Голубая чашка

свое розовое платье. Возьмем мы из-за печки

Уже тревога выступила на веснушчатом лице притихшей Светланки. Чаще и чаще она оборачивалась, заглядывая мне в лицо с молчаливым упреком: «Что ж это, папка? Ты большой, сильный, а нам совсем плохо!»

лицо с молчаливым упреком: «Что ж это, папка? Ты большой, сильный, а нам совсем плохо!» – Стой здесь и не сходи с места! – приказал я, поставив Светлану на клочок сухой земли. Я завернул в чащу, но и в той стороне оказалась только переплетенная жирными болотными цветами зеленая жижа. Я вернулся и увидел, что Светлана вовсе не стоит, а осторожно, придерживаясь за кусты, пробирается мне навстречу. – Стой, где поставили! – резко сказал я. Светлана остановилась. Глаза ее замигали, и губы дернулись. – Что же ты кричишь? – дрогнувшим голосом тихо спросила она. – Я босая, а там лягушки – и мне страшно. И очень жалко стало мне тогда попавшую из-за меня в беду Светланку.

Я вернулся и увидел, что Светлана вовсе не стоит, а осторожно, придерживаясь за кусты, пробирается мне навстречу. – Стой, где поставили! – резко сказал я. Светлана остановилась. Глаза ее замигали, и губы дернулись. – Что же ты кричишь? – дрогнувшим голосом тихо спросила она. – Я босая, а там лягушки – и мне страшно. И очень жалко стало мне тогда попавшую из-за меня в беду Светланку.

А я чашки не разбивал. И Светлана говорит, что не разбивала тоже. Посмотрели мы с ней друг на друга и подумали оба, что уж это на нас Маруся…