Loe raamatut: «Птичка»

Можно полюбить во второй и в третий раз… Но образ того, первого, неповторимого возлюбленного, который глубоко затронул сердце когда-то, будет навсегда выжжен клеймом в сердце…

Пролог. Опасное задание

Акватория Черного моря, близ берегов Абхазии,

1827 год, 3 мая

Русский военный бриг «Меркурий» совершил искусный маневр и оказался на траверзе у быстроходной бригантины, всего в сотне метров. Двухмачтовая бригантина с грязными белыми парусами и без опознавательных знаков прибавила ходу и вновь вознамерилась оторваться от русского военного судна. Однако уже через четверть часа корма «Меркурия» оказалась перед носом верткой легкой бригантины, закрывая ей путь.

– На бригантине! Определите свою принадлежность, под каким флагом идете?! – раздался в рупор громкий голос капитана Стройникова, что стоял на верхней палубе русского корабля.

Через пару минут напряженного молчания в ответ с бригантины раздался сильный пушечный залп. И в сторону «Меркурия» полетели смертоносные чугунные ядра, которые разрезали водную гладь рядом с русским кораблем, не задев его.

Военный бриг «Меркурий» в течение нескольких лет нес свою нелегкую службу в Черном море. Его стратегической задачей было крейсировать у берегов Абхазии и уничтожать браконьерские суда, которые нарушали водную границу с Российской империей, снабжая Османскую оружием и боеприпасами.

Дмитрий Скарятин, который находился на палубе левого борта русского военного брига, чуть прищурился, внимательно проследив за последним ядром противника, которое задело «Меркурий», сильно поцарапав деревянную обшивку корабля. Молодой человек хмуро усмехнулся и повернулся к мичману Притупову, стоящему рядом.

– Кто бы сомневался в их ответе, – заметил Дмитрий и механически отряхнул рукой соленые брызги со своего военного кителя.

Когда дым рассеялся, Скарятин отметил, что матросы начали проворно и умело заделывать брешь в правом борту корабля.

– Лево руля! – раздался быстрый приказ капитана Стройникова. И штурман Прокофьев, который был у штурвала, ловко повернул корабль по приказу. – Полный вперед. Готовься к абордажной атаке!

Дмитрий криво оскалился в сторону бригантины, положив руку на рукоять палаша, и подмигнул Притупову. Русский бриг вплотную приблизился к бригантине и получил новый вражеский залп из орудий. В этот раз Скарятин и Притупов вынуждены были проворно отступить внутрь судна, ибо вражеское ядро просвистело мимо них и упало в воду. «Меркурий» дал наконец ответный залп по бригантине, выполнив очередной приказ капитана – целиться в мачту корабля.

– Видать, что-то ценное везут, – мрачновато заметил мичман Притупов, обращаясь к Скарятину.

Дмитрий, кивнув в ответ, проворно достал длинный кривой нож, который он некогда забрал у убитого турка.

– Сейчас проверим, – бросил ему в ответ Скарятин. Увидев, что левый борт «Меркурия» притиснулся к деревянной обшивке бригантины на минимальное расстояние, Дмитрий перепрыгнул на контрабандистское судно одним из первых. За ним последовал Притупов и другие матросы и офицеры. Скарятин сразу же отразил смертельный удар худощавого пирата, который целился кинжалом ему в сердце. Выкинув вперед руку с кривым ножом, Дмитрий умелым движением распорол плечо пирата. Тот вскрикнул от невыносимой боли и упал на палубу. В следующий миг Скарятин резко обернулся на звук выстрела, и пуля просвистела у него над ухом. Стрелявшего в него темноволосого бандита оглушил Притупов концом мощного пистолета. Скарятин отдал честь мичману и бросился вперед по палубе бригантины, устремившись к рулевой рубке.

Абордажная атака была стремительной. Уже спустя полчаса бригантина оказалась в руках русских моряков. Большого кровопролития не случилось. Ибо сразу же было убито несколько главарей контрабандистов. Остальные матросы без боя сдали судно, почти не оказав сопротивления. Со стороны русских оказалось только два легко раненых матроса.

Оставив несколько десятков человек под руководством мичмана Притупова на верхней палубе для перемещения пленных контрабандистов на «Меркурий», Стройников ходил туда-сюда, определяя, большие ли пробоины получила бригантина. Капитан намеревался плененный корабль отбуксировать в Севастополь. Дабы затем после ремонта тот служил под флагом Российской империи.

Спустя некоторое время Стройников дал приказ нескольким матросам и двум офицерам, в том числе и Скарятину, следовать за ним на нижнюю палубу для дальнейшего осмотра судна. Спустившись в трюм, русская команда нашла пороховой склад с ружьями, пушками и боеприпасами. Именно с этого места они услышали едва различимые людские голоса. Пройдя дальше, в конец трюма, русские заметили еще одну дверь с замками. Едва взломав их и войдя внутрь затхлого сырого помещения, они с удивлением обнаружили несколько дюжин пленников. Десяток женщин, около тридцати мужчин и двое детей сидели прямо на гнилом влажном полу. Пленники прижимались друг к другу и болезненно щурились от света факелов, которые держали в руках вошедшие русские.

Видимо, не ожидая спасения, люди не сразу поняли, что произошло. Лишь после нескольких фраз капитана Стройникова о том, что узникам нечего бояться, ибо теперь корабль находится под протекторатом русского военного ведомства, несколько женщин заплакали навзрыд. Скарятин и другие члены экипажа начали быстро освобождать пленников от железных цепей, которыми те были прикованы к борту трюма. Освобожденные люди, плача и сбиваясь в своих речах от усталости и голода, объяснили, что их везли в Стамбул для продажи в рабство. Многие говорили на славянском языке. Восемнадцать человек из них были подданными России, в их числе и семь женщин с двумя малолетними детьми.

Стройников, смущенный видом отчаявшихся людей, которые теперь дико голосили и обнимали своих спасителей, громко произнес:

– Все вы свободны. Мы можем доставить вас в Севастополь. Оттуда вы сможете направиться в свои родные края. Если получится, русское морское ведомство выдаст вам на первое время одежду и немного денег. Я лично похлопочу об этом…

Российская империя, остров Котлин, Кронштадт,

1827 год, Июнь 2, вечер

Они преследовали его уже четверть часа, еще с северной водной границы города. С ожесточением хлеща плеткой своего гнедого жеребца, Дмитрий обернулся. Как и раньше, преследователей было трое. Хмуро оскалившись, Скарятин вновь обратил взор вперед. Край обрыва возник неожиданно. Темный Финский залив, озаряемый последними лучами красного солнца, заставил его похолодеть. Видимо, он ошибся и свернул не в тот проулок и теперь, вместо того чтобы скрыться в городе, вновь выехал на берег острова. Резко осадив жеребца, дабы не упасть с обрыва вниз, он осознал, что придется драться. Всю дальнюю дорогу из Англии ему удавалось избегать схватки с преследователями, ибо он прекрасно понимал, что при потасовке его могут ранить, и тогда ценное тайное послание окажется в руках противников. Поэтому, получив от учителя четкие указания ехать инкогнито и по возможности избегать столкновений с возможными преследователями, Дмитрий всю дорогу старался следовать его наставлениям.

Мгновенно оценив ситуацию и поняв, что залив не лучшее место, где можно укрыться, Скарятин поскакал в сторону, надеясь найти более пологое место для спуска к воде. Там, на берегу, ему, возможно, удастся отыскать лодку, чтобы уплыть и оторваться от преследования. Уже через несколько метров он стремглав направил своего жеребца вниз, не разбирая дороги, отчетливо осознавая, что каждый миг приближает к нему преследователей. Его конь, спотыкаясь и едва не падая, галопом спустился вниз с утеса, и уже через минуту Дмитрий поскакал по каменистому берегу залива. Резко задрав голову, он отметил, что они уже на краю обрыва. Три черные фигуры верхом на лошадях отчетливо виднелись на фоне мрачного неба. Он пришпорил коня, видя, как один из мужчин вытащил пистолет и прицелился. Понимая, что он отличная мишень, Скарятин, всадил шпоры в бока скакуна, дабы ускорить галоп. Раздались выстрелы. Тут же почувствовав, что плечо налилось невыносимой болью, Дмитрий стиснул зубы, сильнее сжав поводья. В следующий миг он ощутил, как конь запнулся. Не удержавшись, мужчина вылетел из седла и рухнул на твердый грязный песок, сильно ударившись бедром. Жеребец упал рядом, и Скарятин, тряхнув головой, молниеносно заставил себя встать, поняв, что конь смертельно ранен. Снова раздались выстрелы. Почувствовав тупую боль от пули уже в лодыжке, Скарятин вновь рухнул на землю, на несколько мгновений потеряв сознание.

Когда он пришел в себя, они уже были рядом. Повернувшись на спину, Дмитрий прищурился, видя, что они стоят над ним. Их лица в черных масках вызвали в нем чувство злости. Он ощущал, что теперь, раненый, явно проиграет в схватке. Однако был еще шанс. Дмитрий потянулся к пистолету, спрятанному в кобуре. Едва вытащив оружие, он тут же получил болезненный удар по руке. Выронив пистолет, он оскалился, словно зверь, понимая, что он у них в руках.

– Письмо… – отчеканил свинцовым голосом один из них. Скарятин побледнел, но на его лице не дрогнул ни мускул. Он прекрасно знал, что им надо. – Отдай письмо… – Дмитрий, чуть приподнявшись на локтях, мрачно смотрел на них и молчал. – Обыщи его… – скомандовал все тот же.

Второй наклонился над ним. И тут же получил мощный удар кулаком в лицо от Скарятина. В ответ Дмитрия сильно приложили по голове, видимо, рукояткой пистолета, и он снова потерял сознание. Однако, когда пришел в себя и открыл глаза, он понял, что его уже обыскали и ничего не нашли. Отметив, что идея учителя выбить слова на оборотной стороне пуговиц камзола была отличной, он злобно оскалился в лицо противникам. Дмитрий понимал, что они не убьют его, пока не найдут то, что им надо. И приготовился, напрягшись всем телом.

В следующий миг один из всадников в черных масках вытащил нож и со всего размаха всадил лезвие в бедро Скарятина. Сжав зубы, Дмитрий сдержал невольный крик боли и лишь сильнее побледнел.

– Где послание… Говори! – проскрежетал один из мужчин.

С ненавистью смотря в глаза мучителю, Дмитрий плюнул ему в лицо.

Злобно оскалившись, человек в черном, не вынимая нож из раны, повернул его на девяносто градусов в бедре Дмитрия. От невыносимой боли у Скарятина выступил холодный пот на лбу. Но ни жестом, ни словом он не показал, как ему больно. Лишь сильнее напрягшись и собрав силы, Скарятин мрачно смотрел в лицо противника, наклонившегося над ним. Резко отстранившись от Дмитрия, первый вытащил нож из его бедра. Дмитрий почувствовал, как нога горит жгучим огнем.

– Не скажет… – сказал третий, ударив Скарятина ногой в живот. Дмитрий чуть согнулся.

– Тогда подыхай… – добавил первый и направил на Скарятина дуло пистолета.

– Кто-то идет, – заметил второй, придержав руку первого. – Не стреляй, услышат.

– Уходим, – произнес третий, высматривая что-то из-за кустарника. Посмотрев на распростертого перед ними Скарятина, который, истекая кровью, злобно глядит на них, он велел второму: – Кончай с ним…

Двое быстро направились к лошадям, а третий, оставшись с Дмитрием один на один, резко вытащил нож, занес его над раненым. Но Скарятин, собрав все свои силы, выкинул руку вперед и резко выбил из руки противника холодное орудие. Мужчина выругался и хотел ударить Дмитрия, но Скарятин пнул его ногой в бедро. Мужчина пошатнулся и от силы удара упал на колени. В ответ он нанес Скарятину два сильных удара в лицо, тем самым оглушив. Дмитрий, вновь на миг потеряв сознание, распростерся на грязном песке. А его противник потянулся к ножу, который лежал в нескольких шагах от него. В этот момент раздался раздраженный возглас первого, который уже сидел верхом на лошади:

– Поехали! Сюда идут! Оставь его!

Третий, окинув неподвижно лежащего на земле Скарятина ненавидящим взглядом, быстро поднял нож. Хромая, он как можно скорее поковылял к своей лошади и только со второго раза смог взобраться на нее.

– Истечет кровью и подохнет, – бросил первый одному из своих, пришпоривая кобылу. – Вряд ли его найдут в этом кустарнике.

Всадники быстро поскакали в сторону утеса, дабы скрыться от посторонних глаз как можно скорее.

Дмитрий пришел в себя через какое-то время. Открыв глаза, он заметил, что мучители исчезли. Ощущая, что его правая нога вся изранена, а плечо горит огнем, он сжал зубы и приподнял голову, пытаясь понять, где находится. Он лежал недалеко от воды, в небольших зарослях орешника. Протянув здоровую руку, ощупал раненое бедро. Посмотрев на ладонь, которая была вся в крови, Скарятин осознал, что ему нужна помощь, и как можно скорее. Иначе уже через час он умрет от потери крови, ибо три раны на его теле оставались открытыми. Он попытался привстать на локтях, но силы оставили его, и Дмитрий вновь тяжело рухнул на песок, прямо лицом вниз. Выругавшись, он с ожесточением осознал, что сам не сможет подняться. И вряд ли кто-то увидит его в этом пустынном месте на берегу залива. Он чуть прикрыл глаза и начал лихорадочно размышлять, что делать. Его мутный взгляд невольно упал на серебряный перстень с опалом, что был на его безымянном пальце. Белый благородный камень стал серым, будто предчувствуя его смерть.

Скарятин вспомнил, как восемь лет назад он получил перстень-амулет от своего учителя. Слова наставника до сих пор звучали в ушах Дмитрия: «С этого дня ты даешь обет служения. Надень этот перстень на руку. Отныне это символ твоего служения и покорности нам. Благородный опал могут носить только самоуверенные и сильные люди, ибо он опасен для слабых. Но ты, наш тайный служитель, бесстрашен и отважен, оттого этот камень будет лишь усиливать твои качества и оберегать тебя… Ты будешь неуязвим для своих врагов… и станешь нашим тайным посланником в России…

Однако по легенде, которая прибыла к нам с этим благородным опалом, есть некий могущественный воин, который может ослабить силу камня. Светловолосый, с черными глазами и отметиной в виде латинской буквы S, этот воин опасен для опала так же, как и для тебя, ибо отныне твоя жизнь связана с камнем. При приближении этого опасного воина камень изменит свой цвет и станет черным. Ты должен бежать от этого светловолосого мужа, ибо проиграешь в схватке с ним, и твое служение нам окажется под угрозой и не только… Этот воин имеет силы не только завладеть твоими мыслями, но и полностью подчинить твою сущность в угоду себе…»

И сейчас опал как будто чувствовал, что Дмитрий умирает, и, видимо, не мог защитить его, ибо стал темнеть. Дмитрий осознавал, что надо как-то вновь подняться на утес. Ибо там шанс, что его найдут, гораздо больше. Но сил не было. Он вновь сосредоточился и, собрав силы, попытался встать. Удалось лишь приподняться на локтях.

Ему вдруг показалась, что он слышит мелодичный напев. Скарятин напряг слух и потряс гудящей головой. Так и есть, где-то рядом пела женщина. Он медленно повернулся и чуть выполз из зарослей, ближе к воде, на звук приятного голоса. У края соседней скалы он увидел силуэт в длинном простом платье, девушка шла по берегу. Поняв, что это его последняя надежда на спасение, Скарятин, стиснув зубы, из последних сил пополз в ее сторону.

Каждое движение отдавало дикой болью в ранах, но Дмитрий с яростным оскалом на губах полз и полз, не спуская напряженного взгляда с фигуры женщины, что шла по берегу в его направлении. Почти теряя сознание, он опирался на здоровую руку, перемещая ее вперед, и подтягивал свое тело…

Часть первая. Благородный опал

Я хочу быть последней женщиной,

Окончательной, заключительной,

Не уболтанной, а обвенчанной,

Ясным светом твоей обители…

Виктория Савицкая

Глава I. Ангел

Россия, Кронштадт, 1827 год, Июнь 2, вечер

Когда Скарятин пришел в себя и открыл глаза, он увидел над собой прелестное лицо девушки. Она склонилась, внимательно глядя на него огромными бархатными глазами цвета темного ореха. Тонкие миловидные черты ее овального лица, чувственные губы, алые щечки, мягкий взгляд с поволокой, светлые косы показались Дмитрию слишком прекрасными, чтобы принадлежать обычной женщине.

– Ангел… – прошептал он, внимательно глядя на незнакомку, которая неотрывно смотрела на него. Он так и лежал на земле. Скарятин попытался приподняться, и тут же к нему вернулась боль. Он глухо застонал, сжав челюсти от напряжения. Не спуская взора с лица девушки в белом платье, он произнес: – Помогите мне…

Молодой мужчина вновь потерял сознание и безжизненно упал на песок. Глаша охнула, подумав, что он, возможно, умер. Она порывисто склонилась ниже, прислушиваясь к его сердцу. Тяжелое болезненное дыхание со свистом вырывалось сквозь его приоткрытый рот, и это немного успокоило ее. Бросив заинтересованный взгляд на большое неподвижное тело в темном военно-морском мундире, она начала более тщательно рассматривать его. Камзол на груди был весь в крови, так же, как и правая нога. Рассеченный висок и болезненный оскал губ говорили о том, что он сильно ранен.

Его лицо, красивое, мужественное, волевое, с твердыми высокими скулами, гордыми крыльями носа, притягательными полными губами, обрамленное черными волнистыми волосами, заставило ее задрожать всем телом. Девушка ощущала, как сердце отчего-то бешено стучит, а в горле пересохло. Ей безумно захотелось помочь этому незнакомцу, которого она нашла на берегу несколькими минутами ранее.

Более не мешкая, Глаша быстро поднялась на ноги и, высоко подняв юбки, дабы они не мешали, бегом устремилась к узкой тропинке, которая вела на утес. Ловко взобравшись по неровной дороге на вершину, девушка бросилась дальше по направлению к первым небольшим избам, стоящим на окраине городка. Менее чем через четверть часа она оказалась на одной из центральных улиц города, у деревянного двухэтажного строения. Влетев в отчий дом и проигнорировав вопрос старой тетки Матрены, Глаша вбежала в убогую гостиную с зелеными выцветшими шторами.

Ее старый отец сидел у камина, грея руки. Было видно, что он только что вернулся из лавки, где пробыл весь день, и теперь, устало откинувшись на стуле, курил трубку.

– Отец, мы должны помочь ему! – воскликнула девушка прямо с порога. Михаил Емельянович хмуро посмотрел на дочь.

– Чего голосишь, сорока? – проворчал он, не понимая, отчего дочь Аглая так возбуждена.

– Он ранен и может умереть! Его надо забрать к нам и доктора позвать! – на одном дыхании произнесла девушка, останавливаясь напротив отца.

– Да кто он-то? – уже недовольно спросил Кавелин.

– Офицер! Я нашла его там, на берегу, – выпалила девушка, заламывая руки. – Скорее, прошу вас. Надо телегу запрячь!

– Опять, что ли, шаталась невесть где? – пробубнил отец. – Я тебе уже говорил, Аглая, чтобы ты дома сидела да Матрене помогала по хозяйству. А ты опять?

– Отец, вы не понимаете, он ведь умрет! – воскликнула Глаша.

– И что ж? Мне какое до этого дело? Я устал и хочу спокойно потрапезничать и отдохнуть, – он вновь отвернулся от девушки и откинулся на стул.

Глаша стояла, нервно перебирая в голове доводы, которые могли бы заставить ее отца помочь раненому. И тут ее осенило.

– У него есть ценные вещи и мундир из дорогой ткани. Наверняка он дворянин. Отец, вам же нужны деньги. Я думаю, что он щедро расплатится с вами, если мы поможем ему, – выпалила девушка. Кавелин вновь обернулся к дочери и прищурился.

– Говоришь, выглядит как дворянин? – спросил он недоверчиво.

– Да, да, – закивала Аглая. Михаил Емельянович долго внимательно смотрел на дочь и лишь спустя минуту прокричал:

– Ванька! – Появился троюродный племянник Кавелина. Высокий угловатый парень с рыжими волосами. – Запрягай телегу. Поедешь с Глашкой к морю. Там офицер, раненый. Она покажет тебе. Привезешь его к нам. Да Матрене вели, чтобы пока за доктором сбегала.

– Спасибо, отец! – воскликнула Глаша и, почти неучтиво подталкивая Ваньку к выходу, исчезла с ним из гостиной.

Отец Глаши был купцом третьей гильдии. Он держал скобяную лавку в соседнем доме и все дни напролет проводил именно там. У Кавелина не было сыновей, лишь две дочери, Наталья и Аглая. Покойная жена Кавелина, Алина Сергеевна, происходила из семьи бедных разорившихся дворян. Только из-за нужды выйдя замуж за Михаила Емельяновича, Алина Сергеевна, мать Глаши, терпела много несправедливости от мужа. Матушка Глаши была красива, утонченна, хорошо воспитана и в девичестве даже вращалась в высшем обществе. Однако Кавелин, будучи приземленным и недалеким, не мог по достоинству оценить Алину. Явно воспользовавшись ситуацией, когда отец Алины оказался в долговой яме, он склонил ее к браку. Да, Михаил Емельянович любил Алину и первое время даже боялся прикоснуться к красавице-жене, которая была слишком хороша для него. Однако вскоре он стал требовать от нее ответного чувства. Но Алина Сергеевна не могла полюбить простого невзрачного купца-торговца. Кавелин злился, постоянно пребывая не в духе, ибо Алина Сергеевна оставалась холодна к нему. Когда родились их девочки, Наталья и Аглая, названные изысканными дворянскими именами по просьбе Алины Сергеевны, Кавелин вновь негодовал. Он хотел сыновей, и дочери ему были ни к чему. Ибо его дело, скобяная лавка, должно было быть передано сыну. К тому же доктор сказал, что Алина Сергеевна не сможет больше родить, и Кавелин окончательно возненавидел жену.

Мать Глаши прожила в браке недолго. Когда девочкам было пятнадцать и тринадцать, она умерла от сердечного приступа. Однако за те пятнадцать лет, что была рядом с дочерьми, Алина Сергеевна смогла, несмотря на недовольство мужа, воспитать девочек по-своему. Она научила их читать, говорить по-французски, петь, даже немного танцевать. Втайне от мужа она покупала им красивое белье, учила правильно, красиво говорить и вести себя за столом, как это полагалось в великосветском обществе. Она всегда повторяла:

– Истинная женщина должна оставаться утонченной и изысканной, даже если она живет в избе.

Все эти уроки и манеры, которые прививала Алина Сергеевна дочерям, сильно не нравились Михаилу Емельянычу. Ибо он считал, что простой девке, дочери купца, незачем знать французский и музыку. Наташа и Аглая обожали свою нежную печальную мать и во всем слушались ее, иногда даже наперекор отцу.

После смерти Алины Сергеевны нрав Кавелина стал еще злее. Оттого старшая Наталья, только ей исполнилось шестнадцать и подвернулся подходящий жених, титулярный советник из Москвы, быстро покинула отчий дом. А Глаша, хоть и была гораздо красивее своей сестры, все сидела в девках. Отец то и дело заставлял двадцатилетнюю дочь выбрать жениха, но Аглая твердила, что никто из соседских парней ей не нравится.

Сейчас в доме Кавелина еще жили Матрена, старая тетка Михаила Емельяновича, которая помогала Глаше по хозяйству, да его троюродный племянник, Иван. За неимением сыновей Кавелин уговорил свою сестру из Калуги прислать к нему одного из пяти сыновей, дабы после своей смерти передать дело. Иван, долговязый невзрачный парень с тусклым взглядом, явно хотел угодить дяде и беспрекословно слушался его во всем. Кавелин же, довольный, что нашел наконец преемника, относился к Ивану почти как к сыну.

Когда Иван и его друг Петр, кряхтя, внесли раненого Скарятина в избу, положив его на скамью, Кавелин критически осмотрел военного. По дорогому камзолу, сшитому из добротного сукна, и оружию, которое было при нем, Михаил Емельянович определил, что офицер не из простого сословия. В голове купца сразу же возникла мысль о том, что он может хорошо подзаработать, как и предрекала ему дочь.

Вначале раненого, который так и находился без сознания, оставили на лавке до прихода доктора. Затем земский врач после часовых манипуляций вытащил пули из плеча и голени больного и с помощью Глаши отмыл молодого человека от крови и перевязал. На бессознательного Скарятина надели длинную рубаху Ивана и переложили в небольшую комнатку, рядом с гостиной. Офицер так и не приходил в себя, и вскоре у него начался жар.

Почти всю следующую ночь больной бредил и ворочался на постели, что-то неразборчиво шепча. Глаша, которой отец дозволил смотреть за раненым, вытирала его лицо холодной мокрой тряпкой и следила, чтобы молодой человек не упал с кровати. Наутро Скарятин забылся тяжелым сном и громко захрапел. Глаша, отметив, что офицеру стало лучше, ибо его тело уже не горело так сильно, направилась в свою горницу, чтобы отдохнуть, и несколько часов проспала.

Затем весь день девушка хлопотала по дому и то и дело заглядывала в комнату к раненому офицеру, проверяя, не пришел ли он в сознание. Около полудня вновь явился доктор, которому Кавелин заплатил пять рублей за визит, и сказал, что больной, скорее всего, выживет, благодаря крепкому телосложению и отменному здоровью. Уходя, доктор заметил, что будет ежедневно приходить на перевязки.

Только к вечеру Скарятин пришел в себя. Едва заслышав скрип кровати через открытую дверь,       Глаша поспешила к раненому. Когда она приблизилась к молодому человеку и наклонилась над ним, в нее вперились яркие голубые глаза, выразительные и невозможно притягательные. Девушка тут же смутилась и опустила взгляд. Она быстро отстранилась от раненого и, засуетившись, намочила тряпку, поднеся ее к лицу Скарятина.

– А я было подумал, что вы мне привиделись, – морщась от сильной боли в бедре, произнес Дмитрий, не спуская взгляда с прелестной девушки, которая протирала его лицо влажной тканью. Ее волосы были собраны в две толстые косы, которые умело оборачивались вокруг головки. Весьма необычная притягательная красота юной девушки до крайности заинтересовала Дмитрия.

– Доктор велел вам молчать, ваше благородие, – произнесла Аглая, смущенная его настойчивым оценивающим взглядом.

– Где моя одежда? – спросил он хрипло, пытаясь приподняться.

– Я выстирала ее. Она здесь, на лавке, – пояснила девушка, указав на аккуратно сложенный мундир, штаны и рубашку.

– Хорошо… – облегченно прошептал больной и вновь откинулся на подушку, ощущая, что его тело словно одна сплошная рана. Однако взгляд его все еще скользил по девушке, которая хлопотала рядом.

Наконец она отошла, убирая миску с водой, и устремилась в горницу, что была за приоткрытой дверью. Дмитрий следил за девушкой уже через открытую дверь, пока она перемещалась по комнате, что-то убирая со стола. Он оценил стройный соблазнительный стан девушки и притягательный наклон ее светловолосой головки. Простой серый сарафан без украшений, белая сорочка с широкими рукавами нисколько не украшали ее. Однако в ней чувствовалась порода, изысканная грация, словно она случайно оказалась в этой убогой обстановке. Ее движения, плавные, чувственные и призывные, невольно притягивали взгляд Дмитрия. Она была чуть выше среднего роста, с тонкими руками и округлыми плечами. Узкая талия отчетливо выделялась на фоне округлых бедер, которые угадывались под юбкой.

В какой-то миг светловолосая прелестница скрылась от его заинтересованного взгляда, и Дмитрий поморщился от ноющей боли, про которую на время забыл, изучая девушку. Глаша вновь появилась на пороге его маленькой комнатки и спросила:

– Может, кушать хотите? Щи поспели, и пирог с рыбой готов.

Дмитрий довершил изучение девушки, стоящей перед ним, отметив, что ее грудь довольно выпукла и высока. Широко улыбнувшись ей, он произнес:

– Пожалуй, щи я с удовольствием попробую.

Глаша смутилась от его горящего нагловатого взгляда и быстро поспешила к печи. Спустя несколько минут она помогла Дмитрию сесть на постели, чуть приподняв подушки. А затем держала миску у его лица, чтобы он мог здоровой рукой есть наваристые щи. Для тяжело раненого у Скарятина оказался отменный аппетит, и Дмитрий попросил добавки. После еды он устало откинулся на подушку, но не лег, а оперся на руку. Видя, что девушка поспешила в горницу с пустой миской, он окликнул ее:

– Спасибо вам, заботливая птичка…

Глаша резко повернулась и испуганно воззрилась на него. Коварная и невозможно притягательная улыбка на красивом лице молодого человека вконец смутила ее, и она выронила миску из рук. Благо та была деревянной и не разбилась. Глаша ахнула и тут же подняла ее с пола. Однако Дмитрий, отчетливо заметив смущение девушки, все же продолжил свою зазывную речь:

– Я так понимаю, именно вам я обязан своим спасением? – Глаша, глупо прижимая пустую миску к белой рубашке, медленно кивнула. – Я знал, что столь прелестное создание должно быть обязательно добрым, – грудным голосом произнес Скарятин и вновь улыбнулся ей. Глаша начала пятиться к двери, чувствуя дрожь в ногах и ощущая, что ее щеки горят от его взгляда. – Дмитрий Петрович Скарятин, – представился он, чуть наклонив голову. – А я могу узнать имя своей спасительницы? – спросил ласково Дмитрий, так и не спуская с ее личика заинтересованного взгляда.

Пересохшее горло Глаши не дало ей нормально сказать, и она одними губами прошептала:

– Аглая Михайловна…

Нахмурившись, Дмитрий переспросил:

– Как, простите? Я не расслышал.

– Аглая Михайловна, – прокашлявшись, ответила девушка уже более уверенным голосом. Дабы избежать дальнейших вопросов офицера, она быстро ретировалась, заслышав, что домой вернулся отец.

Дмитрий с сожалением проводил девушку взглядом, прищурившись, и переключил свое внимание на раненую руку. Он попробовал ее поднять, но ощутил острую боль в плече. Сжав зубы, дабы не застонать, он опустил руку и прикрыл глаза.

Едва Скарятин появился в доме Кавелиных, жизнь Глаши переменилась. Теперь с самого утра она подолгу приводила себя в порядок, тщательно убирала волосы в косы вокруг головы, надевала свои лучшие юбки и кофточки, которые обычно носила по церковным праздникам, постоянно кусала губы, дабы они были ярче, и вообще стала постоянно смотреться в зеркало. И все оттого, что ей очень хотелось, чтобы молодой офицер заметил ее красоту и, возможно, обратил на нее внимание. Конечно, Глаша понимала, что у нее мало шансов привлечь этого изысканного, богатого, мужественного, притягательного и немного высокомерного дворянина. Ведь девушка прекрасно осознавала, что она всего лишь дочь купца. Но все же сердце дико стучало, едва она приближалась к молодому человеку. А в горле пересыхало только от одного взгляда его глубоких голубых глаз.

Раньше Глашенька никогда не испытывала ничего подобного. Признания в любви соседских парней ее никогда не волновали, а знаки внимания других мужчин она быстро забывала, ибо все они были безразличны девушке. Оттого вся улица сплетничала о красоте и холодности купеческой дочки Кавелина. И до сих пор, до двадцати лет, никому из женихов не удавалось завоевать расположение Глаши.

И вот теперь девушка впервые ощутила, как ее сердечко наполнено поглощающим страстным чувством любви к раненому офицеру, которого она нашла на берегу залива. В первые дни Глаша не понимала, что с ней происходит и отчего ее сердце стучит, словно у зайца, когда она помогает доктору перевязывать раненого, приносит еду Скарятину или ухаживает за ним. Но уже через несколько дней девушка отчетливо осознала, что влюблена в красивого эффектного офицера. Манкий взгляд Скарятина, его бархатный баритон, теплые улыбки, которые он с щедростью дарил ей, давали надежду на то, что и она приглянулась ему. Он постоянно пытался задеть ее руку или локоть, когда она подавала ему еду и помогала сесть. Ласково говорил с ней, заглядывая в глазки, и как-то делано вздыхал, когда она испуганно быстро уходила. Эта некая невидимая любовная игра до предела распаляла Глашу, и она словно под гипнозом его манящих глаз и сама пыталась подольше побыть в обществе Скарятина.