Loe raamatut: «Альманах современной русской прозы и поэзии «Литературные встречи» №1»

Autorite rühm

Font:

* * *

Проза

Вероника Воронина

Московская область

Край земли, где гуси говорят с ушедшими

Третий день что-то неясное тяготило и беспокоило. Словно неладное уже случилось, но ещё не узнано. А потом мне приснился дед-помор. Я наконец-то приехала к нему в гости, как давно собиралась, в деревню под Архангельском, в которой не была со смерти бабушки.

Встреча наша полнилась радостью, но и печалью. Дед обнял меня, щекоча бородой, и я чувствовала привычный солёный запах моря и табака.

Мы были на его карбасе – большой парусно-гребной лодке. Палуба покачивалась под ногами. Долго плыли сквозь туман. У руля сидел хмурый немногословный старик. В вязаной рубахе, портах и бахилах с длинными голенищами, он выглядел выходцем из далёкого прошлого.

– Товарищ мой, вож корабельный, – представил его дед. – По-вашему лоцман.

Я поздоровалась.

– И ты путём-дорогой здрава будь, – ответил он.

Туманная дымка на море становилась гуще. Мелкие капли мороси оседали на одежде. Убаюкивающе плескалась вода. Где-то в вышине кричали гуси.

– Не в Гусину ли Землю подалися? – вымолвил дед.

– Не иначе, – кивнул вож.

– Я знаю, – оживилась я. – На карте видела. Это полуостров где-то тут, у вас, в Архангельской области!

Дед фыркнул.

– Много ты понимаешь, дитя! Та Гусиная Земля – это одна, тутошняя. А эта совсем другая – тамошняя.

– Что за тамошняя земля?

– А вот что, – дед помолчал и продолжил, как песню запел: – Поморам Студёно море испокон веку кормилец и поилец, начало и конец. Неогляден простор морской. И есть дальний северный край, что зовётся Гусиной Землёй, – туда уходят души хоробрых и добрых людей. И туда прилетают гуси, чтобы говорить с ушедшими. И доставлять о них весточки живым.

– То есть это поморский рай такой? А гуси – ангельская почта?

– Дурёха ты! – беззлобно сказал дед.

– Как думаешь, баба Нина там сейчас? – неожиданно для себя спросила я и тут же пожалела о сказанном.

– Там, – уверенно и спокойно ответил дед. – Где ещё ей быть, родимой?

Мы всё плыли и плыли. Сложно было представить, как старики ориентировались в таком тумане.

Будто услышав мои мысли, дед проговорил:

– Хмаря такая, точно Варлаам жену везёт.

– Что?

– Присловье такое, дитя, когда густой туман сходит.

– И куда Варлаам везёт жену?

– Попотчую тебя былиной-стариной. То наш – стал быть, и твой – поморский святой, покровитель мореходов. Вот послушай-ко, что раньше люди говорили… Отец Варлаам родился в Керети, на Лопском берегу, был настоятелем в Коле. Жил там в мире и любви со своей хозяюшкой, был добрым пастырем прихожанам. Как-то изгнал беса с Абрам-мыса. Да бес тот, уходя, проклял его. И пришла беда. Сказывают, будто хозяйка Варлаама бесноваться стала, он пытался беса-то изгнать да и убил её нечаянно.

Дед помолчал.

– И так сокрушён был Варлаам этим деянием, что сам себя наказал непомерно: плавать по морю с гробом убиенной, доколе тело не истлеет, моля Бога об отпущении греха, – дед раскурил трубку. – Быстро срядился Варлаам и отворил паруса. Путь его лежал от Керети до Колы и обратно. Так сокрушалось сердце его, что путь этот был всегда против обуревания, через непогоду. Посему присловье бытует: «Пошёл, как Варлаам, против ветра». Много лет он скитался, покуда не искупил грех и не вымолил у Бога прощения. А кой-кто сказывает: и доныне карбас тот плавает. И будто подвластны Варлааму ветра и туманы, – проговорил дед со значением. – Отсюда давношное поверье: коль сгущается туман, то Варламьева лодья подходит.

Дед продолжил совсем тихо, после долгой паузы.

– В моём детстве старики баяли: Варлаам пособляет дорогу найти и живым, и тем, кого море взяло. Одним – домой, другим – на тот свет.

Поблизости снова прокричали гуси.

Старый помор кивнул в ту сторону:

– Знамо, в Гусиную Землю. Деды так сказывали.

– Ты в это веришь? – недоверчиво спросила я.

– Нешто не верить! – обиделся он. – Наше море-то Студёное уж больно норовисто да переменчиво. И тут иначе не скажешь: кто в море не плавал, Богу не молился.

Мы плыли ещё какое-то время, прежде чем туман стал постепенно рассеиваться. Сквозь прорехи уже открывалось небо.

Вож сказал:

– Уже близко.

Дед вдруг заторопился.

– На-ко, смотри-ко, дитя, что у меня тебе припасено. – И осторожно вынул из-за пазухи свёрток.

Я развернула его и залюбовалась. Там была деревянная поморская птица. Та, которую подвешивают под потолком на счастье. Длинной шеей и изящно выточенным станом фигурка походила на звонкую да ладную летучую ладью с ажурными крыльями-парусами. Птица-ладья!

– Для тебя сделал.

Как я любила этих птиц в детстве! Казалось, подбрось – и взлетят, трепеща крыльями. Но они были слишком хрупкими для моих пальцев. Так что мне позволялось лишь смотреть, как они кружились под потолком от легчайшего ветерка.

– Спасибо, дед!

– Здоровья тебе на всех ветрах!

Он обнял меня, снова уколов щёку бородой.

– Ты что, прощаешься?

Дед не ответил. Туман продолжал расходиться. Неясно проявлялся берег.

– Где это мы? – я огляделась.

На показавшемся берегу в ожидании стояла женская фигура.

– Ой, неужто это?..

– Негоже тебе туда смотреть! – неожиданно прикрикнул вож.

По странной логике сна я тут же отвернулась без возражений.

– Теперь пойду, – вымолвил дед и, не дожидаясь, пока лодка подплывёт ближе, прыгнул за борт.

Вож разворачивал карбас прочь от берега…

Под утро меня разбудили непривычные для города звуки – крики пролетающих диких гусей. Они звучали как прощание.

Тревожное ожидание беды растворилось. Я лежала, нежась в остатках сна, как в тёплых заботливых руках. Лишь долгую минуту спустя до сознания дошло: у меня никогда не было деда-помора!

За окном начинало светлеть. В высоком небе плыли громады облачных птиц-кораблей. Они неслись к северу на всех парусах.

Игорь Григоров

г. Архангельск

Гостиница

– И всё-таки у вас здесь странно – скажете, нет?.. Не то чтобы мне и вправду было как-то удивительно оставляющие места для стен, на обилие часов всех видов и мастей – от напольных и настенных до настольных и даже наручных, щедрой рукой рассыпанных по всем горизонтальным поверхностям, сплошь зеркальным. Или я мало видел сдвинутых декораторов? Часы – бзик вполне безобидный. Мне просто хотелось, чтобы хозяйка гостиницы перестала возиться с моим паспортом, подняла свои зелёные глазищи и улыбнулась.

Хозяйка гостиницы перестала возиться с моим паспортом, подняла свои зелёные глазищи и улыбнулась.

– Правда, странно? Вот классно, я так и задумывала! Так что вы меня порадовали, и будет вам за это приз!

В принципе, улыбка и сама по себе вполне тянула на приз. Да и в целом начало моего отпуска можно было считать удачным.

Во-первых, выяснилось, что этот забытый Богом городок забыт им не полностью: сюда была протянута железная дорога. И по дороге с периодичностью немногим чаще, чем раз в вечность, ходили поезда. Точнее, поезд: локомотив и два вагона – даже не знаю, для чего был предназначен второй вагон, все три путешественника на край света вполне разместились бы в одном купе первого. И конечно, добрый кусок пути путешественники строили предположения о таинственном содержимом второго вагона. Причём с каждой верстой, отдалявшей нас от безопасных благ цивилизации, содержимое вагона становилось всё более загадочным и опасным. Хорошо, что дорога оказалась недолгой и мы не успели как следует напугать друг друга. Правда, в самом конце пути выяснилось, что путешественник здесь только я и мои попутчики только выглядели пришельцами из далёких стран – на деле они были вполне себе местными жителями.

Во-вторых, в городке оказалась гостиница, при этом всего одна, что автоматически делало её лучшей в городе. Но ведь будь гостиниц в городке хоть на одну меньше – и где бы я ночевал?!

В-третьих, наконец, в гостинице оказалась одна чертовски обаятельная хозяйка и масса свободных мест. То есть вообще все места были свободными. Как объясняла хозяйка, «не сезон». С ума сойти, оказывается, здесь бывает «сезон»! Вероятно, в город слетаются штук пять, а то и шесть туристов и в городе становится не протолкнуться. Мы немного посудачили с хозяйкой о проблемах больших, человек на триста, городов, и как там трудно обитать – эти вечные толпы, страшные давки в очередях и ужасные пробки на дорогах, – и как спокойно и счастливо можно жить вот здесь, в этом дивном городе вообще и в этой гостинице в частности, – и я, спокойный и счастливый, как вообще, так и в частности, пошёл занимать свой номер, а хозяйка направилась, вероятно, готовить обещанный приз.

Однако не тут-то было. Сразу занять номер мне не удалось. Стрелки большей части часов как раз дошли до какой-то известной им одним круглой цифры, и мир вздрогнул. Сначала дружно вступили напольные гиганты с фортепианными и духовыми партиями. Парой тактов позже подтянулись часы настенные – преимущественно струнные. Через промежуток времени – достаточный, чтобы неторопливо произнести фразу «Охренеть можно», – мы с хозяйкой погрузились в атмосферу Большого Симфонического Оркестра – все три слова с большой буквы. Часы воспроизводили «Венгерский танец» Брамса, и делали это с душой и венгерским темпераментом. Я остановился, так и не дойдя до лестницы с зеркальными ступенями, что вела на второй – он же последний – этаж, и некоторое время ошалело оглядывался, по-моему даже облизывался, не знаю почему. Часы играли здорово, особенно те, что отвечали за партию струнных инструментов. Я понял, что напрасно в моём детстве родители не заставили меня научиться играть на чём-нибудь изысканно-струнном либо огненно-медном: ощущения человека, оказавшегося внутри симфонического оркестра, были непередаваемы.

– Вам понравилось? Правда же очень красиво?

Голос хозяйки, вернувший меня в реальный мир, сочился мёдом, но в глазах, не могущих принадлежать к реальному миру, плясали чертенята.

– Мр-мр-мр…

Я уже почти пришёл в себя и оглядывался по сторонам взором ещё диковатым, но уже вполне осмысленным.

– Да уж! И много мелодий они знают? Репертуар, надеюсь, на уровне?

– Они вообще никогда не повторяются! Каждый раз что-то новое! Хотя нет, однажды я их поймала. Когда они думали, что в гостинице пусто, они устроили целый концерт! Что называется, для души.

– И чего же просит их душа?

– Не поверите, для себя они играют джаз! Причём в основном Гершвина…

– Поразительно! Это и был ваш приз?

– Это был сюрприз, и даже не от меня. Все ваши призы ещё впереди! Так что устраивайтесь и возвращайтесь!..

И я снова пошёл устраиваться, стараясь двигаться по лестнице на максимальном удалении от расставленных вдоль неё часов.

Устраиваться в гостиницах я умею – опыт, господа! При желании и совсем небольших средствах любой номер можно превратить во вполне уютное жилище. Приличный эстамп на стену, пара фотографий в рамках на стол, несколько памятных безделушек на тумбочку и цветы с ближайшей клумбы в вазу – и вот вы уже не в безликом гостиничном номере, а практически дома.

За этими приятными размышлениями я дошагал по второму и последнему этажу до своего номера и не без любопытства открыл двери: очень интересовало меня, какие сюрпризы прячутся внутри. А в наличии сюрпризов я почему-то не сомневался.

Сюрприз был всего один, но зато глобальный: номер был полностью готов для моего проживания. Причём именно моего, и ничьего больше. Как будто здесь ждали именно меня, причём ждал меня некто, хорошо со мной знакомый, – например, моё второе «я».

Только моё второе «я» могло повесить на стену – причём в единственно правильном месте – такой чудный офорт. Только моё второе «я» могло так подобрать цветы, чтобы они гармонировали с моим настроением – независимо от моего настроения. Что касается безделушек, раскиданных по столику, полке и тумбочке, то я на всякий случай раскрыл свою походную сумку, дабы убедиться, что мои безделушки на месте.

Мои были на месте и были чертовски похожи на гостиничные, но рядом с ними выглядели ширпотребом на фоне музейных экспонатов. Хотя вовсе не были дешёвыми. Я немного подумал и спрятал свои игрушки обратно в сумку.

Широкая низкая кровать была застелена покрывалом вишнёвого цвета, вишнёвым был и длинный, в пол, очень тёплый халат. Словом, моё второе «я» ничего не забыло, вообще ничего. Всё было как раз так, как нужно, то есть так, как не могло быть. Но было.

Я достал трубку, кисет, присел к столу – стол тоже стоял правильно, у окна, за которым тусклое осеннее солнце безуспешно пыталось вскипятить воду фиорда, – и даже не удивился, найдя на столе массивную бронзовую пепельницу, близняшку той, что осталась у меня дома. Вот только моя пепельница была с секретом: нажав на определённые точки определённым образом, можно было сдвинуть двойное дно и увидеть небольшое потайное отделение, где удобно хранить какую-нибудь мелочь вроде записки.

Я нажал – и открылось потайное отделение.

В потайном отделении лежала записка.

Совсем небольшая, всего три слова, даже два с четвертью: «О, бойся Бар…»

Я закурил, выпустил к потолку колечко дыма и стал готовиться к битве с Бармаглотом.

– Надо было назвать гостиницу «Кроличья нора», – заявил я ещё с лестницы, уже привычно уворачиваясь от маятников наиболее нахальных часов. – И кстати, где мой приз?

– Почти готов. Вы когда-нибудь пробовали белый кофе?

– С молоком?

– Нет, просто белый. Точнее, не просто: он у меня ослепительно белый – как зубы красавицы в рекламе зубной пасты!

– Заманчиво… И на вкус он тоже как поцелуй красавицы?

– Даже лучше! Вот, пробуйте – здесь единственное место во вселенной, где его готовят.

– Божественно!

Я сделал первый глоток и расплылся в блаженной улыбке: хороший кофе – моя слабость, я его люблю до неприличия и при этом неплохо готовлю, и зёрна мне присылают самые лучшие; однако напиток в моей чашке был чем-то особенным – не то амброзией, не то нектаром. При этом оставаясь кофе, вне всякого сомнения.

– И что вы сюда добавляете? Детские сны и немножко материнской ласки?

– Почти угадали. И готовлю только под звуки дудочки гамельнского крысолова. Нет уж, секрета я не выдам, но вы почти угадали! Вам вообще удаётся угадывать – вот как вы узнали, что раньше гостиница называлась «Кроличья нора»? Я чуть кофе не уронила, когда услышала!

– Ага, вот и у меня появились секреты! Готов меняться!

– Ну уж нет! Мои секреты старинные, выдержанные в дубовых бочках потерянного времени, настоянные на горьких усмешках прошлых веков. А у вас? Только-только вылупились! И вы их тут же хотите поменять. Нет, пусть пока походят в секретах. Им полезно!

– Уговорили, не буду меняться. Дам им немного подрасти – и в дубовую бочку… А добавка кофе будет? Или за секретными специями тоже надо ехать в прошлые века?

– Нет, специи у меня заготовлены впрок! Однако предлагаю сначала позавтракать!

– А что у нас сегодня на завтрак, не секрет?

– Тёмная часть ущербного месяца, запечённая в…

Дослушать несекретный рецепт я не успел: с грохотом распахнулась входная дверь, и в холле материализовался пусть и не Бармаглот, но нечто схожее с ним – белое, лохматое, с длинным розовым языком, повадками и обликом напоминающее стихийное бедствие среднего масштаба.

Не прошло и пары секунд – да, впрочем, вообще никакого времени и не прошло – а я уже лежал рядом с хозяйкой, прижатый столом с зеркальной поверхностью и здоровенным белым и лохматым псом, который активно вертел хвостом-пропеллером и, видимо, огорчался, что стол мешает ему облизать меня целиком.

Стол был тяжёл, язык шершав, сломанный стул под моею спиной достаточно угловат – словом, для полного счастья не хватало только музыки. Поэтому, когда часы с присущим им мастерством грянули Сороковую Моцарта, я понял, что день удался так, как давно не удавался.

Голос хозяйки был спокоен и деловит, словно валяться под столом на пару с клиентом, будучи придавленной полутора тоннами меха, для неё обычное дело.

– Как ты думаешь, сможем мы скинуть с себя это чудовище или придётся ждать помощи извне?

Ничто так не сближает, как совместная борьба с неодолимыми препятствиями. Ну, не считая идущего следом за одержанной победой совместного завтрака. Борьба была продолжительной, но закончилась нашей победой, и Бармаглот был изгнан в угол и накормлен. Тёмная часть ущербного месяца, подозрительно напоминавшая шарлотку с неописуемо вкусными яблоками (если это были яблоки), удалась на славу. И если на «ты» мы перешли ещё под столом, то имя хозяйки я узнал уже за завтраком, между шарлоткой и второй порцией умопомрачительного белого кофе. Хозяйку звали Алиса. Естественно, Алиса, а как же ещё?

– Вот ты говоришь: странно. Лет пять назад здесь тоже было странно, однако не настолько – обычная гостиница с закосом под Кэрролла и его «Алису». Всякая муть типа таинственных записок, пузырьков с надписью «Выпей меня», секретных комнат и болванок для шляп. Мне она и досталась только потому, что я тоже Алиса: узнав моё имя, старый хозяин сказал, что жизнь его обрела смысл, и тут же смылся, оставив гостиницу мне. В подарок. Нет, старый хозяин не Кролик, хотя чем-то похож, конечно. Нормальный мужик, звать Макс, не без прибабахов, но кто сейчас без? А то, что ты видишь сейчас, – это да, это действительно странно. А было так: сижу я как-то на крылечке и думаю, как мне свести концы с концами, – сам понимаешь, здесь у нас не Мекка туризма, а просить друзей время от времени пожить у меня в гостинице не совсем то, что надо для бизнеса. Впрочем, я их и просила иногда пожить – просто чтобы гостиница не скучала, но без оплаты. То есть ни я им не платила, ни они мне. И вот сижу я на крылечке, рассматриваю упитанного кролика в цилиндре, что бесплатно живёт на вывеске, и вдруг вижу щенка: белый такой, лохматый, хромает себе мимо и на меня искоса поглядывает – типа он такой гордый и ничего просить не станет, хотя жрать хочется так, что аж переночевать негде. Ну что же, думаю, всё равно такой постоялец лучше, чем никакого; посвистела ему – мол, заходи, вытирай лапы и давай начинай отъедаться, а то на твои кости смотреть жёстко. То есть приютила я его, можно сказать, от безысходности. И знаешь, как-то сразу веселее стало, вроде как я при деле уже. Совсем же весело стало дня через три, ближе к вечеру, когда к нему гости пришли – ещё три таких же тощих-лохматых, а с ними, представь, суровая такая дама из коренных народов Севера, сплошь в меху и с трубкой, похоже тоже из меха. Молча вошла, молча прошла на кухню и на кухне тоже чуть ли не целый час молчала. На все мои «здрасьте-чем-могу-помочь» – ноль внимания, фунт презрения. Выкурила две свои меховые трубки, всё это время не отрывая взгляда от противоположной стены. Я тоже успела эту стену рассмотреть подробно – всё пыталась понять, что в ней такого интересного. А потом повернулась ко мне и хмуро так: «Я Утренняя Заря».

Ну, я слегка так опешила – как-то мало похожа была меховая дама на юную Эос с пурпурными перстами. Вот тут дама ухмыльнулась – мол, что, не похожа? – и сразу стала похожа. А дальше дама выдала монолог, серьёзно расширивший мои знания об окружающем мире – настолько, что я уже к психиатру хотела идти, чтобы он его обратно сузил. Но сдержалась как-то.

«Я Утренняя Заря, – говорит. – Это не индейское погонялово, девочка, это – моя работа, пропади она пропадом! А эти лохматые оболтусы – мои утренние туманы. То есть по утрам они самые что ни на есть туманы. А всё остальное время перебиваются в тех образах, какие им больше нравятся, предпочитая вот эти, лохматые. На днях этот вот разгильдяй Восток покалечил лапу – с ними такого почти не случается, но иногда бывает. Они же любопытные, туманы, везде свой нос суют, где только можно и особенно где нельзя. А когда они поранятся, им главное – покой и жратвы побольше. Впрочем, как и всем, наверное. Так что мы теперь твои должники. А в долгу мы оставаться не любим. Вернее, я не люблю – этим оболтусам всё равно: они считают, что раз они такие замечательные, то это им все должны по жизни. Возможно, они правы, но всё же я – твой должник. И долг будет оплачен. Хочешь мудрого совета?»

Ну ещё бы я не хотела! Вот тогда мы и договорились с Утренней Зарёй, что она составит мне протекцию. Не понимаешь? Гляди, если Заря по утрам работает Зарёй, а всё остальное время как-то перебивается в своём меховом прикиде, то надо же ей где-то есть-спать, ну хотя бы изредка? При этом Заре ещё не так и плохо: ей только сутки перекантоваться, а каково, к примеру, Белой Ночи, у которой по работе вообще вахтовый метод? Ей-то зимой каково? И вообще, при новой картине мира вокруг должно бродить несметное число неприкаянных нечеловеческих душ – от Вечерней, к примеру, Зари вплоть до… Но я ещё не знала, до чего вплоть. Но про Вечернюю угадала правильно.

То есть сначала Утренняя Заря порекомендовала меня своей сменщице, Вечерней. Вот это, доложу я тебе, леди! Практически совершенство, причём без занудства, – редкое сочетание. Потом пошло-поехало.

Так и стала моя гостиница специализироваться на тех, кому не сезон. Летом – бураны, морозы и полярные сияния. Зимой – белые ночи, ливни и грозы. Правда, все они стараются косить под приезжих, то есть большую часть времени люди как люди – так, раз-два в неделю в своём облике, чтобы не отвыкнуть. Есть, конечно, и сложности – и зимний ливень, и летние метели не шибко нравятся моим друзьям, так что я прошу постояльцев гулять подальше от жилья. Но вот полярное сияние в июле – это действительно круто, уж ты мне поверь! Как и белая декабрьская ночь.

– Да я верю, верю! И я даже что-то начинаю понимать.

– А я как раз не очень понимаю одну вещь: слушай, а тебя-то как сюда занесло? Я, честно говоря, слегка обалдела, когда вошёл в гостиницу нормальный человек – не какой-нибудь смерч, прикинувшийся бухгалтером (я уже умею различать, кто людь, кто нелюдь). Нет, нормальный человек. Или я ошибаюсь насчёт нормального?

– Ошибаешься конечно! Ну то есть так-то я человек, наверное, и всегда им был, сколько себя помню. Но на нормального вряд ли тяну, даже если постараться.

– Вот же славно-то как! И что привело не вполне нормального человека во вполне ненормальную гостиницу?

– Да как тебе сказать… Есть у меня один знакомый. Псих, конечно. Говорит всем, что он северный ветер.

– Рыжий такой, вечно в чёрном свитере с оленями?

– Точно… А ты что, его знаешь?

– Немножко. Гостил у меня пару раз в сезон южных ветров. Так что он и впрямь северный ветер, хотя, конечно, и псих.

– Ну вот он и рассказывал про твою гостиницу. Причём хвалил – единственное явление во вселенной, которое он хвалил. Хвалил целиком, вместе с хозяйкой. Ну и как было не поехать и не посмотреть? Хотя, честно говоря, я не очень-то верил – ни в неё, ни в тебя.

– Теперь поверил?

– Тебе честно?

– Ни в коем случае!

– Тогда да, поверил. Хотя и не до конца.

Двери вновь распахнулись, и на пороге возникла запредельно суровая дама, сплошь в расшитых бисером шкурах неведомого мне очень пушистого зверя. Дама молча вошла в гостиницу, но на кухню проходить не стала, а остановилась рядом со мною и довольно долго хмуро меня разглядывала – можно даже сказать, ела глазами.

Как следует объев, произнесла:

– Я Утренняя Заря. Мой плохо воспитанный пёс доставил тебе сегодня много неудобства, поэтому я теперь твой должник. И долг мой будет оплачен. Хочешь мудрого совета?

Ещё бы я не хотел…

Теперь в гостинице «Бывший кролик» есть бармен. Нигде во всей вселенной вам не подадут таких коктейлей, да и неудивительно – и рецептами, и ингредиентами с барменом делятся странные постояльцы этой странной гостиницы. Где ещё вам добавят в бокал с отблесками утренней зари пригоршню сполохов полярного сияния? Где ещё вы сможете отведать туманный пунш, пронизанный первыми лучами весеннего солнца?

Хозяйка гостиницы смеётся и говорит, что с барменом ей повезло: совершенно чокнутый, но обаятельный. Клиентам он нравится.

А недавно выяснилось, что гостиничные часы умеют исполнять марш Мендельсона – и очень проникновенно. Кто бы мог подумать?

Tasuta katkend on lõppenud.