Летняя любовь. Подарочное издание дачных историй от Аси Лавринович

Глава десятая

В комнате вдруг стало невыносимо душно. Я перевернулась на спину и принялась, как рыба на берегу, жадно хватать воздух раскрытым ртом. Сердце отчаянно толкалось в груди. Такое уже случалось пару раз после побега матери. Чувствуя, как подкатывает тошнота, я зажмурилась. Нужно успокоиться и подумать о чем-то хорошем. Только о чем?

Я слышала, как Катерина включила какой-то ситком, и закадровый глупый смех просто выводил из себя. Нет, я не могла перестать думать о маме. Уже давно я не возвращалась мыслями к ней, но Катерина на кухне невольно напомнила о прошлой жизни. Почему-то Софья Николаевна никогда не вызывала подобных ассоциаций, быть может, потому, что тетка и любимая женщина моего отца – это не одно и то же?

Мама и Катерина совсем разные и внешне, и по поведению. Мама, несмотря на всю женственность и грацию, по мироощущению напоминает восторженного подростка. Шумная, несерьезная, охочая до всего нового. Она точно так же металась по кухне от шкафчиков до раковины с полотенцем через плечо и возбужденно сообщала: «А завтра пойдем ужинать в ресторан!» Или: «Почему бы нам в следующие выходные не махнуть за город с палатками?» Папа только улыбался и на все соглашался. Я долгое время думала, что у них все хорошо. Видимо, они мастерски скрывали от меня свой разлад.

Она уехала так быстро. И если честно, все те события похожи на какой-то страшный глупый сон. Будто такого не могло произойти с нами наяву, нет. Казалось, что вот-вот я проснусь, и все будет по-старому. Пусть не всегда гладко, но все же мне нравилось, как текла моя прежняя жизнь. И хотя я чаще видела родителей Ирки и Дани, чем своих, меня грело, что мама и папа вместе. В выходные мы можем собраться втроем за завтраком или махнуть с палатками за город.

А мама… Она не звонит уже больше месяца. Только изредка кидает сообщения с вопросом «Как ты?», а я, обидевшись, отвечаю сухо и немногословно. Мама будто не замечает моей обиды, и это еще больше ранит. Неужели она так отдалилась от меня, что не может разглядеть моих сигналов? Я помню ее красивые руки и длинные пальцы с кольцами. Только не с такими, как у Циглер, которыми до крови исцарапать можно. Мамины кольца тоненькие, золотые… Она здорово играет на фортепьяно, хотя все детство делала это из-под палки. Мой дедушка, известный музыкант, пророчил ей блестящее будущее.

Когда мама забеременела в семнадцать, строгие родители были категорически против ребенка и избранника дочери – студента, приехавшего покорять столицу. Тогда мой папа уговорил маму сбежать в город к тетке, которая его воспитывала. Мама тогда наверняка приняла это предложение с восторгом, ведь впереди маячила ненавистная консерватория и расписанная родителями не ее жизнь. Мама и папа сняли в нашем городе комнату, отец перевелся на заочное и ездил в столицу только на сессии… Когда прошла их любовь? Когда мама, оборвавшая всякую связь с родителями-тиранами, однажды узнала, что они погибли в автокатастрофе? Или когда осознала, что консерватория, возможный успех, жизнь в столице – не так уж плохо по сравнению с пеленками, яслями, моими бесконечными простудами… Конечно, тетя Соня нам помогала, но у нее, помимо отца, есть и свои дети… Кажется, мама винила во всем случившемся отца. И почему так бывает: кто-то, преодолевая вместе все трудности, любит всю жизнь, до финишной прямой; а у кого-то чувства вдребезги почти на самом старте. А может, и не было между ними большой любви? Я – то, что удерживало их эти несколько лет вместе. Удерживало и давило, тянуло вниз… Обуза.

Сейчас мне казалось, что стены, качнувшись, стали сужаться. Еще немного, и меня расплющит. Тягостные чувства, запах приторных пионов в квартире, чужой закадровый смех. В какой-то момент, одурев от одиночества, я вскочила с кровати и из своей комнаты проскользнула в коридор. Схватив ключи, вышла на лестничную клетку. Во двор спустилась в тех же пижамных шортах. Меня тут же окружили ребята, игравшие в прятки. Требовательно потянули за подол домашней майки. Как-то раз, от нечего делать, мы с Иркой помогали малышне строить снеговика, – видимо, с того дня они приняли меня за свою. Сначала я долго отнекивалась, но потом согласилась с ними поиграть.

– Хорошо. Кто галит?

– Она! – один из мальчишек указал на забавную рыженькую девчонку. Я ведь даже их имен не запомнила. Зато они радостно выкрикивали мое.

– Считай до ста! – приказала я.

– Так долго? – удивилась девочка.

– Конечно! Столько желающих играть. Нужно, чтобы все успели спрятаться.

– Один, два, три, четыре… – закрыв ладонями глаза, начала девчонка.

Все бросились врассыпную, и я быстрым шагом направилась в сторону деревянного замка. Он не пользуется спросом у малышни, поэтому это отличное укрытие. Взбежав на второй этаж, я выдохнула:

– Так и думала! Признавайся, тебя выселили из настоящего дома?

Никита, прислонившись спиной к стене и откинув голову, лишь поморщился. Не стал вынимать из ушей наушники. Тогда я прошла вперед, но на сей раз Яровой и не думал убирать вытянутые ноги, давая понять, что сегодня он не в настроении делить со мной убежище. Но как бы не так! Мне некуда, а главное, не хочется возвращаться. Пришлось садиться рядом с ним. В наушниках Никиты гремела музыка. Я молчала, сложив руки на коленях. Еще несколько недель назад, до того, как в моей жизни начали происходить странные события, ни за что бы не села рядом с Яровым. И из гордости не заговорила бы первой… А тут будто больше не выдержала, сломалась. Никита был задумчивым и хмурился. На меня не смотрел. Лишь спустя пару минут все-таки покосился в мою сторону и, выключив музыку, поинтересовался:

– Кто тебя так отделал?

– Циглер.

– Неплохо!

– Видел бы ты Ирку, – вздохнула я. – У нее такой фонарь под глазом!

– Ясно.

Никита даже не поинтересовался, из-за чего у нас произошла драка. Я бы на его месте от любопытства сгорела. Вот Данька наверняка Ире устроил дома допрос с пристрастием. А этот… Или он прикидывается, или ему правда давно неинтересно, что происходит в моей жизни.

– Ты снова поссорился с отчимом?

– Ага.

– У меня тоже скоро будет мачеха, – не выдержала я. Эта Катерина со своим дурацким супом, как и мама, не выходила из моей головы.

– Правда?

Никита посмотрел на меня. Почему-то не верит. Он всегда щурится, когда сомневается в чьих-то словах. Отлично помню эту его привычку.

– Да. На вид – моя ровесница. Внешность – как у типичной инстаграмщицы. Она в поисках себя, но до этого танцевала в баре, развлекала пьяных посетителей. Как тебе выбор моего папочки, а?

Никита только пожал плечами. Теперь одноклассник поглядывал в оконный проем, за которым шумела зеленая листва и раздавались детские крики. Игра в прятки была в самом разгаре.

– Я думала, хватило с меня того мексиканца, – продолжила я. – Ты не понимаешь, как это стремно, когда вокруг тебя ни одного взрослого здравомыслящего человека, кроме тети Сони, которая приходит раз в неделю, по вторникам. Как стремно чувствовать себя ненужной. Стремно стесняться своих родителей. Стремно, когда ты для мамы будто младшая сестра, которая мешает ей жить и тусоваться. Стремно в одно утро проснуться и узнать, что тебя променяли на какого-то молодого парня, который живет на другом конце света. Которого она даже никогда в глаза не видела. Стремно после отъезда верить, что мама сможет еще вернуться. Что она все осознает, что она соскучится, будет часто звонить… – Я почувствовала, что уже не управляю собственным голосом. – Почему она не звонит мне, Никит? Я так скучаю!

Под конец голос все-таки сорвался. Никита вместо ответа обхватил мою голову рукой и прижал к своей груди. И я почувствовала уже забытый, но некогда родной запах – свежевыстиранного белья, горьковатой скошенной травы и летнего утра.

Я сглотнула подступивший к горлу комок слез. Вот это прорвало! Перед Яровым даже как-то неудобно стало.

– Черепушка твоя в окне торчит, – раздался над ухом низкий голос Никиты. – Ты ведь не хочешь, чтобы малышня тебя нашла.

Я только осторожно кивнула. Поверить не могу, что решила, будто Никите не все равно.

– Ты слушал меня вообще?

– Да, кажется, ты говорила что-то о маме.

– Мм, – разочарованно промычала я.

Тогда Никита внезапно погладил меня по голове. Я слышала, как часто застучало его сердце. Яровой проговорил мне в волосы:

– Не бойся, все будет хорошо.

Я подняла голову и посмотрела в его глаза. Такие серые, как небо перед грозой.

– Они тебя не найдут, – Никита широко улыбнулся.

Да, Яровой никогда не умел нормально успокаивать, но мне все равно почему-то становилось от его сарказма легче. Тогда мне захотелось снова прижаться к нему крепко-крепко… Как раньше.

Скорее всего, в эту минуту Никита думал о том же самом, потому как не торопился убрать руку с моих волос.

Не отлипая от Никиты, я снова взглянула в окно. В ту минуту показалось, что за ним – заброшенный дремучий лес, в котором полно зелени. И мы совершенно одни на тысячи километров. Сидим в деревянной избушке, в которой пахнет дровами и утренним туманом.

– Ты не видел Степана Ивановича? – спросила я.

– Почему ты о нем вспомнила? – удивился Никита.

Степан Иванович – наш пожилой сосед с первого этажа. Одинокий и неразговорчивый. Мы ничего не знали о нем, кроме того, что он здорово играет на аккордеоне. Раньше, когда к нему на лето приезжали внуки, Степан Иванович распахивал окна и играл мелодии из старых фильмов, которые появляются в моей голове, когда я счастлива.

– Обычно Степан Иванович начинал играть первого июня. Год за годом. Открывал окна на кухне и играл. Мы с Иркой даже на улицу выползали в первый день каникул пораньше и танцевали под его окнами. Неужели ты не помнишь? Вам, мальчикам, все равно, а нам эта музыка так нравилась… Дурачились, а он улыбался и играл для нас. Его музыка ассоциировалась у меня со светлым будущим. Впереди каникулы, целых три месяца лета и свободы. Но внуки его выросли и больше, кажется, так часто не приезжают. Да и я теперь стесняюсь танцевать во дворе… – Я немного помолчала. – Где же Степан Иванович? С ним все в порядке? Он жив вообще? Надо к нему зайти в гости. А если он не откроет окна и не будет играть?

Никита прижал меня к себе чуть крепче.

– Да все в порядке с твоим Степаном Ивановичем, – успокоил меня он. – Недавно его в магазине встретил.

– Надеюсь, что все хорошо.

Почему-то я так расстроилась. Не меньше, чем из-за мамы и Катерины. Будто внезапно осознала, что в этом году без музыки пожилого соседа вдруг не начнется лето. И свобода, и все светлое впереди…

– Я отмазала тебя от лагеря, – вспомнила я утренний разговор с директрисой.

– Спасибо, – кивнул Никита.

– Но Лидия Андреевна расстроилась.

Никита только снова кивнул.

– Я сказала, что ты не сможешь поехать по семейным обстоятельствам. Дома проблемы.

– Что ж, возможно, ты недалека от истины, – опять улыбнулся Никита. Но на сей раз улыбка у него получилась какой-то вымученной.

Хотелось, чтобы он рассказал мне все, что творится у него на душе. Не зря же он проводит время в этом заброшенном домике. Но Никита молчал и ничего не говорил.

– Счастье все равно придет, – зачем-то припомнила я фразу, брошенную Катериной.

Тут до нас донеслись голоса:

– Ве-ра!

– Вер!

– Тебя ищут, – произнес хриплым голосом Никита.

Я отпрянула от Ярового и быстро поднялась на ноги. Нужно выбираться. Почему-то мне не хотелось, чтобы ребятня рассекретила это место.

– Желаю хорошо отдохнуть в лагере, Верона, – сказал мне напоследок Никита.

– И тебе не скучать, – вздохнула я, выбираясь на первый этаж.

* * *

Как я и предполагала, в первый день лета Степан Иванович со своим аккордеоном так и не появился. Я специально распахнула окна своей комнаты, которые выходили во двор. Но не услышала ничего, кроме кошачьих воплей и детских криков. Позже даже ноутбук притащила на подоконник, чтобы не пропустить звуки аккордеона. Не верилось, что на улице Мира больше не будет играть музыка…

Позже я пристала к Ирке, чтобы та узнала у мамы, все ли в порядке со Степаном Ивановичем. Сама спускалась к нему пару раз, но мне никто не открыл.

Третьякова успокоила меня через пару дней. Сказала, что сосед жив и здоров и дела у него идут просто отлично. Младший внук купил недвижимость в Крыму и увез Степана Ивановича к морю почти на все лето.

– А ты собираешься в лагерь? – спросила я у Иры по телефону.

Ирка промычала что-то невнятное, а за пару дней до поездки огорошила меня сообщением в «ВК»: «Я никуда не еду». Написала и вышла из Сети.

Тогда я, недолго думая, отправилась к Третьяковым. Дверь мне открыл мрачный Даня.

– Слава богу, ты пришла! – Парень тут же втянул меня в квартиру. – Эта придурочная со вчерашнего дня с ума сходит.

– Что случилось? – запаниковала я.

– Вадик долго гасился, а вчера объявился. Для того, чтобы Ирку бросить.

– А-а-а, – протянула я.

Вдвоем мы уставились на закрытую дверь Иркиной комнаты.

– Но почему она мне сразу ничего не рассказала?

– Она уже на меня сорвалась. Сказала, что поддержки от нас не ждет, одно лишь: «Мы же говорили!»

А мы с Даней действительно говорили. Этот Вадик сразу на нас не произвел хорошего впечатления. Конечно, внешностью парень обладал сногсшибательной – высокий голубоглазый блондин. От такой приторной смазливости даже зубы сводит. Вот бы ему еще характер мужественный. Вечно обижался на Ирку по пустякам, а она за ним бегала…

Даня внимательно оглядывал мое лицо в темном коридоре.

– Ну? Что? – не выдержала я. – Мой синяк уже прошел.

– А Иркин фонарь еще светится, – хмыкнул Даня. – Она, когда ночью попить на кухню идет, дорогу себе освещает.

Вообще, в том, что нас отмутузила сумасшедшая Амелия Циглер, не было ничего смешного.

– Тебе Ира рассказала или Никита? – Я ткнула пальцем в свою некогда разбитую бровь.

– Никитос в курсе? – искренне удивился Даня.

Странно, значит, Никита утаил нашу встречу в деревянном домике.

– Вдруг вся школа уже в курсе, – проворчала я, наклоняясь, чтобы развязать шнурки.

– Нет, мне Ирка рассказала. Говорит, Циглер тоже здорово досталось. Что ж вы двое на одну, девочки?

Я вспомнила, как у меня искры из глаз полетели от боли, когда Амелия врезала своим кольцом.

– Слушай больше Ирку, – поморщилась я. – Циглер нас отлупила, как нашкодивших котят.

– Вот дает! – восхищенно проговорил Даня. Я с подозрением покосилась на друга. Даня смутился и подтолкнул меня в сторону Иркиной двери.

– Иди, может, хотя бы ты ее вразумишь.

В комнате у Иры было непривычно темно; на окнах опущены жалюзи. Ира лежала на кровати, отвернувшись к окну, и обнимала подушку.

– Тебе только песен Ланы Дель Рей не хватает, – сказала я.

– Не самое лучшее время для издевок, – проворчала Ирка, не оборачиваясь. – Знаю, вам Вадик никогда не нравился.

Я не стала возражать. Села на край кровати и осторожно поинтересовалась:

– Что на этот раз?

Вадик и раньше «бросал» Иру. Причины были разными. То она не дождалась его в кино, то забыла поздравить лучшего друга Вадика с днем рождения, то просто дольше положенного посмотрела на проходящего мимо по улице парня…

Ирка все-таки развернулась, продемонстрировав заплаканное лицо.

– Ему плохие ребята в казарме попались.

– По шее надавали? – с надеждой в голосе поинтересовалась я.

– Ах, Вера! – сердито воскликнула Ирка. – Нет же! Наговорили ему обо мне всякой ерунды, я же тебе уже рассказывала. Они просто завидуют, что у него такая девушка, которая готова его ждать.

– А что наговорили-то?

– Что я наверняка здесь уже с кем-то зажигаю и его не дождусь. Он написал, что не хочет целый год сходить с ума и представлять меня с кем-нибудь. Как я его ни убеждала, он не верит! Говорит, лучше нам расстаться.

Ирка всхлипнула. Была б я там, в этой казарме, лично Вадику шею свернула бы за такие глупые разговоры.

– Я его умоляла мне поверить, – Ирка снова горько заплакала. Синяк у нее и правда еще до конца не прошел… У меня от жалости к подруге даже сердце защемило.

– Тогда тебе тем более нужно уехать в лагерь, – сказала я.

– Ой, Вера, ну какой лагерь? – рассердилась Ирка, вытирая рукавом толстовки слезы. – Не до этого мне сейчас, понимаешь?

– Понимаю, – кивнула я. – Но что ж ты дома будешь одна сидеть, страдать? А в лагере хоть отвлечешься.

– На что? – ехидно поинтересовалась Ира. – На физику? Или английский язык? Азарова, ты даже сейчас думаешь о том, что подвела Лидочку с этим дурацким списком!

– А вот и неправда! – вспыхнула я. – Я уже давно забила на этот дурацкий список, поняв, какие вы все несобранные!

– Да куда уж нам до тебя, – проворчала Ира.

– И я правда хотела тебя отвлечь. Но если тебе нравится валяться летом в темной комнате и страдать по этому ведомому козлу – пожалуйста!

– Ты просто никого не любила, – снова заревела Ирка. – И никого не теряла!

– Тебе откуда знать? – злилась я. Нужно было утешать Ирку, но меня охватила обида. Со своей колокольни мне вообще казалось, что избавиться от душного Вадика – это несомненный хеппи-энд и облегчение. В большую любовь Вадика к Ирке я не верила.

– Ты ж ни с кем даже не встречалась!

– Любить можно по-разному, и терять тоже, – сухо отозвалась я, поднимаясь с кровати. – Зайду позже, когда ты немного придешь в себя.

Ирка не ответила. Она снова отвернулась к окну и крепче вцепилась в подушку.

В коридоре меня уже поджидал Данька.

– Ну как она? – обеспокоенно спросил друг.

– Твоя сестра – упрямая ослица! – сердито отозвалась я, направляясь к двери. – Поговори с ней все-таки по поводу лагеря. Она теперь отказывается ехать. Мы же с тобой знаем Ирку, она в четырех стенах без общения с ума сойдет. А там я ее отвлеку.

– А ты не можешь остаться в городе? – спросил Даня.

Я вспомнила про командировку отца и его слова о том, что Катерина присмотрит за мной во время его отсутствия. Больше всего в жизни я боялась зайти в квартиру и увидеть в коридоре ее вещи. Просто пока была к этому не готова.

– Прости, – покачала я головой, глядя на Даню. – Не могу, я Лидии Андреевне обещала.

Вернулась от Третьяковых в пустую квартиру. В приоткрытую форточку снова доносились детские крики. Теперь я знала, что Степан Иванович уехал, и летнего чуда больше не ждала. Но все-таки зачем-то все равно прислушивалась ко всем звукам с улицы. Взяла книгу, но сосредоточиться было сложно. Строчки путались и наскакивали друг на друга.

– Никита! – услышала я детский крик. – Никита, отпусти!

А потом раздался громкий заливистый смех. Я отложила книгу и осторожно подошла к окну. Сквозь тюль разглядела, как у припаркованного черного «Мерседеса» от Ярового убегает белокурый мальчишка. Никита, догнав, подхватил ребенка на руки и принялся кружить. Мальчишка восторженно завизжал. Мой отец делал точно так же, когда я была совсем маленькой, поэтому я не смогла сдержать улыбку…

До двенадцати лет Никита жил вдвоем с матерью, а потом его мама встретила нового мужчину – высокого и угрюмого Игоря Валентиновича, бывшего военного. Почему-то он во всех нас вселял ужас. Когда Никитина мама во второй раз вышла замуж, я старалась реже задерживаться у них в гостях. Сразу уходила домой, как только с работы возвращался Игорь Валентинович. Чувствовалось напряжение между Яровым и его отчимом, и от этого было неуютно. Игорь Валентинович считал Никиту изнеженным маменькиным сынком и думал, что теперь-то принесет пользу в воспитании пасынка. Но я видела, что Никиту жутко раздражает военный приказной тон. Зная парня, я совсем не удивлялась, когда он делал все наперекор. «Почему ты не слушаешься его? Зачем усугубляешь ситуацию?» – удивлялась я. «А почему бы ему сразу нормально не попросить?» – злился Никита.

Их отношения портились с каждым днем все больше. Когда мы с Никитой перестали общаться, у него уже был младший брат. Володе исполнился год, и Яровой как-то признался, что теперь ему приходится совсем несладко. Отчим будто озверел. Он не упускал возможности подколоть Никиту и сказать, что Вова – чистый лист, из этого мальчишки не составит труда сделать настоящего мужчину, в отличие от уже избалованного строптивого Никиты. Мать же, занятая Вовочкой, просто отмалчивалась. Возможно, мы с Никитой отдалились друг от друга еще сильнее, когда каждый из нас столкнулся с новыми семейными проблемами…

Во двор вышел Игорь Валентинович, и я напряглась. Отодвинула тюль, чтобы лучше разглядеть, что происходит внизу. Маленький Вова тут же слез с рук Никиты и кинулся навстречу отцу. Я даже отсюда могла разглядеть, в какой напряженной позе замер Никита, будто в любой момент был готов перейти к боевым действиям.

Я не могла расслышать, что сказал пасынку Игорь Валентинович, только тон его был явно раздраженным. Никита что-то процедил сквозь зубы и направился к подъезду. Малыш было дернулся за старшим братом, но Игорь Валентинович тряхнул мальчишку за руку, чтобы тот оставался на месте, и выкрикнул вслед Яровому: «Мать будет дома, поговорим, щенок!»

По дороге к подъезду Никита так резко поднял глаза на окна моей комнаты, что я растерялась. Не думала, что он еще туда заглядывает. Чертыхнувшись, я плюхнулась на пол, со звоном задев локтем батарею.

Сидела на корточках, а сердце тревожно колотилось в груди. Не знаю, почему я так перепугалась того факта, что Яровой теперь в курсе моих подглядываний.

Тут же рядом завибрировал телефон. Я подползла к кровати и отыскала в скомканном пледе трубку. Звонил Даня Третьяков.

– Да? – почему-то шепотом ответила я.

– Э, Вера? – удивился Данька. – Ты не можешь сейчас говорить?

– Нет, могу. Все в порядке, – обычным голосом ответила я.

– Ну, в общем, Ирка ни в какую, – вздохнул Даня. – От лагеря отказывается.

– Если ей так нравится сидеть дома и страдать по этому гаду ползучему, то пожалуйста! – разозлилась я. Возможно, я была слишком резка и бессердечна к Иркиным чувствам, но этот Вадик совершенно точно не стоил таких страданий.

– Вер, я тогда, наверное, тоже не еду, – несмело добавил Даня, будто опасаясь, что я тут же брошу трубку и понесусь к ним на этаж устраивать разборки.

– Да вы гоните! – еще больше рассердилась я.

Итого: минус три человека из списка. И если Ярового я как-то отмазала, то потерю еще двух бойцов накануне отъезда объяснить будет сложно.

– Так Никитос тоже не едет, – в свое оправдание начал Даня. – Я подумал, что мне там делать? Это было мамино условие, а раз Ирка остается дома…

– И что мне Лидии Андреевне сказать?

– Ну скажи, что мы заболели. Ветрянкой, например.

– Ладно, – вздохнула я и положила трубку. Конечно, я расстроилась. И дело не в том, что я боялась гнева директрисы, хотя и ее мне подводить не хотелось. Ехать без друзей в лагерь не имело никакого смысла. Ну что мне там делать без самого близкого человека на свете – Ирки? Тусоваться в компании Соболь и Амелии, которые меня ненавидят, или проводить время с пустоголовым Кузьменко? Даже присутствие Марка не вносило радость.

Я снова поднялась на ноги и подошла к окну. Черного «Мерседеса» во дворе уже не было. Как не было и детей, которые до этого носились по площадке. Двор стал непривычно пустым и неуютным.

Еще с утра у меня были планы собирать вместе с Иркой сумку в лагерь и обсуждать предстоящую поездку, а теперь… Я зашторила окна и рухнула на кровать.