Loe raamatut: «ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН ПЛЮС. Откровенная поэтическая энциклопедия нашей жизни»
От автора
Читатель, твоему вниманию предлагается уникальная книга – полный текстуальный ремейк-реконструкция самого цитируемого произведения русской литературы. В основу положен популярный у авторов приём, когда в качестве «затравки» служит чужая стихотворная строка, на которую нанизывается совершенно иное продолжение. Таким образом был переделан весь оригинальный печатный текст с сохранением, однако, основных сюжетных линий и логики структуры романа. При этом первые строки каждой обновленной строфы в основном содержании произведения такие же, как у Пушкина, они выделены курсивом. Несколько пушкинских строк можно встретить и в середине строф.
В романе Пушкина имеются пропущенные, но пронумерованные им строфы; все они, кроме трёх отсутствующих из первой главы (39–41), восстановлены и переделаны мною по его подготовительным рукописям. А упомянутые три написаны «с нуля». «Онегинский альбом АлександрСергеича» является приложением четверостиший на самые разнообразные темы, в которых я дал полную волю своей фантазии. Они созданы по такому же принципу, но в качестве отправной точки использованы произвольно взятые многочисленные пушкинские строки из печатного и чернового вариантов, которые представлялись мне интересными для поэтических экспериментов.
Последовательность и нумерация глав (и строф) с первой по седьмую, а также десятой тождественна оригиналу. Восьмая глава – это дополненное и переделанное «Путешествие Онегина», девятая – оригинальная восьмая со сдвинутой нумерацией строф из-за передачи четырёх строф в «Путешествие». «Альбом Онегина» помещён в седьмую главу, где его первоначально хотел видеть и сам Пушкин. «Моя заветная песня» – это довесок, который показался мне уместным в контексте десятой главы. В самом хвосте произведения на закуску даны пять четверостиший на темы других пушкинских стихотворений.
От Пушкина здесь также так называемая онегинская строфа из 14 строк; переделанная прямая речь всюду, где она присутствует в оригинале; и, конечно, такая же идеально точная рифма от первой и до самой последней строчки.
В.Г. Белинский называл «Онегина» энциклопедией русской жизни. Я старался оставаться в рамках этой парадигмы и сохранить энциклопедический характер повествования об окружающей действительности, что нашло своё наиболее яркое выражение в лирических отступлениях, а также в «Онегинском альбоме АлександрСергеича». При этом весь текст значительно актуализирован и приближен к нынешним реалиям. Современный читатель без особого труда и лишних пояснений и комментариев разберётся в его содержании, в случае необходимости воспользовавшись подсказками Интернета.
Полностью восстановленный, дополненный и переделанный пушкинский роман определяет и его нынешнее название, а мой авторский псевдоним подразумевает понятную игру слов и смыслов. Я уверен, что предлагаемое чтение доставит читателям огромное удовольствие.
Прелюдия
And that’s the greatest Pushkin’s poem,
It’s my remake and not by Moem.
Enjoy and cry and let ‘self laughing
But do not fall – it’s only bluffing.
*****
О люди! все похожи вы
На обезьян, что корчат рожи,
За селфи вашей головы
Готовы вон вы лезть из кожи!
АСП–АСВ.
Интродукция
Не мысля гордый свет забавить,
Я вскоре мысли изменил
И порешил сейчас добавить
Родной поэзии ветрил.
И кто же это там бормочет
С трибуны, что в стране моей
Нет больше Пушкиных? А хочет
Он их увидеть поскорей?
Если Россия – не Россия,
А олимпийский лишь атлет,
То я – пришедший к вам Мессия,
А Пушкин – вовсе не Поэт.
Его стихи на самом деле
Написаны не им, а мной.
Так мне внушили на неделе
Гипнозом, посланным Исой.
Бросаю варежку Поэту,
Но с трона свергнуть не хочу,
Прости мне, Боже, дерзость эту,
Я всё стихами оплачу.
И, прежде чем судить беднягу,
Не лучше ли прочесть роман,
А там сказать про бедолагу:
Нью-Пушкин он иль стихоман.
Но должен заявить я твердо:
Роман сей не на детский вкус,
Ибо Главлит поставил гордо
Свой штемпель: «18+»;
Чтобы в виду имели предки:
Совсем не допускают пусть,
Чтобы их маленькие детки
Его учили наизусть;
И чтобы наш любимый Галкин
В своей программе «Лучше всех!»
Не позволял им, птенчик Алкин,
Читать сей труд, ловя успех.
Глава первая
1.
«Мой дядя самых честных правил,
Богач в немолодых летах,
Как бабку к праотцам отправил,
И сам стал превращаться в прах.
Теперь он для меня нахлебник,
К чему сейчас ему лечебник,
Коль жить осталось ровно день
И пить лекарства вовсе лень?
Зачем ухаживать за телом,
Похожим на смердящий труп?
Не лучше ль вынуть ледоруб
И сразу же заняться делом?
А то и ядом отравить,
Чтобы наследство получить?»
2.
Так думал молодой повеса,
Летя к больному на возках,
Не понимая ни бельмеса,
Как жить-то при таких деньгах.
Друзья Ромео и Джульетты,
Кто любит и писал сонеты,
Героя своего для вас
Я обрисую без прикрас.
Онегин, верный собутыльник,
Родился в Питере морском,
Где в переулке Поварском
Шпана давала подзатыльник.
Там не бывал я никогда,
И ладно – это не беда.
3.
Служив отлично, благородно,
Его папаша счастлив был,
Сорил деньгами как угодно
И состоянье просадил.
Но сын судьбой был не обижен
И воспитаньем не унижен,
На попечении двух нянь
Ребёнок рос совсем не дрянь.
Его учили деликатно,
Не досаждая ерундой,
Кормили вкусною едой,
Что было мальчику приятно.
И хоть шалил он иногда,
Ему сходило с рук всегда.
4.
Когда же юности мятежной
К нему нагрянули года,
Двух нянек фразою небрежной
Прочь отослали навсегда.
Герой наш получил свободу,
Британскую примерил моду
В костюме, стрижке, чтобы свет
Увидел, свой он или нет.
Французский знал он в совершенстве,
Английским мастерски владел,
Знал танцы и немного пел –
Бомонд не мог отказ дать в членстве.
Такой багаж, как ни крути,
Не может в жизни подвести.
5.
Мы все учились понемногу
Труду, предметам и т.д.,
Дань отдавали кто Ван Гогу,
А кто-то даже – па-де-де.
Мы языки не знали классно
И танцевали все ужасно,
Но вот науки про запас
Штудировали мы на раз.
Онегин же вне рамок школы
Усвоил максимум азов,
Необходимых для балов,
Чтобы светились ореолы.
И был для всех он свой пацан –
Лингвист, танцор и меломан!
6.
Латынь из моды вышла ныне,
Она в лекарствах да в ТУ,
Ну а в студенческой корзине
Лишь на Истфаке МГУ.
Онегин знал язык Нерона,
Читал посланья Цицерона
И наизусть мог повторить
Их все, туды твою едрить!
Любил сатиру и поэмы,
Историю не кое-как,
И был он в том большой мастак,
Что от царей и до богемы
Мог рассказать про жизни их
Из книжек малых и больших.
7.
Высокой страсти не имея
К строкам поэзии людской,
Внимал им, явно не балдея,
Как я балдею день-деньской.
Бранил он царство рифм и ритма,
Не понимая алгоритма
Сложения чеканных слов
И всей поэзии основ.
Однако же читал он Смита,
Кто экономикой владел
И власти денег беспредел,
Подобный силе динамита,
В своих талмудах описал
Так, что рабочий класс восстал.
8.
Всего, что знал ещё Евгений,
Сказать не рассказать мне вам,
И здесь не может быть двух мнений:
Умён он был не по годам.
Но более других проникся
И с юных лет охотно свыкся
Он с темой страсти двух полов
Всех рангов, званий, возрасто́в,
О чем написано романов
Сто тысяч миллионов штук
От авторов из первых рук,
Хозяев денежных карманов,
То бишь желающих грести
Деньжищи, сколько унести.
9.
Нас пыл сердечный рано мучит,
И пусть проходят времена,
Он никогда нам не наскучит,
Жизнь на него осуждена.
Будь неуклюжей ты девчонкой
Иль недотёпистым мальчонкой,
Когда приходит буйство лет,
То наступает чувств расцвет.
Но кто-то этим управляет,
Включая голову всегда,
Другой тупеет, как балда,
И мозжечок совсем теряет,
Животный ощутив позыв.
Евгений в сей попал порыв.
10.
Как рано мог он лицемерить,
Дурить головки юных дам!
Его вранья нам не измерить:
Пожалуй, сотня килограмм.
Не зря же он читал романы,
Что любят все эротоманы,
Где много сладеньких натур
А-ля мадам де Помпадур!
Как рано занялся пикапом
(В неполные шестнадцать лет)
И сразу дал себе обет
В сём деле действовать нахрапом,
Так чтобы женская душа
Не каялась, с ним согреша!
11.
Как он умел казаться новым,
Быть обаятельнее всех
И утончённым, и риско́вым
Изобретателем утех!
Как он любил подкрасться к крале
И соблазнить её в подвале,
В подъезде и на чердаке
За сотню баксов в кошельке!
Была бы у него машина,
Toyota или Mercedes,
От нянечек до стюардесс
На кресле заднем в два аршина
Все оказались бы они,
Лишь пальчиком он помани.
12.
Как рано мог уж он тревожить
Избранниц милых старичков,
Чтоб перечень побед умножить
За счёт таких вот дурачков!
Он так любил рога наставить,
Тихонько высмеяв, ославить
Старперов важных, но чудны́х,
Считавших, что на выходных,
Когда они в лапту играют,
Их жёны втрое младше их
В своих нарядах дорогих
Их скромно дома ожидают,
А не готовят им сюрприз,
Деля с другими свой каприз!
13.
Как он умел вдовы смиренной
Постылый одинокий час
Украсить прозой вдохновенной,
Как может только ловелас;
Рискнуть втереться к ней в доверье
И следом на её безверье
Наобещать три тома лжи
Для безутешной госпожи;
Пожить Альфонсом с нею рядом,
Её к себе приворожить,
Карман её опустошить
И после пушечным снарядом
Сбежать на поиск новых вдов,
Столь падких до красивых слов!
14.
Так резвый баловень служанки,
Ядрёный рыжий таракан,
На положенье содержанки
Живёт на кухне, как султан.
Он бродит по ножам и вилкам,
Тарелкам, чашкам и бутылкам
И весь доволен оттого,
Что там испробовал всего.
И так живёт он дни и ночи,
Толстеет, зная лишь о том,
Что надо вовремя потом
Бежать отсюда что есть мочи,
Пока хозяйская рука
Тебя не шлёпнула слегка.
15.
Бывало, он ещё в постели
И смотрит свой последний сон –
К нему посланья прилетели,
Что приглашают в унисон
Туда-сюда в столичном свете,
Где мало знают о диете,
Где будет тысяча гостей
И стол обглоданных костей.
Недолго думая, Евгений,
Отведав русский лимонад,
Идет на лёгкий променад
И предвкушает вкус солений,
Что ждут уже его в гостях,
Куда мчать надо на санях.
16.
Уж тёмно: в санки он садится,
Летит в свой модный ресторан
Повеселиться и напиться,
Коль он туда друзьями зван.
Ему несут аж на подносе,
Промытом в медном купоросе,
Нарезку шведской ветчины
Огромнейшей величины.
Он просит также помидоров,
Засо́ленных в своем соку,
И запечённую треску
Из царских прямо коридоров,
Чтобы вкуснее был обед
Кому всего лишь двадцать лет.
17.
Ещё бокалов жажда просит
Испить шипящего вина,
А он навеселе гундосит,
Что быть не может допоздна.
Ему в театр немедля надо,
И он уж мчится, как торнадо,
Чтобы найти среди кулис
Своих хорошеньких актрис.
Они все молоды, свободны,
И с ними замутить пора,
Пока не взяли со двора,
Пока они все детородны
И ждут, какой же молоде́ц
Их поведет под свой венец.
18.
Волшебный край! Там в стары годы
Бал правил сам Аристофан,
Законодатель новой моды
На зрелища для горожан.
Театр! Ты родился́ в Элладе,
Купаясь с тех пор в шоколаде,
И продолжаешь длинный бег
От драмы и до дискотек.
Как много у тебя торсиды,
Кричащей, хлопающей всласть,
Чтоб мог почувствовать ты власть
Неистребимой Атлантиды,
Которую, как ни топи,
Не стронешь с якорной цепи!
19.
Мои богини! Что вы? Где вы?
Как воплощаете мечты?
Дают ли всходы те посевы,
Где есть часть вашей красоты?
Как долго служите в театре,
Дань отдавая Клеопатре,
Как формируете бюджет,
Хватает денег или нет?
Не пристаёт ли по гримёркам
К вам режиссёр, что хам и плут?
А то его ждёт жёсткий кнут
За домогательства к актёркам,
За то, что он в спектакль берёт
Тех только, кто ему даёт!
20.
Театр уж полон, ложи блещут;
Дай бог в означенном БТ
Фанатов нет, что бранью хлещут
Во славу группы «ДДТ».
Ведь это не Театр эстрады,
Не место для такой бравады,
Здесь не появится Шевчук,
Тем более Глеб Матвейчук.
Тут вам совсем не та картинка,
Что ждут любители кассет,
Тут драма, опера, балет –
Большой театр! (Не Мариинка!)
Сюда не следует ходить,
Чтоб только классику бранить!
21.
Всё хлопает. Онегин входит
В зал тёмный, зрителей давя,
И в темноте он долго бродит,
Чтобы присесть, лишь всех гневя.
Он рад, что тут себя усадит
И рвотой горькой не обгадит
Ни ног соседей, ни ковра
В финале всех мытарств с утра.
Теперь бы завалиться на́ бок,
Закрыть глаза и задремать
И чтобы кто-то, вашу мать,
Не пнул тебя из дряхлых бабок,
Шипящих, языком скользя,
Что в храме муз храпеть нельзя!
22.
Ещё амуры, черти, змеи
Летают в снах его, как вдруг
Он ощутил улыбку феи –
Но то его случился друг.
Онегин рад сему везенью
И чувства дружбы проявленью;
Не протирая даже глаз,
Спешит домой он в тот же час:
«Да ну его, спектакль треклятый,
Всё каждый день одна бурда.
Пускай же эта ерунда
Выносит мозг, восторгом сжатый,
Другим поклонникам игры.
Меня же ждут ещё пиры!»
23.
Изображу ль в картине верной
Жильё Онегина? Смотри.
Обителью сей парфюмерной
Ты насладись на раз-два-три.
Здесь всё как будто из Парижа
И Лондона – всё для престижа!
Не нахожу лишь я вещей
Для современных типажей:
Ни радио, ни телефона,
Ни плеера, ни СВЧ,
Ни гриля в вычурном ключе,
Ни мини-видеосалона,
Ни холодильника со льдом
Не знал его просторный дом!
24.
Янтарь на трубках Цареграда,
Фарфор из Гжели и хрусталь
Богемии, ещё награда:
Романы от мадам де Сталь;
Одеколон, шампунь, присоски
Для сотворения причёски –
Вот что имелось у него
Для главных нужд изо всего.
А это что: помада, стразы,
Заколки, пудра, бигуди.
За всем попробуй уследи!
Опять какие-то заразы
С собою всё приволокли,
Чтоб наслаждались кобели!
25.
Быть можно дельным человеком
И в то же время тюфяком,
И педофилом, и абреком,
И даже стильным чуваком.
Как можно три часа за сутки
У зеркала не ради шутки
Быть, наводя весь марафет,
Чтоб только выйти в высший свет?
Онегин же ведь не кокетка,
Мечтающая лишь о том,
Как охмурить таким понтом
(Что знает каждая брюнетка)
Какого-либо молодца –
Сынка богатого отца.
26.
В последнем вкусе туалетом
Мы б позабавились сейчас,
Но осенью, зимой и летом
Ходили раньше так у нас.
Жилет, чулки, фрак, панталоны
Приветствовали все салоны,
И только «Модный приговор»
Ему бы дал большой отпор.
С него стянули б все колготы,
Надели б брюки и пиджак,
На свалку выбросили б фрак,
Освободив от той заботы,
Чтобы гадать, какой дресс-код
Бомонду нужен в этот год.
27.
У нас теперь не то в предмете,
А факт, что скорый наш герой,
За пьянки будучи в ответе,
Спешит на бал очередной.
Читатели, мы не забудем
И помнить хорошенько будем,
Что всё ещё не кончен день,
Когда гулять ему не лень.
Он не один такой любитель
Приёмы даром посещать,
Сердца и чрево насыщать,
Вина и рыбы потребитель.
И скачет в ночь, когда все спят
И только кони говорят.
28.
Вот наш герой подъехал к сеням
И в дом, где слышится банкет,
Работу дав своим коленям,
Влетает через парапет.
Проходит в зал, где медь оркестра
Из гарнизонного реестра
Разогревает танцев пыл,
Пугая уличных кобыл.
Здесь дамы в модных туалетах
И кавалеры им под стать,
Где не поймешь, кто дочь, кто мать
И с кем рискнуть на флирт в дуэтах,
При этом чтоб не сплоховать,
А то потом несдобровать.
29.
Во дни веселья и желаний
Поэт наш штурмовал балы,
С друзьями разных лет и званий
Любил там истирать полы.
Грешил умело и немало,
Когда хотел и с кем попало,
Свой список расширяя тут,
Как самый ошалелый плут.
Там все партнёры изменяли
Негласно, глядя на других,
И в вальсе с ними на двоих.
Там маменьки всегда не знали,
Как юных дочек уберечь
От всяких непристойных встреч.
30.
Увы, на разные забавы
Поэт потратил много лет,
И, привкус оценив отравы,
Он поменял приоритет.
Уж слишком много там соблазна,
К чему природа безотказна
И что мешает тихо жить
И ткань поэзии творить.
Но в памяти остались ножки,
Хоть стройных вовсе не сыскать
По всей России. Надо ль врать?
Они, как вылитые ложки.
А как же можно их найти,
Коль платья – хоть асфальт мети!
31.
Когда ж и где, в какой пустыне
Вы появилися на свет,
Какой достались балерине,
Что вами крутит пируэт?
Какие носите балетки?
Такие, как у шансоньетки,
Иль по душе вам каблуки
