Loe raamatut: ««Играю словом…» Стихи разных лет»

© Аркадий Казанский, 2015

Редактор Ирина Казанская

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Пишу тебе стихи

 
Тебе стихи пишу сегодня снова.
Как солнце, спину жжёт бессонниц бич.
В руках души обласканное слово,
Кладу я в строчку, как в стену кирпич.
 
 
Мне старых зданий нравится конечность.
Здесь каждый шов – создание творца.
Своим трудом себя вводили в вечность
Великие строители дворца.
 
 
Как строчки, я могу читать каменья,
В страницы складывать за рядом ряд.
Не нахожу я в них ни повторенья,
Ни стёртых афоризмов, ни цитат.
 
 
Учусь я мастерству у зодчих древних,
Их жизни, одоленью и борьбе,
Хочу, чтоб ты узнала откровенье
Всех слов моих, назначенных тебе.
 
 
Громадны классиков я разобью творенья,
На атомы их расщепляя слов,
Найду краеугольные каменья
В фундамент зданий из моих стихов.
 
 
Я возвожу громады светлых зданий,
За рядом ряд кладу, за домом дом.
А, если где-нибудь, цитату вставлю —
Её увидишь ты слепым пятном.
 
 
Туманных слов преодолею рифы,
Корявых слов не заблужусь в глуши.
Осколки слов не ставлю я для рифмы,
Чтоб не поранить мне твоей души.
 
 
И, только, в мастерстве дойдя до точки,
Стерев свои ладони до крови,
Шью стены белые я красной строчкой
Слов моего признания в любви.
 

Берёзка

 
Полюбил огонь берёзку стройную,
Обнимал, и жарко целовал,
И пучок в косу её зелёную
Ярких лент трепещущих вплетал.
 
 
Дождь убил любовника опасного —
Быстро пронеслась любви пора.
На коре след поцелуя страстного
Слёзы льёт, как капли серебра.
 
 
Уж давно на месте поцелуя
Белым шрамом наросла кора,
А берёзка, о любви тоскуя,
Лепестками шепчет вечерам:
 
 
Милый, милый, ну куда ушёл ты?
Не обнимешь, не согреешь грудь;
На земле следы твои все стёрты,
И в тени не ляжешь отдохнуть.
 
 
Вглядываюсь в даль – не видно в поле;
Ветерочек чуть доносит дым.
Выпей всю меня, сожги любовью,
Лишь бы не глядеть в твои следы!
 

«Бессвязным бредом бесконечности…»

 
Бессвязным бредом бесконечности,
Когда тобой я заболею,
Я расскажу тебе о вечности…
О жизни я всегда успею.
 

Благословение

 
Не обойти, не отвернуть —
Стоим к лицу лицо.
И вспять никак не развернуть
На пальчике кольцо.
 
 
И новой жизни не прожить,
Да глупо и мечтать.
Односторонний путь лежит
И не пропустит вспять.
 
 
Но, стряхивая жизни жуть —
Все мысли – ерунда.
Давай, благословим тот путь,
Которым шли сюда.
 
 
Куда по жизни мы идем,
Куда придём, Бог весть.
Но, если б шли другим путём,
Не встретились бы здесь.
 
 
Заря по небу оболонь
Сегодня – погляди —
Всепроникающий огонь
Исторг я из груди.
 
 
И, отражая блеск лучей,
Как Луны, Солнца вкруг,
Гирляндой праздничных огней
Всё засверкало вдруг.
 
 
Здесь, как у Спаса на крови,
Молитву сотворим.
И, чистый, ясный свет любви
Нам озаряет мир.
 
 
И, как мажорный лад струны,
Звенит огонь живой.
В любви нет тёмной стороны,
Ни даже – теневой.
 
 
И у меня, и у тебя
Огонь горит в крови.
Давай, благословим себя
Мгновением любви!
 

«Хочешь – свежее; хочешь – лучшее…»

 
Хочешь – свежее; хочешь – лучшее.
Ты отказываться не спеши.
Светом лунным, солнечным лучиком
Озарю тебя от души.
 

Забытая деревня

 
Гон исчез вдали, ушёл со слуха.
Вдоволь наплутавшись по болотам,
Занесенный белоснежным пухом,
Вслушиваюсь в тишину охоты.
 
 
Нет, пора домой, сегодня хватит.
Вот тропинка, ей судьбу вверяю.
Тихо размыкает лес объятья;
На поле деревню вдруг встречаю.
 
 
Мать честная! Где я? Что со мною?
Здесь деревня? Та ли? Неужели?
Отзовётся сердце вдруг тоскою,
Заметелит белою метелью.
 
 
Милые воспоминанья детства
Наплывут, и схлынут тёплой тенью.
Здесь жила моя частица света,
Боль души, и тела откровенье.
 
 
Помню, в детстве, лазал по заборам,
Ноги в лужи окунал босые…
По дворам теперь – лишь ветер – вором —
Много деревень таких в России.
 
 
Крепко здесь поставил прадед избы,
Дед оставил яблочную осень.
Мой отец, как видно, только выбыл,
Я всё это безвозвратно бросил.
 
 
Кажется, крапива жарким летом,
Заметает всё зелёной вьюгой.
А зимой, не видно даже следа,
На семь километров по округе.
 
 
Ни в одном окне не видно света.
Холодны покинутые избы.
Доски на окне – а, здесь и нету —
Некому в них даже стёкла выбить.
 
 
Ни ребёнка, ни старухи древней —
Как во сне, объято всё покоем.
Голос мой над мёртвою деревней,
Отозвался жутким волчьим воем.
 

«Сон липким языком мне веки лижет…»

 
Сон липким языком мне веки лижет.
Бессонница сжигает, как в огне.
Я никогда тебя во сне не вижу —
Ты наяву являешься ко мне.
 

«Я не увидел тебя – муза ушла от меня…»

 
Я не увидел тебя – муза ушла от меня.
Я не услышал тебя – слово погибло во мне.
Ты не пришла, не зажгла в сердце поэта огня.
Ты не сказала: – Люблю, – умер поэт в тишине.
 

Пироги с зайчатиной

 
На осеннем небе – облако заплатиной.
Напеки мне, мама, пирогов с зайчатиной!
 
 
Встану утром рано, выйду в чисто поле;
Эхом повторяет громкий крик раздолье:
 
 
Ого-го, собачки! Добирай живее!
Будьте в беге скоры, будьте в страсти злее.
 
 
Не спасут зайчишек, резвых, расторопных,
Хитрые проделки, путаные тропы.
 
 
Утро белит поле холодом предзимья;
Широки просторы родины любимой.
 
 
Лёд хрустит на луже, заморозком хваченной…
Напеки мне, мама, пирогов с зайчатиной.
 
 
Что скучать нам, мама, видишь, за деревней
Скачет лес в доспехах, будто войско древнее.
 
 
Пылью придорожной заклубились ивы,
У коней багряных ветер треплет гривы.
 
 
Крови зов почуяв, остры пики елей,
Медные кольчуги воины надели.
 
 
Бронзовые листья чешуёй стопёрой:
Скачет в бой последний войско Черномора.
 
 
Зелень по багрянцу благородной патиной…
Напеки мне, мама, пирогов с зайчатиной!
 

Акростих

 
Вот и ещё год отлетел, век убывать пошёл.
Я знаю, новый человек нас заменить пришёл.
Что сможем, брат, сказать ему, что сможем передать:
Есть вера в лучшую судьбу, что нам вручила мать,
С ней рядом истина стоит, добытая трудом;
Любовь в сердцах у нас горит, тепло давая в дом.
А жизнь надежду нам даёт биением сердец —
Встречать достойно новый день, как завещал отец!
 

Пёс

 
Белый ковшик на зелёном чане…
В детство открываю двери я.
Лаем звонким у крыльца встречает
Верный пёс, ошейником звеня.
 
 
Вижу, ты соскучился по воле,
По весёлой страсти огневой.
Знаю, весело в широком поле
Тебе рыскать и гонять со мной.
 
 
До крови твои все сбиты ноги,
Но, не замечая эту боль,
Ты опять уносишь от дороги
В чащу леса страсть или любовь.
 
 
Ты сгорать умеешь в этой страсти,
Пусть потом от боли чуть бредёшь.
Научил бы ты меня, как власти
Чувства сердце всё ты отдаёшь.
 
 
Научи, как в пламени сгорая,
Недоступную мечту ловить.
Научи, как удержу не зная,
Жизнь и страсть любить, любить, любить!
 

«Как в театр абсурда…»

 
Как в театр абсурда,
Где не выключен свет,
Выйду в раннее утро —
Где тебя еще нет.
 

Портрет с Арбата

 
Я почувствовал себя староватым,
Умудренным и отесанным жистью,
В подземельном переходе к Арбату
Друг-художник написал меня кистью.
 
 
От него не ожидал такой страсти:
Он меня остановил в переходе
И размашистым мазком по-Арбатски
Высекал меня из твердой породы.
 
 
Я присел на низкий стульчик, сгорбатясь,
И смотрел, как он смешал свои краски.
Мягкий свет облил ступени с Арбата,
Тихий шум баюкал музыкой сказки.
 
 
Кисть взлетела резким взмахом крылатым,
Запорхала, будто бабочек крылья.
Люди справа уходили с Арбата,
Люди слева на Арбат торопились.
 
 
На палитру легли красок остатки
И, сливаясь, потекли на подрамник.
Друг-художник был Тверским, не Арбатским,
Но Арбат его манил утром ранним.
 
 
На картон мазки он клал торовато,
Кисти бросив, краску пальцами правил.
Переводится: Работать – Арбайтен.
Он Арбату свое сердце оставил.
 
 
Не спешил увидеть я результата,
Мне художник интересен был делом.
Он, закончив этот образ с Арбата,
Развернул ко мне, и я пригляделся.
 
 
Взгляд с портрета не вернется обратно,
Осуждает он меня и прощает.
Задержались пешеходы с Арбата
И со мною мой портрет изучают.
 
 
Прав ли он, а может я виноватый.
Не дано понять ему, мне тем боле,
Мой близнец на полотне от Арбата
Смотрит с болью на меня и с любовью.
 
 
Глазом трезво подмечая утраты,
На себя гляжу я молча с портрета,
Будто вижу я глазами Арбата
Все, что раньше не увидено где-то.
 
 
Расплатился с ним я, словно, как с братом,
Кошелек меж нами располовинив,
Будто сердцем побратался с Арбатом,
Унося палитру красок в картине.
 

Возьми с собой меня

 
Сказала мне: – Возьми с собой меня,
Хотя бы думай обо мне немножко.
Я, как в огне, сгораю без огня —
Всё так неумно, и неосторожно.
 
 
Не сможешь думать – вспомни иногда,
И приезжай ко мне на день рожденья.
А, в общем, помни: – Я люблю всегда.
Не оттолкни в последнее мгновенье.
 
 
А, как мне полюбить – сама меня
Ты от любви лечила страшной мукой.
Я не смогу забыть, как от огня,
Лицо твоё мрачнело злой разлукой,
 
 
Когда в ночи не стало нас двоих —
Осталась душ двоих разъединенность.
Звеня, ключи проплакали о них
Печальный туш, без нот определённых.
 
 
Но, не печалюсь я. Иной мотив
Наполнит сердце мне весёлой силой.
И, серость бытия раззолотив,
На злом огне, так ярко, и красиво,
 
 
Мне будет напевать он о весне,
Огне в крови, огне в глазах открытых.
Улыбкой призывать, как в ярком сне,
Дары любви, дары волхвов забытых.
 
 
Я взял тебя с собой. В такую даль
Ты без меня и тропки не нашла бы.
Со мной твоя любовь, твоя печаль
И губы твои вдруг нежны и слабы.
 
 
Я взял с собой и силу рук твоих,
И смелость взгляда, и открытость сердца.
Как будто вновь огонь в крови утих,
И ощущаю робкое блаженство.
 
 
Уходим мы в предутреннюю рань.
Узоры веток мне напоминают
Твоих волос серебряную скань,
Но седина их жарким утром тает.
 
 
Уставши ныть – и самый жалкий трус,
Решась, уходит в дальнюю дорогу.
И, может быть, я сам к тебе вернусь,
Как всё приходит к своему порогу.
 

«Не искушай себя в борьбе…»

 
Не искушай себя в борьбе
Понять меня совсем.
Ты знай, что все стихи – тебе,
Но о тебе – не все.
 

Две копейки

 
Любовь – две копейки. Плати – пожалуйста!
Монету автомат глотает, смакуя,
И, сколько влезет, хоть плачь, хоть жалуйся —
Кричи телефону: – люблю, люблю я!
 
 
Будка телефона кровавит плечи,
Связь надёжная рвётся, как нить.
За душой ни гроша. Звонить
Совершенно нечем…
 
 
Не узнаешь, что несу с собой.
Рву телефонную трубку с мясом.
Сам донесу свою любовь,
Часом позже, раньше часом.
 
 
Иду, шаркаю подошвами стёртыми,
Вздымаю ноги, мозолями натерты,
А двух копеек, хоть стой на паперти,
Не подают, не веруют. Тёртые.
 
 
Из-за поворота, тупее скотин,
Трамвай красной меди. И хоть трясёт,
Две копейки брось – и кати.
Надёжно – прямо в любовь везёт.
 
 
Широкой улицей – чуть позови —
Зелёной медью – глаз такси.
Две копейки брось – погаси —
Удобно и быстро – прямо к любви.
 
 
Пешком иду улицей менял.
Есенина б сюда – он их раскусил:
Продаётся всё – лишь бы покупал.
Меняется всё – только попроси.
 
 
Любовь – кусками. Капли – копейками.
Сколько нужно – приди, отпустим.
Немного тоски, чуточку грусти,
Любви с Луной, вздохами, скамейками.
 
 
Достаю капитал из своей груди.
Двери менял замками увешаны.
Щель замка – две копейки – входи.
Окна сияют медью двухкопеечной.
 
 
Режут сердца. Руки в крови.
Нет, не берём то, что навеки.
Не разменять мне по две копейки
Чистый самородок моей любви.
 
 
Ноги чугуном. Жутко и страшно.
Некуда прислониться.
Осторожно – окрашено,
На каждом заборе тетрадной страницей.
 
 
Лечь. Забыть день вчерашний.
Красная скамейка в аллее.
На скамейке белеет: —
Окрашено…
 
 
Ночь спускается. Фонари – медяками.
Словно только откованы.
Дома мигают дверными глазками,
Луна – двухкопеечником – новая.
 
 
Как грешник, молюсь на светлый лик.
Слипаются веки. Поздно.
В канаву лечь. Уснуть под звёздами,
Сияющими, как глаза твои.
 

«Свои стихи пишу тебе одной…»

 
Свои стихи пишу тебе одной,
И каждый день от счастья просыпаюсь,
Что в этом мире ты живешь со мной,
Загадочно и нежно улыбаясь.
 

Движенье

 
Движенье глаз навстречу человеку,
Движенье рук, движенье губ, сердец.
 
 
Я прихожу к тебе, как будто в реку
Ручей впадает россыпью колец.
 
 
Движенье глаз: – Ну, здравствуй, дорогая.
К тебе пришел я: – Ты меня ждала?
 
 
Движенье рук – тебя я обнимаю,
Давай присядем рядом у стола.
 
 
Движенье губ – и крепким поцелуем
В движение приводим в сердце кровь.
 
 
Движением сердец ознаменуем
Движением начатую любовь.
 
 
Пускай я ухожу, но век от веку
Останется с тобою, наконец
 
 
Движенье глаз навстречу человеку,
Движенье рук, движенье губ, сердец.
 

«Ты раскрыла вдруг дверь и вошла…»

 
Ты раскрыла вдруг дверь и вошла.
Легкий ветер окно распахнул,
И взлетели, сплетясь, занавески.
 

Завет

 
Тень ёжится у ног
И тычется мне в пятки,
Как маленький щенок
Под брюхо своей матки.
 
 
Грех искупить большой,
Дать грешникам отсрочку,
Я снова в мир пришёл
От Девы Непорочной.
 
 
Придя вторично к вам,
Я, на исходе суток,
Являюсь рыбакам,
Ворам и проституткам.
 
 
Ждать на осле езду
Вам стыдно. В век прогресса,
Я в город ваш войду
На белом «Мерседесе».
 
 
И так же, не признав,
Распнут меня без правил.
Зачем, опять, меня,
Ты, мой Отец, оставил?
 
 
Безвинно пострадал.
Болит под сердцем рана.
Другие города
Мне прокричат: «Осанна»!
 
 
Но, как в блаженном сне,
Прекрасна и невинна,
Омоет ноги мне
Мария Магдалина.
 
 
Пусть мой приход в веках
Сотрёт людская память,
На ваших языках
Любовь я буду славить.
 
 
След на земле простыл,
Небо – моя обитель.
Вы говорите: «Был…»,
Я говорю: «Любите…»!
 

Зверь

 
Я жил в лесу, как дикий зверь,
Под шум дождя и ветра вой.
В людском жилье к порогу, в дверь,
Лежал, уткнувшись головой.
 
 
А люди приходили в лес.
Я вскакивал навстречу им;
С оглядкой полз наперерез,
Пугаясь голосам чужим.
 
 
Меня пытались приручить
И в клетке комнатной держать;
Ласкать, и глупостям учить,
И сладко пить, и сытно жрать.
 
 
Но дикий нрав держал меня
Вдали от сытного жилья.
Ночами вскакивал, дрожа,
Почувствовав, что в клетке я.
 
 
Но вдруг пришла меж них одна…
В тот мир, где жил я, затаясь,
С улыбкой вторгнулась она,
С каким – то странным блеском глаз.
 
 
Ей нравился мой дикий вид,
Блеск ярких глаз моих в ночи,
Когда луна, дрожа, блестит
В плесах озёр, в стволах осин.
 
 
Мы игры затевали с ней,
И пляски в солнечном огне
Любили мы среди полей.
И в клетку захотелось мне.
 
 
И я приполз к ней, весь дрожа.
Мой вид был жалок и смешон.
Я выл под дверью, чуть дыша,
Она меня прогнала вон.
 
 
Добрёл до первых я берёз,
Упал под сенью их ветвей.
Луна, свидетельница грёз,
Взошла над зеленью полей.
 
 
Поднявшись, выл я на луну,
И понял вдруг, что я ручной.
Я знал из всех людей одну,
Я диким буду ей одной.
 
 
Наутро вновь она пришла.
Я гордо вынес встречу с ней.
Она не знала, что была
Свидетель гибели моей.
 
 
Оскалив зубы, как всегда,
Рыча, я бросился за ней.
Но мир бы отдал я тогда
За ласку, за тепло речей.
 
 
– Люблю тебя, мой дикий зверь, —
Она воскликнула, смеясь.
С восторгом понял я теперь,
Как жалок был я, притворясь,
 
 
Я следовать за ней готов,
И на глаза не попадусь.
Но с первым звуком нежных слов,
Как тень пред нею я явлюсь.
 

«И вязнет мысль, и голос будто скован…»

 
И вязнет мысль, и голос будто скован.
Я все же до конца не расколдован.
Ты знаешь, как меня расколдовать —
Мне нужно всю, всю-всю тебя узнать.
 

Зимняя охота

 
Рассвет тенями заострил сугробы,
Позолотил жемчужной тканью воздух,
Прокрался в осторожные чащобы,
Тетеревов развесил на берёзах.
 
 
В окно: – «Пора» – стучит сосед охотник.
И, ружья за плечо, стволами вниз,
Идём мы с ним читать немые строки,
Лесным зверьём исписанных страниц.
 
 
Собаки рвутся. В бой идти готов
Храпит Индус, Пират хватает пастью.
Срывая петли заячьих следов,
Уходят вдаль, в стремительном полазе.
 
 
Недвижны сосен стройные колонны,
Недвижен воздух. Тихо и морозно.
На ветке ели, дочерна зелёной,
Повисло солнце шариком мимозы.
 
 
Лесная тишь взорвалась вдруг октавой
Собачьих голосов. Колоколами
Залились гончие, и эхо величаво
Заколоколило сосновыми стволами.
 
 
Вдали стихают гона погремушки,
Срываются на сметках, снова. Вдруг,
По просеке, среди кустов опушки,
Мелькает заяц, замыкая круг.
 
 
Ружьё к плечу. Стремительный дуплет.
Расколотый, смолк колокольчик гона.
По снегу кровь – багряных роз букет,
И тишина в ушах протяжным звоном.
 
 
Редеет медленно короткий день.
Устали гончие. Охотники устали.
Перемахнув поваленный плетень,
Ушёл последний заяц. В воду канул…
 
 
Оттянутые плечи чуть горят,
Лицо обветрено морозной вьюгой.
Идём домой. В деревне говорят:
Ко мне сестра приехала с подругой.
 
 
Пусть. Будет чай вечерний, разговоры
И карты за обеденным столом.
Улыбки, анекдоты, смех и споры
Помолодят сегодня старый дом.
 

На земле я родился Тверской

 
Провожая на гибельный бой,
Прошептала отцу моя мать:
На земле мы родились Тверской —
И в землице Тверской нам лежать.
Помни, милый, единственный мой —
Это чёрное время пройдёт.
На земле ты родился Тверской
И тебя она любит и ждёт.
 
 
Возле Ржева в землице сырой
Оборону держали отцы.
И вставала землица стеной,
Зарывались в окопы бойцы.
С неба сыпался огненный шквал
И отца моего подкосил.
Грудью встретив осколок, упал,
Простонав: – мать – землица, спаси!
 
 
С белым шрамом под левым соском
Он дошёл до земли до чужой.
Под Тильзитом, пройдя марш броском,
Вновь снаряд встретил правой ногой.
В госпитальном вагоне, в бреду,
Обнажением нервов, больной,
Слышал, как батальоны идут
И ложатся в землице чужой.
 
 
И стонали в землице чужой
Души павших, взывая к живым:
Как нам быть без землицы родной,
Как вернуться к могилам родным?
Не окончится эта война,
Пока будем в землице чужой.
Привезите, родимые, нам
Хоть по горсти землицы родной.
 
 
Возвратившись с Победой домой,
Свои раны отец залечил.
На земле я родился Тверской
И с отцом всю её изучил.
Много лет, позабыв про покой,
Ярче делая жизнь для людей,
На земле я тружусь, на Тверской,
Создавая энергию в ней.
 
 
В День Победы, душой отдыхать,
На тенистый погост я иду.
Здесь лежат и отец мой, и мать
И в землице Тверской меня ждут.
Пролетит много вёсен и лет,
Но огнём невечерней зари,
Несказанный, немеркнущий свет
Над землёю Тверскою горит.
 

«Не приеду к тебе на машине…»

 
Не приеду к тебе на машине,
Не одену костюм дорогой.
Никогда я не был мещанином,
И, наверно, не стану ханжой.
 
 
Прихожу всегда полуголодный,
И оборванный, словно босяк.
Молодой, и с душою, свободной
От житейских больших передряг.
 
 
Прихожу среди жаркого лета,
По весне, или в зимней тиши,
У тебя оставляя столетья
Своей юной, бессмертной души.
 
 
Я любовь свою, капля за каплей,
Из груди своей медленно лью.
И, на строки её разбивая,
Свои песни тебе я пою.
 
 
И спасибо, за то, что не гонишь,
Что даёшь мне душой отдыхать,
Уходя от тебя ночью поздней
Я порой забываю сказать.
 

Грибная охота (акростих)

 
Никогда не ходил в октябре за грибами…
И, какие там, к чёрту, грибы в октябре!
Костыльком самодельным листву разгребая,
Озираюсь кругом. Вся трава в серебре.
Голы ветви деревьев, с ледком на коре.
День субботний, а, значит, ждёт водка и баня!
А, как сяду за стол я, с подругой своей —
На закуску грибков очень хочется ей.
 
 
Еле движется воздух. Огнём обжигая,
Холодит, попадая на руки роса.
Осторожно кусты впереди раздвигая,
Добираюсь до места в заветных лесах,
И молю об одном: – не попасть бы впросак,
Ломанувшись вглубь леса, до самого края.
В этом ельнике частом, где лапы густы,
Осторожные рыжики прячут хвосты.
 
 
Каркнет ворон, морозную высь рассекая,
Торопливым крылом, чёрно-синим пером —
Я в удачу поверю, примета такая —
Будет полной корзина, удачным залом;
Развернётся делянка осенним столом.
Едким, рыжим, густым молоком истекая,
Закружат хороводом в лесном колдовстве
Аккуратные шляпки в пожухлой траве.
 
 
Где такое увидишь, в каком сновиденьи?
Рдяно-красные кисти рябин и калин,
И, последние враз отгоняя сомненья,
Бархатистые шляпки на донце корзин.
А, на круглой полянке, над листьев кипеньем,
Мухомор, как тарелка пришельцев парит,
И дождём золотым паутина горит.
 

Другу

 
Что в имени тебе моём?
Оно мелькнёт, как звук пустой.
Так никогда и не поймём
Мы этой истины простой.
 
 
Что в звании тебе моём?
В ничтожном блеске мишуры,
Мы не узнаем, вечность в нём,
Или случайный плод игры?
 
 
Что в сущности тебе моей?
Раскроет что её сполна?
Рёв медных труб? Молва людей?
Или за гробом тишина?
 
 
Но, что во мне откроешь вдруг —
Твоим останется навек.
Увидишь: – спутник, или друг,
Или случайный человек…
 

25 июля 2002 года

 
Ещё не прерванным полётом
Тот голос хриплый пролетал.
Никто ещё не ведал, кто там
В Таганке сцену потрясал.
 
 
Страну трясли другие ритмы
И комсомольских строек дни,
Сибиряки, не сибариты,
В Назарове зажгли огни.
 
 
Страна росла, цвела, мужала
И отдавала дань земле.
Детей, что женщина рожала,
В огромном плавила котле.
 
 
И, как совковые лопаты,
«Хрущобы» шли, стена к стене,
Людские волны угловато
Перемывая по стране.
 
 
И самородки неподъёмно
В них оседали, в дело въев,
И пену крикунов горкомных,
У власти трущихся, презрев.
 
 
Машин вращеньем управляя,
Руководя потоком рек,
В стране, от края и до края,
Рождался новый человек.
 
 
Прошли года, и эти стройки,
И мощь поставленных машин,
Снесли разруху перестройки,
Приватизаций магазин,
 
 
Кровавый беспредел без края,
И веры в бога, душу, мать.
А нам с тобой, моя родная,
Страну с коленок поднимать.
 
 
Танюша, в день рожденья светлый,
Посеем ум, добро навек,
Плоды которых непременно
Пожнёт пусть новый человек.
 

Memento Tane

 
В мельканьи цветотени на экране,
И в суете привычной рабских дней
Один в окошке свет: memento Tane
Любовь твоя путь освещает мне.
 
 
Ни подрывать основы мирозданья,
Ни улетать за тридевять земель,
Не нужно мне – одно: memento Tane
Смысл бытия и моей жизни цель.
 
 
Но я достигну полноты желаний
И совершенным сделаю весь мир,
Пока моя звезда: memento Tane
Сияет в небе, новый Альтаир!
 
 
На полотне незримым очертаньем
В граните, бронзе, мраморе, мечте
Твой образ, о! Моя: memento Tane
Я вижу в неизбывной красоте!