Loe raamatut: «Цена гордости», lehekülg 2

«Но девочка, – напомнила я. – Могла потеряться в лесу, упасть и потерять сознание… Надо помочь».

Пасека сменилась лесом, который и при дневном свете выглядел зловеще, а уж в ночи… Я недовольно засопела и на всякий случай почти вплотную приблизилась к Макару.

– Страшно? – шепотом спросил он.

Не услышав в его вопросе издевки, я так же тихо ответила:

– Не по себе. И как раньше наши предки выживали без электричества…

Справа раздался какой-то треск. Я взвизгнула и схватила Макара за руку, но промахнулась и вцепилась в бок.

– Ты бы еще на меня запрыгнула, – послышался над ухом смешок. – Это всего лишь ветка, Мира. Нет там никого.

От его тела приятно веяло теплом, а меня колотил озноб. С сожалением отстранившись, я буркнула:

– Ну извини. Я обычно по лесам ночами не хожу.

– Так и оставалась бы в деревне.

Проигнорировав справедливое замечание, я бодро потрусила по тропинке. Недавний испуг сменился желанием доказать, что я тоже не лыком шита и вполне могу быть полезной.

– Озеро уже близко. Минут пять еще.

– По сторонам смотри, – велел Макар. – Мало ли…

Я послушно завертела головой, время от времени направляя фонарик в непролазные дебри. Света катастрофически не хватало – современное устройство не справлялось с темнотой, окутавшей лес.

– Постой, – окликнул Макар.

Я тут же замерла. Послышался треск, сдавленное ругательство – Макар нырнул куда-то в кусты, откуда вскоре появился с угрюмым видом.

– Пошли обратно.

– В смысле? – не поняла я. – А поиски? До озера еще не дошли.

– На озеро нам уже не надо.

Я похолодела и одними губами спросила:

– Что там?

Макар только мотнул головой. Пребывая на грани ужаса, я шагнула в кусты…

Он поймал меня за руку, сжал запястье.

– Лучше не стоит, Мира.

– Пусти, – упрямо выговорила я. – Пусти, все равно посмотрю.

Чужие пальцы, стискивающие запястье на манер браслета, разжались. Дрожащей рукой направив фонарик в гущу леса, я осторожно раздвинула ветви. Из горла вырвался то ли стон, то ли крик – увидев белеющее в темноте тело, я покачнулась и начала опускаться на колени. Ноги отказались держать меня при виде толстой косы, обмотанной вокруг тонкой шеи, распахнутых невидящих глаз и раззявленного в вопле рта…

Макар подхватил у самой земли, не дал упасть. Я бессильно повисла в его руках.

– Говорил же, любопытство – плохая черта. Идти можешь?

Я кивнула. Меня трясло, зуб на зуб не попадал, спина неприятно взмокла. Макар же демонстрировал чудеса хладнокровия, словно увидел нечто обыденное, а не…

Меня снова пробрала дрожь. Совсем юная девушка, – я же разговаривала с ней, держала ее за руку, а сейчас она стала просто телом. Это казалось невозможным, немыслимым…

Я вдруг вспомнила ее имя, прячущееся в закромах памяти – Олеся. Ее зовут… Звали Олеся.

– Пойдем.

Макар забрал телефон из моих рук и силой повел по тропинке назад в поселок. Навстречу нам двигались огни – местные, осмотрев улицы, приняли решение идти к лесу. Среди них я с ужасом увидела Веру и остановилась.

– Я не могу, – жалобно прошептала я. – Не смогу сказать ей…

– Тише, – Макар вдруг ласково коснулся моих волос. – Я сам скажу.

Он не отпускал моей руки, крепко сжимая пальцы в теплой ладони. Вместе мы добрались до местных, где Макар, отведя нескольких мужиков в сторонку, принялся рассказывать им о случившемся.

Я встала поодаль, опустив глаза вниз – смотреть на Веру было страшно. Она не услышала, о чем они говорили, но, видно, все поняла – закричала жутко, по-звериному, упала на землю. Стоящие рядом женщины кинулись ее поднимать, раздались уговоры и причитания.

Я сделала шаг назад, второй, третий… Чужая боль рвала душу, впивалась когтями и безжалостно хохотала в лицо. Не в силах более выносить надрывный плач, я развернулась и поспешила к дому.

Глава 2

Полиция прибыла в Лазурное на рассвете, когда небо на востоке окрасилось в бледно-розовый – точно кровь, смешанная с молоком. Над поселком клубился туман, трава сверкала от утренней росы. Стояла тишина – ни крика петуха, ни блеяния коз, ни ритмичных звуков топора. Лазурное притихло, потрясенное ужасным происшествием.

– Итак, обо всем по порядку, – скомандовал до отвращения бодрый участковый – тучный немолодой мужчина, представившийся как Игорь Степанович. – Имя, фамилия, отчество.

– Громова Мирослава Александровна.

– В чьем доме проживаете?

– Это дом моей тетушки, Лидии Громовой. Приехала на лето, – устало ответила я.

Жутко хотелось лечь в кровать и проспать неделю. После эмоционального взрыва все чувства будто покинули меня, остались лишь усталость и равнодушие.

– Сколько вы уже здесь?

– Три недели. Четвертая пошла.

– С Олесей Измайловой были знакомы?

– Виделись пару раз. Лично – нет. Я наткнулась на нее на улице вчера вечером, – принялась снова объяснять я.

Следователь – щуплый паренек с жидкими усами – сидел рядом и высокомерно осматривал гостиную. Мне он сразу не понравился: молодой, неопытный, но на это можно закрыть глаза, если бы не откровенная глупость, которую следователь демонстрировал во всей красе.

В их паре он играл роль плохого полицейского – когда официальная часть допроса закончилась, Никита Михайлович Коротков вдруг заявил:

– Значит, алиби у вас на момент убийства нет.

Я вздрогнула всем телом. До этого момента в мою голову как-то не приходила мысль об убийстве. Конечно, я понимала, что Олеся не сама решила покинуть этот мир, но будничная фраза об убийце, находящемся где-то рядом, током прошлась по оголенным нервам.

– Алиби?

– Алиби, Мирослава Александровна.

– Я разговаривала с соседом после того, как Олеся убежала в лес. Потом пошла к себе. Макар это видел, – стараясь сохранять спокойствие, ответила я. – Так что алиби у меня есть.

– Ну не знаю, – противно протянул Коротков. – Могли же потом выйти из дома и пойти за Измайловой.

– Да зачем мне это? – не выдержала я.

– Может, кавалера не поделили. Или поругались, – пожал плечами следователь. – Откуда мне знать? Следствие разберется.

Я вытаращила глаза, поражаясь абсурдности происходящего. Возникло желание позвонить отцу, но, вспомнив причину нашей ссоры, я затолкала его куда поглубже.

– Как ее убили?

– Пока не совсем ясно, – охотно ответил участковый. – На голове след от удара чем-то тяжелым, на шее – следы удушья.

Коротков пронзил словоохотливого коллегу гневным взглядом и отрезал:

– Поселок не покидать. Будем разбираться.

Я кивнула. А что мне оставалось делать? В одном я уверена точно – к смерти Олеси я не имею никакого отношения. Если только…

Чувство стыда разлилось внутри. Она же кричала что-то о том, что ее убьют… Если бы я пошла за ней, Олеся могла быть жива.

Я коротко, рвано выдохнула. Нет, стоп. Откуда мне было знать, что это не преувеличенное высказывание? Да и за Олесей никто не гнался. Тем не менее, я поведала следователю о ее словах, чем вызвала еще большее подозрение.

– Странно, что вы вспомнили об этом только сейчас. Интересно складывается, Мирослава Александровна. Да еще и намек на то, что убийца – мужчина, а не женщина. Себя пытаетесь выгородить?

Я уставилась на Короткова. Когда он говорил, жиденькие усы шевелились, что придавало ему сходство с мерзким тараканом.

– Вы это серьезно, Никита Михайлович? Я пытаюсь помочь следствию.

– Или запутать его.

Не выдержав, я вскочила на ноги. Следователь, равнодушно взглянув на мои сжатые кулаки, обронил:

– А вот этого не надо. Излишняя эмоциональность ни к чему хорошему не приведет. Всего доброго, Мирослава Александровна.

Я бессильно выдохнула и опустилась обратно в кресло. Бросив на меня участливый взгляд, Игорь Степанович гуськом направился вслед за коллегой. Снаружи раздались голоса: местные собрались возле моего дома в ожидании новостей, так как я была последней из опрашиваемых.

Мне выходить на улицу не хотелось, но я все же выглянула наружу. Жители обступили стражей закона плотной толпой: говорили наперебой, спрашивали, сокрушались. Я насчитала человек двадцать, не считая детей, хотя раньше казалось, что в Лазурном живет от силы десятка полтора.

– Мама, а полицейские со мной поговорят? – смуглый паренек лет одиннадцати в красной кепке безостановочно дергал рыжеволосую женщину за юбку. – Мам, меня будут допрашивать?

– Вадик, уймись уже, – прошипела она. – Стой спокойно, или отправишься домой.

Вадик обиженно замолчал и принялся ковырять носком кроссовки кусты примулы. Я хотела было возмутиться, но после махнула рукой: тетушка переживет, а вот замечания сейчас вряд ли уместны.

Жители были поражены случившимся – за неимением подозреваемых все стали припоминать друг другу былые грехи. Робкий гомон перерос в настоящий гвалт. Вернувшись в дом, я легла спать, желая, чтобы этот дурной день, тянувшийся бесконечно, наконец закончился.

Жара вынудила проснуться к вечеру. Простыни липли к телу, в комнате было невыносимо душно. Бесцельно пролежав еще полчаса, я наконец встала, приняла душ и направилась к бабе Клаве.

Старушка сидела на своем почетном месте, зорко осматривая окрестности. При виде меня она оживилась, отложила в сторону клубок пряжи и спицы.

– Мирка, что делается-то! – вместо приветствия объявила баба Клава. – Господь всемогущий! Олеську убили, да видать, из наших кто-то!

– Может, приезжий какой, – усомнилась я.

Баба Клава покачала головой.

– Какой еще приезжий? Все на виду, новых не было. На чужую машину сразу б внимание обратили. Нет, из наших кто-то, змея подколодная, ирод окаянный… Притаился тут! У, нечисть!

Она погрозила невидимому врагу сухоньким кулачком.

Я присела в соседнее кресло и коротко спросила:

– На кого думаете?

– На кого думаю, не так важно. Важно, на кого факты указывают, – откликнулась баба Клава. – Олеську сначала по голове ударили, а потом задушили. Для этого сила нужна.

Я вспомнила худую, бестелесную девушку и хмыкнула. С ней и подросток справиться мог.

– Методом исключения пойдем, – баба Клава принялась загибать пальцы. – Анька не могла – она весь день в магазине. Туда местные часто заходят, заметили б пропажу продавщицы. Чтоб до леса дойти и обратно вернуться – минимум час надобно. Меня в поселке не было. Кирилл Филимонов с утра уехал в город, вернулся поздно, уже к темноте. Его и Анька видела, он к ней в магазин забег, и сама Вера – она как раз зашла, чтоб про Олеську спросить.

– Разве не мог он с другой стороны машину оставить, напасть на Олесю, а потом вернуться?

Баба Клава насупилась.

– Дура ты, Мирка. Карту Лазурного хоть глядела?

Я подивилась.

– Нет, зачем мне?

– Поселок с трех сторон лесом окружен, четвертую река отделяет. Дорога одна, через мост, больше нигде на машине не проехать. Местные бы автомобиль-то возле моста заприметили. Да и сам Кирилл сразу сказал: по камерам можно проверить. В городе он был, точно это.

– Предположим. Кто еще вне подозрений?

– Эти, семьи две, приезжие, – с неприязнью буркнула баба Клава. – Возле Аньки которые живут. Решили барбекю устроить, тьфу на них. Собрались вместе во дворе – весь вечер на виду друг у друга были. И взрослые, и дети. Григорий еще…

– А дед Григорий почему?

Баба Клава посмотрела на меня с жалостью.

– Тю, дак Олеська же крестница его! Разве ж он мог так не по-людски поступить?

– Не поверите, на что способны некоторые люди. Уж я на работе насмотрелась.

Сказав последнюю фразу, я почувствовала, как горло перехватило. О любимой работе – теперь уже бывшей – вспоминать не хотелось.

К счастью, баба Клава пропустила мою реплику мимо ушей.

– Григорий слаб уже, старше меня. Куда ему душить-то… Не мог он.

– Ладно, – согласилась я. – А остальные?

Баба Клава призадумалась.

– Ну, тебя-то тоже можно исключить. Не похожа ты на убийцу-то.

– Вот уж спасибо.

– Обиделась? – старушка хитро прищурилась. – А не ты ли давеча сказала, что любой мог убить?

– Так я не местная, Олеську вашу видела раза три от силы. Чего мне с ней делить?

– Если поразмыслить, то никому она зла не делала. Тихая, покорная девка. Верка за ней смотрела в оба глаза, никуда не пускала. Косу вон какую заставила отрастить, – хмыкнула баба Клава. – Чисто Аленушка.

– Сколько лет было Олесе?

– Девятнадцать годков стукнуло.

– И ни одного ухажера? – удивилась я.

– А какие здесь, в Лазурном, ухажеры? – справедливо подметила баба Клава. – Только если сыновья Филимоновых. Старший, Колька, ну, нагулянный который, да младший – Наум.

«Ну и имечко», – вздохнула я.

Впрочем, мой отец тоже был оригиналом – ждал сына, уже и имя подготовил, а родилась я. Пришлось Мирослава переделывать в Мирославу, чем я не очень была довольна. Ладно хоть Славкой не кликали, уже радость.

– Выходит, подозреваем мы Филимоновых – сыновей и Марью. Лопаткиных – чудаки, да больно странные, – пожевав губу, сообщила баба Клава. – Вроде с виду безобидные, а такие потом маньяками оказываются.

Лопаткины – пожилая пара – переехали в Лазурное два года назад. Парочка и впрямь была странной: уважаемые люди, он – профессор, она – врач, вдруг бросили все и купили скромный домик в поселке, где с тех пор бродили по улицам, нюхали одуванчики и восторгались здешними красотами.

– Андрейка тоже, – продолжила баба Клава, но засомневалась. – Мужик-то он приличный… Нет, не мог.

– Что за Андрейка?

Про жителя с таким именем я слышала впервые, хотя, казалось бы, из бесконечных сплетен старухи должна уже знать не только местных, но и их родственников до седьмого колена.

– Возле леса живет, со стороны моста. Охотник, – нехотя рассказала баба Клава. – Сын у него пропал, давно еще. Так и не нашли. Андрей знает, каково это – ребенка потерять. Не стал бы Олеську трогать.

– Допустим. Еще кто?

– Родители Анькины, Варвара и Семен, – старушка с удовольствием сдавала имена соседей. – Говорят, дома оба были, да кто ж знает? Жена мужа завсегда прикроет. Антонина, она одна живет, правда, сейчас к ней внучку на лето привезли. Ивановы…

Баба Клава с неудовольствием посмотрела направо, где высился добротный двухэтажный дом. Именно в нем проживала семья с пятью детьми, которую я обходила стороной, боясь, что ватага ребятишек окончательно отобьет желание обзаводиться потомством.

– Толя, Антон и Люда.

– И кто кому кем приходится?

– Антон брат Толика, – пояснила баба Клава. – Бездельник. Людка – жена. Пятеро детишек у них, старшему то ли десять, то ли восемь.

Я мысленно подсчитала количество подозреваемых – четырнадцать человек, из них шесть женщин и восемь мужчин, включая немощного деда Григория, почти святого Андрея и пожилую Антонину. И это не считая Кирилла Филимонова, чье алиби предстояло подтвердить, а также Макара.

Несмотря на то, что сосед въехал в дом буквально позавчера, я не спешила сбрасывать его со счетов. Одна история с ковром чего только стоит! Вспомнив, что хотела посоветоваться с бабой Клавой, я открыла рот, но не успела сказать ни слова, потому что на веранду пожаловал Макар собственной персоной.

– Добрый вечер, Клавдия Андреевна. Мира, – он послал каждой по улыбке, способной растопить снег зимой. – Не помешаю?

«Еще как», – подумала я, но сцепила зубы и промолчала.

– Ну что ты, Макар, проходи, садись, – запела соловьем баба Клава.

Я удивленно воззрилась на старушку. Подобную любезность она не проявляла даже в общении с внуком.

Макар огляделся, но из двух плетеных кресел на веранде заняты были оба. В одном величественно восседала баба Клава, в другом умостилась я, с интересом наблюдающая за тем, как незваный гость будет выкручиваться.

Макар поступил просто – запрыгнул на перила, да так легко, что любой кот позавидовал бы. Насмешливо взглянул на меня – вкупе с улыбкой и растрепавшимися волосами этот поступок придал ему хулиганский вид.

Я поджала губы, не собираясь играть в гляделки, и поднялась со своего места.

– До свидания, баб Клав, – скороговоркой протараторила я и быстро, пока никто не опомнился, сбежала по ступенькам.

Лишившись ценного источника информации по вине подозрительного соседа, я направилась в местный магазин. Любой ребенок сызмальства знает – все сплетни, слухи и прочие новости всегда обсуждаются у прилавка.

Анька скучала, разрисовывая поля газеты – из-под ее руки выходили кривенькие цветочки и загогулинки. Волосы, сожженные краской, топорщились агрессивными завитушками, розовое платьице в цветочек больше подходило школьнице, как и пластмассовые сережки в виде клубничек.

– Мира, – она обрадованно откинула газету в сторону. – Чего тебе? Сахар закончился?

Я оглядела скудный товар, выставленный на витрине. Изысков тут не водилось – крупы, консервы, соль, сахар, спички, сигареты и прочие товары длительного хранения. Сбоку от гречки сиротливо лежали несколько упаковок вафельного торта.

– Давай торт.

– Триста двадцать рублей, – Анька щелкнула кассой, отсчитала сдачу и сунула мне помятую коробку. – Сладенького захотелось?

В ее глазах бушевали тоска и желание посплетничать – видно, посетителей сегодня было мало. Напуганные жители закрылись в домах, обсуждая произошедшее в семейному кругу. А, может, опасались стать следующей жертвой убийцы.

– Захотелось. Да только одной торт есть неприлично, – я потрясла коробкой. – Чай заваришь?

Анька расцвела на глазах, как майская роза.

– Это мигом, – заверила она, и метнулась в подсобку.

Через пару минут мы уже чинно пили чай из щербатых кружек. Нарезанный торт, больше похожий на недоразумение, чем на кондитерское изделие, гордо лежал на тарелках.

Я откусила кусочек, молясь, чтобы все зубы остались целыми, и осторожно спросила:

– Как там Вера? Держится?

Анька, словно только этого и ждала, мгновенно вывалила на меня все последние новости.

– Держится, куда деваться? Но плохо ей, ой как плохо! Мать моя с самого утра с ней, успокаивает, боится, как бы с сердцем плохо не стало. А как тут не станет? Единственный ребенок, любимый, гордость…

Анька болтала без умолку. Вскоре я уже знала, что Вера забеременела рано, в восемнадцать, а от кого – осталось тайной, сокрытой за семью печатями.

– В то лето Андрей, охотник, рабочих нанимал, поговаривали, с одним из них она любовь-то и крутила, – деловито поделилась Анька. – А потом он укатил, а Верка с животом осталась.

Девочку Вера назвала Олесей и воспитывала в строгости: не желала дочери такой же судьбы. На гулянки не пускала, следила за кругом общения, запрещала краситься и носить короткие юбки.

– Мне уж ее жалко было порой, – Анька сочувственно вздыхала. – Красивая ведь девка, ладная, если приодеть! Я сколько раз предлагала – ни в какую! Все платья до пят, непременно с длинным рукавом. И это в такую жарищу!

– Олеся не бунтовала?

– Нет, – Анька затрясла головой и ее кудряшки запрыгали, – куда ей. Тише воды, ниже травы.

– Девятнадцать лет, самая пора влюбиться…

– А я о чем, – с жаром подхватила Анька. – Но Олеська из дому-то лишний раз не выходила. Ума не приложу, кто ее мог убить. Она же безобидная, точно котенок.

Я нахмурилась. Стало быть, Вера дочь держала в черном теле: ни развлечений, ни прочих подростковых радостей. Если в окружении девушки не было мужчин, то про кого же она тогда говорила? Ведь Олеся четко сказала – «он меня убьет».

– Полиция что говорит? Есть какие-нибудь догадки?

Анька замахала руками.

– Да какие догадки! Наш участковый, Игорь Степанович – ну, ты его видела, ничего крупнее пропажи козы в жизни не расследовал. А молодой этот недавно на службу поступил, первое дело его.

Я пригорюнилась. Да, такими темпами расследование будет вестись вечно. И в самом деле отцу что ли позвонить…

Представив разговор с дражайшим папенькой, я содрогнулась. Нет, отец в лепешку расшибется, но сделает все, о чем я прошу – беда в том, что просить совсем не хотелось. Ровно как и разговаривать. Трех недель в Лазурном оказалось слишком мало, чтобы успокоить бушующую внутри обиду.

Пока я размышляла, как лучше поступить, дверь магазина скрипнула. Тонко звякнул колокольчик. По моей спине пробежали мурашки – еще не обернувшись, я уже поняла, кто пожаловал.

Анька мигом вскочила на ноги, выпятила грудь, туго обтянутую розовым хлопком и кокетливо надула губы.

– Доброго вечерочка, Макар! Тебе сигарет?

– Нет, Аня. Кофе есть?

– Только чай.

– Давай чай, – согласился Макар.

Анька убежала в подсобку, гремя там чем-то. Отметив, как быстро они перешли на «ты», я повернулась. Макар дружелюбно улыбнулся, спросил:

– Чаевничаете?

– Ага, – ответила я.

– Как торт, вкусный?

– Нормальный.

– Мира, я…

Он шагнул ко мне с явным намерением что-то сказать, но из подсобки вернулась Анька, победно неся упаковку черного чая. Я ухмыльнулась и, пока Макар расплачивался, помахала Аньке и вышла из магазина.

Улица была пуста: желтая пыльная дорога уходила вверх, в горку, пышным цветом раскинулись по бокам гортензии и космеи, высаженные заботливой рукой. Мне удалось пройти совсем немного, как за спиной раздались торопливые шаги.

Макар догнал меня в два счета, поравнялся и сбавил темп. Я молчала, предоставив ему возможность начать говорить самому.

– Мира, ты меня избегаешь?

– С чего бы? – равнодушно спросила я.

– Я же не слепой, – резко ответил он. – В чем дело? Вчера…

Я вспомнила, как заботливо он держал мою ладонь и перебила:

– Вчера случилось несчастье, Макар. То, что мы оказались рядом, ничего не значит. Я не против поддерживать добрососедские отношения, но в гости приглашать не буду, уж извини.

– Да я и не напрашиваюсь, – усмехнулся Макар. – Куда же делось твое любопытство? Или это такая тактика: сначала привлечь внимание, а потом скрыться из виду?

Я аж поперхнулась от возмущения. Он что, принял меня за какую-то хищницу, охотящуюся за кошельками потолще?

– Иди ты, – бросила я сквозь зубы и зашагала быстрее.

Макар догнал меня, схватил за руку.

– Извини. Я не то хотел сказать.

– Но сказал.

– Извини, – повторил он.

Видно было, что слова давались ему тяжело. Не привык извиняться, значит. И смотрел на меня исподлобья, так, будто желал придушить на месте.

Я смотрела в ответ с не меньшим гневом, но вскоре сдалась, сменив его на милость.

– Ладно. Руку отпустишь?

Макар ослабил хватку, но перед тем, как окончательно разжать пальцы, скользнул ими по моей ладони. Ненавязчивое, нежное прикосновение, словно еще одна попытка сказать «мне жаль».

– Ты домой?

Я собиралась на речку, но говорить этого, разумеется, не стала, отделавшись кивком. На языке крутилось множество вопросов, которые мне бы хотелось задать Макару: например, что за ковер он жег, или почему вдруг стал активно интересоваться жизнью в поселке, посещая главных сплетниц, но я подозревала, что правды от него не дождаться.

Однако молчание давалось мне тяжело, поэтому я самым что ни на есть светским тоном поинтересовалась:

– Надолго в Лазурное?

– На пару недель. А ты?

– Тоже. Отпуск?

– Да. У тебя?

– Тоже.

«Вот и поговорили», – усмехнулась я, не сомневаясь, что оба солгали. Впереди уже показалась крыша тетушкиного дома, когда Макар спросил:

– Эта девочка, Олеся… Ты ее знала?

Я насторожилась.

– Видела пару раз издалека.

– Безумно жаль ее, – сказал Макар, но в голосе у него не было ни капли сочувствия.

Это до того меня разозлило, что я ответила:

– Правда? Как-то не похож ты на горюющего.

– Мне что, слезы лить? – усмехнулся он.

– А ты умеешь?

В словесной пикировке мне не было равных – сказывались годы общения с отцом, занимающим генеральский чин. Но и Макар уступать не желал – взглянул так, что кровь застыла в жилах.

– Не устала еще в остроумии упражняться?

– Не устала, – по-детски парировала я. – А ты не устал вокруг да около ходить? Говоришь, отдохнуть в Лазурное приехал?

Макар недобро прищурился, но меня уже понесло по кочкам.

– Может, местные и не знают, сколько твоя машина стоит, да вот я прекрасно осведомлена.

– Иметь дорогую тачку – преступление?

Я пожала плечами.

– Не преступление. Да только когда автомобиль дороже дома, невольно возникают вопросы: зачем тому, кто в состоянии построить себе особняк или купить билет на острова, приезжать в богом забытый поселок?

– Кто бы о деньгах рассуждал, – противно ухмыльнулся Макар. – Сама-то на чем приехала?

Моя машина стояла во дворе, припаркованная под навесом – новенькая, блестящая иномарка. Подарок отца на двадцатипятилетие.

Я скрипнула зубами, догадываясь, каким образом Макар узнал мое имя. Автомобильные номера… Узнать владельца в век современных технологий – плевое дело.

Значит, и про отца Макар знает. И про скандал…

– Приятно было поболтать.

Развернувшись, я чеканным шагом направилась к дому, спиной чувствуя насмешливый взгляд. Несмотря на то, что последнее слово осталось за мной, в перепалке я абсолютно точно проиграла.

Через минут десять, осторожно выглянув в окно, я убедилась, что горизонт чист – ни подозрительных соседей, ни кого-либо другого. Спешно натянула купальник, сверху надела свободный сарафан – ярко-желтый, в подсолнухах – и вышла на улицу.

Мой путь лежал к речке, которую я не особо жаловала – мелкая, с быстрым течением и крутыми берегами, она была излюбленным местом сбора всех местных детишек. По вечерам там собирались и взрослые: жарили мясо, выпивали, словом, культурный русский отдых.

Я подобную романтику не любила, оттого держалась в сторонке, за что и поплатилась: придя на речку, ощутила себя белой вороной. Дети с гиканьем носились по песку, парочка мальчишек плескалась в воде, какой-то мужчина в серой футболке и пляжных шортах утомленно прихлебывал пиво из бутылки, устроившись на раскладном стуле. Время от времени он подавал голос, изрекая что-то вроде:

– Егор, а ну вылазь, губы синие. Мишка, хватит мутузить брата! Как черти, ей-Богу.

Я осмотрелась, выискивая мальчика в красной кепке, который утром нещадно истоптал тетушкины примулы. Вадик обнаружился в компании друзей – пацан такого же возраста и девочка чуть помладше, в нарядном платьице.

Напустив на себя непринужденный вид, я прогулочным шагом приблизилась к ним и окликнула:

– Вадик…

Парень завертел головой. Увидев меня, насторожился, задвинул девочку за спину и хмуро спросил:

– Вы мне?

– Тебе, тебе, – заверила я тоном лисы Алисы и подкралась ближе. – Поговорить хочу.

– Мне мама не разрешает с незнакомцами разговаривать.

«Похвально», – впечатлилась я. Когда у меня будут дети, надеюсь, они будут такими же послушными и осторожными.

– Так давай познакомимся. Меня Мира зовут, я соседка бабы Клавы, живу напротив.

– Вадик, – буркнул он. – Чего надо?

Я посмотрела на ребят, стоящих рядом.

– Наедине можем поговорить?

Тень озабоченности на лице Вадика сменилась легким испугом.

– Вам что надо? Я сейчас дядю Толю позову…

«Дядя Толя – это мужик в серой футболке с пивом, – сообразила я. – Верно, присматривает за детьми на речке».

– Послушай, Вадик, – теряя терпение, сказала я. – Мы в людном месте, у всех на виду. Я тебя никуда не зову, просто хочу задать пару вопросов по поводу вчерашнего.

Вадик оказался сообразительным, чем меня порадовал – повернувшись к ребятам, попросил их отойти. Те беспрекословно послушались.

– Вы про девушку ту, да? Которую убили, – хмуро уточнил он. – Про нее хотите поговорить?

Я кивнула.

– Утром ты спрашивал, будут ли полицейские с тобой беседовать. Просто так или есть, что рассказать?

– А вам зачем?

– Веду расследование, – ответила я и внезапно поняла, что да, так оно и есть.

Я была последней, не считая убийцы, кто видел Олесю. Мне же и адресовались слова о том, что кто-то собирается ее убить, а я не придала им значения. Результат моей беспечности – убитая девушка, которой бы еще жить и жить.

Чувство вины грызло меня изнутри, и этот голос ничем не заглушить. Может, когда убийца будет найден, он наконец утихнет.

– Вы из полиции?

– Нет, – лгать я не стала. – С телевидения. Готовлю передачи про маньяков и убийц, провожу расследования, освещаю то, о чем умалчивает следствие.

– А вы не врете? – по-детски спросил Вадик. – Чем докажете?

– Сначала ответь на мой вопрос. Почему хотел, чтобы с тобой следователь поговорил?

– Потому что мне есть, что рассказать. Я одну тайну знаю, – медленно произнес Вадик. – И хочу поделиться. Вдруг это поможет. Жалко же…

Он шмыгнул носом и отвел взгляд. Несмотря на неуверенный тон, Вадику я поверила безоговорочно. И в то, что ему жаль Олесю – тоже.

– Жди здесь, – велела я. – Принесу доказательство.

Быстрее ветра я понеслась обратно к тетушкиному дому, загребая пыль. Солнце уже клонилось к земле, и я боялась попросту не успеть до наступления сумерек. Пробежала мимо магазина, миновала пустой дом, в котором никто не жил…

Пробежка далась нелегко – дышала я как загнанная лошадь, а в саду еще и ухитрилась упасть. Боль в колене на мгновение ослепила – зажмурившись, я глухо застонала, перевернулась и осмотрела многострадальную ногу.

Из-за забора показался Макар. Встревоженно оглядев меня, распластавшуюся на земле, он протянул:

– Мира? Что случилось?

Должно быть, Макар сразу понял, как глупо прозвучал его вопрос, и схватился рукой за колья забора, намереваясь повторить излюбленный трюк – перемахнуть через ограду.

– Не смей, – предупредила я, дыша через рот.

Боль все еще была острой, но большие опасения вызывала кровь, бодрой струйкой текущая по ноге. Чертыхнувшись, я сделала попытку встать, но тут же плюхнулась обратно.

– Тебе нужна помощь, – констатировал Макар. – У меня есть аптечка.

– Это ты похвастаться решил? У меня она тоже есть, не беспокойся.

– Надо остановить кровотечение. Сильно болит? – участливо спросил он.

Мне тут же захотелось пожаловаться, а еще лучше – предоставить ему разбираться с раной. Но я стиснула зубы и напомнила себе, что сосед не только подозрительная личность, но еще и лгун.

– Терпимо.

– А чего лежишь тогда?

– Любуюсь газоном, – мрачно буркнула я, проклиная про себя недоверчивого Вадика.

Макар покачал головой.

– Неужели я настолько тебе неприятен, что лучше терпеть боль, чем принять помощь?

«Не в этом дело», – хотела ответить я, но промолчала.

Беда в том, что Макар вовсе не был мне неприятен. Напротив – очень даже, несмотря на откровенную ложь. Но розовые очки на моих глазах разбились совсем недавно, причем сделали это стеклами внутрь, и я боялась совершить ту же ошибку, что и с Антоном.

– Со мной все порядке, не волнуйся. У тебя никаких дел нет?

– Выпроваживаешь, – усмехнулся Макар. – Ладно.

Он скрылся из виду, и я вздохнула с облегчением. Правда, облегчение длилось недолго – через пару минут ко мне из-за соседского забора прилетела маленькая белая сумочка с красным крестиком.

– Рану обработай и пластырем заклей, – Макар холодно посмотрел на меня. – Аптечку можешь не возвращать.

Он снова исчез. Вздохнув, я открыла аптечку, залила рану перекисью и налепила сверху пластырь. Боль стихла, но облегчения я не почувствовала – напротив, на душе скребли кошки, и в целом было… Как-то муторно.

«Макар взрослый мальчик, переживет», – успокоила я разыгравшуюся совесть.

А вот Вадик бесконечно ждать не будет. Прихрамывая, я вошла в дом, отыскала в сумке удостоверение и поковыляла обратно на речку.