Три дня из жизни Филиппа Араба, императора Рима. День второй. Опять настоящее

чего стоил первый «солдатский император» – провозглашённый цезарем сирийскими легионами в период римской смуты, последовавшей за смертью Нерона. Веспасиан Флавий, родоначальник недолгой, но династии, заложивший Колизей и произнесший бессмертное: «Деньги не пахнут».

И блистательный Траян, хоть и был приглашён в соправители дряхлым Нервой, избранным сенатом в качестве временной фигуры после смерти Домициана, тоже, безусловно, «солдатский император».

Но Сабаляускасу не нужны гиганты, ему нужен рядовой персонаж, причём периода очередного упадка, когда принцепсы меняют один другого, а империя лихорадочно безумствует в ожидании настоящего вождя. Более того, Филипп Араб у него уступает своему реальному собрату.

«Филипп необычайно щедро финансировал общественные работы и обеспечил достаточное снабжение всей столицы водой, – повествует Майкл Грант, ориентируясь на исторические источники. – Император получал много жалоб на беспрецедентные притеснения со стороны императорских офицеров, солдат и государственных чиновников, не говоря о муниципальных властях. Пожалуй, Филипп сделал даже больше своего предшественника, чтобы пресечь подобные злоупотребления».

В романе Филип знакомится только с «дайджестом» доносов, устраивает гладиаторские бои и травлю на арене провинившихся перед ним граждан хищниками (Как уверяют историки, Араб был прижимист и большие игры устроил только в честь тысячелетия Рима).

Правда, все четыре части романа повествуют о трёх первых днях Филиппа в роли императора, а всё остальное время правления он отрывками видит во сне, сморившем новоявленного владыку Рима в ванне частных терм, но дело не в этом. Дело в том, что автор сознательно не хочет во всём следовать за историей.

Его Филипп Араб в мечтах об интиме с весталкой ссылается на прецедент императора Гелиогабала, женившегося на жрице богини Весты. Думается и император, и автор, поскольку они знают эту историю, осведомлены, что, несмотря на всю скандальность, история с этим браком была с грехом пополам втиснута в рамки римских законов. Вторая жена Гелиогабала Аквилия Севера была по требованию будущего мужа досрочно освобождена от обета весталки, иначе ей грозила обычная казнь. Римские императоры, конечно, были могущественны, но богами становились (и то не все) лишь после смерти.

И Римские Папы, главы непризнанной и гонимой катакомбной церкви, в те времена не были столь откровенно корыстолюбивы. Недаром Данте, щедро одаривающий более поздних Пап местами на кругах ада, древнеримских первосвященников поселяет в раю. Думаю, и автор это прекрасно знает.

Однако Сабаляускасу нужно другое: Рим – лишь бьющая в глаза декорация, сколь бы подробно она ни была расписана, а цезари, их родные, соратники и прочие – наши древнеримские современники. Потому сквозь их древние лица так просвечивают до боли знакомые рожи. Последний роман о Филиппе Арабе вообще завершается послесловием «О чём я думал, когда писал Филиппа Араба», среди прочего, посвящённым событиям этого года. И здесь автор признаётся и в своей вере, что Россия является продолжением Рима. «Не этнически, но державно и по „скрепам“, ценностно, по своему долгожительству и „территориально размерно“. А заканчивает романист вообще событиями в Белоруссии. И связь в глазах автора древних императоров с нашей современность становится понятной.