Loe raamatut: «Витязь»
Часто, испугавшись любви, мы бежим от нее, считая себя достаточно сильными, чтобы вытравить это чувство из своей души. Но после всех терзаний и борьбы… или падаем к ногам возлюбленного, или навсегда разрушаем свое сердце…
Забыть нельзя,
Вернуться невозможно,
Звезда любви
Сгорает надо мной.
Звезда любви —
Над грешной суетой,
Когда забыть нельзя,
Вернуться невозможно!
Слова К. Крастошевского
Пролог
Российская империя, Владимирская губерния,
усадьба Николаевых, 1812 год, апрель
Весна. Жаркий полдень апрельского дня. Юная всадница на рыжей лошадке с упоением вдыхала воздух, напоенный ароматами прелых листьев, свежей молодой травы, распаханной земли, ловила звуки пробуждающейся к жизни природы. Молодую грудь ее теснило чувство радости, ожидание чуда, как будто обещанного, но не свершенного. Теперь она ждала и верила всем своим добрым и наивным сердечком, что когда-нибудь судьба подарит ей некое чудо, чудо любви и нужности, удовольствие от самой жизни. А пока… Лиза пришпорила лошадь и галопом поскакала через луг к своему родовому гнезду, поместью покойного отца, где она проживала в тоске и одиночестве со своей мачехой, злой и не любившей ее женщиной.
– Наконец-то вы вернулись, дочь моя, – сделав недовольное лицо и хмуря брови, произнесла Ольга Григорьевна, едва в небольшую светлую гостиную вошла белокурая девушка лет девятнадцати.
– Простите, матушка, – отозвалась Лиза. – Я так увлеклась прогулкой верхом, что не заметила, как пролетело время, – ответила девушка и заискивающе улыбнулась.
– Василий Дмитриевич дожидался тебя почти до обеда. Да вот уехал только. Дела у него срочные, – сказала Ольга Григорьевна и, как-то натянуто улыбнувшись девушке, вымолвила: – Присядь со мною, дорогая.
Мадам Николаева похлопала ручкой рядом с собой по небольшому диванчику, на котором сидела. Девушка подошла и послушно опустилась рядом, быстро оправив свою простую амазонку серого цвета, чтобы та ненароком не задела прелестного лилового платья Ольги Григорьевны.
– Я вот о чем, Лиза. Много раз я говорила тебе, что твой отец по смерти своей оставил нас в долгах и сделал почти нищими, – произнесла желчно женщина.
– Да, матушка, я помню об этом.
– Ежедневно я проверяю счета и едва набираю нужные суммы, чтобы оплатить все наши расходы. Твой брат просто неблагодарный мальчишка! Прошло пять лет, как он уехал в столицу и с тех пор даже не удосужился написать нам о себе.
Лиза вежливо промолчала, думая про себя, что Петр часто присылал письма, но только ей. И тайно, через крестного, а затем через старого верного слугу передавал их Лизе. Ольга Григорьевна раздраженно продолжала:
– А я ведь знаю, что он носит неплохой чин в императорской армии и наверняка получает хорошее жалование. Отчего он совершенно не думает о нас? Отчего он не считает своим долгом хоть какую-то часть своего жалования отсылать нам на содержание имения?
– Я не знаю, матушка, – печально заметила Лиза и посмотрела на мачеху своими зелеными глазами цвета мяты.
– Разве он позабыл, как я заботилась о вас, когда ваш отец умер семь лет тому назад? Да и сейчас разве я не забочусь о тебе? Я всегда относилась к вам как к собственным детям. И что же взамен? Одна неблагодарность.
– Возможно, он не мог писать вам, оттого что был за границей? – предположила Лиза. – Как-никак, идет война с турками.
Девушка прекрасно знала, что брат находится в Силистрии со своим полком, но не смела признаться в этом мачехе, боясь вызвать ее гнев. Да, Ольга Григорьевна действительно старалась стать ей матерью все эти годы. Но у нее это плохо получалось. Не имея своих кровных детей, она считала, что знает достаточно о том, как воспитывать Лизу и ее брата Петра. Девять лет назад, когда их покойный отец женился во второй раз на Ольге Григорьевне и привез ее в усадьбу, молодая жена сразу же начала вести себя словно полноправная властная хозяйка. Малейшее неповиновение слуг-крепостных или непослушание Лизы или Петра вызывало у Ольги Григорьевны сильный гнев. Она начинала истерику и кричала о том, что все в этом доме хотят от нее избавиться.
Поначалу мягкий Андрей Степанович, их отец, пытался успокоить и смягчить недовольство супруги. Однако Ольга Григорьевна оказалась своенравной, крикливой и жестокосердной женщиной, которая все делала по-своему. Через год, когда Андрей Степанович скоропостижно скончался, слуги начали говорить о том, что это новая жена извела хозяина своими истериками. Но маленькая Лиза, которой исполнилось всего десять, не хотела так думать. Ольга Григорьевна хоть и была строга к ней, но все же иногда приголубливала девочку и говорила с нею по душам. Лиза, лишившись матери еще в шестилетнем возрасте, очень хотела, чтобы у нее появилась новая мама. Хотя Ольга Григорьевна и была классической придирчивой мачехой, все же иногда и она бывала весьма приятной женщиной.
Однако такого мнения придерживалась только маленькая Лиза. Все домочадцы, слуги, соседи по округе, а также и ее старший брат Петр считали Ольгу Григорьевну весьма дурной, сварливой и злой особой, которая постоянно находила повод с кем-нибудь побраниться. Еще пять лет назад, вскоре после смерти отца, Петр, которому шел уже восемнадцатый год, покинул отцовское имение. Наедине он заявил Лизе, что лучше отправится солдатом на войну, чем будет жить под одной крышей с этой гадкой женщиной.
– Ну да ладно, будет о нем, – заметила Ольга Григорьевна и, внимательно посмотрев на девушку, сидящую рядом с ней, ласково продолжила: – Лизонька, а ты никогда не мечтала жить в большом доме в Петербурге? Иметь собственную шестерку лошадей, коляску, много слуг? Хотела бы посещать столичные шикарные балы? Каждый сезон обновлять старый гардероб на новый?
– Я даже не думала об этом, – опешила Лиза. – Да и зачем мне мечтать о подобном, если у меня никогда не будет этого?
– Глупости, – заметила Ольга Григорьевна и добавила: – Если захочешь, у тебя все это будет, поверь мне!
– Но каким образом? – спросила наивно девушка.
– Каким, каким, что ты у меня за глупышка, – как-то недовольно заметила Николаева. – Если ты удачно выйдешь замуж, сможешь купаться в роскоши!
– Замуж? За кого? – удивилась Лиза, и тут же ее словно осенило: – Неужели Василий Дмитриевич говорил с вами?
– Да, – кивнула довольно Ольга Григорьевна. – Он, оказывается, любит тебя и хочет жениться на тебе.
– Но я же просила его не говорить с вами, – пролепетала несчастно Лиза, вспомнив, как неделю назад в березовой роще этот неприятный старик подкараулил ее и без всяких предисловий признался в любви, сделав предложение стать его женой. У Лизы это признание вызвало не просто испуг, а приступ нервного удушья. Лишь на мгновение представив, как этот лысый старик с брюшком будет прикасаться к ней, девушка ощутила омерзение. Она тотчас заявила Арсеньеву, что не намерена выходить за него замуж. Тогда он, разозлившись, гневно заметил, что будет иметь разговор с ее мачехой. Испугавшись этого, Лиза, едва не плача, почти умоляла Василия Дмитриевича оставить ее в покое и ни о чем не говорить с Ольгой Григорьевной.
– Мало того, он обещал, что представит тебя самому императору Александру Павловичу! – продолжала с воодушевлением Ольга Григорьевна. – И, возможно, ты станешь фрейлиной при самой императрице!
– Но, матушка, я не хочу быть фрейлиной, – глухо пролепетала Лиза, осознавая, что даже за все богатства мира не желала бы по собственной воле выйти за этого мерзкого старика.
– Елизавета, что ты говоришь?! – воскликнула Ольга Григорьевна. – Я вот всегда мечтала побывать при дворе. А тебе выпадает такое счастье! Неужели ты не понимаешь? Ты будешь так богата, что сможешь не только покупать все, что тебе вздумается, но и ездить каждый сезон за границу на воды. И всего-то от тебя требуется выйти замуж за Василия Дмитриевича.
– Но он так стар.
– Не выдумывай! Ему всего пятьдесят с небольшим. И он очень хорошо выглядит. Я сказала ему, что подумаю над его предложением. Но, наверное, прямо сегодня отпишу ему, что мы согласны.
– Нет, матушка, прошу вас, – пролепетала в испуге Лиза, холодея при мысли об ужасном будущем, которое предрекала ей мачеха. Мысли девушки лихорадочно заметались в поисках выхода из этой ужасной ситуации. Петр, единственный, кто мог защитить ее от произвола мачехи, находился далеко. Вторым спасительным путем был побег из дома. Но куда бежать? Ведь ближайших родственников у Лизы не было. А дальние жили в Польше и в Севастополе. И Лиза их совершенно не знала. Друзей у нее тоже не было, ибо мачеха держала ее под постоянным присмотром и далее из усадьбы никуда не пускала. Единственным близким человеком для Лизы была Ольга Григорьевна. И теперь именно она хотела разрушить ее жизнь, отдав замуж за старика, который был старше ее почти на сорок лет.
– Не уподобляйся своему неблагодарному братцу, – сказала недовольно Ольга Григорьевна. – Тебе девятнадцать лет и пора замуж. Я решила, ты выйдешь за Василия Дмитриевича. Он для тебя лучшая партия. К тому же он обещал помочь мне оплатить все наши долги. Да и дать денег на благоустройство имения.
– Ольга Григорьевна, прошу вас, – взмолилась Лиза, и на ее глазах появились слезы.
– Елизавета, – вдруг зло заметила Ольга Григорьевна. – Ты что, хочешь огорчить меня? Я не советую тебе этого делать.
– Но не в моих силах будет полюбить его, – пролепетала девушка, и по ее щекам покатились прозрачные слезы.
– Вот еще, полюбить! Что за глупость? Я тоже не любила твоего отца, когда выходила за него замуж. Для женщины в браке любовь не главное, уж поверь мне. Главное, чтобы муж обеспечил тебе достойную жизнь. Я понимаю, пока что замужество пугает тебя. Но поверь, пройдет время, и ты смиришься со своею жизнью. Не ты первая, не ты последняя, кто выходит замуж за мужчину в возрасте. Тем более такие женихи даже лучше, чем молодые. Они знают, чего хотят. И поверь, Василий Дмитриевич будет любить тебя до конца жизни.
– Да уж, ведь ему осталось совсем немного, – вымолвила Лиза. И в тот же миг ее щека загорелась от пощечины, которую ей отвесила Ольга Григорьевна. Лиза охнула и невольно схватилась рукой за вспыхнувшее лицо.
– Как ты смеешь так говорить со мной, несносная девчонка?! Я столько для тебя сделала! А ты?! Свадьбу устроим в начале июня. Я все решила. А если посмеешь не подчиниться моей воле, можешь ступать прочь из этого дома! Только знай, обратно я тебя не приму и паспорта тебе не дам. Так что если и надумаешь бежать, то только до ближайшего исправника, уж поверь!
Из глаз Лизы хлынули слезы, и она выбежала из гостиной.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Война
Не гляди на ее запястья
И с плечей ее льющийся шелк.
Я искал в этой женщине счастья,
А нечаянно гибель нашел…
С. Есенин
Глава I. Наступление
Российская империя, Западная Двина,
1812 год, июль 11
Ротмистр третьего эскадрона, Павел Александрович Корнилов, верхом на караковом жеребце остановился на берегу реки. Обернувшись, Корнилов мрачно наблюдал за тем, как через реку вслед за ним переправляются верхом пятнадцать человек его роты. Едва последний гусар выбрался на берег, Павел сделал рукой знак Бибикову и, стараясь меньше шуметь, приблизился со своими людьми к густому орешнику, росшему у реки. Небольшой русский отряд старался производить меньше шума, чтобы не обнаружить своего присутствия перед французами, которые стояли лагерем неподалеку.
Через некоторое время к двум ротам присоединилась остальная часть эскадрона. Только после этого Корнилов подал определенный сигнал и с двумя своими людьми вклинился в заросли орешника. Они вернулись спустя несколько минут, и Павел передал по живой цепочке гусаров устное послание, которое через минуту достигло подполковника. Все обернулись на подполковника Ридигера, ожидая его приказа. Ридигер свел брови к переносице и вполголоса отчеканил:
– По словам Корнилова, французов около трехсот человек. Нас чуть более сотни. Внезапность – наша сила. Приказываю порубить особо буйных, остальных взять в плен. И неплохо бы парочку ихних офицеров в штаб к Петру Христиановичу доставить. Все уразумели? – спросил он уже тише. По глазам своих людей он отметил, что его поняли, и, вытянув саблю из ножен, гаркнул: – Пошли, ребяты!
Эскадрон дружно закричал «вперед», поголовно обнажая сабли, и поскакал через заросли, атакуя лагерь наполеоновских войск, который был разбит всего в десятке метров от реки.
Жарким летом 1812 года западная территория Российской империи находилась под нашествием великой армии Наполеона. Перейдя Неман еще в июне месяце, войска Бонапарта вклинились в русские земли на десятки верст, намереваясь за считанные месяцы покорить эту огромную, дикую, наглую Россию, которая посмела отвергнуть дружбу могущественного полководца и императора всей Европы.
Павел сражался в ожесточенной кровавой схватке. Его конь умело гарцевал под ним, заученно повинуясь движениям ног всадника. Тяжелая сабля как будто срослась с его правой рукой и рубила направо и налево. От напряжения глаза Павла уже заливал горячий пот, но воин зорким взглядом отчетливо различал лица вражеских солдат. Синие ментики и доломаны его товарищей по полку, сражающихся бок о бок с ним, придавали ему сил.
В какой-то момент он заметил, как из высокой палатки выбежал военный. Мундир мужчины показался Павлу слишком роскошным и щегольским для простого солдата. Смекнув, что это офицер, Корнилов ударил саблей очередного француза, появившегося у него на пути, отметив, что противник с криком рухнул, закрывая лицо окровавленными руками. Мгновенно пришпорив коня, Павел галопом доскакал до палатки и нагнал офицера, который уже отъезжал верхом на белой лошади. Высокая темно-синяя треугольная шляпа с красным пером и мундир, украшенный аксельбантами, лишь на мгновение предстали перед Корниловым. Одним мощным ударом кулака Павел вышиб французского офицера из седла. Упав на землю, мужчина не сразу пришел в себя. Проворно соскочив с жеребца, Корнилов вновь нанес офицеру удар в челюсть. Отметив, что противник потерял сознание, он быстро обезоружил француза и засунул за свой пояс его саблю и пистолет. Связав ему руки его же аксельбантами, Корнилов отбросил офицера в сторону и мгновенно отразил удар летевшего на него солдата с саблей наперевес.
Внезапная атака русских увенчалась успехом. В плен было взято около сотни французов и столько же убито. Но более всех отличился Павел. Ведь именно ему удалось пленить одного из французских генералов, некоего Сен-Женье. Рапорт об удачной вылазке-атаке своего гусарского полка полковник Кульнев представил генералу Витгенштейну, особенно отметив заслуги Корнилова, который верно произвел разведку со своими людьми, был храбр в бою и взял в плен французского генерала.
Российская империя, Витебская губерния,
1812 год, июль 15
Карета вновь подскочила на ухабистой дороге. Лиза чуть отодвинула занавеску, осматривая вековые стволы деревьев, которые пробегали перед ее глазами. Вот уже почти неделю она держала путь на запад России, надеясь со дня на день достичь дислокации русских войск, которые удерживали вражескую армию корсиканца на северо-западе империи. Именно там, как она знала из письма Петра, находился гренадерский петербургский полк брата. Последнее письмо поручик Николаев отправил ей из Ковно, в котором известил девушку, что тяжело ранен в неравном бою.
Почти месяц назад Лиза вышла замуж за старика Арсеньева. Ее мачеха два месяца подряд не давала девушке спокойно жить, ежедневно по несколько часов кряду угрозами, увещеваниями и истериками допекая Лизу. В первый же день, еще весной, узнав о намерении Ольги Григорьевны выдать ее за Василия Дмитриевича, девушка написала брату в Петербург и в Силистрию, испрашивая у него совета и защиты. Ответное письмо она получила спустя месяц из-за границы. В нем Петр очень сожалел и печалился о судьбе сестры, но написал, что ничего не может сделать для нее, кроме как отписать ультимативное письмо мачехе, ибо в данный момент находится с важной военной миссией в Пруссии и приехать никак не может. Он писал, что Лиза должна сама решить эту проблему или хотя бы попытаться оттянуть злосчастную свадьбу до его возвращения. Однако Петр с горечью добавил в конце письма, что вовсе не знает, когда он сможет приехать, возможно, через полгода. Тогда, получив письмо от брата, Лиза впала в ужасное уныние. Единственный человек, способный избавить ее от ненавистного замужества, не в силах помочь ей, находясь на службе Родине.
Мачеха же не оставляла своего давления, и уже через несколько недель Лиза, осознавая, что жизнь ее стала просто невыносимой, все же сдалась и ответила, что готова выйти замуж за Арсеньева. Последним доводом в пользу этой женитьбы стал разговор Лизы с ее старой крепостной няней. Старушка сказала девушке, что замужние дамы гораздо вольнее, нежели девицы в родительском доме. Выйдя замуж и получив статус госпожи Арсеньевой, Лиза сможет жить так, как ей захочется, и полностью избавиться от ненавистной опеки и третирования Ольги Григорьевны. Эти слова старой няни стали последней каплей для Лизы. И девушка согласилась на брак с Василием Дмитриевичем, надеясь на то, что сможет смириться с этим замужеством, а в дальнейшем будет сама строить свою жизнь.
Свадьбу сыграли в середине июня месяца. Сразу же после венчания Арсеньев отвез молодую жену в свое имение, которое находилось в той же волости, где и имение Николаевых. Именно туда и направились все гости после венчания на свадебный прием.
В конце того трагичного для Лизы вечера Ольга Григорьевна, счастливая и довольная крупными суммами, полученными от Арсеньева, и тем, что так удачно сбагрила ненавистную падчерицу с рук, гадко улыбнувшись, заявила девушке:
– Надеюсь, ты будешь счастлива, Елизавета. Правда, я никогда тебя не любила, но все же ты была послушным ребенком и не доставляла много хлопот. Оттого я и терпела тебя многие годы под своей крышей.
Услышав такие слова от мачехи, Лиза была потрясена. На ее глазах выступили слезы. Она отчетливо поняла, как ее брат Петр был прав много лет назад, говоря о том, что Ольга Григорьевна никогда не любила ни их с братом, ни их отца, который сделал ей честь и взял за себя замуж ее, безродную дочь купца, которая свои первые тридцать лет жизни прозябала в глухой деревне под Смоленском. А теперь Ольга Григорьевна, видимо, считала, что усадьба их отца принадлежит только ей, а их с братом она терпела только из жалости.
Следующим потрясением в тот нескончаемый день для Лизы стала свадебная ночь. Весь день ее муж-старик не переставая вливал в себя игристое вино. И когда поздно вечером он ввалился в ее спальню со словами о том, что пришел исполнить свой супружеский долг, Лиза похолодела от ужаса. Она так и замерла в подвенечном платье, попятившись к шкафу, боялась даже предположить, что будет происходить далее. И, едва Василий Дмитриевич стал приближаться к ней, довольно ухмыляясь кривой улыбкой с гнилыми зубами и протягивая к ней руки, Лиза невольно уперлась спиной в стену, пытаясь отстраниться от мужа.
– О, прошу вас, дайте мне время привыкнуть к вам, – взмолилась она.
Арсеньев уже схватил ее в объятья и, обдавая девушку винным перегаром, пьяным голосом прохрипел:
– Не бойтесь, моя куколка, я буду ласков с вами…
Его губы впились в шею девушки слюнявым поцелуем. Лиза едва не лишилась чувств от омерзения и, закрыв глаза, дабы не видеть старую мерзко пьяную физиономию Арсеньева, начала молиться про себя о том, чтобы потерять сознание. Хотя Василий Дмитриевич еле стоял на ногах, все же он был еще довольно силен. Шатаясь, он чуть приподнял легкую стройную фигурку жены и потащил ее на кровать, а потом рухнул на постель вместе с девушкой. Лиза уже приготовилась к самому худшему. Но в тот миг, когда Арсеньев оказался на мягкой кровати, он вдруг вырубился от чрезмерно выпитого шампанского и захрапел.
Лиза опомнилась спустя лишь минуту. Увидев, что муж спит, она едва не лишилась чувств уже от радости. Она осторожно вылезла из-под тяжелого тела Арсеньева и встала, оправляя свадебное платье, которое он даже не успел расстегнуть. Отойдя от мужа, сильный храп которого раздавался на всю спальню, Лиза нервно стянула с головы фату. Забравшись в одно из кресел, стоявших у окна, она долго сидела и тихо плакала, смотря на белые стволы берез, которые шумели за окном. Предстоящее будущее казалось Лизе до того ужасным, что она не сомкнула глаз всю ночь. Так и не сняв свадебного платья, уже под утро она смогла, свернувшись калачиком в кресле, задремать.
Ее разбудил приветливый голос горничной:
– Барыня? Елизавета Андреевна, прошу вас, проснитесь.
Лиза открыла глаза и печально улыбнулась девушке с длинной темно-русой косой, в простом темном платье прислуги.
– Я пришла помочь вам одеться. Скоро полдень.
– Благодарю, – пролепетала Лиза удивленно, ибо совершенно не привыкла к чьей-либо помощи. – Как тебя зовут, милая?
– Матреной кличут, – поклонилась девушка. – Василий Дмитриевич велел мне при вас горничной быть. За вами ухаживать.
– Я поняла, – кивнула Лиза. Она встала с кресла и, озираясь по сторонам, испуганно осмотрелась. Арсеньева не было в спальне.
– А где Василий Дмитриевич? – не удержалась Лиза от вопроса.
– Барину очень плохо, – ответила, качая головой, горничная. – Вчера он много выпил. А ему нельзя пить. У него, знаете, начался… ну, как обычно у него бывает…
– Что? – опешила Лиза и чуть повернула лицо к Матрене, которая в тот момент расшнуровывала ее платье.
– Запой, – очень тихо сказала горничная. – Он в своей старой спальне, что на первом этаже. Когда он в таком состоянии, с ним только Прохор общается, его камердинер.
– Почему? – опешила Лиза.
– Так буйный барин становится, словно зверь. Может пришибить. Мы, как услышали поутру, как он кричит здесь, сразу же за Прохором побегли. Он Василия Дмитриевича и отвел в его спальню, чтобы он вас ненароком не обидел.
– Я вовсе не слышала.
– Вот и хорошо, что не слышали, барыня. Теперича, наверное, неделю, а то и две буянить да пить будет. Пока его кишки не заболят, а затем еще неделю болеть станет от подагры, которая у него воспаляется после этого.
– Как это все ужасно, – пролепетала Лиза, когда уже осталась в одной нижней юбке.
– Только и вам спокойнее, барыня, – заметила Матрена. – Вы такая красивая да молоденькая. Я-то понимаю, что не по своей воле вы за нашего хозяина вышли замуж. Все наши дворовые жалеют вас.
– Спасибо вам, – улыбнулась ей Лиза. – Могла бы я помыться?
– Конечно, барыня, – закивала ей Матрена. – Вы как, в ванне желаете, или баньку истопить?
С того дня Лиза зажила вполне спокойно. Своего мужа она не видела. Лишь со слов Матрены она узнавала, что с ним происходит. Имение Арсеньева было намного обширнее, чем усадьба ее отца. У Арсеньева имелись собственная конюшня с несколькими десятками породистых лошадей, большой сад и даже небольшая библиотека. Все дни напролет Лиза проводила или в прогулках верхом, или в библиотеке. Лишь к концу второй недели запой у Василия Дмитриевича прекратился, и, как и предрекала Матрена, он заболел. В тот день, на исходе недели, Арсеньев зашел в гостиную, где находилась Лиза за вышиванием. Увидев мужа, девушка похолодела. Он выглядел вполне трезвым, однако дурной цвет лица выдавал болезненное состояние. Поцеловав ей ручку, Василий Дмитриевич начал извиняться за свое поведение. Лиза покорно молчала и думала только о том, чтобы он поскорее ушел. Уже через пять минут Арсеньеву стало дурно, и он, позвав слугу, велел снова послать за лекарем. После визита лекаря Василий Дмитриевич, заявив, что в этой глухой деревне не могут его вылечить, велел собирать вещи и завтра же ехать в Петербург, где, по его словам, лекари более способные.
Итак, в последних числах июня месяца Лиза вместе с мужем перебралась в столицу. Арсеньев, как и первые две недели, не беспокоил ее. И даже по пути в Петербург он ехал в отдельной карете со своим камердинером. На вопрос Лизы Матрена, что составляла девушке компанию в долгой дороге до столицы, ответила:
– Барина рвет постоянно. Вам же самой неприятно будет. А Прохор привык уж. Вот когда поправится Василий Дмитриевич, так и будете общаться с ним.
Именно в столице Лиза и узнала о начале войны с Наполеоном. Страшные известия запоздали и достигли Санкт-Петербурга только через несколько дней после вторжения французских войск на русские земли. Лиза постоянно просила рассказывать Василия Дмитриевича о том, что творится на границах империи, с замиранием сердца слушая о трагедиях, которые происходили у западных рубежей России.
Вскоре Арсеньев поправился и даже стал выходить на прогулки вместе с женой. За обедом он также составлял Лизе компанию, но все же постоянно жаловался на боли в подреберье. На супружеские права он не претендовал, и Лиза спала одна в большой обитой золотистым шелком спальне, каждый день молясь о том, чтобы ее жизнь так и продолжалась далее. Теперь она жила в шикарном особняке на Невском проспекте. В ее распоряжении были своя шестерка породистых скакунов, ложа в опере, многочисленные крепостные слуги, огромный годовой доход, изысканные наряды. Но все же она была несчастна. Да, ее муж не докучал ей, занимаясь своим здоровьем и приемами важных гостей в их особняке. Арсеньев ездил с визитами, куда иногда сопровождала его Лиза, а также занимался по утрам делами в своем кабинете. Но все же Лиза ощущала, что ее жизнь погублена. Осознание того, что уже никогда не сможет полюбить молодого мужчину, от одного вида которого у нее будет рьяно биться сердце, а если даже и полюбит, никогда не сможет выйти за него замуж по любви, изводило девушку день и ночь.
Восьмого июля Лиза, возвратившись от портнихи, получила письмо от брата. Почерк был ей незнаком, и Лиза уже с первых строк поняла, что ей писал товарищ Петра. Из письма девушка узнала, что полк брата переведен в Россию для удержания позиций на границе империи. Его сослуживец также писал, что Петр Андреевич сильно ранен в голову в одном из первых сражений с французами при переправе через реку. В эту пору Николаев находился в полевом госпитале в крайне тяжелом состоянии, и доктора не верили в его выздоровление. Оттого он и решился просить товарища написать, вероятно, последнее письмо горячо любимой сестре.
Прочитав письмо, написанное рукой сослуживца Петра, несколько раз, Лиза ощутила, как ее сердце сжалось от боли. Любимый брат, единственный человек в этом мире, кто искренне любил ее и являлся невольным свидетелем той счастливой жизни, когда были живы ее родители, ныне лежал в предсмертной агонии. И, возможно, уже никогда она не сможет увидеть его. Выспросив у одного из камердинеров мужа, сколько по времени ехать до Ковно, откуда было получено письмо от Петра, Лиза во что бы то ни стало решила поехать к брату. Но она понимала, что Василий Дмитриевич никогда не отпустит ее на территорию военных действий. Для мужа Лиза сочинила историю о том, что скучает в столице по мачехе и хочет навестить ее. Василий Дмитриевич согласился на ее вояж в усадьбу Николаевых. Уже на следующий день Лиза в сопровождении шести слуг отправилась в путешествие.
Едва они выехали за верстовые столпы столицы, девушка велела конюху править в сторону Ковно. На его удивленный вопрос Лиза заявила, что они едут к ее брату и за молчание она обещает заплатить каждому из слуг по пятьдесят рублей по возвращении, если ее муж ничего не узнает.
И теперь ее путь приближался к концу. По словам последнего станционного смотрителя, до Ковно оставалось всего два дня пути, и Лиза с каждым днем все сильнее переживала. Девушка опасалась, что опоздает и ее брат умрет, до того как она успеет проститься с ним.
Корнилов и Васильчиков стремительно верхом на взмыленных лошадях пробирались сквозь редкий сосняк. Они возвращались из разведки, объехав почти десяток верст и выяснив, где находятся основные силы противника. Верхом два гусара в пыльных синих мундирах были почти незаметны, ибо старались двигаться среди деревьев, скрываясь за густыми елями. Сокращая, где можно, путь до расположения своего корпуса, они соблюдали крайнюю осторожность. Им надо было добраться до лагеря русских живыми, ибо от их ценных сведений зависели дальнейшие военные действия их корпуса. Гусары их полка являлись основной силой разведки. Они первые выходили на противника, порой принимая неравный бой с неприятелем, несли сторожевую службу и, конечно же, бились на полях сражений вместе со всем корпусом.
До лагеря русских оставалось всего несколько верст. Но, едва приблизившись к одной из лесных дорог, молодые люди увидели, как некая карета, видимо, следовавшая по дороге, подверглась нападению французских солдат. Корнилов сделал знак Васильчикову, и гусары резко остановились, укрывшись за невысокими сосенками, росшими у дороги. Не желая выдать себя, молодые люди замерли всего в двух десятках метрах от неприятной картины, которая открылась им.
Шестеро французских солдат в сине-белых мундирах дрались с четырьмя слугами-мужиками в богатых ливреях. Французы были вооружены саблями, а мужики лишь подручными палками и ножами. Павел, нахмурившись, смотрел на этот неравный бой всего минуту и отметил, что еще двое мертвых русских уже лежат на земле. Французы словно издевались и дружно громко гоготали, крича по-французски, что русские медведи совершенно не умеют драться. В следующий миг дверца кареты открылась, и оттуда показалась женщина в темном платье.
– Не выходите, барыня! – крикнул один из слуг. Женщина, взвизгнув от увиденного, мгновенно скрылась в экипаже, захлопнув дверцу. Это сразу же привлекло внимание двух французских солдат, и они бросились к карете, пытаясь сломать дверь.
– Поможем! – тут же громким шепотом произнес Васильчиков, обращаясь к Корнилову. Отчетливо понимая, что без их помощи французы перебьют всех остальных, Павел тихо выругался.
– Нет, – глухо прохрипел Корнилов, не спуская взора с француза, который добивал третьего слугу. – У нас в обрез времени до боя. Надобно срочно доставить донесение.
– Но как же? – произнес недовольно Васильчиков.
– Вот что, – в ту же секунду приняв решение, выпалил Корнилов. – Слушай приказ. Скачи один. Доставь донесение. Я сам здесь разберусь.
– Но как ты один?
– У меня рука лучше рубит. Как старший по званию приказываю – скачи один. Ну! Это приказ! – Павел гаркнул на Васильчикова и с силой ударил рукой по крупу его жеребца. А сам, обнажив саблю, понесся прямо на четверых французов, которые пытались добить последних двух мужиков. Васильчиков, отметив, что Корнилов прямо на ходу зарубил одного из французских солдат, присвистнул и полетел галопом вперед в нужном направлении.
