но никто не решался его отвлечь: Томас обнимал Трейси, не замечая ничего вокруг.

Наконец, Сэнди понял: еще немного – и речь его не будет понятна даже ему самому. Он собрал волю в кулак и произнес:

– Томас… Ты это… Сыграй. Хорошую музыку. Порадуй нас. Ну, пожалуйста.

Проговорив это, Сэнди с чувством выполненного долга рухнул лицом в липкий стол.

Томас улыбнулся, но с места не встал, продолжая крепко обнимать Трейси. А Ребекка укоризненно прикрикнула на Сэнди:

– Хоть на помолвке-то не дергай человека, зубастый! Дай на невесту полюбоваться!

Но Сэнди ничего не слышал. Одна его рука свисала плетью, на другую он уперся щекой и тихо похрапывал.

Гости тем временем наперебой поддержали Сэнди:

– Вот для невесты пусть и сыграет! Давай, Томас! Сыграй для невесты! Чтобы праздник запомнился!

      Все стихло. Томас поднял голову, и все глаза устремились на него.

Нельзя сказать, что деревенские жители были большими любителями музыки. Так, пели по настроению да приглашали на свадьбы и вечеринки музыкантов – таких же деревенских парней, которые грубыми от работы пальцами выводили незатейливые мелодии.

Но когда начинал играть Томас, становилось ясно: происходит нечто необычайное. Многим из нас знакомо состояние между сном и явью, когда кажется, что душа бессмертна, полна любви и не обременена тяготами жизни. Именно в такое состояние, словно в чистую реку, Томас Райт погружал своих слушателей. И каждый слышал в его музыке что-то драгоценное, оставшееся в забытом детстве.

– Ну что, Томас! Порадуешь гостей? Сыграй же что-нибудь!

Томас нехотя освободился из объятий Трейси и, взяв в руки арфу, доставшуюся от бабушки-ирландки, заиграл. Полилась музыка, одновременно простая и изысканная. Все сразу пустились в пляс; лишь Трейси осталась сидеть на месте, не сводя блестящих глаз с жениха.

Деревенские музыканты жадно ловили каждый звук: какой мастер! Томас одновременно вел несколько голосов, и казалось, что звучит целый оркестр. И странное дело: музыка не гасла, а неслась в пространство звонкой стрелой.