Loe raamatut: «Кошмарный робот»

Игра в шахматы

Роберт Барр

Ниже следует сокращенный перевод письма, которое Анри Друмон написал в Букре за два дня до своей смерти своему дяде, графу Феррану, в Париж. В нем объясняются события, которые привели к ситуации, о которой пойдет речь далее:

"Мой дорогой дядя,

Из моих прежних писем Вы, наверное, поняли, что, когда продвигаешься к востоку от Будапешта, коррупция среди чиновников достигает таких масштабов, что на Западе в это трудно поверить. Бог свидетель, в Париже тоже все достаточно плохо, но парижская официальная жизнь сравнительно чиста, если сравнивать ее с Букрой. Еще до отъезда из Франции я прекрасно понимал, что для получения концессии на электроснабжение Букры придется тайно потратить немалые деньги, но я не был готов к тем поборам, которые с меня взимались на практике. Надо признать, что чиновники достаточно алчны, но, купившись, они так и остаются купленными, по крайней мере, таков был мой опыт общения с ними.

Есть, однако, целая орава прихлебателей, которые, похоже, еще более ненасытны, чем руководство города, и худший из них – некто Швиков, редактор ведущей здешней газеты " Букрская газета", которая представляет собой просто ежедневный газетный листок шантажа. Он обладает всеми необходимыми качествами для редактора восточноевропейской газеты, которые можно свести к тому, что он до беспредела владеет рапирой и метко стреляет из пистолета. Он неоднократно заявлял, что его гнусная газета может разрушить нашу схему, и я считаю, что в его утверждении есть доля истины Как бы то ни было, я в разное время выплачивал ему крупные суммы денег, но каждая выплата казалась лишь предвестником более гнусного требования. В конце концов я был вынужден отказаться от дальнейших взносов на его банковский счет, и молодой человек улыбнулся, сказав, что надеется, что мое решение не окончательное, так как, если бы оно было окончательным, я бы об этом пожалел. Хотя Швиков этого не знал, но в тот момент я уже подписал и оформил концессию, документ о которой я отправил Вам вчера утром. Я ожидал, что Швиков, узнав об этом, очень рассердится, но этого не случилось.

Он встретил меня вчера вечером в курительной комнате Императорского клуба, пожал руку с видимым радушием, посмеялся над своей оплошностью и заверил меня, что я один из самых проницательных бизнесменов, которых он когда-либо встречал. Я был рад такому отношению, и вечером, когда он предложил мне сыграть с ним партию в шахматы, я принял его приглашение, решив, что для нашей Компании будет лучше, если он станет другом, раз уж он так настроен.

Мы не успели далеко продвинуться в игре, как он вдруг обвинил меня в том, что я сделал ход, на который не имел права. Я попытался объясниться, но он вскочил в притворной ярости и выплеснул мне в лицо бокал вина. В комнате было много офицеров и джентльменов. Я знаю, что вы можете счесть меня глупцом, пославшим своих секундантов к такому человеку, как Швиков, который является известным шантажистом, но, тем не менее, он из хорошей семьи, и я, служивший во французской армии и принадлежащий к вашей крови, не мог спокойно стерпеть такого оскорбления.

Если то, что я слышал о его мастерстве фехтовальщика, правда, то я вступаю в поединок, прекрасно понимая, что уступаю ему в мастерстве, так как боюсь, что в последнее время в своем стремлении к научным знаниям я пренебрег тренировкой правой руки. Каким бы ни был результат, мне приятно сознавать, что поставленная передо мной задача выполнена. Теперь наша компания имеет право открыть свой завод и проложить провода в Букре, а здешние жители испытывают такой восточный восторг от всего блестящего и сверкающего, что я уверен: наш проект будет иметь финансовый успех.

Мы со Швиковым встретимся примерно в то время, когда Вы получите это письмо, или, может быть, немного раньше, так как мы сражаемся на рассвете на рапирах в большом зале здешней Школы фехтования на оружии.

Примите, мой дорогой дядя, уверения в моем самом искреннем уважении.

-Ваш недостойный племянник,

Хенки."

Рука старика дрогнула, когда он положил письмо, прочитав его, и взглянул на часы. Было утро дуэли, а в Букре рассвет наступал раньше, чем в Париже.

Граф Ферран принадлежал к старинной французской семье, обедневшей в результате революции (Французская революция 1789-1799гг). С тех пор семья Ферранов жила достаточно бедно, пока граф в молодости не обратил свое внимание на науку, и теперь, в старости, он, как считалось, обладал баснословным богатством и был известен как глава одной из крупнейших в окрестностях Парижа компаний по производству электричества.

Никто на заводе не знал, что молодой человек Анри Друмон, получивший работу на мануфактуре после службы в армии, был племянником старого графа, так как глава компании считал, что молодой человек лучше разберется в деле, если ему придется пройти через все трудности и изучить свое ремесло снизу доверху.

Взгляд на часы подсказал старому графу, что дуэль, каков бы ни был ее результат, состоялась. Поэтому ничего не оставалось делать, как ждать вестей. Их принес управляющий заводами.

– С прискорбием сообщаю вам, сударь, – сказал он, – что молодой человек, Анри Друмон, которого мы послали в Букру, был убит сегодня утром на дуэли. Его помощник телеграфирует, чтобы получить инструкции. У молодого человека здесь нет родственников, насколько мне известно, поэтому я полагаю, что его следует похоронить там, где он умер.

Управляющий не подозревал, что рассказывает своему шефу о смерти наследника.

– Тело должно быть доставлено во Францию, – спокойно сказал граф.

И это было сделано. Позже, когда встал вопрос о том, что делать с концессией, полученной от Букры, граф удивил директоров, объявив, что, поскольку концессия была важной, он сам отправится в Букру и останется там до тех пор, пока не будет построена электростанция, которую уже переправили, и не найдется подходящий местный управляющий,

Граф отправился из Парижа на Восточном экспрессе и, прибыв в Букру, с удивительной для его лет энергией принялся за завершение работ, которые должны были обеспечить город электричеством.

Граф Ферран отказывал в приеме всем приходящим, пока электрическая станция не была введена в эксплуатацию, а интерьер купленного им здания не был завершен к его удовлетворению. Тогда практически первым в его личный кабинет был допущен Швиков, редактор "Букрахской газеты". Он прислал свою визитку с просьбой, написанной на неплохом французском языке, предоставить информацию об электроустановке, которая, по его словам, будет интересна читателям "Газеты".

Таким образом, Швиков был допущен к графу Феррану, племянника которого он убил, но журналист, конечно, ничего не знал об их отношениях и подумал, что, возможно, оказал любезному пожилому господину услугу, устранив с пути его продвижения молодого человека, занимавшего должность, которую сейчас занимает этот седовласый ветеран.

Старый дворянин принял своего посетителя со всей учтивостью, и шантажист, глядя на его суровое, непроницаемое лицо, изборожденное жизненным опытом, подумал, что в данном случае, пожалуй, ему придется труднее, чем в случае со свободолюбивым молодым парнем, которого он так учтиво вычеркнул из жизни, строго придерживаясь правил игры, а сам, оправданный законом своей страны и обычаями своего города, невредимым вышел на свою обычную жизненную дорогу, чтобы беспрепятственно орудовать рапирой со следующим обидчиком. Граф Ферран вежливо сказал, что готов предоставить всю имеющуюся у него информацию для публикации. Молодой человек улыбнулся и слегка пожал плечами.

– По правде говоря, сэр, сразу и откровенно, я пришел не столько для того, чтобы расспросить вас о вашем бизнесе, сколько для того, чтобы договориться о прессе, с которой я имею честь быть связанным. Вы, наверное, понимаете, сэр, что успех вашей компании во многом будет зависеть от отношения к вам прессы. Я подумал, что, возможно, вы сможете предложить метод, с помощью которого все трудности будут сглажены; метод, который приведет к нашей взаимной выгоде.

– Не стану притворяться, что я вас неправильно понял, – ответил граф, – но меня уверили, что крупные суммы уже выплачены и что трудности, как вы их называете, уже устранены.

– Что касается меня, – ответил шантажист, – то выплаченные мне суммы были сравнительно незначительны, и я надеялся, что, когда компания начнет активно работать, как это происходит благодаря вашей энергии, она будет обходиться со мной более либерально.

Граф молча просмотрел несколько бумаг, которые он достал из ящика, затем сделал несколько пометок в лежащем перед ним блокноте. Наконец он заговорил.

– Правильно ли я понимаю, что мой предшественник заплатил Вам сумму, превышающую десять тысяч франков, для того, чтобы гарантировать успех Вашей газеты?

Швиков снова пожал плечами.

– Возможно, что-то в этом роде, – небрежно ответил он. – Я не веду никакого учета в таких вопросах.

– Это большая сумма, – продолжал Ферран.

– О! Приличная сумма; но все же вы должны помнить, что вы за нее получили. Вы имеете право навечно обескровить всех жителей Букры.

– И это дает вам право пускать нам кровь?

– О! Если вы хотите так выразиться, то да. Мы даем вам квид про кво в том смысле, что заступаемся за вас, когда поступают жалобы на ваши злоупотребления.

– Именно так. Но я деловой человек и хотел бы видеть, куда я иду. Тогда вы меня обяжете, назвав определенную сумму, которая будет получена вами в качестве удовлетворения всех требований.

– Ну, в таком случае, я думаю, что двадцать тысяч франков были бы умеренной суммой.

– Не могу сказать, что умеренность – самая яркая черта вашего предложения, – резко сказал граф, – но мы не будем переживать по этому поводу, если вы будете разумны в вопросе оплаты. Я предлагаю платить вам частями по тысяче франков в месяц.

– Это займет почти два года, – возразил Швиков. – Жизнь штука ненадежная. Одному небу известно, где мы будем через два года.

– Совершенно верно; или даже через день. Тем не менее, мы потратили много денег на это заведение, а доходы еще не появились, поэтому от имени компании я должен настаивать на удобных выплатах. Я, впрочем, согласен на две тысячи франков в месяц, но дальше я не хотел бы действовать без связи с Парижем.

– Ну, что ж, – проворчал Швиков с видом человека, идущего на большие уступки, – я полагаю, мы можем считать это удовлетворительным, если вы сделаете первый платеж прямо сейчас.

– Я не держу в своем кабинете такой суммы, и, кроме того, я хочу выдвинуть дополнительные условия. Я не намерен заключать соглашение ни с кем, кроме ведущей газеты этого места, каковой, как я понимаю, является "Газета".

– Похвальное намерение. "Газета" – единственная влиятельная компания в Букре.

– Очень хорошо; тогда я должен попросить вас, как ради себя, так и ради меня, держать это дело в строжайшем секрете; даже отрицать, что вы получаете какую-либо поддержку, если такой вопрос возникнет.

– О, конечно, конечно.

– Вы будете приходить за выплатой, которая будет производиться золотом, после окончания рабочего дня, первого числа каждого месяца. Я буду здесь один, чтобы принять вас. Я предпочел бы, чтобы вы вошли через черный ход, где ваше появление не будет замечено, и мы избежим комментариев, потому что, отказывая другим, я не хотел бы, чтобы они знали, что один из их товарищей имеет перед ними преимущество. Я возьму деньги в банке до его закрытия. В какой час после шести часов вам будет удобнее всего?

– Это неважно – в семь, восемь, девять, или даже позже, если хотите.

– Восемь часов будет вполне удобно; к этому времени все, кроме меня, уже покинут здание. Я не люблю опозданий, даже если они случаются не чаще раза в месяц. Ровно в восемь часов вы найдете дверь с задней стороны приоткрытой. Входите без предупреждения, так чтобы нас не застали врасплох. Дверь самозапирающаяся, и вы найдете меня здесь с деньгами. Теперь, чтобы успеть получить золото, я должен с вами распрощаться.

Ровно в восемь часов граф Ферран, стоявший в проходе, увидел, как дверь черного хода толчком распахнулась, и Швиков вошел, закрыв ее за собой.

– Надеюсь, я не заставил вас ждать, – сказал Швиков.

– Ваша расторопность исключительна, – вежливо сказал другой. – Как бизнесмен, я должен признаться, что люблю пунктуальность. Я оставил деньги в верхней комнате. Будьте добры, следуйте за мной.

Они поднялись по четырем лестничным маршам, освещенным лампами накаливания. Войдя в коридор на верхнем этаже, граф закрыл за собой большую дверь, затем, открыв другую дверь, они попали в большую продолговатую комнату, занимавшую почти весь верхний этаж, ярко освещенную электрическим блеском, падавшим с потолка.

– Это моя экспериментальная лаборатория, – сказал старик, закрывая за собой вторую дверь.

Это была удивительная комната, полностью лишенная окон. На стене, по правую руку от входа, висели многочисленные выключатели из блестящей латуни, меди и стали.

От двери и дальше было около десяти футов обычного пола, затем во всю ширину комнаты простиралась гигантская шахматная доска с желтыми и серыми квадратами, сделанными попеременно из меди и стали; за ней – еще десять футов обычного пола, на котором стоял письменный стол и несколько стульев.

Глаза Швикова заблестели, когда он увидел на столе груду золота. Рядом со столом находился огромный открытый камин, не похожий ни на один камин, который Швиков когда-либо видел. В центре, где должна была находиться решетка, стояло нечто, похожее на огромную фаянсовую ванну длиной около шести-семи футов.

– Это, – сказал электрик, заметив взгляд собеседника, – электропечь моего собственного изобретения, возможно, самая большая электропечь в мире. Я убежден, что за карбидом кальция большое будущее (карбид кальция – химическое соединение, используемое для получения ацетиленового газа для фонарей или химических удобрений), и провожу некоторые эксперименты, направленные на совершенствование электрического тигля (использование электричества для расплавления предметов в емкости).

– Карбид кальция? – повторил Швиков. – Никогда о нем не слышал.

– Возможно, это вас не интересует, но это любопытно с той точки зрения, что это конкурент электрической лампы, и тем не менее только с помощью электричества карбид кальция стал доступен для коммерческого использования.

– Электричество создает своего конкурента, вы имеете в виду; весьма интересно, я уверен. А это шахматная доска, вделанная в пол?

– Да, еще одно мое изобретение. Я поклонник шахмат.

– И я тоже.

– Тогда нам необходимо сыграть партию друг с другом. Надеюсь, вы не возражаете против высоких ставок?

– О, нет, если у меня будут деньги.

– А, ну тогда мы должны сыграть партию с достаточно высокими ставками, чтобы соревнование было интересным.

– Где ваши шахматные фигуры? Они должны быть огромными.

– Да, эта доска была устроена так, чтобы на ней могли играть живые шахматные фигуры. Видите ли, чередующиеся квадраты – из меди, остальные – из стали. А та черная линия, которая окружает каждый квадрат, – это твердая резина, которая не позволяет электричеству переходить от одного квадрата к другому.

– Значит, вы используете электричество в игре.

– О, электричество – это движущая сила игры; я вам сейчас все объясню, а пока не могли бы вы пересчитать золото на столе? Думаю, вы найдете там ровно две тысячи франков.

Пожилой человек прошел по металлической шахматной доске. Он предложил Швикову стул, тот сел перед столом.

Граф Ферран взял другой стул, перенес его на металлическую платформу и сел возле выключателя, поставив таким образом огромную шахматную доску между собой и своим гостем. Он перевел рычаг с одной полированной ручки на другую, отчего произошла злая, яркая вспышка, озарившая комнату ядовитым блеском голубой молнии. Швиков на мгновение вздрогнул от треска и ослепительного света. Затем он молча продолжил считать. Наконец он поднял глаза и сказал:

– Сумма абсолютно верная.

– Пожалуйста, не вставайте со стула, – приказал граф. – Я предупреждаю вас, что сейчас между вами и шахматной доской проходит широкая полоса смерти. На каждом диске включается ток, и человек, ступивший на доску, примет на свое тело две тысячи вольт, которые убьют его мгновенно, как удар молнии, что собственно говоря, так и есть.

– Это розыгрыш? – спросил Швиков, слегка побледнев губами и сидя неподвижно, как ему было приказано.

– Да, это очень практично, и это не шутка, как вы поймете, когда узнаете об этом побольше. Вы видите у меня под рукой этот круг из двадцати четырех регуляторов, с каждым из которых поочередно взаимодействует этот рычаг, когда я его поворачиваю.

По мере того как граф говорил, он двигал рычаг, который с треском проходил мимо полукруга регуляторов, испуская злые отблески огня, похожего на блеск стали, когда он касался каждого металлического выступа.

– От каждого из этих регуляторов, – объяснял граф, словно читал научную лекцию, – электричество подается на определенную комбинацию квадратов, находящихся перед вами. Когда я начал говорить, вся доска была наэлектризована; теперь человек может пройти по этой доске, и его шансы добраться до этой стороны живым будут как три к одному.

Швиков резко вскочил на ноги, на его лице отразился ужас, и он, казалось, собирался броситься наутек. Старик вернул рычаг в прежнее положение.

– Я хочу, чтобы вы поняли, – учтиво сказал граф, – что при любом вашем движении я мгновенно наэлектризую всю доску. И, пожалуйста, помните, что, хотя я могу сделать шахматную доску безопасной, как обычный пол, одно лишь нажатие на этот рычаг – и металл превратится в пояс уничтожения. Вы должны сохранять холодную голову на плечах, господин Швиков, иначе у вас нет шансов на спасение.

Швиков, стоя на месте, незаметно достал из набедренного кармана револьвер. Граф продолжал ровным тоном:

– Я вижу, что вы вооружены, и знаю, что вы меткий стрелок. Вы легко можете застрелить меня, пока я здесь сижу. Я все продумал за то время, которое посвятил продумыванию этого мероприятия. На моем столе внизу лежит письмо управляющему, в котором я сообщаю, что меня неожиданно вызывают в Париж и что я вернусь только через месяц. Я прошу его продолжать работу и прошу ни в коем случае не впускать никого в эту комнату. Вы можете кричать до хрипоты, но снаружи вас никто не услышит. Стены, потолок и пол так эффективно заглушены, что мы находимся практически в беззвучном замкнутом пространстве. Выхода нет, разве что через дымоход, но если вы посмотрите на тигель, на который я обратил ваше внимание, то увидите, что он раскален до бела, так что выбраться оттуда невозможно. Поэтому вы будете находиться здесь в заточении до тех пор, пока не умрете от голода или пока отчаяние не заставит вас покончить жизнь самоубийством, ступив на наэлектризованный пол.

– Я могу разбить ваш коммутатор отсюда пулями.

– Попробуйте, – спокойно сказал старик. – Разрушение распределительного щита приведет лишь к тому, что электричество будет постоянно поступать на пол. Если вы разобьете распределительный щит, то я не смогу освободить вас, даже если бы захотел, не спустившись по лестнице и не отключив электричество. Уверяю вас, что все это я самым серьезным образом продумал, и хотя не исключено, что что-то было упущено, вряд ли вы, в вашем нынешнем взвинченном состоянии духа, случайно заметите это упущение.

Швиков опустился в кресло.

– Почему вы хотите меня убить? – спросил он. – Вы можете оставить себе деньги, если вам так хочется, а я буду молчать о вас в газете.

– О, мне нет дела ни до денег, ни до газеты.

– Это потому, что я убил вашего предшественника?

– Мой предшественник был моим племянником и наследником. Благодаря его дуэли с вами, я теперь бездетный старик, богатство которого лишь обременяет его, и все же это богатство позволит мне приобрести свободу, если я убью вас средь бела дня на улице. Готовы ли вы теперь выслушать условия, которые я вам предлагаю?

– Да.

– Очень хорошо. Бросьте ваш пистолет в угол комнаты рядом со мной, обладание им не принесет вам никакой пользы.

После минутного колебания Швиков швырнул пистолет по металлическому полу в угол. Старик повернул рычаг на другую ручку.

– Теперь, – сказал он, – у вас снова есть шанс на жизнь: тридцать два квадрата наэлектризованы, тридцать два – безвредны. Встаньте, прошу вас, на квадрат, предназначенный для Черного короля.

– И встречу свою смерть.

– Не на этой клетке, уверяю вас. Она совершенно безопасна.

Но молодой человек не сделал ни малейшего движения, чтобы подчиниться.

– Я прошу вас объяснить ваше намерение, – сказал он.

– Вы сыграете самую коварную шахматную партию, в которой когда-либо участвовали; вашим противником будет Смерть. Вы будете вправе делать движения за короля – на одну клетку в любом направлении по вашему выбору. Вы никогда не окажетесь в положении, в котором у вас не будет выбора по крайней мере между двумя клетками, на которые вы можете безнаказанно ступить; фактически, у вас будет выбор при каждом ходе между восемью клетками, на которые вы можете ступить, и, как правило, четыре из них будут означать безопасность, а остальные четыре – смерть, хотя иногда шансы будут больше против вас, а иногда – больше в вашу пользу. Если вы доберетесь до этой стороны целым и невредимым, то сможете спокойно уйти, если же коснетесь одного из электрических квадратов, то смерть будет мгновенной. Тогда я выключу ток, положу ваше тело в эту электрическую печь, снова включу ток, в результате чего в течение нескольких мгновений из трубы будет идти густой черный дым, а в горниле – лежать горстка белого пепла.

– И вы не подвергаетесь никакой опасности.

– Не больше, чем когда вы выступили против моего племянника, предварительно несправедливо оскорбив его.

– Дуэль была проведена по законам кодекса.

– Законы моего кодекса более щедры. У вас есть шанс сохранить свою жизнь. Мой племянник не имел такого шанса, он был обречен с самого начала, и вы это знали.

– Он был офицером французской армии.

– Он позволил своей шпаге отвыкнуть от практики, что, конечно, было неправильно, и он пострадал от этого. Но мы не будем обсуждать его, речь идет о вашей судьбе. Я даю вам две минуты, чтобы занять свою позицию на королевской клетке.

– А если я откажусь?

– Если вы откажетесь, я выключу электричество на всей доске, и тогда я покину вас. Я порву письмо, которое лежит на моем столе внизу, вернусь сюда утром, подниму тревогу, скажу, что вы вломились ко мне, чтобы отнять золото, которое лежит рядом с вами на столе, и отдам вас в руки властей как опозоренного человека.

– А если я скажу правду?

– Вам не поверят, и я с удовольствием узнаю, что у меня достаточно денег, чтобы посадить вас в тюрьму на всю оставшуюся жизнь. Однако есть вероятность, что при полностью включенном электричестве это здание сгорит еще до утра. Боюсь, что моя изоляция недостаточно совершенна, чтобы выдержать столь сильный ток. На самом деле, раз уж эта мысль пришла мне в голову, то шина кажется мне хорошим решением проблемы. Уходя, я уложу провода так, что пожар вспыхнет через час после моего ухода, и, уверяю в этом, вас не спасут пожарные, когда поймут, что им грозит опасность от проводов под напряжением в здании, от которого, как я им скажу, невозможно отключить электричество. Итак, сэр, у вас есть две минуты.

Швиков стоял неподвижно, пока Ферран отсчитывал оставшиеся ему секунды; наконец, когда время истекло, он ступил на королевскую клетку и замер, слегка покачиваясь, с капельками пота на лбу.

– Браво! – воскликнул граф, – видите, все совершенно безопасно, как я вам и говорил. Даю вам две минуты, чтобы сделать следующий шаг.

Швиков с побелевшими губами шагнул по диагонали на клетку ферзевой пешки и замер, тяжело дыша, но невредимый.

– Две минуты на следующий ход, – сказал старик бесстрастным тоном судьи.

– Нет, нет! – взволнованно закричал Швиков, – Последний ход я сделал сразу, у меня есть почти четыре минуты. Меня нельзя торопить, я должен сохранять спокойствие. Я, как видите, прекрасно владею собой.

Его голос перешел на крик, а открытая рука смахнула пот со лба на лицо, размазав его по мрачному лицу.

Я спокоен! – кричал он, стуча коленями, – но это не игра в шахматы, это убийство. В шахматах я мог бы сколько угодно раздумывать над ходом.

– Верно, верно! – учтиво сказал старик, откинувшись в кресле, хотя его рука не покидала черной рукоятки рычага. – Вы правы. Прошу прощения за нарушение шахматных законов, не торопитесь, у нас впереди целая ночь.

Швиков долго стоял в зловещей тишине, которую то и дело прерывал оглушительный треск со стороны раскаленной электропечи. Воздух казался заряженным электричеством и почти не ощущался. Время, отпущенное ему, не давало преимущества, а только расшатывало нервы, и, когда он с опаской оглядывал металлическую шахматную доску, медные квадраты казались раскаленными докрасна, и опасная иллюзия, что стальные квадраты холодны и безопасны, занимала все большее место в его сознании.

С криком ужаса он быстро отдернул ногу.

С трудом обуздав желание прыгнуть, он встал, балансируя на левой ноге, и осторожно приблизился к стальному квадрату носком правой. Когда носок ботинка коснулся стального квадрата, Швиков почувствовал, как по его телу прошло странное ощущение. С криком ужаса он быстро отдернул ногу и замер, наклоняясь то вправо, то влево, как высокое дерево, колеблющееся перед падением. Чтобы удержаться, он пригнулся.

– Пощадите! Пощадите! – кричал он. – Я уже достаточно наказан. Я убил человека, но его смерть была внезапна, а не такой чудовищной пыткой, как эта. Я достаточно наказан.

– Неправда, – сказал старик. "Око за око".

Все самообладание покинуло жертву. Из положения приседа он прыгнул, как тигр. Почти перед тем, как его вытянутые руки коснулись полированного металла, тело выпрямилось и застыло в рывке, и когда он с шипящим звуком упал замертво на шахматную доску, старик освободил рычаг от рокового зацепления. На его суровом лице не было сострадания к казненному, напротив, глаза блестели научным пылом исследователя. Он поднялся, перевернул тело ногой, снял один из башмаков и отодрал изнутри тонкую пробковую подошву.

– Как я и думал, – пробормотал он. "О, ирония невежества! Ведь существовало единственное условие, которое я не предусмотрел. Я знал, что он был защищен, как только ступил на вторую клетку, и, если бы мужество не покинуло его, он мог бы невредимым пройти по доске, как в средневековые времена праведники проходили через испытание раскаленными лемехами" (В Средние века подозреваемого в совершении преступления подвергали испытанию, когда он должен был выдержать опасное испытание, чтобы доказать свою невиновность; одним из примеров было требование пройти по раскаленной стали длинного лемеха, прикрепленного к основанию почвообрабатывающего орудия).

1893 год

Игра в шашки

Фред М. Уайт

Клиффорд Стил спокойно констатировал, что игра окончена, и его противник радостно признал этот факт, дав понять, что в игре в шашки есть нечто большее, чем люди себе представляют. Эти двое играли, удобно устроившись в роскошном холле отеля "Брема Касл" в перерывах между сигарами. Где-то вдалеке играл оркестр, слышалось крещендо звонких голосов, мягкий шелест драпировок. Высокая девушка с белоснежным печальным лицом прошла мимо, когда Стил собирал шашки. Она внезапно остановилась.

– Может быть, вы хотите сыграть, мисс Денбери? – осведомился Стил. Его недавний противник отошел в сторону. – Если да…

– Я ненавижу эту игру, – произнесла Анжела почти со страстью. – На мой взгляд, в ней есть что-то ужасно странное… Мистер Стил, вы хорошо играете?

Девушка сделала паузу, и ее взгляд внезапно изменился. Остроглазый, проницательный молодой адвокат пристально смотрел на нее. Несомненно, простая неприязнь к невинной забаве не могла так глубоко затронуть ее чувства. Анджела Денбери стала еще красивее, чем тогда, когда Стил впервые встретил ее на Давос-Платц около восемнадцати месяцев назад, но в то время белая печаль на ее лице была светящимся счастьем безответственной юности. В последнее время уходящие месяцы внесли в жизнь Анджелы Денбери грустные нотки. Она присела рядом со Стилом и принялась осторожно обмахивать себя веером.

– Мистер Стил, – резко сказала она, – вы помните Раймонда Хэйра?

Стил кивнул. Он начинал вспоминать. Раймонд Хэйр был в то время на Давос-Платц… Безусловно, красивый, здоровый молодой парень, у которого все было хорошо. На лице Анджелы появился румянец.

– Если я могу вам помочь, – предложил Стил, – пожалуйста, обращайтесь ко мне.

– Да, да. Вы очень хороший. Когда я встретил вас вчера в коридоре, мне пришло в голову, что вы располагаете к себе… Вы понравились Раймонду, более того, вы были очень дружелюбны в Давосе. Вы знаете, что Хэйр Парк, резиденция Раймонда, находится недалеко отсюда?

– Тогда я обязательно заеду туда и навещу его, – сказал Стил. – Надеюсь, он здоров. Хотя спортсмены такого класса никогда не болеют и не хворают.

– В действительности, вы совершенно не правы, – ответила мисс Денбери. – Раймонд умирает. Он умирает от разбитого сердца. И будет милосердно, если его заберут до того, как он окончательно потеряет рассудок.

Стил был глубоко потрясен. Что-то подсказывало ему, что он должен услышать еще кое-что, но у него было слишком много такта и деликатности, чтобы задавать вопросы. Под мечтательный шум оркестра и улыбающиеся лица вокруг него, казалось, трудно сразу понять трагедию, нависшую над двумя жизнями.

– Это кажется почти фарсом, – продолжала Анжела, – по крайней мере, в некотором смысле. Минуту или две назад вы были удивлены моей вспышкой гнева из-за простого вопроса об игре в шашки. Если бы эта игра никогда не была изобретена, я была бы сегодня счастливой девушкой с…

– Раймонд Хэйр, – пробормотал Стил. – Не примете ли вы меня в свое распоряжение? Все, что в моих силах сделать, я сделаю с радостью.

Прошло несколько мгновений, прежде чем Анджела ответила. Ее темные глаза были устремлены в пространство.

– Вы верите в предсказания, баньши и оккультные вещи? – спросила она вдруг.

– Нисколько, – ответил Стил. – Я нашел воздух криминальных судов удивительно эффективным в раскрытии загадок такого рода.

– Тогда вы бы с подозрением отнеслись к игре в шашки, разыгрываемой в полночь невидимыми руками в старом замке.