Loe raamatut: «Вечерний караван»
I
Я никогда не любил общественный транспорт. Толкотня, духота и остальные прелести дешёвого проезда были вытеснены из моей жизни при первой же возможности, а именно – карманными деньгами от родителей, что, звеня и шелестя на радость водителям, перетекали из моих карманов в бардачки их неухоженных автомобилей.
Что сегодня вынудило меня вернуться к успевшим покрыться пылью истокам передвижения моего тела по городским мостовым? Окажись я пару лет назад в подобной ситуации, я, старающийся найти во всем свои плюсы, с улыбкой полоумного ответил бы, что все дело в сладкой ностальгии по беззаботному отрочеству, неотъемлемой частью которого являлись частые поездки на автобусе от моего дома до центральных парков и скверов. По воспоминаниям, вояжи сопровождались вонью от потных людей с озлобленными физиономиями, которые будто никогда не выбираются из одного и того же автобуса годами, словно там они и были зачаты, а цель их жизни – кататься по кругу будто белки в колесе, не давая случайным пассажирам чувствовать чрезмерный комфорт. Быть может, иногда их выпускают на волю на пару минут точно по календарю – для смены одежды, подобающей нужному времени года, дабы летом быть недовольными и покрытыми испариной настолько, чтобы не падать в обморок от смрада и теплового удара, а зимой – промерзшими, но не околевшими, и всё такими же недовольными. Но, успев зачерстветь и поубавить оптимистичный пыл, на сегодняшний день я отвечу прозаичнее – если бы вчера я отказался от ненужной бутылки вина, что продолжает напоминать о себе похмельем, то сегодня под моей пятой точкой было бы кожаное сиденье Kia Rio, а не оголившийся из-под разорванной в клочья ткани пластик.
К автобусному остановочному павильону подходит пара. Я, разлегшийся на лавочке под козырьком подобно бездомному, начинаю прислушиваться к разговору. Ругань. Скрытые от глаз предплечьем, покоящимся на моем лице от слепящего солнца, бранящиеся, судя по их голосам, все ближе и ближе. Свесив руку и щурясь от лучей и криков, что совместно наносят по моей голове удары, отдающиеся тупой болью в висках, я привстаю со своей общественной лежанки и устраиваюсь на ней так, как это принято у большинства горожан.
Новоприбывшими оказываются мужчина и женщина средних лет. Она – обвешанная пакетами, в оголяющем пузо топике со стразами и леггинсах, трещащих на бедрах по швам; он – с бутылкой пива, в замусоленной майке и штанах с лампасами. Стараясь не прыснуть от комичной картины, я вслушиваюсь в их разговор на повышенных тонах.
– …Да я батрачил всю неделю и не могу выпить?
– Ты уже пьешь как свинья второй день.
– А ты выглядишь как свинья, я же молчу…
Последняя фраза скатывает диалог в истошный гвалт, схожий с тем, что мне доводилось слышать из телевизора в далеком детстве при просмотре телепрограммы на National Geographic, посвященной быту ревунов. Смех сквозь слезы – голова раскалывается все сильнее, и к моей отраде пара не планирует останавливаться, все увеличивая децибелы в своем выступлении. Нащупав наушники в кармане, я затыкаю себе уши, молясь, чтобы моя музыка смогла переглушить говорливую чету. Запустив плейлист на телефоне, я обращаю внимание на табло. Двойка придет в 19:05. Сверяюсь со временем – еще две минуты для концерта двух влюбленных, что продолжают обсуждать, кто же таки больше похож на свинью. Музыкальной подложкой для их концерта выступила «Happy Families», от чего сдерживать смех становится крайне затруднительным испытанием.
Супруги, не обращая внимания на мое присутствие, шествуют в сторону скамьи. Ни на секунду не прекращая обоюдного обмена оскорблениями, они усаживаются по обе стороны от моего несчастного тела, от чего оно оказывается зажатым в тиски между двух противоборствующих сторон. В воздухе повисает аромат из смеси едкого парфюма и дешевого пойла – вкупе с моим похмельем к моей задаче не рассмеяться добавляется новая – изо всех сил сдержать подходящие к горлу рвотные позывы. Свозь музыку до меня доносятся обрывки оскорблений со стороны женщины. Одно из них явно задевает мужчину за живое – только набрав пива в рот, он его тут же выплевывает в сторону – повезло, что не прямо мне в лицо, – и начинает пуще прежнего выкрикивать обвинительные речи в сторону своей суженной.
Экран блокировки на телефоне показывает 19:04. Из наушников доносится тонущий в звуках склоки голос Дэна Трейси, повествующий о первой встрече будущих членов счастливого семейства в лондонском панк-клубе The Roxy. Мое воображение не заставляет себя ждать, и в мгновение ока остатки волос на голове джентльмена по правое плечо от меня перекрашиваются в кислотно-зеленый, а на переносице дамы его сердца возникает бридж. Взявшись за руки, они встают со скамьи и начинают неистово отплясывать пого.
Из мира грез меня достало то, что играющая музыка стала чересчур различимой, избавившись от назойливого шума на фоне. Чета замолкла, а их четыре глаза прожигали мой профиль с обеих сторон. Похоже, одна из задач полностью провалена. Прокашлявшись, я с радушной улыбкой оборачиваюсь к мужчине. В его губах перекатывается сигарета, а ноздри напоминают две черные дыры, что еще чуть-чуть и засосут мое хлипкое тело в свое бескрайнее пространство, очерченное торчащими волосиками. Поняв, что он явно не в настроении, я решаю одарить своей разряжающей обстановку улыбкой его супругу. Ее лицо мне показалось еще более обозленным, а нос вблизи и вправду оказался похожим на пятачок, от чего я вновь заливаюсь смехом. Просмеявшись, я задумчиво цитирую открывающие строки из «Анны Карениной», после чего, потупив голову, окончательно замолкаю и начинаю отсчитывать секунды до приезда вожделенного транспорта.
Если верить внутреннему секундомеру, то до прибытия спасительного автобуса, обдавшего меня знойным ветерком, прошло всего восемнадцать секунд. Если же довериться ощущениям – прошло не меньше часа. Вскочив со скамейки, я, ощущая сверлящие мой затылок взгляды, со всех ног запрыгиваю в транспорт, приветливо открывший свои двери. Чета же, потеряв общего врага в моем лице, тут же возобновляет междоусобную склоку.
*
Мои опасения были напрасны – в салоне не было толкотни, а кое-где даже зияли свободные места. Расплатившись с кондуктором, я опускаюсь на сиденье возле окна, параллельно успев извиниться перед моим соседом по правую руку за вероломно задетый мною туфель. Поправив наушники, я обращаюсь к окну, разглядывая уже заученный пейзаж проспекта. Песня сменяется, на место сырой гитары с гулкими том-томами приходят звон колоколов и воздушные клавишные. «A Summer Long Since Passed». Головной боли уже почти нет – видимо, встряска на остановке пошла мне только во благо. Вспоминая диалоги о свинье, я вновь улыбаюсь, раздумывая о том, кто же по итогу вышел победителем в этой равной схватке. Маргинальное равноправие во всей красе. Я бегло оглядываю салон автобуса…
Девушка, чей взгляд за линзами роговых очков, встретившись с моим, смущенно отводится хозяйкой в сторону окна . Легкое покалывание в кончинах пальцев. Чувство, что, как мне казалось, я уже успел забыть, накрывает меня по самую макушку. Я закрываю глаза, стараясь привести свои мысли в порядок. Просто симпатичная девушка, которую я заинтересовал. Ничего такого. Сколько их было на моей памяти? Десятки? Ничего необычного, всего лишь пробудились гормоны. Обращать внимание на подобное – попытка запрыгнуть в ялик юношества, что уже как пару лет отчалил в последний путь. Просто девушка.
Стараясь оболванить самого себя, я снова отворачиваюсь к окну, внимательно вчитываясь в вывески заведений, раскинутых по всей траектории моего маршрута. Бесчисленные шаурмичные – здесь, в Ч., вы никогда не останетесь голодным, пускай это и чревато несварением и смертью от язвы.
Вновь поднимаю глаза. Встреча взглядов. Еле уловимая улыбка в ответ. Одергиваю себя и зажмуриваюсь, повторяя в своей голове словно мантру цель поездки. Автобус замедляет свой ход, открывая свои двери для всяк желающего к выходу. Мой сосед встает с места и покидает дизельное детище омнибуса, оставляя меня наедине с попытками не замечать ту, чей взгляд я продолжаю ощущать на своем лице. В песне зазвучал нежный вокализ Вирджинии Эстли, вырисовывая в моей фантазии полет поднятых ветром цветов качима. Картина вытесняет собой священное заклинание. Я сдаюсь. Цветы летят по загруженным автострадам, маневрируя меж потоков автомобилей. Поднявшись ввысь, цветочное шествие разлетается в разные стороны, поселившись на безоблачном небе в качестве дневных звезд. Весь небосвод усеян маленькими белыми благоухающими точками. В нос ударяет сладковатый аромат. Я чувствую слабо ощутимое прикосновение к своему колену.
Девушка в в роговых очках стоит возле меня, держась за горизонтальный поручень над нашими головами. Присев на ранее опустевшее сидение, она начинает рыскать в своей сумке. Я, наблюдая за этим, хочу что-то сказать, но слова предательски вылетают из головы, ставя меня перед выбором – молчать в тряпочку и ждать, пока моя новая знакомая волшебно щелкнет пальцами, дабы с меня были сняты чары на безмолвие, либо же мычать как душевнобольной. Рационально выбрав первое, я заинтересованно наблюдаю за ее борьбой с сумкой-шоппером, что, по всей видимости, обладала сверхъестественными особенностями – попутчица, чье лицо сейчас выражало крайнюю обеспокоенность, все также безуспешно продолжала поиски в казавшемся бездонным тканевом пространстве.
Неподдельная радость озаряет до этого хмурое лицо, и на солнечный свет, что залил собой весь салон автобуса, из своего прежнего дома является скетчбук на кольцах. Передав его мне, ее рука вновь скрывается в шоппере, но на этот раз поисковые работы занимают всего несколько секунд. Выудив карандаш из внешнего кармана, девушка забирает у меня блокнот. Прикусив феррул, она с прищуром осматривает меня, после чего открывает скетчбук и стремительным росчерком пишет послание, состоящее из одного слова. Передав мне блокнот вместе с карандашом, моя новая знакомая опускает взгляд на покрытый резиновым ковриком пол, ритмично постукивая по нему подошвой своих кед.
«Привет»
Растерянность все еще со мной – ее выдает трудночитаемый почерк, которым я силюсь скопировать приветствие буква в букву. Еле как нарисовав шесть каракулей, лишь отдаленно похожих на представителей алфавита, я кладу наш бумажный островок для коммуникации ей на ноги. Забрав у меня карандаш, девушка внимательно осматривает мое послание. Убрав свисающую прядь волос за ухо, она открывает моим глазам наушник. Должно быть, со стороны мы выглядим как двое глухонемых подростков, чьи отофоны от переизбытка чувств вышли из строя. Эта мысль меня настолько умиляет, что я расплываюсь в улыбке. Заметив это, попутчица отвечает тем же, после чего начинает писать второе послание уже на следующей странице. Закончив его, в этот раз она не передает мне стило с блокнотом, вместо этого демонстрируя выведенное на бумаге прямо из своих рук.
«Ты выходишь на повороте у леса?»
Я, уже успевший позабыть пункт назначения, утвердительно киваю головой, только после выказанного ответа вспоминая, что так оно и есть. Уже знакомая мне неявная улыбка, что отдается разливающимся теплом в груди. Быстро написав ответ, девушка вручает мне блокнот.
«Коллега»
Боднув меня лбом в плечо, она указывает жестом, что теперь моя очередь задавать вопрос. С непосредственностью ребенка, ожидающего, каким фокусом его развлекут на этот раз, она опускает голову на свои ладони, переводя взгляд с моего лица на лист и обратно. Я же, постукивая ластиком карандаша по бумаге, стараюсь упорядочить мысли, что хаотично летают в моей голове, отказываясь от какой-либо навязанной моими беспомощными потугами структурированности. Не сумев сформулировать вопрос, я вывожу следующее:
«Своим появлением ты выбила меня из колеи»
Прочитав мое замечание, девушка, прикусив губу, выхватила у меня карандаш, указательным пальцем скомандовав мне взять скетчбук в руки и протянуть его в ее сторону. Как только я выполнил поручение, она с неимоверной скоростью принялась за очередное письмо.
Сейчас она походила на художника, на весу рисующего мой портрет в порыве творческого вдохновения, – что на деле было недалеко от правды, ведь мастерство портретиста состоит в умении заглянуть внутрь человека, чтобы уловить его суть. Попроси она рассказать меня о потаенных секретах, скрытых от глаз самых близких людей, я бы ни секунды не раздумывая выдал ей список всех скелетов прошлого. Я был на крючке. Осознание этого не стало для меня драмой, на которую я рассчитывал при первом взгляде на нее. Да, потом, через пару остановок, когда мы разойдемся, и я приду в свое изначальное состояние, в котором я пребывал уже как несколько лет, все моральные вопросы, дилеммы и попытки объясниться перед самим собой за произошедшее вернуться с утроенной силой. Но сейчас я отдался чувству, эмоции, что подобно Фениксу восстали из пепла, застав меня врасплох и обезоружив того, кто в тайне мечтал об этом годами.
Мне захотелось получше разглядеть черты новой знакомой, дабы оставить ее в своей жизни хотя бы образом, картинкой, к которой я смогу обращаться в моменты необходимости; в мгновения, когда мне нужно будет доказывать самому себе, что мое сердце по-прежнему сделано не из камня. Большие глаза со стрелками-хвостиками, аккуратный нос с кончиком вверх, прическа чуть длиннее классического каре. Но, к сожалению, главного зафиксировать на фотопленке под названием «память» мне бы не удалось при всем моем желании. Что-то неуловимое, труднообъяснимое вынуждало меня созерцать ее лицо, обрамленное русыми, чутка непослушными волосами. Она дышала жизнью. Благоухала ей, как цветы гипсофилы, что распустились на небосводе в моих недавних грезах. Быть может, дело в мимике и движениях – то, как она покусывала карандаш, хмурясь из-за обдумывания нового послания для меня; то, как поднимала глаза и, встречаясь с моим взглядом, мимолетно улыбалась, пока по ее щекам пробегали огненные зайчики; то, как ее нога, вторя ритму автобуса, что подпрыгивал на дорожных выбоинах, чуть касалась коврика носком; то, как…
Вихрь грез был прерван легким постукиванием ластика по моей коленке. Вскинув брови, девушка провела ладонью у моих глаз. Вновь улыбнулся как последний дурак. Улыбка в ответ. Развернув блокнот к себе, я обнаруживаю, что огромное послание, которое моя спутница так старательно выводила на листе, полностью закрашено карандашом, а вместо него, чуть ниже, емкое предложение в одну строку.
«Поняла, что ты не успеешь прочитать, ведь нам выходить на следующей»
Взяв мою руку, она встала с сидения, потянув меня за собой. Чуть не выронив скетчбук, я, стараясь не упасть, последовал за ней, проскальзывая меж пассажиров. Автобус с шумом затормозил, открыв свои двери.
*
Оказавшись на раскаленной от июльского солнца улице, мы молча двинулись вперед. Девушка слукавила – вышли мы на несколько остановок раньше необходимого, но кто я такой, чтобы возражать и отказываться от совместной прогулки?
Тополиный пух, в этом году взявший бразды правления над улицами позже положенного, витал над нашими головами, пока мы неспешно брели в сторону леса, каждый погруженный в свои мысли под собственный аккомпанемент, доносящийся из наушников. Интересно, с какой музыкой у нее будет ассоциироваться наша встреча?
Девушка, до этого держащая мою руку за предплечье, пробежала пальцами в сторону кисти, вложив свою ладонь в мою. Переплетение пальцев. Уже знакомые покалывание в подушечках и тепло, разливающееся в груди. Я, по-прежнему волочащийся позади, решаюсь поравняться.
Обмен взглядами; мимолетные улыбки; смущение; глаза в пол.
По правую сторону от нас проносится юная компания детей на велосипедах – явный признак того, что мы приблизились к парку, выстроенному у начала леса, что в нынешнее время года всегда взрывается от голосов особо активного населения города. Мы, не сговариваясь, замедляем свой шаг. Ни я, ни моя спутница не хотим неотвратимого окончания чарующего мгновения. Стараясь обмануть безжалостное время, девушка меняет курс нашего пути, сменяя оживленный проспект на поросшие кустами дворы, скрытые за монолитным фундаментом пятиэтажных домов, которые, по ощущениям, всегда являлись единым многокилометровым зданием, протараненным дорожными перекрестками. Мы оба знаем, что нам нужно в противоположную сторону. Мы оба даем негласное согласие на самообман.
Шум оживленного проспекта, до этого беспардонно вклинивающийся в музыку, сопровождающую мои уши с самого выхода из дома, отступает, оставляя меня наедине с безлюдным двором, дребезжащим звуком скрипок и безымянной соратницей по прогулке. Девушка ускоряет шаг, я стараюсь не отставать. Предметом ее заинтересованности оказывается клумба возле одного из подъездов, на которой произрастают большие ярко-желтые подсолнухи. Вещь и вправду редко встречаемая в городской среде. Перелезши через низкую ограду и все также не выпуская мою ладонь из своей вытянутой руки, она с упорством, сравнимым с настойчивостью Хлое в обольщении Фредерика Карреле, пытается беззастенчиво вырвать цветок из цепких лап разрыхленной земли. Изначально готовый помочь с учиненным варварством над бедной грядкой, я отвлекаюсь на прежде незамеченную мною деталь. На внутренней стороне предплечья девушки красуются небольшие латинские буквы, выведенные изящными черными линиями.
ILY
Аббревиатура от «Я люблю тебя». Кто адресат этого послания? Для меня это не так важно. Айли. Вот то имя, которое отныне останется высеченным в моем нутре.
Айли все же удается сорвать один из подсолнухов. Довольная собой, она вручает мне цветок. Отряхнув свой джинсовый черный сарафан, девушка покидает место преступления, и наш путь, прерванный сиюминутным актом вандализма, продолжается. Двор за двором, мы медленно ступаем меж груд припаркованных автомобилей, временами нарушая спокойствие мирно прогуливающихся по тротуару голубей, что взмывают в небо, не рискуя воспрепятствовать нашему уединению.
Сделав крюк, мы вновь оказываемся на проспекте. Наша поступь продолжается. До финала приключения осталось буквально несколько минут – вдали становится различимым здание, у которого нам придется расстаться.
Сколько песен, проигранных сегодня по чистой случайности, навсегда будут связаны с Айли и этим июльским вечером? Сколько из них будут отдаваться жгучей болью спустя недели, месяцы, годы, что пройдут в постоянном ожидании нашей второй встречи, которой, быть может, и не суждено случиться?
Я чувствую внутреннее напряжение, мои ноги становятся ватными. На расстоянии вытянутой руки – черный витиеватый забор, за которым высится постройка, что своим исполинским видом вынуждает меня проклинать ее в разы сильнее, чем она того заслуживает.
Шаг. Второй шаг. Третий.
Я останавливаюсь. Мои пальцы выскальзывают из ладони Айли. Ее поступь, словно по инерции, продолжается. Пройдя еще несколько метров, девушка замирает, после чего разворачивается и не спеша шагает в мою сторону. Стараясь не смотреть мне в лицо, Айли берет блокнот из моей свисающей ладони. Открыв его на последней странице, она медленно выводит буквы карандашом. Замявшись, девушка достает телефон, смотрит на экран блокировки, после чего, убрав его обратно в карман, продолжает запись. Закончив, Айли вырывает страницу и вручает ее мне вместе с карандашом. Последний обмен взглядами. В словах нет надобности, наши глаза говорят за нас.
Прощальные улыбки. Айли разворачивается и уходит прочь. Мне остается смотреть ей в след, стоя посреди улицы с цветком подсолнуха, приковывая к себе взоры окружающих, до которых мне нет никакого дела. Наверняка их жизни текут в размеренном русле, равно как и моя еще час назад. Забавно, как одно событие способно в корне изменить бытие, казавшееся изученным вдоль и поперек.
В момент, когда Айли окончательно растворилась в толпе зевак, снующих подобно муравьям в своем муравейнике, выстроенном из асфальта и бетона, я решаюсь посмотреть на финальное слово своего потерянного спутника.
«10 июля, 19:** – 19:55»
Последняя реплика в нашем молчаливом диалоге оказывается за мной. Улыбнувшись из-за предоставленной мне привилегии, я стираю ластиком звездочки, вписывая на их место «05». Чуть выше указанной даты грифель касается бумаги песочного цвета, оставляя после себя два лаконичных предложения.
Забирать страницу из блокнота с собой было бы чересчур опрометчиво – излишние вопросы и последующие объяснения мне ни к чему, омрачать подобным сегодняшние события мне хотелось в последнюю очередь. Пусть остается здесь.
Склонившись, я бережно кладу лист на тротуар и, перед тем как уйти восвояси, в последний раз окидываю взглядом написанное.
«Дата, когда я полюбил автобусы.
Спасибо, ILY»
