Loe raamatut: «Буча. Автобиографические записки»

А в нашей буче, молодой, кипучей, —

и того лучше.

Поэма «Хорошо!» Вл. Маяковский

© Аркадий Васильевич Макаров, 2016

ISBN 978-5-4483-4505-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Чукча

Работать в тамбовское восьмое строительное производственно-техническое училище, сокращённо СПТУ-8, я попал по недоразумению.

Сначала, после окончания института я трудился прорабом в ПМК-7, седьмая передвижная механизированная колонна. Слово «трудился» мало подходит для этой должности предводителя «варягов» в колхозных хозяйствах области. Хотя, какой из меня предводитель?

Настоящим и действительным предводителем и атаманом в ту золотую пору был у нас начальник ПМК Завьялов Лев Давыдович. Вот был предводитель, так предводитель! Атаманил, невзирая на уголовный кодекс. Его задача была одна – приехать на шикарной чёрной «Волге», покрыть матом бригаду монтажников со мной вместе, потом нырнуть в правление колхоза, для которого мы монтировали зернохранилище, выползти оттуда никаким, забраться раком в машину, и, погоняя шофёра, убраться восвояси.

Однажды, после такого заезда, вползая в легковушку, он обронил из кармана пухлую пачку денег и умчался.

Мы, чтобы не попасться на глаза нашему атаману, в это время прятались в одном из огромных стальных стаканов – заготовки для монтажа башен.

Удивлению и радости не было конца – вот он коммунизм на лицо, какой! Яркие сторублёвки, шутя и играя, загонял ветер запросто в гущу спелой пшеницы.

Хватило и на известную нужду монтажников и на, вечно ворчливых от безденежья, жён.

Долго потом искали, в уже скошенном поле, хотя бы листик – пустая стерня только колола руки.

Лев Давыдович о деньгах так и не вспомнил. Этого добра у него всегда хватало.

Деньги он носил во всех карманах. Бывало, полезет закурить, а вместе с пачкой сигарет в ладони оказывается или «стольник», или четвертная.

Страна, в то застойное время, на колхозы не скупилась. Металл – прокат любого профиля: балки, трубы, дефицитное в личных хозяйствах кровельное железо – всё шло валом.

– Так! – вызывает меня Лев Давыдович в конце месяца, и подаёт бумажку, – Включи в затраты сверх сметы то-то и то-то!

– Лев Давыдович, я уже процентовку подписал! Всё – согласно сметы!

– На, вот тебе! – достаёт из кармана радужный веер денег, – Купи главному инженеру колхоза пару бутылок коньяка, да не скупись! Купи армянского! Пару плиток шоколада, того, настоящего, горького. Лимончиков прихвати и топай! Я с ним договорился. А процентовку перепиши заново. Включи туда сверхнормативные затраты. Он подпишет. Остаток денег возьми себе. Жене подарок сделай. Ты, я слышал, женился недавно. Жена, говорят, красивая. Познакомь как-нибудь, ладно?!

И ты идёшь униженный и оскорблённый делать приписки, гнать фуфло, если хочешь работать.

Пришёл домой, рассказал жене. А жена общественница, студентка ещё. Прямая, как не знаю кто.

– Уходи! Увольняйся, пока тебя не посадили! Если не уволишься, сама пойду в ОБХСС и заявлю, чтобы тебя огородить от тюрьмы. Уходи с работы!

Что делать? Написал заявление по собственному желанию. Зашёл в кабинет. Лев Давыдович с трубкой возле уха за столом. Кивает мне по-свойски: садись, мол.

В трубке разговор долгий. Лев Давыдович морщиться. Кому-то говорит: «Всё! Всё, всё!» И ко мне:

– Чего тебе?

Я подаю ему заявление и деньги. Он вопросительно смотрит на бумагу:

– Что, мало дал? – и лезет в карман.

– Лев Давыдович, трус не играет в хоккей!

– А, понимаю, понимаю! Так бы и сказал…

– Вот и говорю!

Быстрый кудреватый росчерк. Пододвигает бумагу и деньги в мою сторону.

Беру заявление, а деньги оставляю на столе.

– Забирай башли! Они твои! Это тебе заместо перерасчёта.

– Тут многовато будет…

– Бери, бери! Я тебе в этом месяце прогулы поставлю, чтобы кадровик не мучил. Вот тебе и расчёт за просчёт!

Что ни говори, а человек был наш предводитель! И с юмором.

Уволился. А места хлебного жалко. Куда пойти? Снова к ребятам сварщиком? Неудобно как-то. Скажут, не смог инженером работать… В «Союзпроммонтаж» податься… Там всегда вакансии. Но на монтаже и прорабом не сладко. Вечные командировки и переезды по всей стране, а у меня жена студентка…

Уткнулся глазами в наш исследовательский институт резиновой промышленности, где правдами и неправдами сочинял диплом по производству и вулканизации автомобильных шин. Диплом защитил на «ура!» Может, вспомнят заслуги? Возьмут… Буду сидеть под крышей, в тишине…

Кадровик там строгий, из бывших военных, Петром Алексеевичем величают, как нашего первого императора.

Помялся возле двери. Кашлянул в кулак. Постучал в дымчатое и тусклое стекло кабинета. Тихо. Приоткрыл дверь. Сам Пётр Алексеевич, скрестив на груди руки, что-то внимательно высматривает в окне. Ну, точь в точь, как тот император перед прорубленным окном в Европу.

– Разрешите?

– Разрешаю! – говорит, не оборачиваясь, и всё продолжает смотреть в окно.

Я молча мнусь у двери.

– Нету! – говорит Пётр Алексеевич.

Я никак не пойму, чего такого «нету», и осматриваюсь вокруг себя.

– Не ищи! Места для тебя у нас нет.

– Пётр Алексеевич, а как вы догадались, что я работу ищу?

– Ты ж ко мне не покурить пришёл. Я смотрю, ты за дверью уж очень робко топчешься. Ну, думаю, ещё один студент место ищет.

Я в растерянности оглянулся на дверь. Весь коридор – в стекле, как на ладони. Двери с обратной стороны зеркальные, а из кабинета всё видно: кто голову над чертежами ломает, а кто в курилке пропадает – вот она и прогрессивка в конце месяца!

– Иди, давай! Нам настоящие инженеры нужны, а не статисты!

Мне стало так неудобно и стыдно за свою самоуверенность, что я быстро выскользнул за дверь в надежде, что никто не узнает о моей попытке, прислониться к людям науки, где ценятся творческие личности, которые на «ты» с математикой и физикой. А у меня по высшей математике стоит длинный, и то внатяжку, похабный «уд»…

Вылетаю на улицу, и – вот она, удача! Перед институтом на лавочке сидит и мирно курит короткую изогнутую трубку наш преподаватель на курсе по основам взаимозаменяемости.

– Здравствуйте, Алитет Демианович!

Интересный человек, настоящий гениальный чукча, неизвестно какими судьбами попавший на серединную чернозёмную Россию. Его настоящее имя было – Алелекэ-кай. Приставка «кай», говорит о принадлежности к известному мужскому роду китобоев-охотников. Но, студенты его называли проще – Алитет. «Алитет в горы не уйдёт, но зачётка под рукой – всегда лучше!» – говорили студенты и протягивали синий складень, где всегда можно надеяться на твёрдую тройку. «Основы взаимозаменяемости», предмет мудрый, но муторный. Сколько ни учи, а на зачётах всегда споткнёшься. Вот тогда-то и выручает Алитет Демианович, Демьянович по-русски.

Знаменитый человек, этот Алелекэ-кай! О нём по институту ходили легенды. Чукча – и математик! Да ещё какой! С одной логарифмической линейкой в нашем НИИ химического машиностроения любые несущие конструкции и узлы рассчитывал. За что его, несмотря на болезненную слабость, держали сверх штата. Вроде, как почасовика. И в нашем учебном заведении он тоже был почасовиком. Попала шлея под хвост, запил мужик, – а он у нас по штату не числится!

Сам-то он стеснялся своей слабости, но иногда горько отшучивался: мол, вот она, колониальная зависимость что делает! Боялся своей, как у всех северных народов, генетической предрасположенности. С нами, вечерниками, он держался запросто. Иногда можно было его увидеть и в наших шумных компаниях за празднованием какого-нибудь случая. Человек он был сравнительно молодой и пользовался, невзирая на слабость, вниманием одиноких «студенток-очаровашек», которым его болезнь не мешала, а даже помогала расслабиться и окунуться в соблазн.

Такой он был человек…

Товарищеские чувства связывали и меня с ним. Было дело и ночной город копытили вместе подстёгнутые весёлым наездником-хмелем.

– Здорово, студент, здорово! – пододвинулся на скамейке высвободив мне место. – Присаживайся. В чём проблема?

– А! – махнул я рукой и полез за сигаретами.

– Что, с Петром Алексеевичем общий язык не нашёл?

– В разных мы с ним категориях, Алитет Демианович?

– Сколько раз говорить, что я не Алитет! Меня зовут Алелекэ-кай. Зови лучше просто, по-русски – Демьяныч. И – все дела! С работой проблемы?

– Ворьё кругом! Под монастырь чуть не подвели в ПМК. Там у нас такой жучила, что пробы негде ставить! «Вот они, деньги!| – говорит, – бери, сколько рука захватит!» А у меня хватательный инстинкт отсутствует, – обернулся я к чукче, показывая раскрытую ладонь, что она плохо сжимается в горсть.

– Что так? Переформатироваться не можешь? Я вот тоже…

А, что «тоже»? Он так и не досказал. На его лице молодого загорелого японца отобразилась грустная улыбка. От «Демьяныча» уже густо попахивало хмелем. Было видно, что у него сегодня с утра – «день свободен!».

– Выпьем? – спросил он более утвердительно, чем с вопросом.

– Козе не до плясок, когда хозяин нож точит, – попробовал я отшутиться. – Работу ищу!

– Это у тебя на лице написано. Работа, – он снова грустно усмехнулся, – не Алитет, в горы не уйдёт! Раздели с чукчей пару минут, и чукча тебе поможет…

Он достал из потрёпанного кожаного портфеля узкогрудую бутылку. К моему удивлению это был дефицитный для того времени армянский коньяк «Отборный». Каким образом коньяк оказался у Алитета, неизвестно, при мне он всегда пил наш местный горельский вермут или такого же качества портвейн три семёрки.

Я боязливо покосился на окно кабинета кадровика:

– Пётр Великий бдит!

– А, – пустое! Я сегодня все работы сдал на подпись, и теперь в свободном плаванье.

Пить с утра, и в такой момент мне действительно не хотелось. Я для убедительности сослался на свой хронический холецистит.

– Ну, болей дальше! – «Демьяныч» с неохотой спрятал бутылку снова в портфель. – Гнилое место! – указал он на фасад института. – Ты здесь и месяца не протянешь, головоломки и ребусы отгадывать. Не твоё это дело! Вон через дорогу ПТУ там у меня директор знакомый. Пойдём!

«Попробовать что ли? Может, из меня тоже педагог получится… Заманчиво всё-таки! Чем чёрт не шутит, пока бог спит…» – соображал я, почёсывая затылок.

– Пойдём! Там, я знаю, преподаватель спецтехнологии требуется, – нехотя поднялся мой высокоумный и уникальный чукча со скамейки. Было видно, что ему не хочется покидать насиженное место. Но, чукча сказал – чукча сделал!

Первые уроки педагогики

Через пару минут я со своим другом уже стоял в директорском кабинете. Там шли какие-то разборки. У стола корячился, как в схватке живота, косматый, с грязными патлами до плеч, великовозрастный балбес, а рядом, придерживая его за рукав, оправдываясь, что-то тараторила сидящему за столом директору, моложавая женщина. У директора, мужчины свирепого вида, нервно поигрывали крутые желваки на скулах.

Неожиданно, не обращая на нас внимания, он вскочил из-за стола, огромной горстью схватил балбеса за пакли, сшиб его наземь, и широким, на толстой подошве ботинком, прижал грязные войлочные космы к полу. Голова несчастного, как перед палачом, с услужливо вытянутой, ещё мальчишеской шеей и вывернутыми белками глаз, покорно утупилась в ботинок.

– Нож! – не обращаясь ни к кому конкретно, прорычал мучитель.

Мой напарник спокойно взял со стола полуметровый тесак с наборной рукоятью и подал в широкую ладонь свирепого садиста.

Мне почему-то сразу же расхотелось работать педагогом. Нехорошо захолодело под ложечкой, густо по спине побежали мурашки, и, под хлёстанный инстинктом самосохранения, я кинулся к двери – бежать! Непременно бежать! Но тут гениальный чукча быстро перехватил меня поперёк туловища:

– Куда?

Я с ужасом уставился на жуткую картину.

Директор, ловко перекинув нож в правую руку, нагнулся над жертвой. Быстрый взмах тесаком, и вот уже у мучителя в горсти оказались вяло поникшие космы доморощенного блатняка. Он сразу как-то ослаб, потерял цвет и по-детски, шмыгая носом, расплакался.

– Держи на память! – Главный педагог училища отбросил тесак на стол и сунул ржавые космы за пазуху несчастного. – Иди на урок! И, чтоб ты мне больше на глаза не попадался! Иди! Вот работёнка, мать её! С тесаком на урок пришёл, – кивнул вслед ушедшему. Потом к нам: – Привет-привет! – жмёт руку Алитету. Молча подержал и мою руку. – Нина Александровна! – крикнул в дверь. – Накрой нам стол! Война войной, а обед – вовремя! Ко мне – никого!

Я с удивлением смотрел, как хозяин кабинета молча подошёл к неказистому, сбитому из древесно-стружечной плиты шкафу, где пылилась с выцветшей от времени обложкой руководящая методическая литература, ловко повернул шкаф, и мы оказались в тесноватой, но уютной со всех сторон комнате, правда, без окон, – вероятно, от постороннего глаза. Весь передний угол занимал высокий белый холодильник. На маленьком приземистом столике, покрытом зелёной шёлковой скатёркой, в стеклянных вазочках солдатскими треугольными конвертами торчали накрахмаленные салфетки. Точь-в-точь, как в ресторане. От уличной жары спасал урчащий за узорчатой решёткой ласковым котёнком небольшой вделанный в глухую стену кондиционер.

– Всё путём, однако! – кинув в угол портфель, сказал, потирая ладони, гениальный чукча и первым уселся на низкий обтянутый мягкой кожей табурет. Было видно, что он здесь частый гость и с хозяином на короткой ноге.

На краешек табурета присел и я, соображая, как себя вести, и чем кончится дело.

А дело только начиналось.

В поварском чепчике и в белом, с кружевной оторочкой, фартучке, резвая, как школьница-выпускница, впорхнула к нам с подносом в руках очаровашка из местного пищеблока. Потом ещё одна, столь же резвая, как и первая.

Вмиг на столике образовалось нечто, очень похожее на праздничный обед в ресторане. Очаровашки исчезли так же быстро, как и появились.

– Сподобимся по маленькой? – почему-то посмотрел в мою сторону хозяин кабинета, и, не оборачиваясь, привычно дотянулся до холодильника, и вот уже – она, запотевшая и чистая, как только что вынырнувшая из парной девица, бутылка отличной пшеничной водки. У меня непроизвольно засосало под ложечкой, проснулась память желудка, в котором с утра, кроме чашки чая, ничего не было.

– Не робей! – оживился чукча, и почему-то пододвинул ко мне вазочку с торчащими из неё салфетками. Я машинально вытащил одну и стал усердно протирать лежащий передо мной столовый нож.

Не будучи по жизни очень уж стеснительным, я в такой дружеской и непринуждённой обстановке, вдруг почувствовал свою ненужность и отстранённость от всего, что находилось передо мной. И ненормальный, но гениальный математик-чукча, и очевидный садист директор, и закуски, и эта соблазнительная пшеничная радость для меня были недосягаемы и недоступны. Я искал работу. Вот уже около месяца я живу без денег, и мне так необходимо найти своё место – спокойный трудовой день и нормальная зарплата, а здесь сумасшедший дом какой-то!

– Бледнолицый брат мой, – подняв рюмку, высокопарно молвил Алитет, – обращаясь в стиле Майн Рида к хозяину кабинета. – Этот застенчивый молодой человек, – гениальный чукча коснулся наполненной рюмкой моего плеча, – мечтает посвятить свою жизнь благородному труду советского педагога, и ему нужно место в этом замечательном коллективе, – обвёл он рукой вокруг себя, обозначая своё устойчивое местопребывание.

Хозяин, сморщившись, словно вдруг у него заболели зубы, упёрся недружелюбным взглядом мне прямо в переносицу:

– Нет, только не педика! – неизвестно от чего взъярился хозяин. – У меня эти из пединститута, вот, где сидят! – выразительно хлопнул себя по взбагровевшей шее, это садист. – Интеллигенты, мать их так! Соплю без платочка не вышибут! А ты, директор, сам с малолетними дебилами возись. Перевоспитывай! – обрубил он свою гневную речь, протягивая и мне рюмку! – Пей, студент!

Я, хоть и обиделся за «педика» и за «студента», но машинально, без слов и лишних движений опрокинул в себя нашу русскую пшеничную радость!

– Ишь ты! – восхищённо крякнул садист, и тут же снова наполнил мою рюмку. – Ты кто?

– Инженер! И монтажник – по совместительству, – осмелев, ответил я с вызовом.

– Правда? – резко, чему-то обрадовавшись, ухватил он меня за рукав. – Родной, мне, как раз, такой человек и нужен! В мастера производственного обучения пойдёшь? Спецтехнологию читать будешь! К зарплате прибавку за часы дам! А то у меня одни бабы. Распустили весь контингент! На «вы» с учениками разговаривают! Понимаешь? – по-дружески пожаловался мне. – Документы с собой?

Я достал диплом, трудовую книжку и паспорт.

Коротко взглянув в трудовую книжку, он всё вернул мне:

– Иди к моей секретарше. Оставь Нине Александровне заявление, я потом подпишу, и приходи завтра в училище. Со мной ты здесь не сидел. Запомни! Иди! Беру на работу!

Надо признаться, я не очень-то обрадовался предложению «садиста». Вопрос воспитания подрастающего поколения я полагал иным. И с неохотой поднялся: хорошо было… Стол накрыт…

Нина Александровна с готовностью подала мне лист бумаги и ручку:

– Пишите. Кому: просто – директору СПТУ-8 без фамилии, Николай Ильич не любит, чтобы его фамилию – Кривопалов, тиражировали по любому случаю. Так, так… – внимательно изучила мой институтский диплом. – А ведомость по оценкам не с вами?

Зачем ей потребовались мои оценки, ума не приложу? Я ведь не в академии собрался работать! Вот он – диплом, а вот гербовая печать! На моё пожатие плечами, Нина Александровна посмотрела подозрительно, но, всё равно повертев диплом в руках, взяла от меня заявление и трудовую книжку:

– Завтра к восьми ноль-ноль, без опозданий на линейку!

– Какую линейку? – вырвалось у меня.

Нина Александровна с таким отвращением посмотрела на меня, словно услышала грязное, нецензурное слово в свой адрес.