Loe raamatut: «2061: Одиссея Три»

2061: ODYSSEY THREE

© 1987 by Serendib BV

* * *

Памяти Джуди-Линн дель Рей, замечательного редактора, которая с самого начала поверила в замысел этой книги, но так и не дождалась его осуществления

Часть I
Волшебная гора

Глава 1
Остановившееся время

– Для семидесятилетнего мужчины ты на удивление хорошо сохранился, – заметил доктор Глазунов, глядя на ленту, которая медленно выползала из медицинского компьютера. – Никогда не дал бы тебе больше шестидесяти пяти.

– Давай без лести, Олег. Тем более что мне сто три и тебе это отлично известно.

– Ну вот, опять! Можно подумать, что ты не знаком с книгой профессора Руденко.

– Милая Катерина! Мы собирались вместе отпраздновать день ее столетия. И вот ее больше нет – такова цена за жизнь на Земле.

– Ирония судьбы, особенно если учесть, что именно ей принадлежит знаменитая фраза «Тяготение – источник старения».

Доктор Хейвуд Флойд задумчиво смотрел, как меняется панорама прекрасной планеты, находящейся всего в шести тысячах километров. Планеты, на которую уже никогда не ступит его нога. Иначе как насмешкой это не назовешь – нелепый несчастный случай позволил ему сохранить прекрасное здоровье, тогда как почти всех его друзей уже нет в живых.

Прошла всего лишь неделя после возвращения на Землю, когда, несмотря на все предосторожности и твердую уверенность, что уже теперь-то с ним ничего не произойдет, Флойд свалился с балкона второго этажа. Правда, он тогда немного выпил, но с полным правом – ведь он был героем в этом новом мире, куда вернулся «Космонавт Алексей Леонов». Множественные переломы, сопровождаемые осложнениями, можно было вылечить только в «Пастере» – космическом госпитале на околоземной орбите.

Это произошло в 2015 году. А сейчас – он бы ни за что не поверил, если бы не календарь на стене, – 2061-й.

Биологические часы Хейвуда Флойда не только шли гораздо медленнее благодаря тому, что сила тяготения на борту космического госпиталя была в шесть раз меньше земной, но и дважды в его жизни поворачивали вспять. В настоящее время большинство ученых считали – хотя были и такие, кто оспаривал это, – что глубокий сон во время длительных космических полетов не просто замедляет процесс старения, но и содействует омоложению организма. За время путешествия к Юпитеру и обратно Флойд стал моложе.

– Так ты и правда думаешь, что мне можно лететь? Никакой опасности?

– Во Вселенной отсутствует такое понятие, Хейвуд. Просто я считаю, что у тебя нет физиологических противопоказаний. Ведь на борту «Юниверса» ты будешь находиться примерно в тех же условиях, что и здесь. Разумеется, там нет такого медицинского обслуживания, как в «Пастере», но доктор Махиндран – прекрасный врач. А если возникнут серьезные осложнения, он просто усыпит тебя и отправит обратно к нам наложенным платежом.

Именно на такой ответ и надеялся Флойд, однако к его радости примешивалась грусть. Ведь на долгие недели ему придется покинуть госпиталь, бывший для него домом в течение почти полувека, придется расстаться с друзьями. И хотя космический корабль «Юниверс» – роскошный лайнер в сравнении со стареньким «Космонавтом Алексеем Леоновым» (теперь «Леонова» держат на околоземной орбите как один из главных экспонатов музея Лагранжа), элемент риска, как и в любом продолжительном космическом полете, не исключен. Особенно если корабль отправляется на решение столь необычных задач…

И все-таки он, видимо, стремился именно к такой цели, даже в свои сто три года (или, если исходить из сложных возрастных расчетов профессора Катерины Руденко, полным сил в шестьдесят пять). Последние десять лет Флойд ощущал какое-то смутное беспокойство, неудовлетворенность от чрезмерного комфорта и размеренной жизни.

Хотя в Солнечной системе осуществлялось множество увлекательных проектов – и освоение Марса, и создание базы на Меркурии, и озеленение Ганимеда, – Флойд не мог найти себе цели, достижению которой ему захотелось бы отдать свои знания, свой опыт и все еще немалую энергию. Двести лет назад один из первых поэтов эпохи научно-технического прогресса устами Одиссея-Улисса выразил чувства, владевшие сейчас Флойдом:

 
Наши жизни сплелись.
Нас и так было мало. Теперь
Не осталось совсем. Каждый час, отвоеванный нами
У пучины безмолвия, тает в холодном тумане,
За которым виднеется настежь открытая дверь.
Что-то большее, чем измерение времени. Час
Нашей смерти. Предвестник того, что начнется.
Это будет страшнее, чем жар беспощадного солнца, –
Наше тело погибнет. Но разум отдельно от нас
Будет жить в беспредельности, в вечной слепой пустоте
И стремиться за знаньем, подобно летящей звезде.
 

Подумаешь, «беспощадного солнца»! Да их там не меньше сорока; Улиссу было бы стыдно за него. Но следующие строфы подходили еще больше:

 
Может быть, нас поглотит бездонный, невидимый ров,
Эта страшная бездна, откуда не будет возврата,
Может быть, мы достигнем далекого острова Снов
И увидим героев, которых мы знали когда-то.
Уже многое отнято, но еще большего ждут.
И мы тронемся в путь, как когда-то, когда мы умели
Двигать небо и землю. И жили на самом пределе
Человеческой силы. Мы знаем, что нам не вернут
Нашу молодость.
Мы постарели.
И наши сердца
Ослабели от тяжести лет и ударов судьбы.
Только воля сильна. И мы снова уходим, забыв
Обо всем. И находим.
И ищем.
И будем идти до конца¹.
 

«И находим. И ищем…» Ну что ж, сейчас он точно знал, что собирается искать и найти, так как точно знал где. Если не какая-то совершенно невероятная катастрофа, на этот раз встреча непременно состоится.

Флойд сознательно никогда не ставил перед собой этой цели и даже сейчас не совсем понимал, почему это стало столь необходимым для него. Ему казалось, что лихорадка, снова охватившая человечество – уже второй раз за его жизнь, – обойдет его стороной. Видимо, он ошибался. Возможно, дело было в том, что неожиданное приглашение присоединиться к небольшой группе знаменитостей разожгло его воображение и пробудило энтузиазм, о котором сам он уже давно забыл.

Впрочем, причина могла быть и совсем иной. Хотя и миновали десятки лет, он все еще помнил разочарование, которое испытали жители Земли от этой встречи в 1985–1986 годах. И вот появилась возможность – последняя для него, первая для человечества – восполнить упущенное, даже более чем восполнить.

В двадцатом веке приходилось возлагать надежды только на автоматические зонды. А на этот раз будет осуществлена настоящая посадка – столь же замечательное событие, каким была лунная прогулка Армстронга и Олдрина.

И воображение доктора Хейвуда Флойда, ветерана экспедиции к Юпитеру 2010–2015 годов, обратилось к таинственной гостье, возвращающейся в Солнечную систему из неизведанных глубин Вселенной. По мере приближения к Солнцу она с каждой секундой увеличивала скорость, и где-то между орбитами Венеры и Земли этой самой знаменитой из комет предстоит встреча с космическим лайнером «Юниверс», который только еще готовится в свой первый полет.

Точное место этой встречи еще предстояло рассчитать, но он уже принял решение.

– До скорого свидания, комета Галлея… – прошептал Хейвуд Флойд.

Глава 2
Первое наблюдение

Неправы те, кто утверждает, будто надо покинуть пределы земной атмосферы, чтобы насладиться подлинным великолепием небес. Даже из космоса усыпанное звездами небо не выглядит величественнее, чем с горной вершины в безоблачную ночь, вдали от огней, зажженных человеком. И хотя за пределами атмосферы звезды кажутся ярче, человеческий глаз не в силах как следует различать эту разницу; зато он может охватить единым взором все величие раскинувшейся перед ним небесной полусферы – то, чего нельзя увидеть из иллюминатора космического корабля.

Однако Хейвуда Флойда вполне удовлетворял тот вид Вселенной, который открывался из его окна, особенно в те часы, когда жилая часть медленно вращающегося космического госпиталя находилась в тени. Тогда в прямоугольнике иллюминатора были видны лишь планеты, звезды, туманности и безжалостно захлестывающий все своим горячим немигающим сиянием Люцифер – новый соперник Солнца.

Минут за десять до наступления искусственной ночи Флойд выключал все освещение в каюте, даже красный огонек аварийной лампочки, чтобы глаза адаптировались к темноте. Флойд слишком поздно для космического инженера познал всю радость наблюдения за звездами невооруженным глазом, однако быстро научился без труда распознавать практически любое созвездие, даже по небольшой его части.

На протяжении всего мая, почти каждую «ночь», он искал комету, которая, судя по звездным картам, проходила сейчас через орбиту Марса. И хотя комету легко было обнаружить с помощью хорошего бинокля, Флойд упрямо отказывался от него; это была игра, чтобы определить, справится ли с такой задачей его слабеющее зрение. Правда, два астронома из обсерватории Мауна Кеа уже объявили, будто визуально наблюдали движение кометы, однако им никто не поверил, как и аналогичным заявлениям некоторых обитателей космического госпиталя.

Но сегодня, согласно таблицам, яркость кометы достигнет шестой величины, и Флойд надеялся, что на этот раз ему повезет. Он мысленно провел линию между Гаммой и Эпсилоном и устремил взгляд к вершине воображаемого равностороннего треугольника с основанием на этой линии. Казалось, одним волевым усилием он хочет заставить себя проникнуть взором в глубины Солнечной системы.

И – вот она! Такая же, какой Флойд увидел ее впервые семьдесят шесть лет назад, еле видная, но спутать ее нельзя. Если бы Флойд не знал, где ее искать, он наверняка не заметил бы комету или принял за отдаленную туманность.

Его невооруженному глазу комета виделась крошечным, идеально круглым туманным шариком; как Флойд ни напрягал зрение, он не мог разглядеть тянущегося за ней хвоста. Однако небольшой эскорт зондов, которые месяцами следовали за кометой, уже сообщил о появлении первых выбросов пыли и газа. Скоро они образуют сверкающий султан, направленный в сторону, противоположную той, где находится его создатель – Солнце!

Подобно многим, Хейвуд Флойд наблюдал за переменами, которые происходили с холодным, темным – нет, почти черным – ядром кометы, вошедшей во внутренние области Солнечной системы. После семидесяти лет пребывания в глубоком холоде космоса сложная смесь аммиака, воды и других замороженных веществ начинала оттаивать и бурлить. Летящая гора, очертаниями и размером похожая на Манхэттен, поворачивалась на космическом вертеле каждые пятьдесят три часа; и по мере того как солнечное тепло проникало сквозь внешнюю оболочку, образующиеся внутри кометы газы заставляли ее вести себя подобно прохудившемуся паровому котлу. Струи водяного пара в смеси с пылью и дьявольским варевом из органических молекул вырывались из полудюжины небольших кратеров, причем самый крупный из них – размером с футбольное поле – просыпался каждые два часа, с рассветом, за что его нарекли Старым Служакой.

Уже сейчас Флойд мечтал о том, как он встанет на краю этого кратера и будет ждать, пока Солнце поднимется над темным, искореженным ландшафтом, хорошо знакомым по многочисленным телевизионным передачам из космоса. Правда, в контракте не говорилось, будет ли разрешено пассажирам – в отличие от экипажа и ученых – выйти из корабля, после того как он пришвартуется к ядру кометы. Но в то же время в контракте ничего не было сказано и о том, что это запрещено.

«Пусть попробуют не разрешить, – подумал Флойд. – Уж с чем с чем, а с космическим скафандром я умею обращаться. А если разучился…»

Где-то он читал, что один человек, мечтавший посетить Тадж-Махал, сказал: «Повидав такое, можно и умереть».

Хейвуд Флойд предпочел комету Галлея.

Глава 3
Возвращение

Даже не принимая во внимание того обескураживающего происшествия, возвращение на Землю прошло совсем не гладко.

Вскоре после того, как доктор Руденко вывела его из состояния глубокого сна, Флойда ожидало первое потрясение. От него не отходил Уолтер Керноу, и Флойд почувствовал что-то неладное; их радость при его пробуждении казалась преувеличенной, в ней ощущалась какая-то напряженность. И лишь когда он совсем пришел в себя, они сказали, что умер доктор Чандра.

Где-то за Марсом, настолько незаметно, что даже контрольные приборы не зафиксировали этого, он просто ушел из жизни. Его тело, похороненное в космосе, еще долго следовало за «Леоновым», прежде чем, окончательно отстав, сгореть в языках солнечного пламени.

Причину смерти установить не удалось, но Макс Брайловский высказал предположение, которое при всей его ненаучности не решилась опровергнуть даже корабельный врач Катерина Руденко:

– Без ЭАЛа жизнь стала для него бессмысленной.

И тут Уолтер Керноу – вот уж кто б мог подумать! – добавил:

– А как воспримет это ЭАЛ? Ведь за нашими передачами, должно быть, следят. Рано или поздно он узнает.

И вот теперь нет и Керноу – не осталось никого, кроме маленькой Жени. Он не видел ее целых двадцать лет, но каждое Рождество получал от нее открытки. Последняя все еще приколота у него над столом: среди русских снегов мчится нагруженная подарками тройка, и пара волков провожает ее голодными взглядами.

Сорок пять лет! Иногда казалось, только вчера «Леонов» вернулся на земную орбиту под овации всего человечества. Но овации какие-то странные: робкие аплодисменты, полные уважения, но лишенные искреннего энтузиазма. Полет к Юпитеру оказался слишком успешным: открылся ящик Пандоры, содержимое которого еще не все осознали до конца.

Когда на Луне обнаружили черный монолит, названный «Лунной магнитной аномалией» – ЛМА-1, лишь немногим стало известно о его существовании. Только после злополучной экспедиции «Дискавери» к Юпитеру люди узнали, что четыре миллиона лет назад другая цивилизация коснулась планет Солнечной системы и оставила там свою визитную карточку. Для них эта новость была откровением, но отнюдь не неожиданностью: подобного ожидали уже не одно десятилетие.

Но все это произошло задолго до возникновения земной цивилизации. Хотя недалеко от Юпитера с «Дискавери» произошла необъяснимая трагедия, доказательства того, что ее причиной было вовсе не нарушение работы бортовой аппаратуры, отсутствовали. Философские последствия открытия ЛМА-1 трудно было преувеличить, однако человеческая цивилизация все еще оставалась единственной во Вселенной.

Теперь же положение изменилось. В нескольких световых минутах от Земли – крошечное расстояние по космическим масштабам – существовала цивилизация, способная создать звезду, и по причинам, известным ей одной, уничтожить планету, в тысячу раз превосходящую размерами Землю. Но еще более зловещим было то, что эта цивилизация дала понять, что знает о существовании человечества: в последнем сообщении, переданном с борта «Дискавери» из окрестностей Юпитера за мгновение до огненного рождения Люцифера, уничтожившего космический корабль, говорилось:

ВСЕ ЭТИ МИРЫ ПРИНАДЛЕЖАТ ВАМ, КРОМЕ ЕВРОПЫ.

НЕ ПЫТАЙТЕСЬ ВЫСАДИТЬСЯ НА НЕЕ.

Блистающая новая звезда, изгнавшая ночь с земного неба (за исключением нескольких месяцев в году, когда она находилась позади Солнца), наполнила человеческие сердца надеждой и страхом. Страхом – потому что неизвестное, особенно если оно кажется всемогущим, не может не пробудить этого первобытного чувства. Надеждой – из-за тех изменений в политической жизни Земли, которые вызвало ее появление.

Часто говорилось, что только угроза из космического пространства способна объединить людей. Никто не знал, является ли угрозой Люцифер, но не было сомнений в том, что он бросил вызов человеческому разуму. Оказалось, этого было достаточно.

Хейвуд Флойд следил за политическими переменами на Земле с высоты орбиты «Пастера»; иногда ему казалось, что он всего лишь сторонний наблюдатель. Сначала он не собирался оставаться в космосе и ждал, когда поправится. К удивлению и досаде врачей, на это ушло слишком много времени.

После долгих лет безмятежной жизни в космическом госпитале Флойду стало ясно, почему отказывались срастаться его кости. Просто ему не хотелось возвращаться на Землю: ничто не связывало его с этим сверкающим бело-голубым шаром, заслонившим половину неба. Бывали минуты, когда он понимал, почему Чандра утратил желание жить.

Флойд не полетел с первой женой в Европу по чистой случайности. И вот Мэрион больше нет, память о ней, казалось, сделалась частью чьей-то чужой жизни, а обе их дочери, обзаведясь собственными семьями, стали для него пусть и вполне милыми, но совершенно посторонними людьми.

А вот Кэролайн он потерял по собственной вине, хотя, если быть справедливым, у него не было выбора. Она никак не могла понять (а понял ли он сам?), почему он решил променять дом и семью, созданные ими, на многие годы в ледяной пустоте космоса, вдали от Солнца.

И хотя Флойд знал – еще до того, как экспедиция достигла середины пути, – что Кэролайн не станет ждать его, он отчаянно надеялся, что Крис поймет и простит. Но и этого утешения не осталось: слишком долго его сын жил без отца, и когда Флойд вернулся, у Криса уже был новый отец, а у Кэролайн – новый муж. Разрыв был окончательным. Флойд боялся, что рана в его душе никогда не заживет, но, разумеется, с течением времени боль немного утихла.

И вот тело Флойда, похоже, вступило в сговор с его неосознанными желаниями. Когда он наконец после длительного лечения вернулся на Землю, в его организме тут же появились столь тревожные симптомы – в том числе подозрительно напоминающие некроз костей, – что его немедленно отправили обратно в орбитальный госпиталь. С тех пор Флойд не покидал его (если не считать нескольких полетов на Луну), полностью адаптировавшись к силе тяготения на борту медленно вращавшегося космического госпиталя, которая была в шесть раз меньше земной.

Флойд отнюдь не был отшельником. Даже в период лечения он диктовал отчеты, принимал участие в бесконечных комиссиях, прилетавших на «Пастер», соглашался давать интервью. Слава импонировала ему, и он пользовался ее плодами – пока о нем помнили. Это позволяло отвлечься от душевных страданий.

Первые десять лет, с 2020 по 2030 год, пролетели так быстро, что Флойд просто не заметил течения времени. В мире происходили кризисы, скандалы, преступления, катастрофы – в том числе Великое калифорнийское землетрясение, за которым он наблюдал с ужасом, не в силах оторваться от станционных мониторов. При максимальном увеличении и благоприятных метеорологических условиях на экране можно было разглядеть отдельные человеческие фигурки, но, созерцая их с высоты небесного владыки, невозможно было отождествить себя с крошечными точками, в панике покидающими горящие города. Только камеры, расположенные на Земле, могли передать весь кошмар происходящего.

На протяжении этого десятилетия тектонические сдвиги в политике происходили так же неумолимо, как и в земной коре, хотя результаты этого обнаружились позднее. Разница была лишь в том, что политические события развивались в обратном направлении, будто время начало отступать назад. В доисторические времена на Земле существовал единый громадный континент, Пангея, который позднее распался на части, а человечество, разделенное было на бесчисленное множество наций и народностей, теперь сближалось, утрачивая старые языковые и культурные различия.

Хотя ослепительная вспышка Люцифера ускорила этот процесс, начался он много лет назад, с наступлением века ракетной техники, которая способствовала расцвету мирового туризма. Почти одновременно – что, конечно, не было простым совпадением, – появление спутников и световодов произвело подлинную революцию в области связи. 31 декабря 2000 года произошло историческое событие – отмена платы за международные переговоры, так что всякий телефон стал вроде местного, и человечество вступило в новое тысячелетие, будто громадная судачащая семья.

Подобно большинству семей, она не обходилась без неурядиц, но теперь они уже не угрожали безопасности всей планеты. Во второй – и последней – ядерной войне были сброшены две атомные бомбы, как и в первой. И хотя их мощность была намного больше, число пострадавших оказалось незначительным, так как бомбы были сброшены на нефтедобывающие районы. И тут же три великие державы, Китай, США и СССР, проявив похвальную оперативность и мудрость, изолировали зоны военных действий, пока воюющие стороны не пришли в чувство.

К десятилетию 2020–2030 годов война между великими державами стала так же немыслима, как и между Канадой и США столетием раньше. Это не объяснялось резкими изменениями в человеческой природе или каким-нибудь определенным фактором, кроме того, что народы предпочитали смерти жизнь. Часто шаг, направленный на сохранение мира, вообще совершался спонтанно: политические деятели еще не успевали понять, что случилось, как мероприятие по укреплению мира уже осуществлялось и действовало весьма успешно…

Движение «Заложников мира» не было изобретением ни государственных деятелей, ни идеалистов; само название появилось значительно позднее, когда вдруг заметили, что в любой момент в Соединенных Штатах находятся сотни тысяч советских туристов, а в СССР – полмиллиона американцев, причем и те и другие с увлечением занимались одним и тем же – жалобами на плохие туалеты. И что еще более важно, среди туристов всякий раз находилось непропорционально много совершенно незаменимых людей – отпрысков видных промышленников, бизнесменов и политических деятелей.

Наконец, если бы даже кому-то и пришло в голову приступить к подготовке большой войны, то это было уже неосуществимо. В 1990-х годах наступил Век прозрачности, когда предприимчивые средства массовой информации начали запускать фотоспутники, начиненные аппаратурой, разрешающая способность которой не уступала аппаратуре на разведывательных и военных спутниках. Военные пришли в ярость, но и они были бессильны против агентств «Рейтер», «Ассошиэйтед Пресс» и постоянно бодрствующих объективов Орбитальной службы новостей, которые неустанно обшаривали поверхность Земли.

К 2060 году, хотя разоружение еще и не завершилось, на Земле царил прочный мир, и последние пятьдесят ядерных бомб находились под надежным международным контролем. Когда широко известный монарх Эдуард VIII был избран президентом Совета Всемирного сообщества, всего дюжина стран выступила против или воздержалась от голосования. Эту на удивление малочисленную оппозицию составляли весьма различные по значимости страны – от традиционно нейтральной, упрямой и независимой Швейцарии (что не мешало ее ресторанам и отелям распахнуть объятия новой федерации) до фанатически независимых Мальвинских островов, упорно сопротивляющихся всем попыткам раздраженных англичан и аргентинцев спихнуть их друг другу.

Демонтаж гигантской, не приносящей никакой пользы военной промышленности дал мощный – порой слишком мощный – толчок развитию мировой экономики. Прошло время, когда огромные сырьевые ресурсы и блестящие научные умы поглощала бездонная черная дыра гонки вооружений, создавая все более разрушительные средства массового уничтожения. Теперь же их можно было использовать на благо мира, для удовлетворения интересов человечества, которыми пренебрегали на протяжении столетий, для создания нового мирового сообщества.

Наконец-то человеческая раса нашла «моральный эквивалент войне», способный поглотить энергию землян на протяжении такого числа тысячелетий, о котором никто не осмеливался мечтать.