Демон-самозванец

«Швейцарец», их многие любят за мифы о надежности. Почему мифы? Слово «надежность» не к месту: можно говорить лишь о потерях времени и сил для взломщика.

Так вот – именно этот сейф неоднозначен. Я бы мог сверлить его стенку часами, швейцарцы на качестве стали никогда не экономили, сопротивляться она будет долго. Увы, времени на это нет, так что придется прибегнуть к грубой силе.

Но для начала проверить, не открыт ли. А то было в моей практике, когда чуть не взломал незапертый.

Увы – не тот случай. Ну да ладно, я ведь и не сильно надеялся.

Сейф двухслойный – стальные стенки с просыпкой между ними. Последняя против любителей поработать горелкой, но я не из таких. То есть как раз их таких, но не сейчас.

Сейчас мы будем взрывать.

Да, да – именно так. А почему бы и не пошалить, раз обезвреженная сигнализация даже брачные игры слонов проигнорирует? Смущают лишь два момента: любовники этажом выше и гражданка Таиланда. Но меня заверили, что она будет спать самым крепким сном, хоть дрова под ухом коли. Возможно, вскоре после моего ухода люди, которые все здесь перероют, найдут в ее комнате крошечный баллончик с таймером и установят, что в нем ранее находился неопасный для здоровья газ с простым эффектом.

Мы ведь не убиваем людей, мы просто изымаем их имущество.

А что там наши пылкие любовники? Да они просто двужильные, так и продолжают завывать на весь этаж. Если я проеду мимо на мотоцикле без глушителя, не заметят. Но на всякий случай прикроем дыру между этажами диванной подушкой. Ну и двери внизу не забыть захлопнуть – очевидная и достаточно действенная мера.

В кино сейфы принято обвязывать динамитом, но сразу скажу – не поможет. То есть взрыв вы, конечно, устроите, но вот железо может не сдаться или погибнет все содержимое. Тут надо действовать хитрее.

В тех же фильмах люди, подобные мне, для резки твердых веществ применяют алмазы. Ну да – для кинематографа хороший, стильный ход. А я плебей простой, мне достаточно банального карбида циркония. Закрепил стержень в держатель и крути себе по кругу, будто работаешь ручной мясорубкой.

Если менять абразивные стержни по мере износа, я в итоге прорежу первую, основную стенку. Но это будет очень не скоро, а сейчас мне нужна всего лишь едва заметная черта. Она по большому счету лишнее, скорее ритуал, но я предпочитаю, чтобы взрывчатка работала по уже слегка ослабленной зоне. Умом понимаю, что при моем методе это лишь потеря времени, но такой вот каприз психики у человека, не надо придираться.

Вот и все: круг, по которому сейф будет взломан грубой силой, намечен. Ящик Нарышкина остался на двадцать третьем, он слишком огромен и не пролезет в проделанное между этажами отверстие. Но я прихватил из него множество полезных вещей, большей частью лишних. Сейчас они в компактном рюкзаке, и настало время в нем покопаться.

Гибкие алюминиевые уголки, внутри их уложенная «воронкой» лента пластиковой взрывчатки, что создает при применении кумулятивный эффект, усиливающийся тончайшей металлической накладкой. Средство резки взрывом – далеко не передовая технология, но безотказная, все еще пользующаяся спросом. Тут как раз тот редкий случай, когда наши противники никак не могут ее обогнать: ломает все, что угодно, вот уже полвека с лишним, и противодействовать этому не научились.

Закрепить по линии надреза, соединить детонирующим шнуром, удостовериться, что все ровно, без зазоров на стыке уголков. Вроде порядок. Теперь придется заняться вандализмом. Взрыв – громкий процесс, связанный к тому же с резким повышением температуры. Вспышка выйдет знатная, шум тоже, а это мне не нужно.

Для начала сходить в санузел, заполнить водой специальную грелку, предназначенную для спасения людей, долго остававшихся на лютом морозе. От обычных она отличается лишь размерами, к тому же в габариты стенки сейфа вписалась почти идеально. Дальше в ход идут сиденья стульев, диванные подушки и прихваченный специально для этих целей надувной матрас. Баррикада вышла неприглядная, но я за красотой не гнался: мне бы чтоб потише и без огня с дымом.

Кстати, насчет дыма – о датчиках пожарной сигнализации я позаботился. Не хватало еще, чтобы сюда понаехали бравые ребята на красных машинах.

А теперь пора напомнить друзьям, оставшимся снаружи, что некрасиво сидеть без дела:

– Сигареты принесите.

Я вообще-то курю очень редко и лишь дорогие сигары, но таков уж условный сигнал.

Мне не говорили, как именно планируется обеспечить шумовое прикрытие незаконной деятельности. Последний раз это была полицейская машина с сиреной – весь квартал на уши подняла своим воем. Такие вот продажные стражи закона бывают. Что придумают на этот раз? А вот сейчас и узнаем…

Это оказался сценарий «расшалившаяся молодежь». Ну знаете, как оно бывает: обзаведутся недорогой китайской пиротехникой и шарахнут ее под окнами ровно в три часа ночи, вызвав у жильцов шквал отрицательных эмоций.

Вот под эти вспышки за окном, сопровождающиеся гулом разрывов, я и придавил кнопочку.

Взрыв, несмотря на все ухищрения, получился громким. Ну а куда деваться – хоть взрывчатки использовано всего ничего, но на то он и взрыв. Вернувшись в кабинет, я обнаружил, что задымило его изрядно. Огня, кстати, не было, а была грязная лужа – вода из грелки не позволила ничему загореться. Даже диванные подушки не занялись, хотя их слегка обугленные мокрые обрывки говорили, что им совсем чуть-чуть не хватило.

Швейцарское изделие надругательства не выдержало. Кумулятивные струи прошли не только через первую стенку, а и через песок, далее сломав последнюю преграду. Не слишком аккуратно выбитый взрывом круг упал в недра сейфа, где сейчас тихо дымился. Попахивало жжеными бумагами, видимо, тлели документы, их любят хранить в таких местах.

Вот и первые неприятности, и они не по плану! Если пострадала нужная нам начинка, то я крупно попал. А ведь делал все, как сказано, без импровизаций, согласно предварительным расчетам и с учетом того, что модель сейфа была известна заранее. Тогда что за безобразие?! Почему не подобрали взрыв поскромнее?!

Вот лучше бы импровизировал, уж в дозировке взрывчатки я пока что не ошибался.

Ладно, все разборки и поиск виновников будут после. Сейчас надо быстро добраться до замка изнутри, благо размер отверстия позволяет. И вот он, момент истины, – дверца распахивается без скрипа. Видимо, и правда не китайская подделка, ведь даже после такого надругательства ни малейшего люфта. Смести бумаги на загаженный пол, где они неминуемо промокнут в оставшейся после взрыва жиже. Очень может быть, что эти записи – великая ценность, и я совершаю огромную ошибку. Но меня прислали не за ними, так что пусть приходят в нетоварный вид, лишь бы перестали чадить.

Что у нас тут помимо бумаг?

Первым бросился в глаза компактный пистолет-пулемет израильского производства. Не знаю, зачем такую штуку держать в сейфе чуть ли не на рабочем месте, занимаясь при этом далекой от войны деятельностью. Но мне за свою недолгую жизнь довелось видеть немало раскуроченных сейфов и среди их содержимого встречалось столько неожиданных вещей, что давно перестал удивляться.

Меня сюда прислали не за «стволом» – такого добра на оплату сегодняшнего дела можно приобрести немаленький ящик.

Преуменьшил: много ящиков.

А это что такое? Да это же… Это…

Шедевр!

Легенда!

Это то, что не должно существовать!

Мама моя, да она к тому же полная!

Вот как можно было не притронуться к такому сокровищу?!

Отношения к алкоголю и курению у меня простое – не злоупотребляю. Особенно с последним. Редко, под особое настроение могу позволить себе дорогую сигару. Посмаковать, сидя у камина, или что-то в этом духе.

Но такую я себе позволить не мог. Cohiba Behike… Ведь это не просто сигары и даже не просто элитные сигары, это… Да это миф сигарной вселенной! Не поделка с гаванского конвейера, а самый первый выпуск, именно те, малая партия, где каждая пронумерована и все до единой скручены самой Нормой Фернандес. И высочайшее качество, до которого последующей серии бесконечно далеко. Даже одну штучку достать или хотя бы увидеть – еще тогда было сложно. А уж сейчас, спустя годы, да еще в таких количествах…

Бывают же в мире чудеса!

Нет, меня не за сигарами отправили, не подумайте, я вам не мальчик на побегушках. Но оставлять такое сокровище здесь, в дымящемся сейфе, в помещении, окутанном клубами продуктов взрыва… Они ведь как минимум рискуют потерять свой ни с чем не сравнимый аромат. Так что я просто вынужден их спасти, пусть хозяин потом поблагодарит за такую самоотверженность.

Столько лет пролежали, интересно, как это скажется на качестве? Вот после дела, уже в спокойной обстановке, проверю. Чувствую, настроение будет как раз подходящее.

Ладно, вернемся к оплачиваемой работе. Что тут еще? Сверток какой-то. Непохоже, что в нем кусок колбасы завернут. Посмотрим… Да, это точно не колбаса. А что же? Затрудняюсь ответить. Можно назвать ювелирным украшением, так как сделано из золота, уж это я даже в темноте без ошибок определяю. Более всего предмет похож на упитанный волчок, скроенный из причудливо переплетающихся нитей драгоценного металла. В недрах виднеется какой-то неизвестный мне камень, ухитряющийся отблескивать даже во мраке.

Размер изделия с некрупное яблоко. Сколько здесь может быть золота? Ну, судя по толщине использованной проволоки и общей ажурности, и сотня грамм вряд ли наберется. Это, конечно, если пересчитывать на химически чистый металл. В ломбарде много не выручишь, но тут дело не в весе – если предмет старинный, ценность материалов не имеет значения.

Старины я насмотрелся и могу без экспертизы дать гарантию – вещица из тех, что фараонов помнят.

Вот только не могу отнести ее ни к чему знакомому. Никогда не встречал подобную манеру исполнения. Откуда такое вообще могло появиться? Гениальный мастер-одиночка создал, затем закопал и помер, не выдав секрета?

Проверил сейф еще раз, на всякий случай. Вроде бы ничего не упустил, так что пора сказать этому дому «прощай».

В ухе коротко пискнуло, безликий голос произнес:

– У азиатки загорелся свет.

Все плохо. Очень плохо. Сам факт передачи кричит об этом во весь голос: мы свято храним обет радиомолчания, нарушая его в редких случаях и очень осторожно. У меня даже мобильник отключен – в этих штуковинах не один подвох для таких, как я, зарыт.

И что именно произошло? А произошло то, что план оказался не столь уж безупречен, причем я здесь не виноват. Кто допустил прокол – выяснять будут потом. А сейчас мы имеем следующее: горничная, вместо того чтобы смотреть десятый сон про родной Бангкок, поднялась и зажгла свет.

И зачем она это сделала? А затем, что сон ее оказался не столь крепок, как планировалось. Возможно, ее в младенчестве вместо материнского молока вскармливали опиумом и организм с тех пор не замечает слабые снотворные средства. И очень может быть, что поднялась она не просто так, а из-за шума взрыва.

– Конница пошла наверх, – сообщили мне очередную новость.

Даже шифрованная связь в наше времена не так надежна, как ее рекламируют, и слово «охрана» заменили на название архаичного рода войск. Но не понять невозможно: горничная сообщила на пост нечто настолько интересное, что здешние служивые решили взглянуть на апартаменты лично.

Все это я обдумывал уже на ходу, возвращаясь тем же путем, каким пришел. То есть для начала на двадцать третий, а там… Там, в ящике, меня дожидается коробка с дубликатом маски Нарышкина. По плану я должен был ее нацепить, спуститься на грузовом лифте, отметить пропуск, покинуть здание. Уборщику здесь доверяют, так что работу нечасто осматривают «по горячим следам», к тому же тот, кто должен этим заниматься, сегодня не явился по неведомой мне уважительной причине: знаю, кто ее организовал, но не знаю, что именно.

Может даже валяется в стельку пьяный рядом с Нарышкиным.

Через пост мне теперь не пройти. Сейчас, до разбирательства, выходы перекроют для всех без исключения: в службе безопасности здесь неоперабельные параноики подвизались, примерно так мне их охарактеризовали. Через минуту-другую они будут точно знать, что произошло, и начнется настоящий воровской кошмар: обыск здания, тотальная проверка без оглядки на должности.

Зачем я тогда возвращаюсь на двадцать третий, загоняя себя в ловушку еще выше? Нет, вертолет на крыше меня не ждет: в городе с полетами у нас очень строго, официально вообще никак не оформить, а неофициально собьют еще на подлете.

Ну ладно, я и на дельтаплан бы согласился, но его тоже нет. Зато во все той же тележке есть моток троса и удобный десендер^[1]. Не сказать, что улечу отсюда подобно Карлсону, но шансы уйти, даже не попавшись на глаза, весьма приличные. Это, разумеется, при поддержке со стороны команды.

Подвели они меня сегодня по-крупному, так что пусть из кожи выкарабкиваются теперь, но должны четко встретить внизу и увезти подальше от злых охранников.

Двадцать третий этаж, даю короткое сообщение:

– Через минуту буду.

Они знают, о чем я сейчас. Теперь перевернуть тележку Нарышкина, вскинуть на плечо выпавшую бухту троса, взвести прихваченный из сейфа «мини-узи», сунуть в карман рюкзака. Да, я помню, что мы не носим оружие и не убиваем, но попадаться мне очень не хочется. Страна у нас такая, что законы иной раз прямо-таки заботятся о злоумышленниках, а не о тех, кто с ними борется, потому охрана зачастую вооружена куда хуже преступников. Надеюсь, насчет местного «спецназа» меня всего лишь запугивали и сейчас на лифте поднимаются те самые люди с поста на входе, то есть простые парни, не забывшие про страх. Очередь над головами мгновенно заставит вспомнить о беременных женах и мизерном окладе.

Это, конечно, на самый крайний случай – если охрана окажется очень уж оперативной.

Дожидаться лифта я не стал. Зачем? Я ведь не рассыпаюсь от старости и болезней, так пару этажей по лестнице в несколько прыжков пронесся. Дверь на крышу под сигнализацией, как и почти все в этом уже изрядно поднадоевшем здании, времени с ней разбираться нет вообще, так что продолжаю заниматься вандализмом – расправляюсь с замком ударом ноги.

Где-то в недрах высотки при этом загорается красный огонек, но он не одинок: моя группа поддержки в данный момент вызывает срабатывания сразу в нескольких местах. Проще всего это проворачивать с окнами, для этого достаточно мощной пневматической винтовки. Наши люди, правда, применяют более навороченные устройства, но суть та же: охрана фиксирует нарушение периметра сразу в нескольких точках, и на все обязана реагировать. Не так просто понять, какие из них ложные, значит, им придется терять время и силы на проверки.

А мне много времени не надо, я быстро справлюсь.

Только бы сейчас все шло по плану, без новых сюрпризов. Ведь они, эдакие негодяи, предпочитают ходить стаями, а не поодиночке.

Оттолкнуться, вновь оттолкнуться, раз за разом встречая стену здания ногами. Спуск невозможно выполнить молниеносно, но я делал все, что мог, в этом направлении. Удары о стеклопакеты не проходили бесследно: датчики охранной системы их фиксировали, добавляя суматохи. Но если найдется кто-то достаточно умный, может проанализировать последовательность срабатывания и понять, что нарушитель уходит именно этим путем. Плевать, скоро я буду далеко от всего этого.

Трос неприятно задергался, когда до земли оставалось около десяти этажей. Не верю, что веревка обрела способность двигаться самостоятельно, значит, процесс инициирован снизу или сверху. В первом случае люди из команды должны помочь, во втором…

Надеюсь, у вторых нет при себе острого ножа.

При этой мысли трос печально обмяк и начал обвивать мое стремительно снижающееся тело подобно предельно истощенному удаву. Точно знаю, что внизу никто не будет готовить батут на такой случай, потому настроение у меня упало до столь скверной отметки, что словами не выразишь.

А потом упал и я.

Вспышка. Мрак.

Глава 2

– Трульма даатуа манарасс аччитилаас! Фаальтаоксиль науашшараас!

Гм… Неужели я остался жив? Тогда почему меня поместили в кабинет логопеда, да к тому же во время осмотра посетителя, отягощенного колоссальными проблемами с дикцией? Нарышкину до этого несчастного бесконечно далеко, тут даже я без ошибки поставлю правильный диагноз: «Неизлечимо».

Откровенно говоря, глаза открывать пришлось с опаской, потому как готов был увидеть нечто, что видеть совершенно не хочется. Дурные опасения имеют дурную привычку сбываться, вот и это сбылось.

Зря открыл.

Как бы сказать, чтобы получилось незатянуто… Вот есть места, где от одного взгляда сердце петь готово, а душа порхает разноцветной тропической птичкой. Но есть и другие, где не то что петь – матом ругаться не захочется: мрак, тоска беспросветная, покосившиеся могильные кресты, смрад разложения и омерзительно каркающее воронье.

Вот я, к сожалению, оказался именно в другом.

Обстановка помещения прямым текстом намекала на застенки, причем не цивилизованные полицейские, а самые что ни на есть пыточные, времен если не Бориса Годунова, то недалеко от них ушедших. Сырые стены из крупных, небрежно отесанных каменных блоков, бородатая плесень в каждой щели, упитанные мокрицы и не менее упитанные питающиеся ими пауки. Дверь (дощатая!) снабжена квадратным окошком-кормушкой, над ней пристроилась электрическая лампочка – тусклая, с противно-красноватым свечением, но все равно выглядевшая здесь так же странно, как спутниковый навигатор на каравелле Колумба.

Более дешевых с виду ламп я еще никогда не видел.

На мебели здесь разоряться не стали, ограничившись лежанкой из голых досок у стены. Древесина отсырела до безобразия, и плесень устроила на ней пышную плантацию. На санитарно-гигиенических делах тоже сэкономили: в углу бадейка их тех же досок, прикрыта крышкой, так что внутрь не заглянуть. Да и заглядывать не хочется, потому как не сомневаюсь, что хорошее там держать не станут.

Более чем строгая обстановка. Сказать про нее «спартанская» – наглейшее преувеличение настоящей картины. Примитивный функционал, ни единой детали, в которой можно найти хоть что-нибудь лишнее или намекающее на комфорт. Впрочем вру – одна есть. Или одно… В общем, имеется тут что-то вроде украшения, если так можно выразиться. На полу грубыми линиями начерчен сложный многоугольник, вписанный в окружность. Краска или мел не понадобились – некто попросту проделал борозду в многолетних наслоениях почти окаменевшей грязи.

Но сомневаюсь, что это простое украшение, и сомнения не беспричинны. Я почему-то стою именно по центру фигуры, и при этом не могу сдвинуться с места.

Бред умирающего?

На голову и плечи сваливаются опадающие кольца троса. Подняв голову, прежде всего убедился, что потолок помещения под стать всему остальному: такой же омерзительный, порченный плесенью, обжитый пауками и мокрицами.

Именно с потолка все падает и падает трос. Вот мелькнул обрезанный гнусными негодяями конец, хлестнул напоследок по лицу, достиг пола. А я лишь глазами его проводил: так и стою истуканом, не в состоянии пошевелить ни рукой ни ногой.

Косноязычный незнакомец наблюдал за приключениями троса вместе со мной, продолжая лепетать свою белиберду. Выглядел он заметно веселее, чем окружающая обстановка. Редко встретишь человека, который, даже будучи обросшим недельной клочковатой щетиной, продолжает выглядеть потешным интеллигентом-ботаником. Еще и одет как бомж, отирающийся в районе помоек, куда киностудии сбрасывают свой хлам. Тряпье его по виду побывало не в одном фильме интересных жанров. Потасканная треуголка спившегося пирата, алый бархатный топик «мечта гея», штаны, суженные на бедрах, зато внизу размерами превосходят трубы «Титаника». И ковбойские сапоги – настоящие «роперы», уж я-то знаю.

Очередная попытка шевельнуться, и опять неудачная: тело будто деревянное, как и вся здешняя мебель. И при этом почему-то не падает, стою насторожившимся сусликом возле норки.

Хотя кое-что вроде могу: язык шевелится, губы тоже, да и головой крутить получается. Пожалуй, имеет смысл обратиться к единственному обитателю каземата:

– Эй, чучело, а ты по-русски не можешь?

– Ашшаркамаанлаай дуусаль каачитлаль!

– Понятно…

Похоже, сосед по камере как источник информации – полный ноль.

А то, что это именно камера, сомнений почти не осталось. К тому же я не столь наивен, чтобы убеждать себя, будто после падения попал на реабилитацию в шикарный санаторий. Нет, это настоящая кутузка.

Неужто такие клоповники где-то сохранились? Да лучше на лесоповале сибирские кедры валить, чем терпеть такое убожество: там все же в тайге работаешь, свежим воздухом дышишь, а не этими болезнетворными миазмами, да и уборку в бараке регулярно проводят. Я, знаете ли, лишь на работе неприхотлив, а в быту тот еще эстет.

К тому же соседа подселили из тех, кто может подойти и в шею тебе вцепиться или даже заточенную ручку ложки в глаз забить, сатанински при этом похохатывая. Вон как уставился – несомненный псих. Его даже колотит, возможно, от предвкушения ужасающей расправы над беспомощным сокамерником.

Надеюсь, все, что я вокруг себя вижу, – действительно бред умирающего.

А псих не может угомониться, так и несет свою ересь. Еще и приблизился, орет так, что брызги до лица долетают. А ведь он меня боится. Да – определенно боится. И одновременно чего-то хочет. Что ему от меня надо?

Что-то: в шею вцепиться или глаза выколоть. Чего еще от ненормального можно ждать?

Пить хочется так, что язык ссыхается. И мутит будто с тяжелейшего похмелья. Неужели в бреду можно страдать от таких симптомов?

Все – хана моим глазам. Псих явно решился на гнусность, подступает неотвратимо, даже бормотать прекратил.

– Убрал руки! Сломаю! Пришибу!

Ноль реакции: ладони тянутся к лицу, а пошевелиться как не мог, так и не могу. А этот гад, растягивая удовольствие, не торопится, прижал сальные пальцы к вискам, надавил. Кожу кольнуло, по губам и языку пробежало неприятное покалывание, будто к ним приставили электроды и пустили слабый ток.

Неужели от стресса такое бывает?!

Грязные руки давят все сильнее, псих начал бормотать что-то явно увещевательное, голову уже откровенно потряхивает от разрядов. Он что там, провода между пальцев прятал, садист?!

А потом перед глазами потемнело.

Что-то частенько со мной такое в последнее время случается.

* * *

Очередная процедура открывания глаз. И опять ничего хорошего не увидел – все те же склизкие стены, освещаемые омерзительным светом трехкопеечной лампочки.

Но есть и некоторые изменения. Я больше не стою в центре многоугольника: я в нем валяюсь, и по моему телу безнаказанно ползают вконец обнаглевшие мокрицы, а в спину больно давит неприятно острый предмет. Зуб даю, что это ствол трофейного пистолета-пулемета, подобные предметы надо укладывать в рюкзак аккуратно, без спешки. Спасибо, что при нем не оказалось штык-ножа.

Пошевелил рукой: есть контакт, как минимум одна конечность заработала, и пальцы слушаются прекрасно. Ну вообще замечательно. Теперь можно попробовать подняться.

Вставал тяжело: тело как бы слушалось, но временами почему-то отказывало, так что с трудом удавалось не завалиться назад. С силой распрямил плечи, качнул головой в одну сторону, затем в другую. Гимнастика примитивная, но действенная. При моей работе не всегда допустимы резкие размашистые движения и вообще любая суета. А иной сейф приходится уговаривать часами, да еще и в неудобном положении. Мышцы затекают, работоспособность снижается, вот и приходится выкручиваться при помощи минимального набора способов.

Сокамерник стоял у стены, посматривая как-то противоречиво: одновременно вопросительно, даже чуть заискивающе, и нагло-самоуверенно. А затем открыл рот и тоном, не допускающим возражений, произнес:

– А теперь ты будешь делать то, что я тебе прикажу.

Ну конечно, ага, сейчас все брошу и помчусь выполнять его ценные указания. Не знаю, куда я влип на этот раз, но точно знаю, что стоит в подобном заведении на подобное предложение ответить согласием, как еще до вечера окажешься счастливым обладателем дырявой ложки. Ну и не только подпорченную посуду выдадут – у заключенных ритуал отправки на дно социальной пропасти отработан до мелочей. За кого он меня вообще держит? Болезненно тощий, с прыщавой физиономией девственника в девятом поколении, бицепсы имплантированы от туберкулезного цыпленка, а глаза… Да у тургеневских барышень взгляд в шесть раз мужественнее. Если такого пальцем стукнуть, скорее всего расплачется и побежит жаловаться мамочке.

Столь наглого и одновременно абсурдного наезда свет не видывал.

Улыбнулся ему многообещающе и намекнул о своих планах на ближайшее время:

– Ну что, чмо смешное, приготовься страдать.

– Ты должен мне повиноваться!

– Дятел ты пустоголовый, да я даже своему банку ничего не должен, хоть меня не раз на кредит подсадить пытались. Ты боль хорошо переносишь?

На последних словах хрустнул сжимаемыми кулаками, чтобы между нами не осталось неясностей. Не понять подобные сигналы невозможно, сокамерник заволновался еще сильнее:

– Стой и повинуйся! Не пересекай границу великой пентаграммы! Я тебе запрещаю!

– Да? А если пересеку?

– Ты будешь наказан! Ты очень сильно пожалеешь! Ты будешь каяться!

– Ну и выражения – безвкусица и бездарность. Ты что, отчислен с актерских курсов за полное отсутствие таланта? Впрочем, это не мое дело. Ну так что у нас дальше по программе? Давай, выражаясь твоим языком, поспорим, что жалеть о плохом поведении здесь придется вовсе не мне?

С этими словами я сделал шаг и развел руки в стороны:

– Вот видишь, пересек. И мне за это ничего не сделали. Ну-ка, самец курицы, повтори: что ты там только что кудахтал насчет наказания и подчинения? И заодно догадайся, кто здесь теперь будет доминировать. Ну что молчишь, неужто пришло запоздавшее раскаяние?

Говорил я, не повышая голоса, но этого хватало, чтобы наглеца как следует пробирало. Он, похоже, и правда был уверен, что я, как последний недоумок, останусь торчать в его кривой пентаграмме. Совсем страх потерял. И говорит как по писаному, напрочь позабыв про свою абракадабру. Хотя…

А ведь я теперь занимаюсь тем же самым – несу какую-то дикую ересь. От этого открытия замер на середине шага, прекратив приближаться к все более и более вжимающемуся в стену сокамернику.

– Ёлка, водка, балалайка.

Не выдержал, улыбнулся: свой любимый и родной не забыл, говорю как и прежде. Только вот незадача, на него переключаться приходится, как и на хорошо знакомый английский. У меня на этот случай будто рубильник в голове: в одну сторону я по-русски балаболю, в другую – уже нет.

А теперь рубильник стал каким-то очень уж сложным. Во все стороны, что только есть, норовит повернуться и щелкнуть, подключив меня к языкам, о которых я прежде даже не подозревал.

– Это что за козье блеяние? На каком языке мы сейчас задушевно общаемся?

Сокамерник от такого вопроса на миг опешил, затем, чуть отстранившись от стены, надменно и одновременно с нотками испуга ответил:

– Ты говоришь не просто на языке, а на великом языке аршанни.

– Да что ты говоришь? А я ведь еще вчера о нем вообще знать не знал.

Собеседник отмахнулся:

– Для меня даже в таком запущенном случае это не составило большого труда.

– Труда?

– Именно так: я трудился, я вложил в твою оболочку свои знания. Ту их часть, которая отвечает за языки. Она легко выделяется в слоях разума, универсальна, почти всегда совместима, с ней несложно работать. Я, конечно, говорю о себе: ничтожным ремесленникам даже словарный запас без аппарата управления не перенести – почти невозможная задача. Но мне, как мастеру душевного порядка, не пристало считать подобное затруднением.

– Подожди… Ты заявляешь, что перенес в мою голову целую кучу языков?!

– Именно так. Мне ведь надо как-то с тобой общаться, а без знания наречий ада это затруднительно. Всякий перенос языкового пласта подразумевает честный обмен, так что, если хочешь, мы можем обратиться к более привычному тебе наречию. Я вижу два примитивных и бледные оболочки еще нескольких, столь же ничтожных по наполнению. Какой из них для тебя удобнее?

– Ты только что назвал мои языки наречиями ада.

– Ну ты ведь явился из ада, что еще я могу подумать о твоем языковом багаже?

– Знаешь, давай, пожалуй, перейдем на русский.

– Почему именно он?

– Потому что именно на нем общаются в самом страшном аду.

– Великий Бог! Я вижу, что этот язык скорее всего родной для тебя. Так ты из самых глубин ада? То есть могущественный демон или близок к ним? То-то с такой легкостью пересек охранный периметр.

Ну охраняемые периметры я всегда легко пересекаю. Правда, раньше они выглядели совсем не так.

Стоп, что-то я не о том думаю. Думать надо о том, что кто-то из нас двоих явно свихнулся.

А возможно, оба.

– Ты подожди, не торопись, успокойся, говори нормально. И давай лучше вернемся к началу. Итак, как тебя зовут?

Сокамерник, гордо распрямившись, напевно произнес:

– Даатлькраас Таальчи Сиссарис из дома Ташшани, мастер душевного порядка, врачеватель заблудших душ, адепт Церкви Последнего Порядка, отрекшийся страж канона, смотритель за сущим, следящий за…

– Стоп-стоп! Достаточно! Твое имя непомерной длины, так что будешь просто Датом.

– Демон, ты мне дерзишь!

– Отнюдь, у нас, в самом крутом аду, короткие имена чуть ли не великая честь. Я вот, к примеру, просто Леон.

– Демон Леон?

– Можно и без демона, я не настолько тщеславен.

– Для моего душевного спокойствия лучше все же демон Леон.

– Послушай, Дат, я так предполагаю, что ты считаешь, будто я сюда попал благодаря вот этому смехотворному рисунку на полу?

– Демон, неужели ты сам веришь в свои слова? Я, как отрекшийся страж канона, не хуже тебя знаю, что видимое не имеет цены и сокровенная суть материи заключается в том, что она слаба. Не все со мной согласны, и это часть причины того, что я оказался в этом страшном месте, но ты-то понимаешь, насколько я прав. Так ведь? Для существ бездны столь очевидный факт не может быть тайной.

– Дат, ты не мог бы покороче отвечать? Я всего лишь примитивный демон, от таких речей зевать начинаю.

– Три дня назад, пребывая в полном отчаянии, я решился на смехотворное безумство: бросил вызов великому Богу, прибегнув к ритуалу Трааса и перепробовав до этого много другого. Это при том, что история Трааса считается вымышленной легендой от начала до конца, ее даже в апокрифы не удосужились внести. К тому же о демонических ритуалах знания не сохранились. Так… обрывки невразумительные, веры которым нет. Но я ухватился за эту последнюю ниточку, попытавшись восстановить исходный ритуал. Зримое – тлен, но напитанная силой пентаграмма – это уже нечто совершенно другое. Сутки глаз не смыкал, ждал. Ждал прихода такого, как ты. Но ритуал не сработал, потому как был ошибкой изначальной. Так я считал… считал до этого дня. И вот сегодня, сражаясь с опустошением сил, которые израсходовал на проклятый рисунок, я увидел тебя. Там, где и ожидал изначально увидеть: в плену у силового конструкта, беспомощного, разъяренного, порабощенного.