Loe raamatut: «Рид»

Глава 1

Опять я свернул не туда. Счетчик мигал зеленым, настаивая, что путь в другую сторону, но я проигнорировал его сигнал. Каждой клеткой чувствовал, что это дурное место, что туда лучше не соваться, что еще есть шанс повернуть назад, но что-то тянуло меня вперед. Не осознание, не логика, а что-то глубже, что-то животное, первобытное, словно на уровне инстинктов я знал, что там есть нечто важное, что мне именно туда.

Теперь я стоял в конце туннеля. Стены вокруг не были статичными – казалось, что сам воздух здесь сжимался и расширялся, как легкие гигантского существа, наполняясь мерзким, прогорклым запахом, от которого першило в горле. Тупик? Вроде бы. Но закрыт он не привычными плитами или завалом, а пластиковыми лентами, висящими в воздухе, будто плотный, липкий саван. Они выглядели чужеродно, как нечто, не принадлежащее этому месту, и в то же время – идеально в него вписывались.

Но не это было главным.

Кровь.

Она повсюду. Не разбросана хаотичными мазками, не расплескана, как при случайной бойне. Она здесь как часть интерьера, впитанная в стены, осевшая темными пятнами на полу, пропитавшая воздух железистым, удушливым запахом. Как будто это норма. Как будто так и должно быть.

Я сделал шаг, хотя нутро с яростью кричало, что этого делать не стоит, что нужно остановиться, развернуться и уйти, пока еще есть такая возможность. Но тело двигалось само, будто загипнотизированное, подчиняясь чему-то неосознанному, инстинктивному. Как только моя ступня коснулась пола, липкие пластиковые ленты скользнули по коже, облепили лицо и плечи, затягиваясь вокруг, словно живые, оставляя после себя ощущение чужеродного холода. Они висели в воздухе, вибрируя от легкого движения, будто тысячами невидимых пальцев ощупывали меня, пробуя на вкус, словно проверяя, насколько я годен для того, что будет дальше.

Запах ударил в нос мгновенно, с такой силой, что скрутило желудок, а гортань свела судорогой, заставляя инстинктивно отпрянуть назад. Это не было просто зловонием тухлого мяса, крысиной мочи или залежалых отходов, что можно встретить в обычных туннелях. Здесь пахло чем-то более тяжелым, липким, пропитанным самой сутью разложения. Это был запах настоящей бойни, горячий и густой, насыщенный металлическим привкусом крови, которая уже давно впиталась в стены и пол, став частью окружающей среды. Вонь оседала в легких, проникая внутрь, заставляя меня ощущать, будто я уже сам являюсь частью этого места, частью этой гниющей, разлагающейся мерзости.

Передо мной, растекаясь бурыми лужами, лежали тела. Не просто трупы, а нечто более извращенное, больше напоминающее мясную лавку, где человеческое тело превратили в безликий набор костей, жил и ошметков мяса.

На металлическом столе, который все еще поблескивал в приглушенном свете тусклых фонарей, когда-то был человек, еще недавно полный жизни, но теперь от него осталась лишь грудная клетка, лишенная внутренностей, и белесые кости с обглоданными суставами. Ребра, раздвинутые в стороны, напоминали раскрытые зубья капкана, в которых застряли бурые куски разорванных тканей, трепещущих при каждом колебании воздуха.

Второй труп валялся прямо на полу, его отбросили небрежно, как ненужный кусок отходов, даже не удосужившись разложить его на части. Возле него лежали отрезанные ноги, небрежно сложенные в сторону, словно заготовка, оставленная на потом, ожидающая своей очереди. Мутные глаза, устремленные в потолок, не выражали уже ничего, кроме той немой пустоты, которая приходит в тот момент, когда сознание окончательно покидает тело.

Третий, расположенный чуть дальше, все еще был целым, но было очевидно, что это ненадолго. Его грудь медленно поднималась и опускалась, судорожно хватая остатки воздуха, словно организм до конца не осознавал, что исход давно предрешен. Он был следующим в этой страшной, безумной мясорубке, которая не оставляла никого в живых.

Справа от стола, в липком полумраке, застыли трое. Двое мужчин и женщина, перепачканные кровью, замороженные в страхе и оцепенении, как звери, загнанные в угол. Их лица были искажены, но выражение у каждого было разным – от бездумного ужаса до полного, бессмысленного опустошения.

Ближайшие к столу вздрогнули, как только я двинулся, будто мое появление было последней каплей в их хрупком понимании происходящего. Женщина, вся в слипшихся сгустках крови, задыхалась за кляпом, глаза бешено бегали из стороны в сторону, а тело металось, извиваясь в бесполезных попытках вырваться из невидимых пут. Ее мокрые от слез и пота щеки дергались, дыхание рвалось наружу с хрипом, как у умирающей.

Дальний же даже не шелохнулся. Он просто сидел, ссутулившись, неподвижно уставившись перед собой. Каменное выражение лица, побледневшая кожа, белесые, словно выцветшие глаза, в которых не отражалось ничего живого. Он был мертв, хоть его легкие еще поднимались и опускались. Возможно, сердце в нем билось, но его сломали уже давно.

Я сделал второй шаг.

Холодный, обволакивающий страх накатывал изнутри, но я не позволил ему овладеть мной. Вновь вляпался в то, от чего следовало бы держаться подальше, но пути назад уже не было. Пальцы медленно сомкнулись на рукояти тесака, кожа натянулась, мышцы напряглись.

Я двинулся вдоль стола, шаг за шагом направляясь к тому месту, откуда доносился звук.

Пир.

Я уже знал, что там, впереди. Мне не нужны были догадки или объяснения.

Смех. Звон тарелок. Пьяные крики, наполненные безумной, звериной радостью.

Скребы.

Не просто людоеды. Не просто падальщики. Это те, кто зашел слишком далеко. Те, кто переступил черту, потеряв не просто облик человека, но и его суть, прогнившие насквозь твари, которым уже не было пути назад.

Если встретишь такого, умирающего в луже собственной блевотины, даже не подумаешь тратить на него силы.

Но если он еще жив, если способен двигаться, смеяться, если способен кусаться – тогда убьешь.

Обязательно.

Если хватит сил.

Мне их хватало.

Я провел ладонью по рукояти дробовика, закрепленного у бедра, ощущая холод металла, проверяя, насколько уверенно он сидит в кобуре. Выхватил, прокрутил в руке, проверил баланс, ощущая привычный вес. Надежная штука, тяжелая, с хорошей отдачей, но слишком громкая. Два патрона – либо всаживать сразу, либо экономить, решая по ситуации, потому что второго шанса может уже не быть.

Лезть в лоб – последнее, что хотелось бы сейчас. Лучше идти тихо, медленно, каждый шаг вымерять с осторожностью, потому что одно неосторожное движение, и все закончится быстрее, чем я смогу понять, что именно пошло не так.

Внутри меня мозг верещит, пытаясь перекричать окружающий мрак, бросая в сознание тревожные сигналы. Таймер. Время. Осталось пять минут, после чего все пойдет к чертям. Но я его не слушаю.

Переставляю шаги осторожно, двигаясь, будто по минному полю, обходя размазанные по полу ошметки тел. Куски мяса, порванные, с засохшими прожилками, торчат из кровавой каши, в которую превратили этих людей. Ребра, изогнутые под неестественным углом, выглядывают из сгустков, словно сломанные ножи, а где-то дальше валяется полуобглоданная рука, замершая в последнем порыве защититься.

Туннель извивается, заломленный, уходящий в темноту, затягивающий в себя, словно глотка мертвеца.

В конце его черного провала едва заметно светится что-то – комната. Или ее подобие.

Там меня уже ждут.

Меня накрывает ощущение неправильности. Оно тяжелое, липкое, оно тянется по коже, пробирается под ребра, скребется в затылке. Я видел мясо, кости, гниль – все это привычно, ожидаемо, логично для таких мест. Но здесь что-то не так.

Слишком здесь все упорядоченно.

Как будто все это не просто хаотичная бойня, а часть чего-то большего, чего-то тщательно продуманного. Кровь не разбрызгана, как обычно, она ровными слоями покрывает поверхности, стекая в определенных направлениях. Отрезанные конечности не валяются где попало, а будто разложены по местам, как инструменты хирурга перед операцией. Даже в хаосе тут чувствуется порядок, а в порядке – чужая рука.

Запах гнили ударяет в нос с новой силой, тяжелый, липкий, удушающий, он будто имеет собственный вес, давит на грудь, забивает легкие, прилипает к горлу, вынуждая с трудом сглатывать. Густой туман поднимается откуда-то снизу, расползается по туннелю, словно невидимые испарения гниющего организма, который разлагается, но еще живет.

Таймер пищит, отмеряя оставшиеся минуты.

Если я не выберусь отсюда, если застряну хотя бы на пару лишних мгновений, то останусь здесь навсегда, как и те, кто уже стоит у входа. Они не шевелятся, но я чувствую их взгляды, вижу их умоляющие глаза. Связанные руки, перевязанные рты, истертые в кровь запястья, одежда, давно впитавшая в себя грязь, пот и мочу.

Я медленно продвинулся вперед, каждый шаг давался с трудом – пол под ногами был скользким от смеси крови, жира и какой-то липкой дряни, в которой с шлепком тонули подошвы. Остановившись, я опустился за ржавый металлический контейнер, сжавшись в тени, впитывая каждый звук, каждый шорох, стараясь дышать неглубоко, чтобы не заглатывать вонь, пропитавшую воздух. Сквозь узкую щель между ним и стеной я осторожно выглянул, осматривая пир.

Если это место вообще можно было назвать комнатой, то только в издевательском смысле. Пространство состояло из нагроможденного металлолома – ржавые пластины, прогнившие трубы, кучи мусора, спрессованного в подобие стен. Внутри чадила горелка, черные языки копоти плясали вдоль обшарпанных поверхностей, рисуя по ним пятна, напоминающие размытые силуэты кричащих людей. Огонь потрескивал, а над ним, пронзенная ржавым прутом, медленно вращалась человеческая нога. Кожа на ней лопалась от жара, обугливалась, и каждая капля жира, стекая в пламя, сопровождалась влажным шипением.

Вокруг костра сгрудились фигуры, не меньше пяти, но я чувствовал, что в темнота мог прятаться еще кто-то, исключать такого было нельзя. Они сидели вповалку, ленивые, полуголые, в жуткой смеси крови, пота и грязи, настолько покрытые слоем липкой вони, что их собственная кожа уже давно слилась с этим дерьмом. Они двигались медленно, размашисто, будто пьяные, но я знал, что это не просто алкоголь. Их глаза горели мутным огнем, а губы расползались в безумных ухмылках.

Пальцы дрожали, но не от страха или холода, а от ломки, от внутреннего пожара, который сжигал их изнутри. В одних руках были мутные бутылки с какой-то вонючей дрянью, в других – куски человеческой плоти, жирные, кровоточащие, с сырыми жилами, которые они лениво жевали, не обращая внимания на то, как изо рта стекает красная жижа, оставляя разводы на подбородках и шее.

Это был не просто пир.

Это было празднование падения, вырождение, демонстрация, что они уже давно перестали быть людьми.

Скребы.

Их тела были исполосованы шрамами, порезами, ржавыми спицами и металлическими обломками, вонзенными прямо в кожу. Так они защищались, но в то же время делали себя уязвимыми. Одиночный скреб не представлял большой угрозы – бешеное, но тупое животное. Однако в стае они превращались в нечто совершенно иное. Они бросались на жертву без раздумий, не чуя боли, наваливаясь волной, способной смести все на своем пути. Здесь, в этих туннелях, они жили стаями, убивали стаями, и пиры у них тоже проходили стаями.

Все они были исхудавшими, похожими на ходячие трупы, покрытые уродливыми шрамами. Один из них, видимо, недавно прошел через какой-то дикий ритуал – в его голову были вбиты несколько ржавых прутьев, торчавших наподобие короны. Свежие потеки крови еще не высохли, стекая по грязному лицу, но он улыбался, как будто это было его величайшим достижением.

Глаза всех собравшихся были безумными, пустыми, не выражающими ни мысли, ни осознанности. Гнилые зубы блестели в кривых ухмылках, а в каждой руке был зажат кусок человеческой плоти, из которого они жадно откусывали.

Я знал, что они пьют. Мерк. Местная дрянь, мутное пойло, что варят из падали, грибов и всякой хрени. Аналог самодельного самогона, только в сто раз хуже. Оно разрывает мозг, стирает сознание, делает тело нечувствительным к боли, а разум – сломанным навсегда. Моя Ил тоже делала самогон, но чистый, настоящий, не такую мерзость. Мысли о доме пронзили меня болью, но я быстро отогнал их.

Я сам загнал себя в эту ловушку, сам выбрал этот путь, неужели они не знают, что этот проклятый туннель, вот-вот начнет менять свою структуру, стирая все, что было до этого. Они либо настолько потеряли связь с реальностью, либо были слишком уверены в себе, но не выглядели обеспокоенными. Возможно, даже не осознавали, что до смены туннеля осталось меньше пяти минут.

Может, просто развернуться и уйти? Плевать на них, пусть продолжают жрать, пусть пируют, пока не обосрутся от своей дряни. Они в стельку, мозги уже давно уплыл и, вряд ли хоть один из них понимает, что происходит вокруг. Сейчас они не опасны. Сейчас они просто падаль.

Но что-то не сходится.

Я замираю, всматриваясь в пространство вокруг. Баррикады. Обломки металла сложены в подобие укреплений, горелка пыхтит стабильным пламенем, костер разгорелся не спонтанно, а явно давно, прогоревшая древесина выложена ровно, не разбросана, как после случайного пожара. На полу кое-где разложены старые тряпки, даже что-то вроде лежанок, грязных, пропитанных потом и кровью, но удобных.

Это место не похоже на временное логово, на случайный притон отбросов, которым все равно, где сдохнуть. Здесь жили. И, судя по всему, не собирались уходить.

Но такого быть не может.

Туннели не оставляют следов. Они исчезают полностью, не просто меняя свою структуру, а стирая все, что в них находилось. Нет посторонних объектов, нет следов, нет построек.

Но тогда почему это место осталось не тронутым?

Здесь было что-то не так.

Это чувство впивалось в мозг, стягивало горло, заставляло кожу покрываться холодным потом. Воздух здесь был неправильный, гулкий, будто весь тоннель не просто существовал, а наблюдал за мной, ждал, когда я сделаю свой ход. Я ощущал это нутром, глубже, чем страх, сильнее, чем инстинкт самосохранения, сжимая тесак так, что пальцы хрустнули от напряжения.

Решение пришло само. Как всегда.

Я никогда не был тем, кто долго размышляет, анализирует, выстраивает сложные планы. Мне не нужна была стратегия, не нужны были расчеты. Все сводилось к одному: или ты, или они.

Поэтому я просто вышел вперед.

Без пафоса, без замедления, без предупреждений. Поднял дробовик, навел, нажал на спуск.

Раздались два последовательных выстрела, заглушившие даже собственные мысли.

Грохот ударил в уши, оглушая, вибрация от отдачи сотрясла руки, в воздухе мгновенно запахло горячим порохом и разорванной плотью.

Первые двое даже не успели понять, что произошло. Их головы взорвались, забрызгав остальных ошметками костей и серого вещества. Те, что были рядом, вздрогнули, медленно оборачиваясь ко мне, но среагировать не успели. То ли Мерк окончательно размягчил им мозги, то ли в этом месте и правда было что-то не так, но тесак уже вошел в привычный ритм.

Лезвие рвало плоть, ломало кости, прорубало мышцы, вышвыривая на стены куски мяса. Оторванные пальцы, зубы, вспоротые животы, обрубленные головы – все смешалось в кровавой бане, которую я устроил в этой гнилой берлоге.

Один из них, едва успев спастись, вывалился в темноту, наткнувшись на что-то, похожее на плазмаган. Откуда только взял?

Но он не успел даже толком навести его. Я всадил ему тесак прямо в солнечное сплетение. Он дернулся, вскинул руки, глядя на меня с тупым удивлением, затем медленно осел на окровавленный пол. В тот же миг его голова отделилась от тела, отправившись в полет куда то в темноту туннеля.

Тишина.

Я тяжело дышал, глядя на груду мяса и внутренностей, еще подергивающихся в предсмертных судорогах.

Счетчик дернулся, а это значить оставалось меньше трех минут.

Время уходило. Красные фонари начали мигать.

Я быстро двинулся дальше, переступая через разорванные тела, и направился туда, где была та троица, что я видел раньше.

Один из них, тот, что с пустым взглядом, уже окончательно умер. Вряд ли от страха. Скорее, сердце не выдержало.

Женщина все еще рвалась, пытаясь освободиться, глаза умоляли, но кляп мешал сказать хоть слово.

Я быстро разрезал ее путы, схватил за шкирку и вытолкнул из комнаты, протаскивая сквозь пластиковые ленты.

Оглянулся на второго пленника.

Он не двигался.

Руки сложены на груди, ноги неподвижны. Он сам не хотел уходить.

Я не стал его тащить.

Таймер показывал меньше минуты.

Времени не было.

Я вырвался вперед, схватил женщину за талию и потащил ее за собой, как паровоз, набирающий ход. Не оборачиваясь, не думая, насколько сильно горят мышцы, насколько болит спина от напряжения, я просто двигался вперед, глуша все внутренние сигналы о перегрузке. Времени не было, счетчик вспыхивал зеленым, показывая направление, и мы мчались туда, где туннель еще не начал меняться.

Женщина не успевала за моим напором так что я просто тащил ее за собой, ее ноги лишь скользили по полу, болтаясь, как ненужный груз, но останавливаться, чтобы привести ее в чувство, я не мог. Адреналин бил в голову, перед глазами мелькали рваные тени туннеля, а где-то позади уже разгорались красные огни, предвещая неизбежное. Структура туннеля вот-вот начнет рушиться, металл сдвинется, проемы сомкнутся, и все, что здесь находилось, исчезнет, превратившись в пустоту.

Еще несколько шагов, еще один рывок, и мы буквально влетаем в створки шлюза. Ударившись плечом, я теряю равновесие и падаю, тянув за собой женщину, которая глухо шлепается о металлический пол. Позади раздается грохот, тяжелые гермозатворы сходятся с лязгом. Следует два щелчка, сигнализирующих о том, что механизм блокировки сработал, и туннель позади нас начинает свою трансформацию.

Скрежет металла, визг перекручивающихся конструкций, утробное эхо, разносящееся по пространству, словно гул умирающего зверя. Этот звук невозможно спутать ни с чем, и если хотя бы раз слышал, как туннели перестраиваются, он остается в голове навсегда. Я лежу на спине, тяжело дышу, упершись взглядом в серые металлические створки, пытаясь осознать, насколько близко я оказался к смерти. Еще несколько секунд промедления, и меня бы уже не было.

В голове одна за другой вспыхивали и гасли ненужные мысли, бесполезные и запоздалые, но они все равно цеплялись за сознание, разрывая его на части. Почему я пошел на этот риск, что заставило меня задержаться, зачем я дал себе оказаться в таком положении? Какого черта я допустил такую беспечность, когда прекрасно знал, что в этих местах ошибок не прощают, что здесь любой просчет – это билет в один конец, без права на исправление?

Но теперь эти вопросы не имели никакого смысла. Все уже произошло, все осталось позади, и ничто не изменит того, что я сделал, ничто не сотрет запах крови, гари и паленой плоти, что въелся в кожу и легкие. В ушах все еще звенело от грохота выстрелов, сердце глухо долбило в ребра, отзываясь в каждом мышечном волокне напряжением, которое не хотело отпускать.

Сожалеть было бессмысленно, думать – тем более, а менять что-либо уже было просто поздно.

Рядом, судорожно хватая ртом воздух, лежала девушка, полностью измазанная в крови, слипшимися от пота и грязи волосами, бледным лицом, на котором читался ужас, недоверие и изнеможение. Ее губы дрожали, в глазах отражалось все, через что ей пришлось пройти за последние часы. Но даже сквозь страх и истощение пробивалось осознание, что я вытащил ее из этого ада, и, возможно, именно благодаря мне она до сих пор жива.

Она дрожащими пальцами стянула с лица кляп, выплюнув грязную, насквозь пропитанную слюной и кровью ткань, и впервые за все это время ее взгляд встретился с моим. В нем все еще было много боли, но за ней скрывалось нечто большее, что-то глубокое, неразрушенное.

Благодарность.

Глава 2

Первым делом нужно было найти припасы. Это правило я усвоил сразу, как только понял, как устроены изменяющиеся туннели. В каждом новом секторе у входа были специальные выемки, в которых крепились металлические контейнеры. В них могли оказаться провиант, оружие, медикаменты или просто бесполезный хлам, но иногда попадалось нечто большее – артефакты. Их было видно сразу: они не выглядели, как обычные вещи, они выделялись.

Мне же сейчас нужно было только одно – еда.

Ладонь скользнула по лбу, смахивая липкий пот, пальцы сжались, растирая усталость, но облегчения это не принесло. Глаза сами метнулись в сторону девушки. Она все еще сидела на полу, но не пыталась двигаться. Взгляд уперся в одну точку, дыхание оставалось тяжелым и неровным, как у загнанного зверя.

Меня это не волновало.

Я огляделся, выискивая нужный контейнер, и наконец нашел его.

Судя по изгибу туннеля, он был одним из относительно простых – ровный, без резких изломов и боковых разветвлений, с хорошей видимостью и минимумом укромных мест, где могло скрываться что-то действительно опасное. Здесь нельзя было задерживаться слишком долго, но в этом же крылась и определенная выгода. Освещение работало исправно, а это всегда служило знаком, что разной нечисти здесь либо меньше, либо не было вовсе.

Мне уже не раз выпадали тяжелые участки, но на этот раз, похоже, судьба не пыталась меня убить сразу, давая хотя бы немного пространства для маневра. Ил всегда говорила, что во всем нужно искать знак, что все, что ни делается, – к лучшему. И, несмотря ни на что, я верил ей.

Мои пальцы автоматически потянулись к внутреннему карману, где под плотной тканью было зашито то, ради чего я отправился в этот ад. Внутри меня зашевелилось давящее напряжение, но вместе с ним пришло и чувство спокойствия – я получил то, зачем пришел, и теперь мне оставалось лишь добраться обратно.

Я должен был вернуться, и никакие обстоятельства не могли меня остановить. Пути назад уже не существовало, но и оставаться здесь я не имел права. Там, за этими туннелями, за бесконечными переходами, меня ждали, надеялись, что я пройду через это дерьмо и принесу то, что им так нужно.

Я не мог позволить себе ошибиться, сорваться или потерять то, ради чего отправился в этот ад. Это было не просто нечто ценное, не просто груз, болтающийся у меня в кармане. Вся их жизнь, их последние силы, их шанс на выживание – все зависело от того, смогу ли я вернуться.

Я быстро взглянул на счетчик и почувствовал, как внутри все напряглось до предела.

Он молчал.

Зеленые огоньки оставались неподвижными, не мигая, не подавая никаких сигналов. Это могло означать только одно – туннель не собирался выводить меня обратно. Он проложил маршрут вперед, открывая путь в следующий сектор и возможно он будет тем туннелем который поведет меня в нужном направление.

Судя по его стабильности, туннель пока не предвещал ничего опасного, но я слишком хорошо знал, что обманчивая тишина здесь могла быть куда страшнее явного шороха в темноте.

Я резко дернул металлический ящик на себя, сорвав его с креплений. Его форма, вес, способ фиксации – все это было мне знакомо до последнего винта. Я вскрыл сотни таких контейнеров и знал, чего ожидать внутри.

Но когда я заглянул за него, пальцы инстинктивно сжались, а дыхание сбилось на секунду, будто меня ударили под дых.

Артефакт.

В металлической выемке за контейнером, точно по форме, словно вставленный туда намеренно, покоилась капля чистого ярко-красного огня. Она не просто лежала в углублении металлической стены, а словно была вставлена туда намеренно, идеально вписываясь в форму выемки, как ключ в замочную скважину. Капля пульсировала изнутри, будто живая, словно что-то внутри медленно переливалось, двигалось, едва заметно вибрируя в такт непонятному ритму.

Я медленно опустил контейнер на пол, не сводя глаз с находки, затем шагнул ближе, чтобы разглядеть ее получше.

Что я знал об артефактах? Честно говоря, не так уж много.

Они были редкими, дорогими, опасными, их происхождение окутано легендами, но никто не знал, где заканчиваются сказки и начинается правда. Говорили, что некоторые могут исполнять желания, другие – давать бессмертие, третьи – связывать живых и мертвых. Их формы и размеры разнились, но увидеть один вживую удавалось не многим.

Я видел лишь один, и то издалека. Он принадлежал нашему главному. Простая белая глыба, висевшая у него на груди, выглядела как кусок матового льда, но никто не знал, что именно она ему давала. Может, ничего. А может, то, чего все боялись сказать вслух.

Одни шептались, что он может разговаривать с мертвыми, другие – что его взгляд убивает на месте, превращая людей в холодные безжизненные оболочки. Никто не знал правды, но все боялись.

Я же всегда считал артефакты просто дорогими побрякушками. Ни разу не видел, чтобы кто-то использовал их по-настоящему, а все истории про их силу казались мне лишь красивыми сказками для тех, кто любит мистику.

И вот теперь, стоя перед этой алой каплей, в мерцающем полумраке туннеля, я смотрел на нее как на вещь, которая мне, возможно, и не пригодится, но точно имеет ценность.

Я потянулся за алой каплей, пальцы почти коснулись гладкой поверхности, когда вдруг резкий рывок вырвал меня из этого транса.

Тесак.

Я даже не заметил, как он слетел с крепления на бедре, будто выскользнул сам.

– Назад.

Голос прозвучал тихо, но от этого он не стал менее угрожающим.

Я обернулся.

Девушка, которая еще недавно смотрела на меня с благодарностью, теперь стояла напротив, но в ее взгляде не осталось ни тепла, ни слабости.

Теперь в нем были только страх и ненависть.

– Я сказала, назад.

Ее пальцы мертвой хваткой сжимали рукоять моего же тесака, а острие было направлено прямо мне в кадык.

Я сжал зубы, внутренне проклиная себя за то, что расслабился, за то, что поверил в иллюзию безопасности, за то, что считал ее безобидной.

Какого черта я вообще позволил себе отвлечься? Какого черта решил, что опасность уже позади?

Еще мгновение назад я был уверен, что контролирую ситуацию, но теперь стоял безоружный, с пустым обрезом и тесаком, который уже не принадлежал мне.

Чертов идиот.

Все пошло не так, и я сам загнал себя в эту ловушку.

– Тебе нужен артефакт? – я медленно поднял руки, делая примирительный жест, голос звучал спокойно, хотя внутри уже начинал закипать гнев. – Забирай. Мне он не нужен.

Она усмехнулась.

Губы растянулись в жуткой, кривой улыбке, обнажив рваные, словно обломанные зубы. В ее взгляде что-то изменилось, будто под кожей проснулось что-то чужое, как если бы внутри нее внезапно вселилась другая сущность.

Я видел, как ее пальцы дрожат, но это не было проявлением страха. Это было волнение, предвкушение, удовольствие.

Еще несколько минут назад передо мной была полумертвая, сломленная пленница. Теперь передо мной стоял демон. И я почувствовал, как что-то внутри меня зашептало – не голос разума, не инстинкт, а нечто более глубокое.

"Я же предупреждал… Ты сам это впустил… Теперь поздно."

И голос замолчал, оставляя меня один на один с этим порождением тьмы.

– Назад.

Теперь ее голос был не просто холодным – он зашипел, словно ржавый металл, скользящий по стеклу. Но даже с этим жутким тоном, даже с угрозой в каждом слове, на ее лице осталась улыбка.

Я медленно двинулся в сторону, обходя контейнер, поставленный на металлический пол. Двигался плавно, контролируя дыхание, выверяя каждый шаг, будто это могло хоть как-то изменить ситуацию.

Ее взгляд метнулся к артефакту, но лишь на мгновение. Когда она снова посмотрела на меня, в ее глазах вспыхнул новый огонь, от которого меня пробило ледяными мурашками.

Кто она?

Обычная жительница стабленда, случайно оказавшаяся в лапах скребов? Или же сама скреб, замаскированный под человека?

Нет, скребы так не поступали. Они не брали заложников из самих себя, не ждали, не играли в спектакли. Они разрывали, ломали, убивали.

И все же что-то было не так.

Я не знал, кем она была на самом деле, но после появления артефакта ее поведение изменилось слишком резко.

Еще шаг – и я остановился.

Она все так же держала мой тесак, но теперь стало ясно, что он был слишком тяжел для нее. Держа его обеими руками, она напрягала пальцы, сжимая рукоять так, что костяшки побелели.

Теперь между нами остался только контейнер. Девушка стояла прямо напротив, почти касаясь артефакта, но, похоже, не решаясь его тронуть ее взгляд был прикован к нему и это стало для меня сигналом.

Этот миг был единственным шансом, который мне оставался, и я не мог позволить себе его упустить. Резким движением я присел, напряг мышцы и с силой выбил ногой контейнер с припасами, направляя его точно в корпус противницы.

Металлическая тара с оглушительным скрежетом заскользила по полу, ударилась о её ноги, заставляя её дрогнуть, пошатнуться, теряя равновесие. Это было достаточно, чтобы на долю секунды ослабить её контроль над ситуацией.

Я тут же бросился вперед, намереваясь свалить её на землю, лишить тесака, раздавить, пока она не пришла в себя. Но она двигалась неестественно быстро, её реакции были слишком точными, слишком отточенными, слишком для обычной спасенной девушку.

Грациозно скользнув в сторону, она уклонилась от атаки и тут же, без промедления, нанесла молниеносный удар тесаком.

Лезвие рассекло воздух и прошлось по моей груди, лишь чудом не задев ее, едва не угодив в шею. Но в последний миг я подставил обрез, рефлекторно перехватывая клинок и направляя его в сторону.

Острая боль вспыхнула в правой ноге, пронзая её жгучим ощущением разорванной плоти. Она все-таки задела меня

Тесак оставил глубокий, рваный порез, из которого тут же хлынула кровь, стекая горячими струями.

Я зарычал от ярости, но отступать было нельзя. Вместо того, чтобы позволить боли захлестнуть сознание, я рванулся вперед, готовый добить её первым.

Но было слишком поздно.

Она уже шла в атаку.

– Убью! – выкрикнула она, бросаясь вперед, занося тесак.

Я закричал в ответ, но это был не крик боли, не истошный вопль загнанной жертвы. Это был глухой, злой рык, сжатый в зубах, пока я сгруппировывался и, словно стальная пружина, взорвался в сторону, откуда на меня неслась она.

Тесак был слишком тяжел для неё, и это её подвело. Движение вышло медленным, широким, неуклюжим, а я успел. Вырвавшись из-под удара, я смял дистанцию, двигаясь быстрее, чем она ожидала, и, всадив кулак ей в грудь, отбросил назад.

Она полетела на пол и впечаталась спиной в контейнер, который сама же отбросила ранее, и согнулась, издав короткий рваный выдох.

Но даже после такого она снова встала.

В её взгляде не дрогнуло ни капли боли, словно тело больше не имело значения. Я двинулся вперед, готовый добить, но в тот же миг она метнулась в сторону, и прежде чем я успел ударить ещё раз, врезалась в меня с неестественной силой, впиваясь зубами мне в щеку.