Падение проклятых

Все персонажи являются вымышленными, и любое совпадение с реально живущими или жившими людьми случайно.

Не уходи смиренно, в сумрак вечной тьмы,

Пусть тлеет бесконечность в яростном закате.

Пылает гнев на то, как гаснет смертный мир,

Пусть мудрецы твердят, что прав лишь тьмы покой.

И не разжечь уж тлеющий костёр.

Не уходи смиренно в сумрак вечной тьмы,

Пылает гнев на то, как гаснет смертный мир.

Дилан Томас

Глава 1. Цикл начался
*Mire Kay – Industry*

Семнадцатое августа 1954 года. На ярко-голубом небе красовалось совсем немного белоснежных облаков, которые уносил шепчущий ветер весны. К местному приюту города Лейпциг подъехала красная машина, из которой вышла молодая леди. Дверь автомобиля открылась, и из нее показался аккуратный мыс белой туфли. Эта загадочная особа обладала идеальной осанкой и ровной походкой. На солнце контрастно выражалась ее родинка на левой щеке и «медовые» глаза цвета древесины, сочетавшиеся с густыми волосами. Эту девушку звали Сабина Шмитц. Выйдя из машины, ее радостно встретила работница приюта и провела внутрь этого богом забытого места.

– Понимаете, мне нужен определенный ребенок, эту девочку к вам отправили примерно две недели назад, она связана с той нашумевшей историей из газет и родилась прямо перед этими ужасающими событиями.

– Кажется, я поняла, про кого вы, только вот странно: ее, наоборот, все обходят стороной, почему ваш выбор пал именно на нее? – поинтересовалась пожилая работница, чьи седые локоны отдалено напоминали снег.

– Это важно? – процедила посетительница.

На это старушка непринужденно промолвила:

– Следуйте за мной.

Стук каблуков раздался по длинному серому коридору, с потолка которого медленно падали капли. Древняя штукатурка отваливалась прямо на глазах. Приют находился на месте, где раньше было болото, посему сырость здесь властвовала над всем, забирая соки жизни в свои владения.

Зайдя, наконец, в нужное помещение, где стоял жуткий детский крик, Сабина на секунду застыла. Она повесила свой пристальный взор на одну девочку с огненными, еще еле пробивающимися волосами на своей розовой макушке. В отличие от остальных детей, малышка не издавала ни писка. Ее кроватка стояла в самом углу и на нее единственную не попадал солнечный свет из грязного разбитого окна. В голове Сабины прокручивались случайные кадры, словно эта маленькая девочка обладала некой сильнейшей способностью завладевать разумом. Сознание окунулось в холодное море дежавю, заставившее стаю мурашек появиться на коже.

– Ее зовут Франциска, – тихо промолвила работница. – Ужасно наблюдать за тем, как ребенка никто не хочет приютить, и с учетом того, что девочка провела тут первые недели своей жизни… – женщина громко и томно вздохнула.

– Я забираю ее с собой, – уверенно произнесла Сабина, после чего к ней был прикован удивленный взгляд собеседницы. Та улыбнулась и метнулась к маленькой Франциске. Аккуратно взяв ее на руки, прижав к груди, она поднесла ее женщине. У девочки были изумрудные очи, так напоминавшие Сабине одного близкого ей когда-то человека. Рассматривая «космос» лица ребенка, она не заметила, как ее отчаянно пытается позвать работница, которая уже стояла в проеме дверей.

В кабинете Сабина представила свои документы и вместе с персоналом заполнила нужные бумаги. Не успев спуститься по последним ступенькам лестницы выхода, ее окликнула мадам.

– Подождите, я кое-что забыла! Письмо! Оно было с ней! – запыхавшись от бега, выкрикивала она. – Я полагаю, это от ее матери, ибо фамилия та же, что и у Франциски.

– «От Генриетты Фертих», – тихо прочла вслух Сабина, дотрагиваясь своими тонкими пальцами до ветхой бумаги. – Да, это от нее.

– Откуда вы знаете, кто ее мать? – недоумевающе спросила собеседница.

– Долгая история, боюсь, у меня нет на это времени.

– Ладно… прошу прощения за свою бестактность, но всего одна просьба… Пускай девочка сама откроет письмо, когда придет время.

– Да, конечно. Вижу, она вам дорога… Думаю, стоит сказать, куда мы отправляемся… – подняв свой острый подбородок, заинтриговала девушка, смотря на полные интереса глаза работницы. – Мы поедем в Швецию, поскольку я там живу. В Германию приехала к сестре и заодно решила взять ребенка на воспитание. Давно мечтаю о детях, но, к сожалению, здоровье не позволяет.

– Сочувствую, но уверена, Франциске повезло с вами, удачи!

– Благодарю, и вам того же!

После этого недолгого разговора теперь уже мама и дочь сели в машину, чьей следующей остановкой будет Гётеборг – город на юго-западе Швеции, в котором проживала и усердно работала медсестрой Сабина Шмитц.

Их вез её знакомый, который сам держал курс на Карлстад. Путь был длинным и в сумме составил целых 10 часов. Как ни парадоксально, но маленькая Франциска почти не плакала, всю дорогу она находилась в руках матери и, видимо, ей наконец-то стало хорошо. Их стезя обогнула долины, города, поля, после которых пришлось переплывать на пароме из Дании в Швецию. В Швеции тогда вечно моросил небольшой дождик. Девочка порой очень внимательно следила за бегущими каплями воды на окне автомобиля, пока Сабина восхищалась ею.

После столь длительной дороги они с нетерпением подъехали к дому. Это был благоприятный район Туве, находившийся на небольшой пригорке, вокруг которого простирались леса и пшеничные поля. Очень умиротворенное и достаточно спокойное место. Сам дом Сабины был довольно миниатюрным и уютным, его деревянные стены были окрашены в синий, а наличники – в молочно-белый. Поскольку Сабина с Франциской приехали поздней ночью, то первым делом мама покормила ее и уложила спать. Детскую сделали заранее, ибо уже давно было известно, что хозяйка дома приедет обратно с пополнением. Комната располагалась на втором этаже, в ней находилось несколько окон, в уголке стояла деревянная кроватка-люлька, рядом с которой были маленький стол и стул, а также игрушка-конь, на котором можно было качаться. Франциска должна дорасти до него, а пока ее уделом были старания уснуть в новом теплом доме. Сабина покачивала люльку и нежно пела ей колыбельную, пока та в один момент не уснула.

Ночь была чудесна, стая светлячков летала вокруг дома, создавая ощущение дышащей сказки.

Наутро, в 6 часов утра, у Сабины сработал будильник и разбудил не только ее, но и Франциску, после чего ее разрывающий вопль просочился сквозь стены.

«Тихо, тихо, всё хорошо», – шепот точно шелковой простыней успокоил шипы её испуга.

После завтрака Сабина отправилась к соседке, дабы узнать, есть ли у той возможность последить за ребенком в ее отсутствие.

Постучав белыми костяшками по деревянной двери дома напротив, Сабина услышала шаги:

– Добрый день, Сага! Давно не виделись.

– Здравствуй, дорогая! – Милая бабушка крепко обняла её как свою родную дочь. – Ох! А это еще кто тут у нас? – воскликнула она, заметив на руках Сабины маленькое дитя, к которому тут же потянула свои нежные старческие руки.

– Помните, я рассказывала вам, что очень хочу стать мамой… Это наконец свершилось! Её зовут Франциска. – она так искренне говорила эти слова, будто они были её защитой от страшных воспоминаний.

– Какое чудо! Поздравляю вас!

– Спасибо! Я пришла к вам по причине того, что не могу оставить её одну во время моего пребывания на работе. Не могли бы вы побыть с ней? Обещаю, плата будет достойной…

– Чушь! Никаких денег я с вас не возьму, милочка! Не беспокойтесь, с ней всё будет хорошо! А пока поспешите, а то опоздаете на работу!

– Хорошо, не знаю, как вас отблагодарить! – трепетно промолвила Сабина, отдавая женщине на руки ребенка. Она моментально развернулась и рванула в сторону остановки, к которой уже подъезжал нужный автобус.

Сага с улыбкой посмотрела ей вслед, а затем на девочку:

– Пойдем в дом, а то сейчас, кажется, дождь начнется.

Они зашли внутрь и буквально через несколько секунд темные тучи все-таки плеснули своими слезами на окрестность, издавая уютный шум по крыше.

Было тепло, камин прогревал и освещал всё пространство. Интерьер дома невольно внушал, что здесь живет волшебница-художница. Насчет первого угадать нельзя, ибо лишь наличие странных фигурок и сухих растений на полках не могло подтвердить догадки. А второе было правдой, уж мольберты, утопающие в цветных мазках, уверяли о том, что Сага была художницей.

Женщина с ребенком на руках села на диван около окна. Оно выходило на чудесный вид Гётеборга, который напоминал собой кукольные макеты для съемок в кино. Спуск с их района – Туве, упирался в поля. Их бремя кончалось на выступающих горах в горизонте. Через них шел тоннель для поездов, и в одном месте он выходил наружу. В ту секунду оттуда как раз показался грузовой поезд. «Интересно, куда они все направляются?» – подумала Сага, усмехнувшись. Её полет сознания нарушило детское кряхтение. Она аккуратно поправила ткань, в которую была укутана девочка.

– Не думаю, что ты поймешь сейчас мои слова, но я верю, что где-то вся эта информация останется. Наши ощущения и ассоциации, корня которых мы не знаем, всегда исходят из жизни, которую мы не помним. Порой даже из прошлой. Так вот, милая Франциска, сейчас я поведаю тебе мою историю и расскажу, кто же я такая, хотя, скорее всего, мне придется рассказывать это снова лет так через пять.

Франциска с интересом смотрела на нее и грызла пуговичку на своей маечке.

– 14 мая 1890, в год, когда умер Ван Гог, родилась я – Сага Линдстром. Свое детство и отрочество провела в Стокгольме, родители настояли на том, чтобы я пошла в театральный, собственно, что я и сделала. Но сколько себя помню, всегда рисовала. Не важно, чем – маслом, акварелью, карандашом, красками сознания… – Она сделала глубокий вдох, стрельнув печальным взглядом вдаль. – Поступление в театральный было лишь галочкой для родителей, а моим смыслом жизни оставалась живопись. После 18 лет я съехала от семьи, бросила ненавистный институт и начала продавать свои картины. Родители сразу отреклись от меня, выжгли мое имя из семейного древа… Смешно, не правда ли? – Смешок вылетел из ее уст, и через секунду на ее лице снова появилась тень грусти. – Но честно, мне было всё равно, я просто шла к своей цели. И однажды мой труд начал давать плоды, мои картины продавались, и я была счастлива как никогда ранее. Я стала путешествовать по миру, продолжала жить искусством, и всё было достаточно обыденным, пока в Лондоне судьба не подарила мне одного человека – Джека Брауна, моего мужа и отца моих детей. Он тоже был художником, мы осуществляли совместные проекты, делали нашу квартиру, которая находилась в Лондоне, неким пристанищем творчества и любви в одном флаконе. А потом я забеременела двойней, и у меня родились замечательная дочка Кристалл и прекрасный сын Альпин. Мы постоянно куда-то ездили, посещали выставки… Эх, было время. Дети выросли и разъехались кто куда, а мы с Джеком решили переехать на мою родину – в Швецию, только не в Стокгольм, а в Гётеборг.

В этом доме мы создавали мир, не написанный ни в одних книгах, не показанный ни в одном фильме и не ощутимый ни одним человеком, кроме нас. Но однажды Джек оставил тут и свою душу, уйдя из жизни в возрасте 50 лет из-за врожденной болезни, которая начала прогрессировать.

По её умиротворенному лицу стекла слеза, что звонко пала на кожу дивана.

– Дети порой приезжают ко мне, но это случается редко, у каждого из них работа и ежедневная рутина. Вот я и осталась тут одна. Но будь у тебя возможность понимать всё мною сказанное, ты бы обязательно задалась вопросом, для чего я всё это тебе повествую. Но я отвечу прямо сейчас. Я хочу воспитать из тебя мечтателя. Ты кажешься лучиком света не только для меня в моей серой жизни, но и для всего мира, заросшего во тьме. Сама посмотри – ты подарила улыбку женщине, своей матери, которая всю жизнь была несчастна.

Сага погладила румяную щечку ребенка, который улыбнулся во все свои нагие десны.

– С ранних лет я буду приучать тебе, что мнение общества лишь закаляет, хоть и порой может сильно ранить, но всё, что не убивает нас, делает нас сильнее. И, конечно, искусство, чем раньше ты поймешь его, тем лучше. А пока ты еще маленькая, и мне кажется, что тебе пора кушать.

Сага взяла Франциску на руки, налила ей молока, после чего уложила спать.

День прошел моментально, она игралась с ней, читала ей сказки, а к вечеру пришла Сабина и забрала ее.

* * *

Время так и шло, всё было как обычно: Франциска оставалась у Саги, та читала ей книги, а по выходным она проводила время с матерью.

И вот прошло пять лет, за которые ничего не изменилось, за исключением Франциски.

На дворе май 1959 г., утром Сабина уехала на работу, оставив свою дочь соседке.

– Франциска, должна сообщить, что сегодня важный день, кажется, пришло время взять тебя с собой в поле, это будет твой первый долгожданный урок рисования.

– А можно взять с собой мишку? – У девочки выпала пара молочных зубов, отчего она сильно шепелявила.

– Да, можно, только не потеряй его. Я буду собираться, а ты пока сложи всё, что хочешь захватить с собой.

Сага взяла большой и маленький холсты, краски, кисти, воду и два круассана для перекуса.

Вещи были собраны, и вскоре художники вышли на охоту. На их улице они встретили знакомого, который ехал на работу в сторону поля. При виде их он остановился, открыл окно своей машины и весело произнес:

– Здравствуйте, Сага! Куда держите путь с холстами?

– Добрый день, Магнус! В поле, хочу поймать утренний свет, не могли бы вы нас довезти?

– Конечно могу, садитесь.

Они уселись в грузовик, аккуратно держа вещи. Магнус – приветливый мужчина с жесткой щетиной и мягким сердцем, жил в самом конце района Туве. Он работал на ферме, в пяти милях от дома. Каждый день ему приходилось ездить туда на своем старом голубом грузовике, чей бампер напоминал Франциске морду кота. Этот день был не исключением.

Они выдвинулись, съехали с пригорка их района и выехали на трассу, с правой части которой находилось нужное им поле. Свернув на узкую дорожку, Магнус высадил их, ибо дальше машине не суждено было проехать. Дорога была совсем недолгая, буквально 10 минут, поэтому это не сыграло особой роли.

– Спасибо вам, что довезли нас.

– Не за что, обращайтесь! – Магнус поправил козырек своей кепки и уехал в путь.

Сага, взяв Франциску за руку, отправилась в объятия поля.

Небольшой ветерок ласкал золотистые колоски пшеницы, которые напоминали Франциске о пророчестве, которое Сага когда-то ей поведала: «В синей одежде придет, посреди золотого поля встанет и, вновь людей объединив со свободой, в синий чистый край им покажет дорогу». Девочка не поняла смысл ее слов, но Сага уверила ее в том, что настанет время, и та обязательно ими проникнется. Из-за небольшого количества облаков виднелось солнце, а по небу летали гоняющиеся друг за другом ласточки. Сага поставила холсты и слегка наклонилась к Франциске.

– Я тебе уже рассказывала про разные направления в искусстве и говорила, что больше всего люблю творить в стиле импрессионизма, но я – это не ты, и ты со временем найдешь себя в живописи, а сейчас рисуй, как тебе велит сердце, можешь использовать яркие цвета, а можешь тусклые. Приступай, – объяснила Сага. Ей казалось забавным наблюдать за первыми шагами чьей-то молодой души в каком-то деле. Франциска смело взяла в руки краски и кисти, первым делом решив нарисовать небо.

Она пыталась добиться максимально светлого оттенка серого, с чем ей немного помогла Сага.

Процесс рисования шел полным ходом, девочка сильно нервничала, когда у нее не получались желанные образы природы. Ее пухлые щечки дулись, едва пигментированные брови сводились, а глаза страстно горели. В момент активного процесса она резко спросила Сагу:

– Почему у меня не получается? – Я совсем не художник, и ничего у меня не выйдет! – эмоционально высказалась Франциска, топая ногой.

– Милая, всё сразу ни у кого, даже у самых великих людей, не получается. Просто некоторые сдаются, а другие продолжают делать и делать, пока не добьются успеха, как говорится, капля камень точит. Так что не сдавайся, и у тебя всё когда-нибудь получится.

– А что, если то, что я делаю, не будет нравиться людям?

– Это распространенный феномен среди людей искусства, в большинстве случаев критика окружающих – лишь зависть и шанс повыситься за твой счет. Редко встречается конструктивная, то есть значащая критика. Вдохновляйся и твори ради себя, а остальное подождет.

– Хм, а что вдохновляет тебя?

– Вся вселенная в целом, и поверь, я нахожу свет и нечто прекрасное даже в самых темных уголках планеты, так что для меня всё является источником вдохновения. И ты в том числе. А тебя?

– Я еще не знаю, может, поэтому у меня не получается.

– Ты узнаешь, но чуть позже, а сейчас предлагаю прервать нашу беседу и перекусить очень аппетитными круассанами.

– Круассаны! – радостно прокричала Франциска и поспешила доставать их из рюкзака своими крохотными детскими ручками, что тут же заметались во все стороны, пока им не досталось желаемое лакомство.

Приблизительно так проходили все последующие годы. Сабина проводила много времени на работе, Сага обучала Франциску искусству рисования и немного философии. Дома Сабина читала дочери художественную литературу перед сном, а ночью ей снились самые невероятные сны, но часто ей снился сон, события и атмосфера которого она не слышала нигде. Лес, страх и ощущения бега, над головой пасмурное небо, которое в конце всегда будто рушилось на нее. Видеть его было подобно бегу по воздуху.

Глава 2. Первозданный образ твой

Время шло, и мысли Сабины о тайне прошлого начали развеиваться, словно песок, просачивающийся сквозь пальцы рук.

Годы сливались с влажным воздухом в Туве, который никогда не менял своей субстанции. Вдыхая его глубокими глотками, казалось, что медленно впускаешь внутрь волну воды со стаей рыб, что в итоге отчаянно бьются о стенки твоих легких. Всё было по-прежнему: Сабина отбывала рабочий «срок» в госпитале, где снова видела, как смерть заполняет собой каждое мгновение. К счастью, с появлением в её жизни дочери луч света прожег дыру во тьме, подобно самой Франциске, играющей со стёклышком, только ролью тьмы служила стена в ее комнате, по совместительству единственный объект, меняющий свое обличье чуть ли не каждый день. Навыки в рисовании стремительно улучшались, и стены пристали этими результатами. Сага всегда говорила: «Это не просто доски, за которыми плотно утрамбован утеплитель, это твое строение реальности, новое видение, которое становится новым каждый раз, как ты на него посмотришь». Сама Сага стала Франциске второй мамой, мамой, подарившей умение дышать в искусстве, проклятием которого была мучительная смерть при его отсутствии.

Помимо этого, еще совсем юная, но раскрывшая глаза на мир девочка скоро должна была пойти в школу и попасть в этот огромный и столь нелегкий мир. Да, кажется, история забрала уже с собой примерно семь лет, не так ли?

Это было первое сентября 1961 года.

С утра на небе висели тучи, а через них сочились лучи солнца, что падали на уже немного пожелтевшие листья. Вскоре эти лучи упали и на окно Франциски, играясь с её волосами, создавая стойкое ощущение их воспламенения. Вся комната светилась, устроив целый вальс теплого света, акустикой для которого было пение птиц, что ещё не успели улететь на юг.

В детскую комнату зашла Сабина, сегодня у нее был выходной, но несмотря на отдых, ее лицо по-прежнему казалось уставшим: темная прядь волос вальяжно расположилась на её сияющем лбу, еле видимые синяки ждали своего прикрытия пудрой, а глаза были поглощены грудой усталости, что даже визуально спрятала дно зрачка. Она принесла завтрак в постель и тихонько подсела на кровать крепко спящей дочери. Погладив её бок, туго укутанный одеялом, Сабина мягко прошептала:

– Просыпайся, соня!

После этих слов Франциска резко повернулась к ней заспанным лицом, таким же забавным, как и слегка растрепанные волосы.

– Почему так рано? – промолвила девочка, потирая глаза.

– Потому что ты идешь в школу! Это твой первый день, и я решила приготовить тебе любимые блинчики с мёдом, – улыбнулась Сабина, поправив нежные волосы дочери за ухо.

У той, в свою очередь, счастья было хоть отбавляй, ведь блинчики всегда были хорошей новостью, даже несмотря на предстоящую неизвестность, ворота которой ей суждено открыть. Парадная одежда была подготовлена и лежала на спинке дивана в гостиной. Вскоре она оказалась на Франциске: платье цвета латте с белыми кружевами, которое купила Сабина на отложенные для желаемой сумки деньги. Она подумала, что для нее большим счастьем будет красиво одетая радостная дочь, нежели сумка, в которую можно складывать различные ненужные бумаги, деньги и очередную пачку сигарет. Расчесав волосы, они отправились на выход.

Франциска настояла на том, чтобы нести свой пустой рюкзак, взятый лишь для галочки, ведь уроков сегодня не будет. По цвету он напоминал стеклянные зеленые бутылки, которые когда-то использовали моряки. Около застежки была изображена красная бабочка, на которую Франциска смотрела всю дорогу в автобусе, даже не заметив скорого приезда. Подъехав к школе, она удивилась количеству детей, это слегка напугало ее, и по телу пробежала легкая дрожь. Вся толпа выстроилась в линейку, облака начали отливать серо-сиреневым, тем самым еще больше нагнетая обстановку. Она чувствовала, как упала с камнями в карманах в огромный океан, стремительно идя ко дну. Так Франциска, уже Шмитц, утонула в школьной жизни.

В ее классе было 32 человека, большинство из которых знали друг друга ещё с детского сада. Это удручало еще больше, наводя на подтверждение своей отчужденности в их обществе. Словно даже вначале она упустила исходную точку, в которой бы сумела обзавестись друзьями. Дети её возраста априори воспринимали что-то или кого-то нового как нечто инородное, чуждое для их понимания, из чего и следовало неприятие. «Жестоко», – подумала как-то Франциска, смотря на летящий в окно собственный пенал, который кинул один задира. Это был первый и далеко не последний раз его несуразных выходок по отношению к ней и не только. Дни шли, и каждый день Франциска чувствовала ту самую «воду» в дыхательных путях, и в конце концов у нее появились «жабры».

* * *

Смирившись со своей судьбой изгоя, у нее по волшебству пропало и собственное желание пробовать попасть в социум. Наблюдая за тем, чем занимаются её сверстники на переменах, слушая их глупые разговоры, сочившиеся из грязных уст, она четко поняла, что как ни крути, но с ними ей точно не по пути. Так что вне уроков Франциска с удовольствием разделяла с собой рисование в блокноте. Также в тот период ее крайне захватила история «Маленького принца», эту книгу ей купила мама на одной из барахолок, проходившей в центре города. Гётеборг славился своим наличием антиквариата и редкостных экземпляров. Каждый год на главной улице проходит ярмарка, на которую довольно пожилые особы приносят вещи, унаследованные от своих прабабушек и прадедов. Сабина была любительницей этой манящей пыли, потому и не пропускала ни единой выставки, и этот год не стал исключением. «Маленького принца» она приобрела у женщины, продававшей старые стулья, открытки и книги, каждая из которых была первым выпущенным изданием. Такие драгоценные вещи не стоит давать детям, которые вмиг превратят этот ветхий переплет в мокрый комок бумаги, закинутый в какую-нибудь лужу, а затем ставший мячом для игр. Но Франциска не любила ни лужи, ни игры, а максимальный урон, что она может причинить книгам – была слеза, упавшая при прочтении слишком эмоционального момента. Сабина, напротив, удивлялась кропотливости дочери, аккуратности у которой было не занимать. Это, кстати, отражалось и на почерке, который у юной девочки был очень элегантным: каждый крючок был словно начерчен циркулем, а наклон невольно заставлял думать, что его сделала некая машина, запрограммированная на точность своей работы. Исходя из этого, Сабина не задумываясь доверила книгу дочери, которая была безумно благодарна новому подарку.

Но, несмотря на радость от прочтения захватывающей истории, она постоянно ждала окончания учебного дня, чтобы пойти домой к маме, отведать свежеиспеченных сладостей, а затем с нетерпением отправиться с Сагой в какое-нибудь волшебное место, где нет ни души, ни тревоги, а только лишь отголоски прошлого, атмосферу которых хочется передать на бумаге.

В тот день, сидя в столовой, Франциска, как всегда, блуждала сквозь потоки мыслей, смотря в окно и жуя сочное зеленое яблоко. За окном шел дождь, и, к сожалению, звук его танца не был слышен из-за шума детей, которые, наверное, даже не знали поговорки «Когда я ем, я глух и нем».

В одно случайное мгновение, когда взор был пристально направлен на этикетку от банана, где жирным шрифтом было написано «Пакистан», а мысли были заняты представлением гор этой страны, на уши Франциски свалился громкий гул. Один задира постарше поставил подножку мальчишке, который в этот же момент обронил свой стакан с апельсиновым соком прямо перед ней, тем самым испачкав её любимую рубашку и недавно подаренную книгу. От грохота все девочки заверещали, в тот момент как Франциска просто молчала, ибо ей стала интересна чистота звука проехавшего только что стула о натертый пол, который напоминал собой умирающего на берегу кита. Вскоре она резко встала и помогла бедолаге подняться.

– Прости меня, пожалуйста, – с акцентом сказал он. У парнишки были длинные темные кудри, поэтому его лица она не успела рассмотреть, но смогла увидеть истертые штаны на коленке, которая скоротечно покрылась кровью. Кажется, не только стул соприкоснулся с полом.

– Ничего страшного, вставай, ты в порядке? – Ее спокойствие напоминало штиль в миром забытой гавани. Она протянула ему руку для того, чтобы помочь встать.

– Д-да, – слегка заикаясь, ответил он, воспользовавшись предоставленной помощью.

У нее прошла небольшая дрожь по коже от его ледяного прикосновения. Она сразу же подумала об одном заболевании под названием «Рейно», при котором кровь человека плохо поступает к запястьям. Им болеет 3–5 процентов населения Земли, быть может, этот причудливый мальчишка относится к их числу?

Остановив рассуждения в своей голове, она уверенно направилась к тому задире. Про него много витало слухов, девочки из её класса как-то обсуждали, что он жесток и бьет всех, кто ему не нравится. Франциске не верилось в эти истории, потому что на вид он был попросту жалок, а самое страшное, что может быть в его силах – скорее всего, стрельба из самодельной рогатки по птицам, в которых он к тому же не попадал.

– Слышишь, Боб, хочешь, я поговорю с твоими родителями, чтобы не обращались с тобой настолько прискорбно и злобно, что ты издеваешься над другими? Или у них нет на тебя времени, поэтому и вырастает такой агрессивный, жаждущий внимания ребенок?

После её слов тупица Боб еще как минимум секунду смотрел на нее, обрабатывая всё ранее сказанное. Он был похож на орков из сказок, причем таких, как изображены на картинках, нарисованных не совсем умелыми художниками, даже не владеющими основами живописи.

– Чё ты несешь, мелкая рыжуха? – абсолютно не понимая её слов, сказал он, достав из своего словарного запаса заезженную фразу «Что ты несешь?».

А ведь и правда, Боб не понимал, что «несет» Франциска.

– Видимо, ничего, – выгнув левую бровь и закатив глаза, процедила она, после чего, развернувшись на все 180 градусов, уверенным шагом отправилась в туалет, дабы попытаться смыть пятна с рубашки. Не успела собраться с мыслями, как её уши услышали знакомый голос.

– Эй, стой! Какое твое имя? – изо всех сил пытаясь догнать ее, спросил тот мальчик, которому досталось от Боба.

– Меня зовут Франциска, – сухо сказала она, заворачивая рукав рубашки.

– А я Александр, – воскликнул он с широкой улыбкой, в которой не хватало нескольких передних зубов. Сам он выглядел чуть нелепо: наконец-то, когда черные кудри, закрывающие ему весь лоб, были убраны, можно было разглядеть и другие черты его внешности: бледная как снег кожа, карие глаза, нос с горбинкой и много веснушек, что были усыпаны по всему лицу, словно звезды.

– Что с зубами, Александр? – парируя, спросила Франциска, слегка приподняв подбородок вверх.

– Можешь звать меня Саша. Друг Боба врезал мне позавчера, но хорошо, что это были молочные зубы, которые просто никак не могли выпасть сами.

– Почему у тебя акцент? – продолжила, словно на допросе, спрашивать Франциска, хотя ей больше хотелось узнать о причине такой жестокой травли.

– Я из России, шведский достаточно сложен, вот меня и гнобят за то, что я не особо внятно разговариваю, – тяжело вздохнув, сказал он, мимолетная грусть пролетела в его круглых глазах-орбитах, после чего он снова, будто бы сменив маску, продолжил разговор.

– А сколько тебе лет, Франциска?

– Сотворение мира.

– Что? – Мальчишка так сильно дернул головой, что его длинные кудри снова закрыли глаза. Несмотря на свой серьезный образ и попытки выглядеть умно, Франциска еле сдерживала улыбку от причудливого вида этого персонажа. У него были очень маленькие плечики и длинные руки, ноги заплетались между собой, а пальцы были словно вывернуты в обратную сторону.

– Семидневное сотворение мира, болван… – все-таки не сдержав смешка, сказала Франциска. – Мне семь лет.

– Ты странная… но не думал, что младше меня, ты какая-то более интересная… и странная, – вновь повторившись, пробормотал он.

– Ясно. – Она посмотрела на него, как на дурачка, ибо он стоял в дверях женского туалета. – Это женский туалет, я сейчас попытаюсь отмыть рубашку и вернусь.

– Ах, да, точно, – уставившись на нее, сказал он. Было видно, что Александр очень хотел завести друзей, грустно было представлять, сколько он вытерпел издевок за всё свое пребывание в школе.

«Надо спросить про возраст и болезнь Рейно», – подумала Франциска, отчаянно отмывая в раковине пятно на рубашке. Кажется, его было не отмыть. Стало еще неприятнее от мокрой ткани на теле. Вскоре она вернулась в коридор.

Александр стоял, прижавшись к стене и что-то рисуя на полу мысом ноги.

– О, ты вернулась! – радостно воскликнул он, после чего, уже снизив тон, печально добавил: – Пятно не отмылось… Прости меня ещё раз, я правда не смог ничего сделать при падении. – Всё в порядке, я же сказала. Да и у меня всё равно уроков больше не будет.

– У меня тоже! Ты где живешь?

– Стой, я припозднилась с вопросом о том, а сколько тебе лет?

– Мне девять.

– А еще, у тебя случайно нет никакой кожной болезни, из-за которой твои руки такие холодные?

– Э-э, вообще-то есть, но брат говорит, что это не болезнь и не синдром, а моя особенность. Я как жаба.