127 часов. Между молотом и наковальней

Уже почти двадцать часов, в каньоне поднимается легкий ветерок. Через несколько минут ветер усиливается, стряхивая песок с нависающего выступа мне в лицо. Я наклоняю голову, чтобы защититься козырьком бейсболки. Благодаря этому большая часть пыли не попадает мне в глаза, но я чувствую песок по всему телу. После нескольких порывов ветра я ловлю себя на мысли, что ничего не делаю и даже ни о чем не думаю. Я в мимолетном оцепенении, которое рассеивается, когда я осознаю это. Вернувшись к реальности, я смотрю на куски грязи и обломки камня, покрывающие мою правую руку. Сначала пальцами, а потом при помощи лезвия ножа добираясь до наиболее труднодоступных мест, я счищаю грязь с руки. Сжимая губы, я сдуваю с руки последние частицы пыли. Смешно, но стремление держать мою руку в чистоте – это одно из немногих средств, с помощью которых я могу хоть немного контролировать ситуацию.

Я продолжаю долбить камень. Сумерки превращаются во тьму, которая разливается надо мной, просачивается из моей норы вверх и разливается по пустыне, наступает ночь. Я опять включаю свой налобный фонарь и выбираю новую цель на выемке в валуне – бежево-розовое сердце из песчаника, окруженное твердыми черными минеральными включениями. Оно находится на несколько сантиметров выше моего запястья, поэтому я ударяю по нему с осторожностью, пока не выдалбливаю отверстие, из которого нож уже не выскальзывает, и поэтому я могу наносить более сильные удары. Я вырабатываю ритм, по два удара в секунду, через каждые пять минут останавливаюсь, чтобы сдуть пыль. Время течет незаметно. Я вижу, что немного продвинулся вперед, когда маленькая пластинка лососевого цвета появляется рядом с углублением, которое я вырезаю в песчанике. Если я угадал, то смогу выдолбить достаточное количества камня вокруг этого пастельного самородка и затем вынуть его одним куском.

Я начинаю автоматически наносить удары по камню. Незаметно проходят три часа, уже почти полночь. Я изолировал маленькую пластинку с трех сторон – слева, сверху и снизу – бороздой в несколько миллиметров и уже готов вынуть ее из валуна. Чтобы случайно не сломать кончик лезвия ножа, я перехожу на напильник. Он не только толще и прочнее, если он сломается, его не будет слишком жалко. Я вставляю кончик напильника в вырезанную в камне канавку и начинаю поднимать ручку инструмента вверх, с замиранием наблюдая за пластинкой, чтобы она не отлетела мне в глаз. Инструмент вонзается мне в ладонь, когда пластинка отламывается от камня. Ура! Кусок камня с небольшую монету откалывается от валуна и падает на прижатое им запястье. Он не такой большой, как мне хотелось бы, но я рад даже такому небольшому результату, значит мой метод работает. Удаление пластинки обнажило более мягкую породу внутри валуна, которую легче извлечь. Выдалбливание в течение последующего часа позволяет мне извлечь почти столько же камня, сколько было в выпавшей пластинке. Я собираю самые крупные осколки, падающие на мою зажатую руку, и складываю их поверх валуна. По мере того как выдалбливаемый мной маленький кратер увеличивается, моя коллекция растет, но также увеличивается и усталость. Ноющая боль в руке слишком сильно беспокоит меня, но она не имеет значения. Мне нужно работать, чтобы убраться отсюда, пока у меня есть силы. Более того, даже если бы я захотел спать, я не смог бы. Пронизывающий холод ночного воздуха и случайные порывы ветра вынуждают меня наносить удары по камню хотя бы для того, чтобы согреться. А когда мое сознание затуманивается, и мои колени подгибаются, я всей тяжестью своего веса повисаю на правой руке, пронзительная резкая боль мгновенно приводит меня в чувство.

Возможно, из-за растущей усталости в моей голове снова и снова играет песня из первого фильма об Остине Пауэрсе, который несколько дней назад я посмотрел вместе с одним из моих соседей по дому, и теперь только одна мелодия, сопровождающая завершающие титры фильма, без конца повторяется в моей голове.

«Да, это совсем не раздражает, Арон, – саркастически говорю я. – Разве больше ничего нет в музыкальном автомате?» Я пытаюсь напевать некоторые из своих любимых песен, но безуспешно, я не могу выбросить из головы мелодию из фильма об Остине Пауэрсе.

Я делаю перерыв и достаю из основного рюкзака сумку с веревкой, привязными ремнями и снаряжением для скалолазания, кэмелбэк и бутылку с водой, затем впервые после полудня надеваю большой рюкзак на спину. Я полагаю – и это правильно, – что рюкзак на спине, внутри которого подкладочная ткань, поможет моему телу сохранить тепло. Я достаю голубой резервуар из кэмелбэка и подкладываю его пустой пакет под свою прижатую валуном руку. У меня получается изоляция толщиной в два с половиной сантиметра ниже локтя, потому что валун крепко прижимает мою руку к стене от запястья до предплечья. Но этот небольшой пакет защищает большую часть моей руки и плеча от холодной плиты. Я вынимаю веревку из сумки, аккуратно скручиваю ее и укладываю на камень на дне каньона перед коленями. Теперь я могу согнуть их и, наклонясь к скале, опереться ими на бухту с веревкой, чтобы немного разгрузить ноги. Я все еще не могу расслабиться, но теперь я могу время от времени менять свое положение и стимулировать кровообращение в ногах.

Ровно в половине второго ночи я второй раз открываю бутылку с водой и делаю маленький глоток. В течение по меньшей мере двух часов я думал об этом глотке воды, но специально откладывал его до середины ночи. Прошло четыре с половиной часа, следующий глоток еще через четыре с половиной часа. Вода освежила меня, это награда после тех первых безумных глотков, сделанных около восьми часов назад. Тем не менее я волнуюсь. Я знаю, что остальные пол-литра воды – это ключ к моему выживанию. Мне неясно, сколько воды следует пить, или же я должен ее экономить, как долго следует стараться не пить, и сколько это будет продолжаться. Обдумывая все это, я решаю делать маленький глоток воды каждые полтора часа. Это позволит хоть чем-то заняться в ночи, и мне будет чего ждать.

Усталость заставляет меня периодически сгибать колени. Тогда я решаю сконструировать сиденье, сидя на котором я смогу полностью сбросить вес с ног. Надеть на себя обвязку – легкая половина уравнения. Я надеваю петли для ног, натягиваю поясной ремень и протягиваю его через пряжку; из-за ограниченной подвижности моей единственной руки я пропускаю последний шаг – двойное обвязывание ремнем, эта мера предосторожности необходима для безопасного восхождения, сейчас мне это не нужно. Теперь самое сложное: подвесить какую-то часть альпинистского снаряжения на скале над моей головой на что-то достаточно прочное, что могло бы выдержать мой вес.

Я смотрю на трещины, которые идут по южной стене, примерно в двух метрах выше и метра на полтора левее моей головы. Мое внимание привлекает трещина, которая является не чем иным, как зазором диаметром около двух с половиной метров между стеной и большой каменной пробкой, висящей на расстоянии около двух метров от меня. Эта каменная пробка образует четырехметровый выступ, спускаясь с которого, я наступил на валун, который придавил мое запястье. Раньше у меня не было времени, чтобы присмотреться к ней, но теперь я вижу две особенности, которые могут помочь мне создать точку опоры. Одной из них является трещина, сужающаяся от верхнего зазора к точке зажима, которая, к сожалению, затем расширяется; другая – явный выступ, который я мог бы использовать в качестве точки опоры, если бы я смог перекинуть через него веревку или часть моей желтой альпинистской обвязки. Но как мне изготовить блок, чтобы перекинуть его через трещину и затем потянуть вниз, чтобы затем закрепить в точке зажима? Есть два варианта: срезать несколько моих карабинов, связать их вместе и привязать к веревке или завязать несколько узлов непосредственно на веревке, чтобы либо связка карабинов, либо узлы на веревке застряли в месте сужения трещины. В любом случае будет очень трудно подбросить веревку достаточно точно, чтобы она проскользнула в трещину и затем закрепилась в точке сужения.

Тем не менее стоит попробовать. Сначала я отматываю около десяти метров веревки. На ее конце завязываю ряд узлов, чтобы создать первый блок. Оставив остальную веревку на поверхности валуна, я бросаю в сторону трещины веревку с узлами, но она отскакивает от стены. Я понимаю, что неуклюжей левой рукой мне будет трудно добросить веревку, которая будет падать под тяжестью увеличившегося собственного веса. Мне придется сделать идеальный бросок. Возможно, будет легче, если увеличить вес веревки. Я решаю добавить к первому узлу три карабина из своих запасов.

Подготовка каждого броска занимает две минуты, первые десять попыток оказываются неудачными, веревка отскакивает от стены или соскальзывает с каменного выступа прежде, чем карабины успевают плотно закрепиться на нем. Я укладываю веревку таким образом, чтобы она развертывалась с минимальным сопротивлением, и точность моих бросков увеличивается. Я делаю еще несколько десятков попыток, в пяти случаях мне удается забросить карабины в трещину, но они каждый раз выскальзывают из нее. Я добавляю четвертый карабин к своему импровизированному захватному устройству. И следующая попытка становится удачной. Связка карабинов попадает в широкое отверстие трещины, затем падает в точку закрепления, рывком в нужный момент блок заклинивает. Я проверяю прочность конструкции: тяну веревку и вижу, как карабины врезаются в скалу. Я обеспокоен тем, что песчаник в точке закрепления может не выдержать, сломаться и выпустить карабины. Но их металлические звенья жестко встают по отношению друг к другу, и камень без проблем выдерживает напряжение. Волна счастья захлестывает меня, я завязываю на свисающем конце закрепленной веревки еще один узел восьмеркой и привязываю к системе свою обвязку. Два регулируемых узла позволяют подтянуть обвязку чуть выше, чтобы мой вес не тянул правую руку. Наконец-то я могу откинуться назад и немного сбросить вес со своих ног. Ах-х-х… Я впервые расслабляюсь, и мое тело празднует победу над напряжением, которое я испытывал, стоя на месте более двенадцати часов.

Я достаю бутылку с водой и в три часа ночи делаю маленький глоток. Но мой отдых длится недолго, к сожалению, всего лишь около пятнадцати минут. Потом петли обвязки начинают передавливать кровоток в ногах, они начинают неметь, и я вынужден снова вставать. Если я буду сидеть долго, то могу повредить ноги, возможно даже образование тромба. Но задолго до того, как эта опасность появится, от жгута начинают болеть подколенные сухожилия в тех местах, где ножные петли удерживают мой вес. Я поочередно стою и сижу, меняя положение через каждые двадцать минут.

В самые холодные предрассветные часы – с трех до шести – я снова беру нож и начинаю наносить удары по песчанику. Теперь я могу долбить камень стоя или сидя. Я продолжаю понемногу продвигаться вперед. В четыре тридцать утра я делаю несколько глотков воды и подвожу итоги, оценивая количество камня, которое мне удалось вырубить за пятнадцать часов утомительной работы. По моим подсчетам, в среднем мне придется около ста пятидесяти часов наносить удары по камню, чтобы освободить свою руку. Обескураженный, я понимаю, что мне нужно срочно предпринять что-то еще.

Сразу после восьми часов я слышу шум, проникающий из каньона надо мной, с дуновением ветра он со свистом проносится мимо меня трижды. Я смотрю вверх и вижу большого черного ворона, пролетающего у меня над головой. Он направляется вверх по каньону, и каждый взмах его крыльев эхом отдается в моих ушах. Делая третий взмах, он громко кричит «кар-р-р» и затем исчезает из пределов моей видимости. В глубине расщелины каньона все еще холодно, но я вижу яркий солнечный свет на северной стене в шести метрах над собой. Изломанные нити слоистых облаков проплывают мимо. Я выключаю свой налобник. Ночь прошла.

Примерно в девять тридцать утра узкий луч солнечного света появляется позади меня на дне каньона. Легкое дразнящее солнечное лезвие близко, но все еще в метре позади моей обуви. Я еще не полностью согрелся после ночного холода и жажду даже небольшого прикосновения солнца к моей коже. Через пять минут солнечный луч настолько ощутимо начинает припекать ступни, что я делаю шаг в направлении дыры, в которую падали мои ключи, вытягиваясь всем телом настолько, насколько это позволяет зажатая валуном рука. Я вытягиваю левую ногу назад, чтобы солнечный свет падал на лодыжку и нижнюю часть голени. Десять минут я не двигаюсь, потом поочередно вытягиваю левую и правую ногу по мере продвижения солнечного света по дну каньона. Похоже на йоговскую асану «Приветствие солнцу». И мне в голову приходит вопрос: сколько дней по утрам я буду находиться здесь, чтобы выполнять этот обряд? Но я отбрасываю его в сторону и наслаждаюсь успокаивающим теплом солнца, нежно греющим мою кожу. Луч солнца поднимается по северной стороне каньона, над моей правой ногой, освещает причудливый рельеф волнистых изгибов песчаника. Вот он уже вне пределов моей досягаемости, я не могу поймать его, даже подняв ногу. Наблюдая за тем, как солнечный луч скрывается за подвешенным валуном, я понимаю, что это единственный прямой луч солнца, который я увижу в течение дня.

С приходом солнечного света мое эмоциональное состояние улучшается, и я на некоторое время чувствую прилив сил. Воспользовавшись этим, я снова беру нож и начинаю еще один двухчасовой цикл выдалбливания камня. Я размышляю о шансах быть найденным и о времени, которое может потребоваться, чтобы организовать мои поиски. Картина со всех сторон выглядит безрадостно. Кристи и Меган едва знают меня. Когда вчера вечером я не пришел к их пикапу, они, вероятно, подумали, что я их обманул. Они также не знают, как выглядит моя машина, поэтому даже если они подъедут к стоянке у тропы в Хорсшу-Каньон, они не поймут, был ли там мой автомобиль или нет. Поскольку я не сказал Брэду и Лие, что точно встречусь с ними на вечеринке Скуби, они не будут знать о том, что у меня возникли проблемы. Моим соседям по дому будет не хватать меня, но они не знают, где я нахожусь. Однако если они настолько обеспокоятся, что уведомят о моем отсутствии полицию Аспена, власти ничего не сделают до вечера вторника. В лучшем случае они начнут искать меня только через сутки, то есть с вечера вторника.

Мне кажется наиболее вероятным, что мой менеджер в Ute Mountaineer позвонит моим родителям, чтобы выяснить, почему я не пришел на работу. Они, возможно, заставят полицию сделать запрос в компании, кредитными картами которых я пользуюсь, чтобы получить историю моих последних покупок, и таким образом отследят мою поездку в Моаб. Эта мысль заставляет меня мысленно дать себе пощечину, когда я вспоминаю о покупках, которые сделал. Я воспользовался своей кредитной картой только на заправке в Гленвуд-Спрингс, где дорогу из Аспена пересекает другая трасса. Оттуда я мог бы поехать как запад, так и на восток. Дебетовой картой я воспользовался для покупки продуктов и дозаправки пикапа в Моабе, затем поехал в сторону Хорсшу-Каньона. Или нет? Может быть, я воспользовался своей кредитной картой? Теперь я не могу вспомнить. Я надеюсь, что проверка дебетовых карт тоже входит в процедуру поисков пропавшего без вести.

Если полиция уведомит Службу национальных парков, она начнет поиск в среду, но тогда они вряд ли сразу найдут мой автомобиль – сначала они сосредоточатся на поиске в районах, более близких к Моабу. У тропы я видел информационный стенд, уведомляющий посетителей о том, что в выходные рейнджеры проводят экскурсии в Хорсшу-Каньоне, чтобы показывать пиктограммы. Велика вероятность того, что рейнджеры найдут мой пикап, когда вернутся в Хорсшу-Каньон в субботу, если к тому времени меня уже будут искать. Большой удачей будет обнаружение моего пикапа на второй день поисков, которым будет четверг. А к тому времени, когда они осмотрят весь каньон и пройдут участок пути до каньона Блю-Джон, наступит пятница.

Итак, только в пятницу чья-то голова, может быть, покажется в трех метрах надо мной, свесившись со скалы из песчаника.

Пятница.

Но это самое раннее. Скорее всего, поисковики доберутся до меня в воскресенье днем, учитывая расписание работы рейнджеров. Воскресенье, через неделю, начиная с сегодняшнего дня.

Без воды люди умирают гораздо быстрее, чем за неделю. Я буду крайне удивлен, если доживу до утра вторника. Я не выдержу до пятницы. Ни за что.

К воскресенью я просто высохну, превратившись в мумию.

Глава 4. Как стать отставным инженером всего лишь через пять лет

Глубокая игра – это азартная игра, в которой выигрыш по своему масштабу может быть гораздо менее значительным, чем проигрыш^[11].

Через год после встречи с черным медведем-шатуном в национальном парке Гранд-Тетон я запланировал три проекта восхождений, которые должны были полностью поглотить мой досуг: я хотел подняться на все колорадские четырехтысячники в одиночку и зимой, чего никто раньше не делал. Более того, я хотел покорить самые высокие вершины в каждом штате США. В конце июня 1997 года я начал работать в компании Intel, что выглядело сущей безделицей по сравнению с тем, что на меня охотился отощавший после зимы медведь.

Чтобы скрасить обыденность карьеры инженера-механика, я занялся поисками приключений и начал исследовать разнообразные природные ландшафты штата Аризона – каньоны, горы, вулканические отложения, кратеры, оставленные метеорами, пустыни и леса. Один из моих одноклассников по колледжу познакомил меня с Марком Ван Экхоутом, который стал моим другом и наставником. Мы вместе работали в одной чистой зоне филиала компании в южной части Финикса и во время обеда занимались планированием своих пеших прогулок и туристических походов.

Моя подруга из колледжа Джейми Циглер подарила мне книгу Эдварда Эбби «Отшельник пустыни», которая разожгла мою страсть к приключениям в пустыне. В 1998 году я стал одним из основателей приключенческого клуба в Intel, в который помимо меня входили четверо друзей с работы, в том числе Джейми Стоутенберг и Джадсон Коул. Мы разработали план пешего двухдневного маршрута по Большому каньону от начала до конца и обратно. Маршрут начинался с южного склона. Мы должны были спуститься на глубину полтора километра и пройти одиннадцать километров по тропе Южный Кайбаб, затем пересечь реку Колорадо возле Призрачного ранчо, а затем пройти двадцать два с половиной километра по тропе Брайт Энджел в направлении северного склона, потом подняться на 1800 метров и дойти до нашего лагеря. После отдыха мы должны были проделать этот маршрут в обратном направлении: от северного склона до южного. Мы дали этому маршруту название «От края-до края-до края», или К³ для краткости.

Незадолго до поездки я читал книгу Джона Кракауэра «В диких условиях». История молодого Криса Маккэндлесса, который оставил общество, чтобы путешествовать по стране, воодушевила меня, я стал мечтать о том, чтобы жить в кузове пикапа и «беспрестанно бродить» по всей территории США. Я так увлекся приключениями Алекса Супербродяги – так Криса называли во время путешествия, – что взял с собой книгу в поход по Большому каньону. Один из отрывков из письма, которое Крис отправил одному из старших друзей, с которым познакомился во время пути, звучал как манифест:

«Многие люди несчастны, но ничего не предпринимают, чтобы изменить свое положение, потому что они привыкли жить в безопасности и комфорте, поскольку являются консерваторами, и это обеспечивает им спокойную жизнь. Но нет ничего более разрушительного для человека – искателя приключений по складу своего характера, – чем безопасное будущее. Основной движущей силой для человека является его страсть к приключениям. Радость жизни обеспечивают новые переживания, и нет большей радости, чем видеть перед собой бесконечно меняющийся горизонт и каждый день созерцать новое солнце, не такое как вчера»^[12].

Я хотел испробовать эту радость, испытать удовольствие от приключений, отказаться от комфортной и безопасной жизни, которую предлагала мне моя работа, и дать своей душе свободу. Но это означало, что прежде всего мне надо научиться жить в условиях дикой природы. Мне необходимо приобрести опыт до того, как я отправлюсь в серьезные походы. Мне нужно подготовиться, чтобы свести к минимуму все возможные риски. А если конкретнее, то для начала мне нужно приобрести пикап, а уже потом оставить работу. Но прежде мне предстояло разобраться с кое-какими остававшимися нерешенными вопросами.

Зимой 1998 года мое воображение захватила еще одна книга Кракауэра «В разреженном воздухе». В ней рассказывалось о несчастном случае при восхождении на гору Эверест, во время которого погибли одиннадцать человек. Повествование было настолько убедительным, что я почувствовал себя перенесенным на высоту в восемь тысяч метров на южном склоне вместе с группой пропавших альпинистов Нила Бейдельмана, всего в нескольких сотнях метров от 4-го лагеря. И задавался вопросом, что бы я сделал на их месте. Измученный целым днем восхождения, со всех сторон обдуваемый ветром и заносимый метелью, ощущающий нехватку кислорода, обмороженный – я бы лежал там, умирая? Оставил бы я других, чтобы спастись самому? Вернулся бы я, чтобы найти их, если бы мне удалось дойти до лагеря? Как бы я вел себя в ситуации, которая проявила бы истинную сущность моей натуры? Эта трагедия вдохновила меня на то, чтобы испытать себя. Я хотел открыть для себя, кто я такой: человек, который предпочтет погибнуть, или же человек, который преодолеет обстоятельства, чтобы помочь себе и другим. Я хотел поехать в Гималаи не только для того, чтобы подняться на самый высокий пик, я хотел исследовать глубину моего духа.

8 марта 1998 года я отправился в одиночное зимнее восхождение на гору Хамфрис, самый высокий пик в Аризоне. Марк одолжил мне снегоступы, ледоруб и справочник по альпинизму под названием «Свобода холмов», сказав, что мне нужно освоить описанные там приемы использования ледоруба. Направляясь к северу от горнолыжного курорта Сноубоул, примерно в километре от Флагстаффа я надел снегоступы и в течение двух часов шел через сосновый лес, поднимаясь на высоту немногим более трех километров и затем вышел на широкую долину, от которой начинался длинный заснеженный склон. Я взял в руки ледоруб, который дал мне Марк, и по умеренно крутому склону поднялся к вершине хребта на высоту немногим более восьмиста метров, где снял снегоступы, которые быстро занесло снегом… Местами облака были настолько густыми, что я не мог видеть обрывистых склонов с правой стороны хребта, поэтому стоял с левой стороны, которая была более подвержена воздействию ветра. После получасового хождения по усыпанному камнями краю древнего вулканического кратера я сильно продрог под порывами ледяного ветра, но все-таки вышел на вершину. Там, на высоте около 3900 метров, присев на корточки, я укрылся от ветра за кем-то вручную сложенной стеной из камней. Сверкнули молнии и три отдаленных раската грома прогрохотали в облаках на юге.

Я не мог остаться на вершине, поскольку рисковал попасть под удары молний, но мне также не хотелось выходить из-под защиты каменной стены. На какое-то мгновение я испытал ощущения, завладевшие альпинистов, группа которых сбилась с пути на южном склоне. Я сам, находясь во власти зимнего бурана, был растерянным, напряженным и апатичным. Я на собственном примере понял, как велик соблазн в экстремальной ситуации ждать перемен к лучшему, как легко ожидание может превратиться в смертельно опасное бездействие. Собрав все свои силы, я вышел из-за преграды навстречу ветру, чтобы лицом к лицу встретиться с вьюгой. Вглядываясь в безликую туманную серую пелену, борясь с порывами ветра, я постоянно сверялся с компасом, определяя наилучшую траекторию для спуска, потому что следы, оставшиеся после моего восхождения, за считанные секунды замело снегом.

Пробираясь вниз, я тщательно осматривался в поисках снегоступов Марка. Я оставил их на гребне горы у края снежного покрова, таким образом отметив поворот с гребня, по которому я мог бы спуститься в направлении леса, в котором укрылся бы от бурана. Вдруг среди воя ветра и рева снежной вьюги я услышал шипящий звук, который доносился из моего рюкзака. Я остановился, чтобы посмотреть, что происходит. И вдруг увидел маленькие синие искры, проскакивающие между кончиками лыжных палок. Я по-идиотски бросил лыжные палки в рюкзак таким образом, что их металлические кончики на метр возвышались над моей головой и притягивали к себе разряды молний. Я бросил рюкзак и нырнул в снег быстрее, чем когда-либо передвигался по склону. Задыхаясь, скатываясь с гребня вниз на животе, я тащил сумку за собой. Когда я почувствовал себя в безопасности и встал, я побежал так быстро, как не бегал никогда в жизни. Но через минуту замедлил бег, когда мгновенный просвет в облаках показал мне снегоступы Марка, стоящие чуть выше. Я бросил рюкзак, забрал снегоступы и через два часа без каких-либо приключений вернулся к своему пикапу.

В моем стиле скалолазания есть особенности, которые впервые проявились во время моего восхождения на пик Хамфрис, – я предпочитаю идти в одиночку, не отсиживаюсь во время бурана, без колебаний принимаю решения по выбору маршрутов в сложных ситуациях, мне везет с молниями. Это восхождение помогло мне обрести уверенность в себе: мое понимание жизни подтвердилось, и это придало ей дополнительный смысл.

После приключения на пике Хамфрис мы с Марком часто обсуждали мой проект одиночных зимних восхождений на все четырехтысячники в Колорадо. Марк знал, что я слишком неопытен для этого рискованного проекта, но он также знал, что я настроен чрезвычайно серьезно и намерен осуществить задуманное. Он научил меня основам скалолазания, работе с тросом, распознаванию возможного схода лавин и хождению по снегу. Мы вместе ходили на альпинистские экскурсии для начинающих в центральной части Аризоны, занимались в закрытом скалолазном тренажерном зале в Тампе, на выходные по случаю праздника Дня труда в 1998 году я отправился с Марком и моим другом Говардом в свое первое скальное альпинистское восхождение – это был пик Вестал в горах Сан-Хуан, штат Колорадо.

Пик Вестал особенно запомнился мне тем, что Марк научил нас справляться со страхом, который мы испытывали при подъеме и спуске с гранитной плиты высотой шестьсот метров, которая завершала пик высотой более четырех тысяч метров. На полпути к центру северного склона обе подошвы моих альпинистских ботинок разорвались с интервалом в несколько минут, швы на пятках расползлись под воздействием напряжения от подъема, оставив на моих ногах некое подобие массивных шлепанцев, в которых я прошел оставшуюся верхнюю часть маршрута.

Несмотря на мою неисправную экипировку, мы достигли вершины, и мне даже было этого мало, я хотел, чтобы восхождение продолжалось. На вершине Марк познакомил меня со своим любимым ритуалом: мы полакомились копченой рыбой и крекерами. И эту традицию мы до сих пор продолжаем на каждой вершине, которую покоряем вместе. Мы сфотографировались, моя сияющая улыбка с полным ртом недожеванной рыбы была подлинным отражением эйфории, которую я чувствовал в тот момент, находясь на вершине вместе с моими лучшими друзьями, преодолев страх в тот день.

Осенью 1998 года моя сестра поступила в колледж и переехала в ту часть северо-западного Техаса, где даже луговые собачки могли бы впасть в депрессию. Желая поделиться радостью, которую я испытывал от общения с дикой природой, я пригласил ее поехать со мной в одно из самых красивых мест, которые я когда-либо видел, – на водопады каньона Хавасупай, к юго-западу от национального парка Гранд-Каньон. На языке коренных народов, сотни поколений которых жили в этом каньоне, «хавасупай» означает «люди сине-зеленых вод», из-за цвета воды в водопадах нижнего каньона. В каньоне четыре основных водопада, в самом высоком из них вода падает с 600-метровых скал в глубокие бирюзовые бассейны, заполняющие каньон от стены до стены.

В 1998 году мы с сестрой прибыли на тропу в День благодарения и прошли шестнадцать километров пешком от плато до каньона Хавасупай, в котором находится деревня с населением около двухсот человек. Поскольку в деревню нет дороги, все необходимое туда доставляется вертолетами и затем перевозится на вьючных мулах. В деревне Хавасупай находится единственное почтовое отделение в Соединенных Штатах, куда мешки с почтой привозят на мулах. У жителей есть стационарные телефоны, сантехника и электричество, что позволяет слушать регги, которое доносится из-за гобеленовых штор с изображением Боба Марли, висящих на окнах каждого третьего дома-трейлера. Большинство жителей младшего возраста отказываются от ведения натурального хозяйства, о чем свидетельствуют заросшие участки перед домами, хотя их бабушки и дедушки еще выращивали себе пропитание сами.

Миновав деревню и водопад Навахо, наименее живописный, но самый широкий из четырех водопадов, в начале второй половины дня мы подошли к водопаду Хавасупай и кемпинговой зоне. Водопад Хавасупай – самый известный из водопадов каньона, его светящийся водный поток низвергается с 45-метровой скалы из красно-коричневого травертина в глубокую вымоину, прогреваемую солнцем. Это волшебное место, посещаемое большим количеством туристов, хотя Хавасупай по высоте уступает расположенному вверх по течению самому большому из каскадов – 67-метровому водопаду Муни. Мы выбрали место для лагеря в центре кемпинговой зоны, оставили там свои рюкзаки и снаряжение, а затем отправились исследовать каньон.

Через несколько минут после того, как мы покинули свой лагерь, мы оказались у края водопада Муни, его красота и яркий цвет заставили нас застыть от изумления. Прошла целая минута, прежде чем кто-то из нас пробормотал: «Ух ты!» Мы посмотрели вниз, на острова с пышной зеленой травой, башни блестящих желтых листьев трехгранных тополей, отражающие ослепительное солнце, песчаные отмели, усыпанные выбеленными стволами деревьев, и выходы из вишнево-красного травертина, которые украшают каньон, свисая по его стенам как занавеси под лазурным небом.

Вдоль Муни мы спустились через систему тоннелей, подвесных тросов и нескольких спусков. Затем пошли вниз по узкой тропе, почти скрытой высокими травами, растущими из расщелин в песчанике. Мы прошли еще пять километров вниз по руслу каньона и подошли к водопадам Бивер, до которых обычно доходит очень незначительная часть посетителей верхних водопадов. Система водопада Бивер состоит из чередующихся террасных бассейнов, которые тянутся на шестьдесят метров. Бассейны разделены плотинами из травертина, которые перегораживают поток таким образом, что получаются несколько бассейнов подковообразной формы, которые перетекают друг в друга. Высота водопада – около пятнадцати метров. Это напомнило мне о термальных водоемах, которые моя семья посетила в Йеллоустоне почти десять лет назад. Через восемь километров от водопада Бивер поток впадает в узкий канал, в котором бирюзовые воды ручья Хавасупай смешиваются с грязно-коричневыми водами реки Колорадо у начала Большого каньона. У нас с сестрой не было времени, чтобы пройти весь путь до реки, поэтому она уселась на камень над водопадом Бивер, а я отправился вдоль плотин, чтобы добраться до западного берега ручья. В мокрых сандалиях моя походка была неуверенной, но я добрался до каменной ступени рядом с плотиной, которую охранял барьер из опунции. Мне нужно было пройти вверх по течению вдоль каменной ступени, обойти несколько высоких кактусов высотой более метра, чтобы добраться до более широкой плотины, по которой было бы легче перейти обратно на восточный берег. Я решил, что лучше подняться метра на три выше каменной полки и по верху обойти кактусы. Так я и сделал, несмотря на то, что мои мокрые сандалии скользили по крутому и мокрому склону из травертина.