Loe raamatut: «80 лет Центрально-Азиатской экспедиции Н. К. Рериха. Материалы Международной научно-общественной конференции. 2008», lehekülg 13
Возвращаясь от путешествий к экспедициям, можно сказать, что они снаряжались всегда для выполнения целевых научных, экономических или оборонных (военных) задач. Организации крупной экспедиции или серии более мелких предшествовал этап составления и утверждения их программ. Утверждались они в Российской империи на самом высоком уровне – непосредственно царем. Он же утверждал и начальника экспедиции. Так было с большинством экспедиционных плаваний И.Ф.Крузенштерна, Ф.П.Литке, Ф.П.Врангеля и других выдающихся российских мореплавателей. То же самое относится и к организации российских академических экспедиций XVIII–XIX веков, во главе которых стояли крупнейшие российские академики И.И.Лепехин, П.С.Паллас, С.Г.Гмелин, К.М.Бэр, А.Ф.Миддендорф, В.М.Север-гин, С.П.Крашенинников и многие другие известные ученые. Некоторые экспедиции утверждались министрами: государственных имуществ, морским и военным, а после организации Императорского Русского Географического Общества (ИРГО) в 1845 году – президентом ИРГО, который назначался из членов императорской фамилии (с момента создания ИРГО его президентом был сын императора Николая I великий князь Константин, а высшей наградой, присуждаемой Географическим обществом, была золотая Константиновская медаль.
Таким образом, все сколько-нибудь значимые российские экспедиции, как и большинство зарубежных, организовывались, снаряжались и финансировались государством, а также пожертвованиями купцов и промышленников и преследовали государственные и национальные интересы. Упомянутая нами Каспийская, а затем и Аральская экспедиции К.М.Бэра 1853–1857 годов и 1862 года и другие, им подобные, предпринимались для подъема рыболовства на Каспийском, Аральском, Балтийском морях и внутренних водоемах России. Но мировое значение Каспийской экспедиции, как крупнейшей комплексной научной экспедиции XIX века, руководимой гениальным ученым-естествоиспытателем, далеко вышло за пределы решения прикладных рыбохозяйственных задач.
И еще одно немаловажное, а может быть, и одно из главных обстоятельств. Организация географических и крупных комплексных экспедиций и участие отобранного контингента исследователей в их составе рассматривались как особая честь и признание заслуг ученых и мореплавателей-первопроходцев. О них писали в газетах, их восторженно принимали соотечественники, или скорбели об их безвременной кончине. Успешное завершение дальних плаваний или сибирских экспедиций расценивалось в обществе как национальная гордость, а руководители экспедиций и мореплаватели входили в пантеон славы и мужества лучших сынов Отечества. Так было не только в России, но и в других странах – вспомним всемирно известные имена: Нобелевского лауреата Фритьофа Нансена, Роальда Амундсена, Роберта Скотта, Александра Гумбольдта, Уильяма Кларка, Жака Кусто, Джеймса-Кларка Росса, Эрнандо Сото и других первопроходцев – их имена вписаны золотыми буквами в скрижали истории.
Рассмотрим с этой точки зрения организацию, подготовку и проведение Центрально-Азиатской экспедиции Н.К.Рериха. Для нас, изучающих творчество и наследие Рерихов, несомненно, что она несла в себе многие общие черты, свойственные ряду крупных экспедиций. Но в ней не было знакового национально-государственного начала, программа ее исследований не была известна научному и культурному сообществу, финансировалась она преимущественно из американских и собственных (Н.К.Рериха) источников и шла под американским флагом. Как можно видеть из путевых заметок (дневниковых записей) Н.К.Рериха, он довольно часто подчеркивал основную цель экспедиции как чисто художественную [22, 24–26]. Теперь мы знаем, что эта цель экспедиции не была единственной, но о других ее целях Рерихи предпочитали никому не сообщать. В силу известных сложившихся обстоятельств о точном маршруте экспедиции также не сообщалось. Первые экспедиционные поездки в Сикким и Бутан, составившие, по мысли Н.К.Рериха, первые этапы целостной Центрально-Азиатской экспедиции (ЦАЭ), по времени были разорваны длительным «междуэтапом» поездки Н.К. и Ю.Н. Рерихов в Европу и Америку для сбора средств и решения организационных вопросов. Длительные остановки по ходу маршрута были в Монголии, во время поездки в Москву и возвращения на Алтай. И, наконец, последнее вынужденное длительное стояние на плато Чантанг, в попытке попасть в Лхасу, едва не кончившееся трагически для Н.К., Е.И. и Ю.Н. Рерихов. Можно найти и другие особенности проведения ЦАЭ, представляющие трудности для ее восприятия географами-путешественниками в России и за рубежом.
Всему или почти всему сказанному выше сегодня можно найти объяснение, хотя с моей личной точки зрения некоторые аспекты экспедиционной деятельности, в частности Е.И.Рерих, остаются не до конца раскрытыми. Возможно, наши будущие потомки получат более полную картину, ознакомившись с записями Елены Ивановны после истечения завещанного ею срока закрытости материалов.
Из приведенных неполных данных становится ясным, что Центрально-Азиатская экспедиция в конце 20-х годов прошлого века не могла восприниматься в России и других странах как крупная географическая или комплексная экспедиция просто потому, что о ней не знали или мало знали в научных и культурно-исторических кругах, а со стороны определенных кругов бывших стран Антанты было сделано многое, чтобы экспедиция осталась навсегда в высокогорьях Гималаев или в пустынных плато Тибета.
Мощным всплеском научного значения ЦАЭ явилось создание Института Гималайских исследований «Урусвати», уникального и тогда единственного научного центра нового комплексного типа в долине Кулу, в Гималаях [23]. Бесценные коллекции экспедиции были переданы в музеи, ботанические сады и научные учреждения Европы и Америки. В Россию попала лишь горстка семян диких высокогорных предков культурных растений, посланная С.Н.Рерихом Н.И.Вавилову по его просьбе. После осложнений отношений семьи Рерихов с американскими правительственными чиновниками, а попросту – предательства со стороны ряда бывших американских «друзей» Рерихов, и последующего исчерпания американской финансовой помощи и трудностей начавшегося военного периода в Европе институт «Урусвати» был и остается законсервирован вместе с оставшимися немногочисленными, но ценными для науки геоботаническими коллекциями и музейными экспонатами.
Но история изучения Центрально-Азиатской экспедиции Н.К.Рериха продолжается. Начинается новый этап осмысления и научного исследования того вклада, что привнесла экспедиция в мировую культуру и науку. Более зримыми, проявленными в новой реальности XXI века, становятся некоторые скрытые научные и культурологические цели экспедиции, ее географические и этнографические аспекты, попытки обозначить новые ступени космической эволюции.
«Священные знаки… Зовущие дали»
Во всех крупных экспедициях ключевое значение имела личность руководителя. От его профессиональных знаний, опыта, твердости в принятии решений и умения раскрыть перспективы путешествия, найти общий язык с членами экспедиции и увлечь их за собой в выполнении возложенных на экспедицию задач в большой мере зависел успех экспедиционных исследований.
Наш скромный семилетний опыт изучения творчества семьи Рерихов (мой личный и сотрудников) включал и работу над научным наследием Центрально-Азиатской экспедиции, архивными материалами и коллекциями института «Урусвати» во время посещения Дома-музея Рерихов в долине Кулу в 2004 году. В результате исследований мы пришли к убеждению, что никогда в полной мере не поймем многогранной, с чрезвычайно сложным и богатым внутренним миром личности Николая Константиновича Рериха. И если, следуя Ф.М.Достоевскому, «человек есть тайна», то, чтобы разгадать тайну духовного мира таких великих личностей-провидцев, как К.М.Бэр, В.И.Вернадский, Н.К.Рерих и других мыслителей, не хватит не только одной (своей) человеческой жизни, но и жизни поколений. А тайна все равно остается.
Литература
1. Князева Е.Н., Курдюмов С.П. Законы эволюции и самоорганизации сложных систем. М.: Наука, 1994.
2. Назаров А.Г. Космизм и ноосферная реальность // Культура и время. 2004. № 2 (12).
3. Назаров А.Г. Что такое космизм в идее ноосферы // Космическое мировоззрение – новое мышление XXI века: Материалы Международной научно-общественной конференции. 2003. Т. 1. М.: МЦР, 2004.
4. Назаров А.Г., Цуцкин Е.В. Единство Природы и Космоса в мировоззрении К.М.Бэра // Там же. Т. 2.
5. Назаров А.Г. С.Н.Рерих – естествоиспытатель // Воспоминания о С.Н.Рерихе. М.: МЦР, 2004.
6. Назаров А.Г. Выступление на Круглом столе «Проблемы пространства культуры в XXI веке» // Космическое мировоззрение – новое мышление XXI века: Материалы Международной научно-общественной конференции. 2003. Т. 1. М.: МЦР, 2004.
7. Назаров А.Г. Душа природы. (С.Н.Рерих – естествоиспытатель-космист) // Культура и время. 2005. № 1 (15).
8. Назаров А.Г. С.Н.Рерих – естествоиспытатель-космист // 100 лет со дня рождения С.Н.Рериха (Материалы Международной научно-общественной конференции. 2004). М.: МЦР, 2005.
9. Назаров А.Г., Старостина Л.Б., Хвостова М.С., Горяйнов М.С. К изучению научного наследия Института Гималайских исследований «Урусвати» // ИИЕТ РАН: Годичная научная конференция, 2005. М.: Диполь – Т, 2005.
10. Назаров А.Г. Ноосферная реальность безначального космоса – культурное достояние человечества // Культура и время. 2005. № 4 (18).
11. Назаров А.Г. Мы – единое целое с миром Космоса // Гороскоп. 2006. № 2.
12. Назаров А.Г. Великая бесконечность ткет свой особый узор // Культура и время. 2006. 1 (19) (То же: // Защитим имя и наследие Рерихов. Т. 4. М.: МЦР, 2007).
13. Павлов А.П. Геологическая история европейских земель и морей в связи с историей ископаемого человека. – Посмертное издание. М.; Л., 1936.
14. Вернадский В.И. (1930). Памяти академика Алексея Петровича Павло-ва // Вернадский В.И. Статьи об ученых и их творчестве. М.: Наука, 1997. Там же (дополнение): Несколько слов памяти А.П.Павлова (1940).
15. Назаров А.Г. В.И.Вернадский и А.П.Павлов: концепция чувства природы // Материалы научно-практической конференции «Проблемы региональной геологии: музейный ракурс», посв. 150-летию со дня рождения основателя Московской геологической школы академика А.П.Павлова (1854–1929) и почетного академика М.В.Павловой (1854–1938). М., 2004.
16. Вернадский В.И. Памяти академика К.М. фон Бэра // Вернадский В.И. Статьи об ученых и их творчестве. М.: Наука, 1997.
17. Назаров А.Г., Цуцкин Е.В. Карл Максимович Бэр (1792–1876) / Отв. ред., доктор биол. наук В.В.Бабков, доктор филос. наук И.И.Мочалов. М.: Наука, 2008.
18. Рерих Н.К. Неотпитая Чаша // Рерих Н.К. Цветы Мории. Пути Благословения. Сердце Азии. Рига: Виеда, 1992.
19. Рерих С. Искусство и жизнь. М.: МЦР, 2004.
20. Назаров А.Г. Чувство природы в научном наследии В.И.Вернадского и музыке С.В.Рахманинова // Институт истории естествознания и техники им. С.И.Вавилова РАН. Годичная научная конференция ИИЕТ РАН – 2004. М., 2004.
21. Лабунчикова С. 100 выдающихся путешественников. М.: Мысль, 1999. (Путешественники России.)
22. Рерих Н.К. Алтай – Гималаи. М.: Рипол-Классик, 2004.
23. Назаров А.Г. Предложения по расконсервации Института Гималайских исследований «Урусвати» // Объединенный научный центр проблем космического мышления. М.: МЦР, 2005.
24. Рерих Н.К. Листы дневника. Т. 1 (1931–1935). М.: МЦР, 1999.
25. Рерих Н.К. Листы дневника. Т. 2 (1936–1941). М.: МЦР, 2000.
26. Рерих Н.К. Листы дневника. Т. 3 (1942–1947). М.: МЦР, 2002.
А.В.Постников
Академик РАЕН, доктор технических наук, заслуженный деятель науки РФ, профессор, директор института истории естествознания И техники им. С.И.Вавилова, Москва
Первое путешествие просвещенного европейца на Тибет (1763–1769 ГГ.)
Во время работы в отделе рукописей французской Национальной библиотеки в Париже нам удалось обнаружить неизвестный ранее вариант отчета (Меморандум о Тибете) английского посланника Ост-Индской компании в Бутан и Тибет, молодого шотландца Джорджа Богла (1746–1781) [1].
В течение длительного времени итоги миссии и собранные ею материалы оставались практически не введенными в научный оборот. Единственным кратким описанием путешествия была публикация спутника Богла, капитана Самуэля Тернера в 1800 году [2]. Как отмечал известный историк Ост-Индской компании Клемент Маркхем, «открытие журналов и других бумаг господина Джорджа Богла, который был послан с миссией на Тибет Уореном Гастингсом, и господина Маннинга, единственного англичанина, посетившего Лхасу, предоставили значительное количество работы Департаменту [истории] на 1876 год. Таким образом была санкционирована официальная работа по Тибету» [3, с. 419]. Описание миссии было издано весьма оперативно, в том же 1876 году [4].
Заметим, что рукопись, обнаруженная нами в Национальной библиотеке в Париже, поступила туда в 1822 году, т. е. задолго до обнаружения материалов по этому путешествию, хранящихся в бумагах Ост-Индской компании, и, очевидно, была неведома Клементу Маркхему. Более поздние исследователи также не были знакомыс этимМеморандумом;в частности, активнозанимающаяся в последнее время творчеством (в основном эпистолярным) Джорджа Богла и других ранних британских путешественников по
Индии и соседним странам Кэйт Телтчер не использовала Меморандум Дж. Богла из парижской Национальной библиотеки [5].
Младший сын видного торговца табаком из Глазго, Джордж Богл, в 13 лет лишился матери. На следующий год он поступил в Эдинбургский университет для изучения логики, а оттуда в возрасте 18 лет перешел в частную Академию в Энфилде для продолжения своего образования. После шестимесячного путешествия по Франции Джордж в течение четырех лет работал клерком в лондонском финансовом отделе внешнеторговой фирмы своего брата Роберта «Богл и Скот». Вслед за этим по протекции друзей получил назначение в качестве чиновника Ост-Индской компании. Богл прибыл в Калькутту в разгар ужасного голода в Бенгалии. В сентябре 1770 года он писал Роберту о страшных картинах множества жертв голода, умирающих прямо на улицах [6].
Джорджу Боглу было всего 28 лет, когда его назначили первым британским посланником в Бутан и Тибет, спустя немногим более четырех лет после его прибытия в Индию. Миссия должна была заключить торговый договор между Бенгалией и Тибетом с тем, чтобы открыть путь через Бутан. В тот период в течение нескольких лет Ост-Индская компания старалась исследовать возможности трансгималайской торговли. Тибет рассматривался в качестве пути в Китай, посредством которого можно было избежать тех торговых ограничений, которым компания подвергалась в Кантоне. Эти стремления стали более острыми и актуальными в связи с финансовыми потерями, которые Ост-Индская компания понесла во время ужасного голода в Бенгалии в 1769–1770 годы.
Генерал-губернатору Уорену Гастингсу представился повод расширить британское влияние в этом районе благодаря нападению бутанцев на княжество Куч Бехар – небольшое государство, граничащее с Бенгалией. Раджа Куч Бехара обратился в Калькутту за военной помощью, которая была ему предоставлена на том условии, что компания становилась сюзереном княжества. В 1773 году, после победы англичан над войсками бутанцев, Гастингс позитивно откликнулся на заверения о мире, направленные ему Лобсангом Палден Яше, Третьим Панчен Ламой Тибета (известным британцам как Таши Лама), человеком больших талантов и инициативы, который достиг значительного влияния в Тибете и соседних государствах в период малолетства Восьмого Далай Ламы. Таким образом, именно в ответ на мирные инициативы Панчен Ламы Богл был назначен послом в Бутан и Тибет.
Гастингс снабдил Богла инструкцией, в которой от посланника требовалось вести «дневник, отмечая в нем любые проходы (перевалы), которые Вы видели, [а также] Вам следует описывать народ, страну, климат, пути сообщения, их манеры, обычаи, постройки, пищу и т. д., а также интерес к торговле со стороны этой страны, иметь с собой карандаш и записную книжку для заметок о каждом факте или высказывании в тот момент, когда они случились, с тем чтобы [изложить] их в должном порядке на досуге, пока они еще свежи в памяти» [7].
Помимо Богла в отряд входили хирург компании по имени Александр Гамильтон, представитель Ламы Пурангир Госаин (Purangir Gosain) и слуги.
Миссия Богла вышла из Бейхара (Beyhar) 8 июня 1774 года [1, р. 10]. На пути из Бенгалии в Бутан шотландский путешественник впервые познакомился с местной транспортной «службой» носильщиков-кули, которую Богл описывает следующим образом: «Эта служба [повинность] настолько хорошо налажена, что их народ подчиняется ей безропотно, причем ни пол, ни юность, ни старость не [могут служить оправданием] для отказа от этой службы. Груз привязан на их спинах с помощью короткой палки, пропущенной под руками, используемой в качестве опоры, когда они отдыхают; несмотря на то, что они по природе физически сильны и привычны к такого рода труду, удивительно, какие грузы они могут переносить. Девушка 18 лет прошла однажды 15 или 18 миль с грузом весом 70 или 75 фунтов [28–30 кг]. То же самое расстояние мы вообще едва смогли преодолеть без какого-либо груза» [1, р. 12].
Прибыв в Тассасудден (Tassesudden), Богл провел период с 5 по 14 июля 1774 года в переговорах с Дебе Раджей (Debe Rajah) и его приближенными, главной целью которых было получить разрешение на посещение Тибета. Раджа объяснил посланнику Ост-Индской компании, что Панчен Лама был независим лишь в религиозных делах, а юридически он подчинялся китайскому императору, который выказал недовольство, узнав о миссии из Индии. В связи с этим раджа просил направить в Китай копии писем англичан Панчен Ламе (письма были составлены на бутанском и персидском языках) и дождаться решения китайских властей. Помимо этого он много говорил о трудностях предстоящего пути и советовал англичанам отказаться от продолжения миссии. В ответ шотландец сообщил, что Таши Лама сам был инициатором посольства и послал письмо правителю Ост-Индской компании. Судя по дальнейшим переговорам, сам Лама расхотел принимать англичан [1, рр. 18–21]. Размышляя о возможных причинах такого непоследовательного поведения Панчен Ламы, Джордж Богл выдвигает в качестве одной из них относительно более уязвимое (по его мнению) географическое положение Тибета по сравнению с Бутаном, хорошо защищенным горами. В частности, он замечает по этому поводу следующее: «Территория Ламы по всем параметрам находится в иной ситуации [по сравнении с Бутаном]. Его [Тибета] торговля с Китаем и его [китайские] изделия сдерживают соблазн агрессора, в то время как открытость [незащищенность] страны создает трудности в противодействии такой аргессии. Я уверен, что именно эти обстоятельства являются истинными причинами возражений Таши Ламы против моего путешествия. Приказ императора – лишь покров, скрывающий ее [эту причину]. [Этот приказ] конечно, возбуждает такую ревность и пробуждает внимание; он способствует усилению страхов Таши Ламы перед Китаем, в случае, если этот приказ вполне серьезен, или дает им оправдание, в случае, если он выдуман» [1, р. 30]. Выбирая пути преодоления сопротивления тибетцев его миссии, британский путешественник решил существенно сократить число своих спутников, что он оправдывал также желанием «погрузиться в жизнь тибетцев без всякой помехи». В связи с этим решением он отправил большую часть своей свиты обратно в Калькутту.
Ожидая решения тибетских властей, Богл собирал в Бутане сведения об условиях пребывания иностранцев в Лхасе и выяснил, в частности, «что когда какие-либо турки [по-видимому, имеются в виду представители центральноазиатских народов. – А.П.] или русские [выделено мною. – А.П.] прибывали туда, к каждому из них китайцы приставляли охранника; что всего в Лхасе было 1000 таких охранников и что страна Ламы управлялась и охранялась [императорским] двором» [1, р. 31]. В своем письме правителю Бутана Панчен Лама подтверждал собранные Боглом сведения, заявляя, в частности, «что в Лхасе имеется отряд китайцев, и что турки, русские и другие народы (чьи названия я забыл) никогда не допускались туда без охраны, почему он [Лама] был бессилен что-либо сделать для Fringy». Шотландский путешественник выяснил, что fringy местные народы называли англичан, объединяя при этом понятия fringe – маргинальный, заграничный, foraying – нападающий, грабящий и foreign – иностранный. Богл пытался объяснить высшим чиновникам Бутана, что они несправедливы к англичанам, используя этот термин. По этому поводу он, в частности, заметил следующее: «Я объявил войну слову “Фринджи”, которым здешний народ продолжает называть англичан, и, при любой возможности атакуя его, пытался заменить его термином Энрайз [Enrize] [8]. Само звучание [слова “Фринджи”] постыдно, а приравнивая англичан к любой другой европейской нации, [они] делают их ответственными за то, что португальцы совершили два столетия назад; достаточно того, чтобы мы могли отвечать за самих себя [за наши собственные деяния]» [1].
С другой стороны, Дж. Боглу очень понравились бутанцы, о которых он, в частности, заметил следующее: «Чем более я встречаюсь с бутанцами, тем более они мне нравятся, это простые люди, искренне добродушные и, я уверен, весьма честные. Государственные деятели [в своем облике] имеют черты, специфические для их профессии. По телосложению они являются наилучшим народом из всех, кого я когда-либо видел, многие из них очень красивы по цвету кожи и столь же светлы, как французы» [1, р. 170].
В конце концов Джорджу Боглу удалось убедить правителя Бутана написать Таши Ламе рекомендательное письмо по поводу его миссии. Посланника правителя Тибета Госсейна Богл уговаривал убедить Ламу не просить у Пекина разрешения на прибытие английской миссии в его резиденцию, которая находилась достаточно далеко от Лхасы, где были китайцы [1, р. 35]. Объясняя мирный характер миссии, Богл утверждал следующее: «Я заметил, что манеры и обычаи страны, а также растения и животные были объектами любопытства Правителя, и он велел мне интересоваться ими, но я уверял его, что сила и количество войск, или мощь страны, являлись предметами настолько полностью безразличными Правителю, что он желал, чтобы я не делал ни малейших расспросов о них; если же учитывать расстояние между странами, разницу в климате и другие обстоятельства, то Бенгалии столь же мало следует опасаться Тибета, сколь Тибету бояться Бенгалии». С другой стороны, посланник Ост-Индской компании счел необходимым закончить свою тираду скрытой угрозой: «Я порекомендовал ему убедительно представить [все эти доводы] Ламе, так как, отказав мне в разрешении посетить свою страну, он незаслуженно оскорбит Правителя». Таким образом, используя различные аргументы, и в том числе обычную взятку, Боглу удалось убедить посланника правителя Тибета приложить все старания для достижения его, Богла, целей. «И со всеми этими различными аргументами, использованными мною, – говорит он, – я смог переплести его собственный интерес, как наилучший стимул его стараний» [1, рр. 36–37].
От себя Богл написал Ламе следующее послание (на бутанском языке), полный текст которого на английском языке приведен в Меморандуме: «По пути к Тассесуддену я был удостоен Вашим письмом, и сердце мое возрадовалось сообщением о Вашем благополучии. Ваши служащие, которые теперь возвратились к Вам, проинформируют Вас о том удовлетворении, которое получил от Вашего письма Правитель, мой господин, и от того, что благодаря Вашему содействию был заключен мир между англичанами и Дебе Раджей, который будет царить вечно. В этот период всеобщего удовлетворения я прибыл сюда с ответом Правителя и некоторыми свидетельствами его уважения. Он желает развития дружбы с Человеком, чьи молитвы возносятся во имя благополучия Человечества и чьи усилия направлены на преодоление различий между ними [народами]. Именно для этой цели я послан. Если мне будет отказано в праве предстать пред Вами, мое сердце опечалится, а голова Правителя будет опозорена. Не имея мунши [секретаря], я не могу вдаваться в дальнейшие подробности, но Госсейн представит их Вашему просвещенному уму» [1, рр. 37–38].
По совету Госсейна, Богл ходатайствовал о включении в свой паспорт не более трех-четырех слуг.
В случае полного отказа Ламы допустить английскую миссию на Тибет Богл в своем письме Правителю Ост-Индской компании Уорену Гастингсу предлагал использовать для посольства купца-мусульманина из Бенгалии [1, рр. 159–160].
Из разговоров с Госсейном англичанин узнал, что во время войны Бутана с Англией Дебе Раджа обращался к своим соседям с предложением объединиться против общего врага, утверждая, что англичане «атаковали его сегодня и атакуют их завтра»; коалицию ему создать не удалось, хотя некоторые правители были совсем не против расширить свои владения за счет соседей, пользуясь создавшейся обстановкой. Таши Лама участвовать в военных действиях против англичан наотрез отказался, так как был в принципе против войн и кровопролития; он выступил в качестве посредника в установлении мира [1, р. 38].
В конечном итоге Боглом было получено разрешение на посещение Тибета, о чем он с радостью сообщил в своем Меморандуме следующее: «13 октября (?) [здесь и далее шотландский путешественник не гарантирует точности дат. – А.П.] 1774 года я покинул Ташешуджон <…> с У.Гамильтоном, Мена Сеттаром, жителем Кашмира, который присоединился ко мне в Ронг Пуре и говорил на языке этой страны, посланником, который был направлен за мной, и служащим Дебе Раджи, который должен был меня сопровождать до границ страны» [1, р. 51].
В дороге Джордж Богл занялся подробным описанием вооружения бутанцев, в котором, по его наблюдениям, преобладало старинное оружие (лук, отравленные стрелы, копья), хотя огнестрельное оружие, употреблявшееся редко, также отмечено: кремневые ружья и пушки [1, р. 22].
23 октября 1774 года отряд пересек границу владений Ламы. Последующее повествование Богла становится подробнее. Он начинает уделять пристальное внимание описанию быта и нравов тибетцев и, в частности, отмечает обычай захоронения – усопших отдавали на съедение хищникам (в основном птицам) на вершинах специальных сопок. Исключение делалось лишь для умерших от оспы, которых закапывали в землю, и для лам, сжигаемых на сандаловых дровах [1, р. 60]. По ходу следования миссии доктор Гамильтон занимался сбором гербария и семян, а также ботаническими описаниями [1, р. 173]. Описывая местную фауну, шотландский путешественник упоминает животное, похожее на осла, с местным названием киянг (kyang). На территории Тибета Богл и его люди столкнулись с запретом на охоту, но когда отряд отошел от священных гор, тибетцы пошли на компромисс, разрешив поохотиться в пустынных и ненаселенных местах.
Описывая различные технические средства, используемые тибетцами, в частности маслобойку (churn) и устройство для резки соломы, Богл отмечает совершенство этих машин: «Так как я помню, насколько великим открытием почиталось в Англии [устройство для] резки соломы, я упоминаю это только для того, чтобы показать, что те народы, которые недооценивались европейцами, могут без помощи Королевских Обществ обнаруживать полезные искусства жизни; а что касается остального, насколько они [эти устройства] являются благом для человечества или наоборот, – это вопрос, находящийся вне моей компетенции» [1, р. 73]. В качестве еще двух примеров реальных достижений тибетцев в развитии самобытных технических средств Богл далее детально описывает деревянные паромные переправы и обтянутые кожей грузовые баржи [1, рр. 74–75].
8 ноября 1774 года миссия Ост-Индской компании прибыла в резиденцию Таши Ламы, расположенную в Дешерипгее. Джордж Богл следующим образом описывает дворец Ламы: «Дешерипгей расположен в узкой долине у подножья крутого скалистого холма. Дворец невелик: в высоту он всего лишь двухэтажный, а с трех сторон окружен рядами небольших апартаментов с галереей вокруг них, что в совокупности формирует Малый Двор, выложенный камнем. Все лестницы деревянные и широкие, крыши украшены медными коваными орнаментами, а на фронтоне дома – тремя круглыми латунными пластинами, [символизирующими] Ом, Хэм и Хунг. Покои Ламы расположены наверху. Они невелики и увешаны различными цветными шелковыми тканями, видами Поталло, Джешу Лумбу и т. д. В двух милях от Дешерипгея стоит крепость Чамнамнинг» [1, р. 77].
16 ноября 1774 года к миссии Богла присоединился мусульманин Магомет Таки [Mahomed Tucky] [1, р. 174].
Джордж Богл вручил Ламе личное письмо правителя Ост-Индской компании, его подарки и свой собственный подарок (шелковый платок «Пелонг»). Посланник и его спутник Гамильтон были встречены очень хорошо и также получили подарки. В Меморандуме Богла подчеркнуто, что несмотря на то, что Лама почитается живым богом во всех восточных окраинах Азии, он вел себя с иностранцами весьма вежливо и просто, проявляя большой интерес ко всему, о чем ему рассказывали. Действующий духовный правитель Тибета описан шотландским путешественником следующим образом: «Таши Ламе около сорока лет, он невысок и хотя не может быть назван толстым, но склонен к полноте. Цвет кожи у него светлее, чем у большинства тибетцев, а его руки такие же белые, как у европейцев. Его волосы, черные, как вороново крыло, пострижены очень коротко; борода и бакенбарды – никогда не длиннее месячных. Глаза у него маленькие и черные, а лицо – улыбающееся и добродушное. Его отец – тибетец, а мать является близкой родственницей раджи Ладака. От нее он научился индостанскому языку [хинди], который знает сносно и очень любит на нем говорить. Он ведет себя открыто, искренне и щедро. Он очень весел и занятен в разговоре и рассказывает приятную историю с обилием чувства юмора и действия. Мне удалось раскрыть его лукавства, те недостатки, которые неотъемлемы от Человечества, но он настолько всеми любим, что ни у меня, ни у кого другого не хватило бы смелости плохо отозваться о нем» [1, рр. 79–80].
Особо отмечена большая щедрость Ламы, причем он часто одаривал своими милостями странствующих факиров-мусульман, несмотря на враждебность их религии ламаизму. Как полагал Джордж Богл, одной из причин поощрения Ламой посещений факиров было его желание узнать как можно больше о соседних азиатских странах, и, возможно, распространить среди их народов добрую славу о Далай Ламе.
Для теплоты и удобства Таши Лама дал англичанам одежду, украшенную шкурами сибирских лис и соболей, и по паре красных сапог. Таким образом, как отмечает Богл, они были одеты по-русски: Dressed like that which we call Russia [1, рр. 84–85].
