Сорока и Чайник

Интермедия

Кузьма Афанасьевич Покрывашкин споткнулся. Мокрая после дождя брусчатка отражала слабое зеленое пламя газовых фонарей. У Кузьмы Афанасьевича болело колено и ломило спину после целого дня, проведенного в очереди к мировому судье. Карман приятно грели восемь рублей, которые вручил ему Бирюк. Целый день ждать, прислонившись к стене, не шутка. Работа несложная, но выматывающая. Стоишь в очереди – и стой. Когда подойдет время, отдаёшь свое место клиенту, и всё.

Хорошо, когда подкидывают очередь в приемную районной Канцелярии или, например, подать бумаги на рассмотрение в Малое Исполнительное управление. Там тепло и можно присесть на сколоченные для посетителей лавки. Совсем другое дело мировой судья. Платят меньше и стоять в очереди, мучения одни.

– Куда прешься, старик! – крикнул молодой лохматый кучер в лихо заломленной кепке и замахнулся кнутом.

Кузьма отпрянул, увернулся от новенькой брички, раскрашенной по бортам большими белыми цветами. Посмотрел вслед и сплюнул.

“Не всё так плохо. Восемь рублей – это хорошо, – подумал Кузьма. – Куплю табаку”.

– “Лучше купи револьвер,” – сказал ему в голове знакомый голос.

– “Зачем?” – возмутился второй.

– “Стрелять?” – удивился первый.

– “Револьвер стоит дороже восьми рублей”.

– “Купи револьвер”, – настаивал первый.

Кузьма обогнул монаха в белой одежде, который гнусаво бубнил одно и то же:

– Церковь Очищения. Спасите себя от грехов. Будьте чисты в посмертии и раю. Церковь Очищения. Спасите себя от грехов. Будьте чисты…

Прохожие не обращали на него внимания, и монах скрипел одно и то же словно поломанный патефон.

Кузьма свернул в темный переулок, потом с трудом протиснулся в дыру в зеленом заборе. Прохромал мимо темных подъездов. Распугал котов и выбрался на другую улицу. Тут было чуть светлее. На противоположной стороне рядом с вывеской “Уголь и Лёд” был вход в бакалейную лавку. Облокачиваясь на перила, Кузьма с некоторым трудом поднялся по лестнице.

Внутри было светло и сухо. Покупателей в лавке не было, а за прилавком скучала старшая дочка хозяйки.

– Здравствуйте, дядь Кузьма, – приветливо улыбнулась она.

Старик кивнул, достал сегодняшний заработок, сначала посмотрел на него, потом стал разглядывать товары. Крупа, консервы рыбные, консервы овощные, мыло, а вот и то, что надо: табак мануфактуры “Звезда”, три рубля пачка.

– Бутылку портвейна, табаку и…

– “Револьвер”.

– … и чая.

Девушка наклонилась, потянувшись за пачкой.

– “Красивая”.

– “Волосы у нее красивые, – вторил ему второй голос. – И пахнет хорошо”.

– Как у тебя дела? – спросил девушку Кузьма Афанасьевич.

– Да какие у меня дела, – беззаботно ответила она, выкладывая табак и насыпая чай в бумажный кулёк. – Мамахен вот не отпускает. Говорит, в лавке надо работать. А я не хочу в лавке.

– А кем?

– Белошвейкой хочу. Буду ходить такая, в кружевах. А не вот в этом, – она презрительно показала на коричневое платье, которое было надето на ней.

– Понятно. Жениха себе уже присмотрела? – решил поинтересоваться Кузьма Афанасьевич.

Девушка громко фыркнула.

– Ну какие у нас тут женихи? Дураки одни. Тоже скажете, – щеки ее слегка покраснели. – Дядь Кузьма, подожди. Сейчас, – девушка занырнула под прилавок и вытащила оттуда пакет с крупой. – Возьмите.

– Не стоит, дочка. Мать заругает.

– Берите, берите, ничего она не заметит.

– Спасибо, – сказал он, засовывая бутылку в нагрудный карман.

Вышел на улицу, поежился от осенней прохлады, прижал к груди пакет с крупой и похромал дальше. Один из фонарей был сломан, и старик умудрился наступить в огромную лужу. Ботинок захлюпал, сразу стало зябко.

– “Не нравятся мне они”.

Впереди стояло несколько темных фигур. Кузьма продолжал свой путь, забирая левее, чтобы обойти компанию. Проходя мимо них, старик сгорбился и опустил глаза, разглядывая мостовую. Компания громко засмеялась.

– “Свиньи”.

Сзади раздался шорох, и что-то сильно ударило его в спину. Падая, Кузьма попытался выставить руки вперед, но не успел. Мокрая мостовая пахла грязью и лошадьми. Кто-то сильно пнул его по боку, Кузьма сжался. Еще удар, и еще один. Раскаты противного хохота.

– Оставь его, Эдгар, – раздалось сверху. – Еще ботинки испачкаешь.

Снова хохот.

– “Врежь ему! Чтобы на морде отпечатался понедельник!”

Удаляющиеся шаги. Кузьма Афанасьевич медленно поднялся. Болела спина. Тёмные фигуры скрылись в сумраке ночи.

– “Крупа рассыпалась, – заметил второй голос. – Ну, что ж, легко пришло, легко ушло”.

– “Догони их!”

– “Молчи, идиот, Кузьме Афанасьевичу Покрывашкину нельзя ни с кем драться”.

Первый нечленораздельно зарычал.

Крупа и правда рассыпалась. Кузьма расстроенно посмотрел на кучку, которая вывалилась из пакета и перемешалась с грязью.

– “Портвейн!” – испуганно воскликнул голос.

Кузьма Афанасьевич дернулся и полез проверять бутылку за пазухой.

– Фух, всё в порядке, – старик облегченно вздохнул. – Целая.

– “Портвейн!” – голос был доволен.

Опираясь на здоровую ногу и придерживаясь за холодную кирпичную стену, старик поднялся. Прижимая через одежду бутылку, он пошел вниз по улице. Нырнул во двор-колодец, протиснулся через старую металлическую калитку, спустился ко входу в подвал. Внизу засуетилась местная крыса, пытаясь избежать окружения. Не обращая на нее внимания, старик остановился перед дверью, которую когда-то неаккуратно оковали жестью и кусками пакли. Тут, рядом, под ржавой железкой лежал ключ. Спина немного стрельнула. Крыса решилась и проскочила рядом с ногами на волю. Кузьма открыл тяжелый амбарный замок и зашел в темную глубину подвала. Чиркнула спичка, звякнула колба керосинки, стало светлее.

– “Пальто пока не снимай, – сказал голос. – Сначала затопи печь”.

Кузьма Афанасьевич прислушался к совету. Через пару минут по подвалу заметались отражения пламени. Через пять минут стало тепло. Пальто отправилось на вешалку. Из ящика рядом была добыта банка тушеной говядины. На печи появился медный чайник. Подвинув стул поближе, Кузьма грел озябшие ноги. Мокрые ботинки стояли рядом. От них шел пар.

Банка с тушенкой нагрелась, и, пробив ножом крышку, старик вывалил ее содержимое в металлическую тарелку. Потом достал кусок позавчерашнего хлеба, открыл зубами крышку с портвейна. Закрыл глаза, вдыхая запах огня, тушенки и портвейна.

– “Что может быть лучше теплого ужина, когда усталый приходишь домой? – заявил голос. – Можешь не отвечать".

Кузьма отхлебнул сладкого густого вина. Заел говядиной. По телу разлилось тепло. Отступала боль, отступала усталость. Ноги наконец-то согрелись. Огонь тихо потрескивали. Где-то далеко, на несколько этажей выше, возмущенно кричала женщина. В подворотне дрались кошки. По улице протарахтел паромобиль. С каждой минутой миру возвращались звуки. Возвращались краски. В печи изгибались оранжевые языки пламени.

Хлопнула входная дверь. Раздались тяжелые шаги, и в комнату вошел невысокий черный автоматон с четырьмя длинными руками. В сумраке подвала его желтые глаза жутковато мерцали. Кузьма Афанасьевич не обернулся только тихо сказал:

– Привет, Животное.

Робот молча протопал к печи, как-то по-собачьи покрутился вокруг своей оси и с лязгом осел прямо на пол. Тоже уставился на огонь.

Через минуту, когда капли влаги на его корпусе стали испаряться, разумный механизм поковырялся в ящике рядом с печью, достал оттуда бутыль с надписью “Минеральное масло”. Робот протянул ее Кузьме, тот, не глядя, слегка стукнул по ней своей бутылкой. Раздался глухое позвякивание. Оба выпили. Тишину подвала нарушал только негромкий треск пламени.

Курсант

Глава 1

Фёдор пытался заснуть. Холодный ноябрьский воздух коварно проникал через толстую, ржавую решетку, которая перекрывала окно. Фёдор уже очень давно мечтал только об одном. Спокойно выспаться. И вот ему представилась замечательная возможность это сделать. Но нет. Федор, попытался сильнее закутаться в бушлат и не обращать внимания на морось, которая вместе со сквозняком прорывалась в камеру. Спи уже…

Там за решеткой шумел Лосбург. Ржали кони, вдалеке шипел паровоз. Раздавались заливистые трели полицейского. Фёдор потрогал щеку, покрытую трехдневной щетиной. Болит. “Это кто ж меня так? – думал парень. – Не помню”.

В коридоре послышались шаги и громыхание решеток. Пол здания гауптвахты был выложен металлическими плитами, которое гремели так, как будто собирались проломить барабанные перепонки всех посетителей “пансиона”. Уснешь тут. Шаги остановились напротив двери в камеру Фёдора. Лязгнул замок, и дверь распахнулась.

– Курсант Сорока! Встать! Смирно! – прорычал голос коменданта.

Фёдор вскочил и вытянулся. Бушлат, которым он прикрывался, свалился на землю.

– Так, так, – сказал капитан первого ранга Улицкий, заходя в камеру. – Сорока. Опять ты!

Федор пучил глаза и всем видом старался показать готовность выполнить любой приказ и свою верность делам Империи.

– И что же мне с тобой делать? – устало заявил каперанг. – Как ты думаешь, зачем вас, щенят, отпускают в город? Есть идеи?

Курсант молчал и не двигался.

– Для культурного досуга, Сорока. Для саморазвития. Пойти домой, поесть и выспаться хотя бы. Ты же из местных. Почему не пошел домой?

Так и не дождавшись ответа, каперанг вздохнул и стал загибать пальцы в белой перчатке:

– Безобразно напился. Это раз. Приставал к дочерям градоначальника. Это два. Подрался с помощником управляющего. Потом с официантами. Потом с прибывшими городовыми. Это, слава Хранителю, что не убил и не покалечили никого.

Курсант тянулся в струнку и глядел строго вперед.

– Молчишь? Правильно, что молчишь. Позор!

– Я за дам вступился. Там два хлыща из цивильных к девушкам приставали. Ну я и…

– Ну я и, – передразнил его каперанг. Еще раз тяжело вздохнул. – А ничего, что это жених был одной из дам? А ничего, что это сын заводчика Афанасьева? Отчислить бы тебя, мерзавец, ко всем чертям!

Улицкий злился. Сжимал и разжимал кулаки в белых перчатках.

– Есть что сказать в свое оправдание? – прогромыхал он.

– Я победил, – после небольшой паузы сказал Фёдор.

Каперанг замер, а потом неожиданно усмехнулся.

– Это да. Это да. Постоял за честь мундира. Ладно, – Улицкий повернулся к коменданту. – Курсанта Сороку освободить. Он поступает в распоряжение прапорщика Зиберта. Только в память о твоем деде. И запомни, Фёдор, в последний раз я заступаюсь за тебя перед дисциплинарной комиссией. В последний!

– Рад стараться, господин капитан первого ранга!

– Вот только давай без этого, в учёбе бы так старался, на тебя опять жалобы. Гоните его отсюда, – кивнул он коменданту.

***

В маленькой железной печке потрескивали дрова. По телу Федора расходились приятные волны тепла. От голых ступней поднимался пар. В каптерке стоял тяжелый запах высыхающих портянок, но курсанты не обращали на это внимание. Возможность согреться и прилечь после целого дня издевательств прапорщика Зиберта того стоила. Кажется, они втроем сегодня выкопали целые Императорские Пруды. Сил повернуться с левого припекающего бока на замерзающий правый не было.

– Сорока, а ты легко отделался, – лениво произнес Гюнтер Кузнецов. – Кого другого за такое бы с месяц на гауптвахте держали. А ты с нами денёк покопался в грязи – и свободен.

– Кузя, вот не поленюсь, встану же, – не открывая глаза, сказал Фёдор.

– Лежи, лежи, здоровяк. Это я восхищаюсь.

– Завтра турнир просто, – после долгой паузы произнес Сорока. – Вот капраз и…

– Это понятно.

Третий курсант Алексей в беседе не участвовал, молчал и разглядывал языки пламени в печке. Гюнтер достал из нагрудного кармана небольшую серебряную коробочку.

– Будешь? – тихо спросил он Алексея.

Тот лишь отрицательно покачал головой. Гюнтер осторожно отвинтил крышку. Его лицо озарилось легким свечением, слегка перекрывающим отблески пламени. Аккуратно подцепил небольшую щепоть порошка маленькой ложечкой. Алексею показалось, что его друг взял из коробочки небольшой кусочек Солнца. Гюнтер резко втянул порошок носом. Поморщился и судорожно вздохнул. Потом облизал ложку, осторожно убрал все в карман. Закрыл глаза и оперся спиной на стену. Лицо его приняло расслабленное и умиротворенное выражение.

– Я одного не пойму, – в тишине произнес Гюнтер. – Здоровяк, тебя и домой отпускают, и семья у тебя тут. Но ни разу не видел, чтоб тебе деньги приносили или пакет из дома. Можешь ночевать на нормальной кровати и приходить только на занятия. Ты к ним не ходишь и к тебе ни разу никто не приходил. Живешь в общежитии. Почему так? Сорока? Эй, чего молчишь?

– Спит он, – вставил сидевший в углу Алексей. – Отстань от человека. Завтра у него тяжелый день.

***

– Со-ро-ка! Со-ро-ка! – скандировала толпа флотских курсантов в темно-синей форме.

– Шнай-дер! Шнай-дер! – кричали в ответ будущие гренадеры.

Федор с закрытыми глазами сидел в своем углу ринга. Над ним нависал Алексей, поливая его из фляги. Вода пахла железом.

– Федя, иди вперед, – шипел друг ему в ухо. – Рви дистанцию! Вблизи он тебе не конкурент!

Курсант Сорока не отвечал. У него адски болел живот и ухо, в которое он поймал удар. “Чёртова оглобля, – думал он. – Бьет так, будто осёл лягается”.

– Федя, слышишь?

– Слышу, слышу.

– Дави его! Не давай пространства!

Толпа вокруг бесновалась. Как бы сами не устроили драку. На небольшом помосте, в специально выделенном секторе, сидели офицеры.

– Господин Улицкий, не желаете увеличить наше пари? – заявил высокий полковник в гренадерской форме.

Капитан первого ранга Улицкий зло глянул на соседа и сжал кулаки.

– Добро, господин Зас. Поднимем. До сорока рублей?

– Давайте сразу до пятидесяти, – широко улыбаясь, ответил гренадер.

– Согласен, – прошипел Улицкий и зло уставился в сторону ринга.

– Второй раунд! – прогремел голос судьи.

Раздался звон рынды. Фёдор встал, поднял кулаки в перчатках к лицу и двинулся к противнику. Гренадер был чертовски ловок. Он умело избегал углов, умудрялся уворачиваться от сокрушающих ударов Фёдора и жестко бил в ответ. Оба противника тяжело дышали. Весь раунд противники кружились друг против друга. Длинные руки гренадёра держали Сороку на расстоянии. Фёдор начинал злиться. Из-за этого раскрылся и тут же получил жесточайший хук в челюсть. В глазах потемнело, и моряк упал на колено.

Судья мгновенно остановил бой и начал отсчет. “Не так просто”, – подумал Фёдор, поднимаясь.

– Да, в порядке я. В порядке. Продолжаем…

– Федя соберись! – шипел Алексей. – Он начал уставать! Обрати внимание, он все чаще опускает правую руку. Как увидишь, что рука пошла вниз, так и бей! Федя, давай! За всё училище! Не подведи!

Полковник-гренадёр улыбался. Офицеры Воздушного флота смеялись. Сидевшие сзади кавалеристы, не скрываясь, пили из фляги. Зрители шумели и уже не могли успокоиться. Гул сливался, обволакивал всё вокруг. Федор думал об океане. О черных волнах, запахе соли и ужасе, который океан ему внушал. Бесконечный, первозданный ужас.

– Четвертый раунд!

Снова нокдаун! Аж потемнело в глазах. Федор чуть поскользнулся, но поднялся. Из рассеченной брови капнула кровь, ресницы слипались. Оставшимся в порядке глазом Сорока с удовлетворением смотрел на кривой нос гренадёра. “Надеюсь, я его ему сломал”, – думал он.

– Да. Я в порядке. Продолжаем.

– Что?

– В порядке всё! Я в норме.

– Бокс!

Чёрт, всё плывет.

– Шнай-дер! Шнай-дер!

Федор вспомнил Ингу. Длинные черные волосы, тёмные глазища. Легкий пряный аромат духов. Тонкие длинные пальцы гладят его щеку. Что он тут делает? Почему? И главное, зачем?

– Федя, ты меня слышишь? Федя? Эй!

– Шестой раунд!

Глаза гренадёра уставшие и слегка косят. Тяжело дышит. Длинная рука летит к лицу Фёдора, тот подныривает и кулаком, всем корпусом, всем телом, бьёт снизу. Желтые глаза гренадёра смотрят странно. Как будто тот увидел что-то, что кроме него увидеть не может. Куда-то вдаль и поверх всех. Раздался грохот. Это тяжелое тело упало на настил ринга. Повисло секундное молчание, и вдруг вся толпа вокруг взревела.

Фёдор отвернулся и отошел. Надо отдышаться.

– Раз! Два!

Черные длинные волосы. Зеленое платье.

– Пять!

Запах восточных пряностей. Тихий голос шепчет: “Тео. Тео, ты мой. Ты только мой…”

– Девять! Десять! Нокаут!

Восторженный вопль будущих моряков и разочарованный гренадёров.

– Федь, ты как?

– Всё что ли? Только начало нравиться. Давай следующего, – криво усмехнулся Фёдор, слегка пошатнулся и сплюнул красным.

– Победителем финального боя! И чемпионом города Лосбург среди военных и гражданских училищ! Становится! Фёдор Сорока, Императорское военно-морское училище!

Глава 2

В кабаре было полно народу. На сцене выступал автоматон-фокусник. Он очень старался, но всё шло не так как планировалось. Карты валились из его металлических рук. Из “пустого” ящика внезапно вырвался страшно шипящий опоссум, укусил артиста и как молния умчался за кулисы. Исчезающие в манипуляторах разноцветные шарики выпадали из самых неожиданных мест. Публика встречала каждую неудачу взрывами хохота.

Наконец мучения закончились, и на сцену выскочил конферансье.

– Проводим нашего выдающегося мага Великого Лоренсино!

Публика с хохотом захлопала. Робот поклонился, случайно уронил цилиндр, потом пошел со сцены, споткнулся и кубарем укатился за кулисы.

– Следующий круг мой, – пьяно вещал Гюнтер. – Выпьем за нашего чемпиона!

Автоматон-официант принес сразу восемь кружек пива и стал синхронно выставлять их на стол.

– Железка, еще каштанов принеси. И осьминогов. Итак! Господа! Господа курсанты, минуточку внимания! Я хочу поднять эту кружку за нашего друга! За красу и гордость нашего Императорского военно-морского училища. Фёдора Сороку! Гип-гип!

– Ура! – заорали будущие морские офицеры.

На сцену выбежали несколько ярко накрашенных девушек в корсетах. Заиграл аккордеон, и девушки стали петь веселую и несколько пошлую песню. Публика встречала их смехом и аплодисментами.

– А я вот что ещё хочу сказать! – заявил Гюнтер.

На него зашикали. Мол, дай послушать. И посмотреть. Девушки закончили номер и выпорхнули со сцены. Господа курсанты подняли тост “за прекрасных дам”.

Минут через пять, уже переодевшись, в зал проскользнула одна из девушек, которая только что выступала на сцене. Она подошла к столику курсантов.

– Гюнтер, подвинься, – сказал Фёдор.

– О, Инга! Вы сегодня блистали! – радостно произнес тот, освобождая место рядом с виновником торжества.

Девушка закатила зелёные глазища, потом клюнула в щеку Фёдора и села рядом. Внимательно посмотрела на бандитскую физиономию Сороки. Потом протянула руку и повернула его лицо в свою сторону. Пальцы девушки были холодными.

– Ого, как тебя разукрасили!

– Ха! – влез Гюнтер. – Это ты его противника не видела! Тот ему нос…

– Но я победил, – сказал Фёдор и улыбнулся.

– Вот даже не сомневалась, – сказала девушка, тяжело вздохнула и прижалась к его руке. – Горячего вина мне закажи. Как ты себя чувствуешь?

– Просто восторг, – болезненно скривился Фёдор.

– …есть что похуже! – донеслось с противоположного конца стола. Захмелевший Алексей схватил проходящего мимо официанта и вещал: – Зима хуже. Понедельники хуже. Зима и понедельник хуже! Понимаешь?

– За это надо выпить! – влез Гюнтер. – За зиму и за понедельник!

Курсанты подняли кружки.

***

Молодой человек в форме курсанта военно-морского флота и девушка в зеленом платье и теплой шляпке такого же цвета. Они шли по вечерней набережной. Парень шутил, девушка звонко смеялась. Пар от их дыхания поднимался в морозный воздух.

– Стой. Закрой глаза, дай руку, – сказал Фёдор.

Девушка остановилась, прищурилась, но просьбу выполнять не спешила.

– Да давай, не бойся, – рассмеялся парень.

– Опять паука поймал? – подозрительно спросила девушка.

– Ну какой паук. Зима же. Давай лапку, не бойся. Тебе понравится.

Инга настороженно протянула руку в перчатке и прикрыла один глаз, подглядывая другим. Фёдор хмыкнул и положил в ее ладонь небольшой сверток.

– Как думаешь, что это?

Девушка посмотрела на ладонь, потом на своего кавалера.

– Нет. Не может быть!

– Может. Смотри.

Она торопливо развернула ткань, и в свете фонарей на ее ладони засверкало ожерелье.

– Зелёный коралл с Закатных островов. Как и обещал.

Инга взвизгнула и стала примерять украшение.

– Давай, давай! Помогай! Быстрее! Ну? Ну? Как мне?

– Великолепно, моя леди.

Девушка с восторженным воплем вцепилась в Фёдора. Но потом отстранилась.

– Стоп. Это же дорого. Я так не могу.

– Да ладно тебе. Я же чемпион города. Еще бы я денег не нашел. С днем рождения, маленький. Вышло с задержкой. Но лучше поздно, чем никогда.

– Спасибо, Тео!

Обнимаясь, молодые люди пошли дальше.

– Красиво тут, – заявила Инга. – Фонари, светящиеся окна. Уютно.

– Угу. О, гляди!

Разгребая тёплые от окружающих заводов волны, в устье реки заходил огромный многопалубный броненосец.

– “Полярная звезда”, – узнал он корабль. – Какой же красавец!

Девушка облокотилась на парапет набережной и стала разглядывать огни на том берегу и проплывающую громаду корабля. Над городом разнесся тяжелый низкий гудок. Фёдор обнял девушку и прошептал:

– Ты чего загрустила, что случилось?

Девушка не ответила, просто покачала головой.

– Рассказывай, что такое. Я же вижу.

– Ничего, – ответила девушка и тяжело вздохнула. – Просто ты уплывешь. А я…

– Какая ерунда. Во-первых, экзамены еще только через пару месяцев. А потом я стану гардемарином и пойду служить на корабль. Скоро стану лейтенантом. А? Как тебе?

Девушка сжала губы и кивнула.

– Ну, что опять?

– Семья твоя…

– Мы тысячу раз обсуждали. Хватит уже. Мне чихать на мнение отца! Идёт он к лешему! Ну, не даст благословения, и что? Мне оно и не нужно. Ему плевать на меня, мне плевать на него. Он только счастлив был, когда я ушел из дома и поступил в училище. Еще вслед мне кричал, чтоб я где-нибудь утонул и не позорил семью.

Неожиданно Фёдор обнял девушку сзади.

– Или ты хотела стать баронессой? А? Баронесса Инга Сорока.

– Да ну тебя, – девушка вывернулась и пошла по улице.

Парень веселился. Догнал ее, приобнял, и они вмести пошли по улице, освещенной газовыми фонарями. Броненосец “Полярная звезда” подходил к докам и дал еще один протяжный гудок.

***

На черном голом дереве сидел ворон и глядел прямо на Фёдора. Парень отвечал тем же, с интересом разглядывая птицу. Внизу, во дворе училища, шумел прапорщик Зиберт, который командовал расчисткой снега. Птица покосилась вниз и вдруг резко сорвалась и взмыла к серым облакам и дымящим трубам.

– Курсант Сорока! – раздался возглас капитана второго ранга Тулеева.

Фёдор вскочил из-за парты.

– Повтори, что я только что рассказывал.

– А-а-а… м-м-м… основной э-э-э калибр головной башни…

– Это всё? – после небольшой паузы спросил капитан.

– Он просто сорок считал, господин майор, – раздался голос Гюнтера.

Раздалась пара вялых смешков.

– Плохо, Фёдор. Очень плохо. Садись. Наряд вне очереди у прапорщика Зиберта. Итак, записываем дальше. Нагрузка при выстреле головного орудия составляет более пятисот тонн. Поэтому в трехорудийных башнях запрещено стрелять залпом из более чем двух орудий одновременно. Кто скажет, сколько вес одной трехорудийной башни линкора “Апостол”? Алексей?

На дереве уже сидело два новых ворона. Мимо решетки забора профыркал паромобиль. Прапорщик Зиберт куда-то отошел, и штрафники на плацу затеяли пальбу снежками…

***

– Эй, без вины виноватые! Молодежь, а ну-ка стоять! – крикнул Гюнтер. – Ко мне! Как звать?

Первогодки подошли к старшекурснику. Глядели они настороженно.

– Афанасий фон Тибальд, – заявил один.

– Михаил, – сказал второй.

– Фамилия хоть есть, Михаил? – скривив губы, спросил Гюнтер.

– Михаил Рокотанский.

– О, Рокотанский. Из тех самых Рокотанских? Вот ты-то меня к толчку и отвезешь.

Гюнтер запрыгнул на спину первокурснику.

– Вперед, мой верный скакун! Никогда я еще на князьях в туалет не ездил!

Фёдор покачал головой и пошел в свою комнату. Завтра была проверочная работа по навигации. Аккуратно закрыл дверь. Усмехнулся, поглядев на Алексея, который уже лег спать. Зажег керосинку и достал учебник.

“Момент, когда определено место судна и произведён перенос счисления в обсервованную точку. Время и отсчёт лага пишутся возле обсервованной точки. Волнистая линия, перечёркивающая предыдущую линию курса (!), называется невязкой".

Фёдор потёр виски и попытался сосредоточиться. Потом поглядел на Алексея, размышляя, а не разбудить ли его. Передумал и снова погрузился в чтение. По коридору разносились крики веселящегося Гюнтера.

***

Сорока с интересом смотрел, как два автоматона ритмично лупили друг друга на ринге. Со всех сторон разносились крики зрителей. Гюнтер орал громче всех прямо рядом с ухом Фёдора.

– Лупи его, самовар! Я на тебя пятерку поставил! Давай, латунный!

Вот бы ему так, с некоторой завистью размышлял Сорока. Левой, правой, левой, правой. Никакой усталости. Только звон металлических корпусов, шипение пара и разлетающиеся во все стороны капли масла. Робот, покрашенный белой краской, лупил в одну точку, явно собираясь прогнуть корпус противника. Он был массивнее и явно сильнее. Его оппонент с красными полосами пытался уворачиваться, бил реже, но старался зарядить в окуляры или в сочленения манипуляторов. В отличие от большинства зрителей, симпатии Фёдора принадлежали именно полосатому.

Ударил гонг, и роботы остановились, развернулись и каждый отошел к своему углу. Красный прихрамывал. Тут же к бойцам кинулись механики. Они смазывали суставы, проверяли температуру, изменяли какие-то настройки. Белый робот молча следил за противником и не обращал внимания на суетящихся людей. Красный шутил, скалился и пускал дымные кольца.

– Здравствуйте, господа. Извините, что отвлекаю, – к курсантам подсел вычурно одетый господин с белым шелковым шарфом и в цилиндре вызывающе красного цвета. – Вы же Фёдор Сорока, не так ли? Я вас узнал. Видел в “Кунице”.

– Допустим.

– Позвольте представиться. Леонард Дювалле. Управляющий этим прекрасным заведением, – мужчина обвел рукой в перчатке кричащую толпу и ринг.

– Приятно познакомиться, Гюнтер Кузнецов, – влез в разговор сосед Фёдора.

Леонард холодно улыбнулся.

– Как вам наши бои?

– Забавно, – после некоторой паузы сказал Фёдор. – Несколько необычно.

– Всё так, всё так. Но, как видите, публика в восторге.

По рингу прошла изящная автоматон-танцовщица с табличкой “Раунд 2”.

– Фёдор, у меня вам предложение. А не хотите поучаствовать?

– В чём? – сразу не сообразил Сорока.

– В этом. Это может быть интересно. Чемпион-человек, против автоматона. Если продержитесь больше одного раунда, гонорар сможет вас приятно удивить. Хотя сначала надо будет пройти бойцов-людей. Но с этим, думаю, вы справитесь.

– Вы серьезно?

– Вполне. Я видел, как вы завалили огромного бородатого докера в “Кунице”. У вас есть талант, молодой человек. А тут Лига. Сколько вы зарабатываете за то, что бьете портовых выскочек? Десять? Двадцать рублей за бой? Тут же совсем другие гонорары.

Курсант посмотрел на ринг, где белый робот зажал красного в угол и ритмично выбивал из того весь пар. В сторону зрителей летели какие-то мелкие детали, покрашенные красной краской.

– Это Лига. Это совсем другие расклады. Вы можете хоть двадцать раз взять город среди любителей. Но, сами понимаете, это намного серьезнее… Хотя не буду вас упрашивать. Вы знаете, где меня найти, если вдруг надумаете. Не смею вас больше отвлекать. Господа.

Мужчина встал, приложил два пальца к своему цилиндру и пошел в другую сторону зала.

– Давай, Бальтазар! – кричал Гюнтер. – Мне нужны новые сапоги!

Белый автоматон почти добил своего противника у канатов, но тот внезапно сумел поднырнуть под удар и вырваться из угла. Пока более громоздкий робот пытался развернуться, красный автоматон подпрыгнул и нанес сокрушающий удар куда-то в область головы белого. Он внезапно споткнулся и упал на металлические колени. Красный резко повернулся и с шипением пара ударил другой рукой. У белого отлетела выхлопная труба, он завалился на бок. Ринг заволокло паром и черным дымом. Толпа восторженно заорала. Гюнтер ухватился за голову и издал разочарованный стон.

– Вставай, сволочь! Вставай!

Судья показал окончание боя.

– Кузя, не переживай, – пытался успокоить друга Фёдор.

– Я из-за этого идиота пять рублей проиграл!

– Не расстраивайся. Зато я выиграл.

– Серьезно? Ты на красного ставил?

– На красного. Десятку. Пойдем отметим? Угощаю.

– Вот за что я люблю тебя, здоровяк, за то, что ты тонко чувствующая натура. Глубоко понимающая и знающая, как поддержать друга в минуту горя.

***

– Держи его! Я почти закончил!

– Блин! Плюется, погань резиновая!

– Сейчас, почти!

– Федя, отойди-ка, – Гюнтер повернул к себе голову дворника-кальмара и легонько хлопнул ладонью по небольшому мягкому мешку. Кальмар взвизгнул и обвис.

– Готово! – торжественно заявил Фёдор.

Небольшой воздушный шар стал подниматься над вечерней улицей. Дворник-кальмар испуганно размахивал щупальцами, топорщил разные глаза с круглыми зрачками и верещал на непонятном языке. Гюнтер вытер платком заплеванное черным лицо.

– Мне дядя показывал. У них сбоку мешок, если по нему хлопнуть, их ошарашивает.

– Оч-чень полезная информация, – усмехнулся Фёдор. – Дай, я тебя обниму.

После чего попытался хлопнуть ладонью по уху Гюнтера, но тот ловко увернулся. Тут ниже по улице раздался женский визг, кальмар задергался, безуспешно пытаясь дотянутся до веревок, что привязывали его к летательному аппарату. Раздался свисток городового, Сорока закинул оставшуюся от дворника метлу через забор и, хохоча, побежал с Гюнтером в переулок.

***

– Мадемаузельки, – слегка заплетающимся языком произнес Гюнтер, – не желаете провести прекрасный вечер, в приятной компании?

Девушки возмущенно заверещали и увернулись от дружеских объятий курсанта. Тут же рядом возник какой-то хлыщ в элегантном костюме.

– Ты, что, скотина, себе позволяешь! – воскликнул он и толкнул Гюнтера. Парень неуклюже отпрянул и сел на мостовую.

– Господин, вы поосторожнее руками махайте, – подошел ближе Сорока. – А то, не приведи Хранитель, одежду себе испачкаете. Вон цилиндр какой у вас красивый. Жалко будет.

Девушки уже убежали дальше по улице, а хлыщ презрительно скривил губы и сжал кулаки в черных кожаных перчатках. Фёдор широко улыбнулся и приглашающе развел руки, как будто желая обнять мужчину.

– Вижу вы решительно настроены.

– Чего-то мне его рожа не нравится, – заявил Гюнтер, безуспешно пытаясь встать с мостовой.

Хлыщ поднял кулаки и шагнул вперед.

***

– Серёга! Серёга, открывай! – громко шипел Гюнтер и шкрёбся в закрытое окно.

– Кузя! Тихо ты! Комендант услышит! – заплетающимся языком попробовал угомонить друга Сорока.

– Спокойно, здоровяк. Щас мы его! – заявил Гюнтер и усилил напор на стекло.

Щелкнула задвижка, и с негромким скрипом створки распахнулись.