Loe raamatut: «Папа, которого не было»
Глава 1
Я поднималась пешком на седьмой этаж не потому, что сломался лифт. Мне вдруг захотелось устроить небольшой забег, размяться. Сегодня выходной, никуда спешить не надо и вполне можно прогуляться по лестнице, возвращаясь из магазина, решила я.
Марафона на короткую дистанцию не получилось. На третьем этаже сбилось дыхание. На пятом я сбавила резвый темп и пошла значительно медленнее. К своей квартире я подходила медленно, в нарочитой задумчивости.
Вот так вот. Двадцативосьмилетняя девушка добирается на седьмой этаж совершенно выбившись из сил. «А всё почему?» – зло спросила я себя. Потому, что веду сидячий образ жизни. И работа в баре по двенадцать часов на ногах, два через два – не считается. Надо хотя бы в выходные больше двигаться, к примеру, вот так, не пользоваться лифтом, а ходить пешком…
– Аурика, привет! – знакомый голос вырвал меня из задумчивости.
Генка, сосед по лестничной клетке, звеня ключами, закрывал свою дверь. Брови его вопросительно поднялись:
– Лифт сломался, что ли?
– Нет, просто решила пешком пройтись, – пояснила я, поставив тяжелые сумки прямо на бетонные ступени.
– Зачем? – непонимающе пожал плечами парень и тут же переключился на мои сумки. – Чего набрала? Смотрю, полны торбочки…
– Да, – устало, но довольно улыбнулась я, – почистила кошелёк. Зарплата жжётся.
– Я к тебе вечерком зайду, сейчас бежать надо. Занесу одну вкусняху, сам ещё толком не пробовал, – многообещающе сказал Генка, входя в кабину подъехавшего лифта.
– Давай, буду ждать, – произнесла я в закрывшиеся двери и направилась к своей квартире.
Научившись читать в шесть лет, я открыла для себя настолько увлекательный мир, что до сих пор так и продолжала поглощать литературу тоннами, нисколько не уставая и не разочаровываясь в чтении. Гена – единственный из моего окружения, который всецело поддерживал мою маниакальную любовь к чтению книг. Мы обитали на одной лестничной клетке несколько лет, ещё с тех пор, как здесь жила моя мама. Гена, журналист в крупном издании, купил квартиру в нашем доме лет пять тому назад.
Тогда же я закончила универ, получив юридическое образование и временно (конечно же, временно!) устроилась работать в бар «Жёлтый крокодил», находившийся недалеко от моего жилья. «Нет ничего более постоянного, чем временное!» – гласит народная мудрость. Вот и я застряла в беспросветной серости будней, всё глубже увязая в безликой работе.
Не скажу, что работа мне не нравилась. Открывались в одиннадцать, по очереди с моим бессменным администратором Максом (он же – напарник, он же – грузчик), закрывались так же по очереди. После обеда приходил охранник Ибрагим (необходимая единица). Работали мы два через два, в другой смене так же несколько лет трудились Вовик и Жорик, безумно похожие друг на друга, хотя не были родственниками.
Я почти всегда работала с утра до одиннадцати вечера, так меня оберегали ребята, да и Макс по натуре был из семейства совиных и вставать рано утром не мог по определению. А какая работа в баре с утра? Какая-нибудь заблудшая душа, не протрезвевшая после вчерашней гулянки и возжаждавшая продолжения банкета, которая просила вызвать такси после пары рюмок или бокалов. Постоянные клиенты, которые любили именно наш фирменный кофе. Эти обычно забирали с собой.
Ну и подготовка к вечеру: нехитрые закуски делала повариха Лейла (а иногда её сноха Зилола), они же мыли посуду, если осталась с вечера, а я прибиралась в баре и заказывала алкоголь и закуски. Сонное царство часов до шести.
Понятное дело, что специфика работы предполагала общение с разными людьми, бывали и неадекватные, но всегда рядом находился Ибрагим. Бывшему борцу, чемпиону чего-то-там (я так и не смогла запомнить его титул), в основе своей даже не приходилось применять силу. Достаточно было спрятать телефон в карман, встать со своего высокого стула, находящегося неподалёку от входа и подойти к буянившему гостю.
Он так и делал, по-кошачьи упруго соскакивая со своего места и не спеша приближаясь к нетрезвому человеку. Охранник на ходу снимал бордовую олимпийку с надписью «Россия» на спине, кидал её на спинку ближайшего стула и грациозно вытанцовывая, продолжал движение.
Ибрагим просто подходил: на его обычно скучающем лице появлялась довольная улыбка, голова ритмично и хрустко дергалась из стороны в сторону, тело пластично разминалось. Перекатывались бугры мышц под тонкой тканью чёрной футболки с вышитым на груди жёлтым крокодилом. Зрелище было завораживающим и очень впечатляющим. В сочетании с улыбкой маньяка, дорвавшегося до добычи, оно производило неизменно отрезвляющий и успокаивающий эффект.
– Да ладно, братан, я же пошутил! – говорил со снисходительной улыбкой буян, поднимая руки и садился на место, вмиг растеряв львиную долю своей воинственности и на глазах обрастая пушистой белой шерсткой. Ибрагим дружелюбно улыбался новообретённому родственнику и, скрывая разочарование во взгляде, возвращался к своему посту.
Так было почти всегда.
Лишь четыре раза за пять лет, что я там проработала, произошли действительно серьёзные конфликты, когда мы видели нашего борца в действии. Это было кино, от которого невозможно оторваться, несмотря на невесть откуда появлявшегося Макса, который настойчиво теснил меня вглубь производственных помещений. Сначала Ибрагим на борцовском языке (смеси русского языка и кавказского акцента) миролюбиво, почти ласково выговаривал хулигану:
– Э, брат, зачэм шумышь? Лучшэ посыды, уыпэй за здороуиэ!
А когда взбешённый человек бросался на него, очертя голову, улыбка на лице борца становилась ещё шире. Неуловимым движением он швырял противника на пол и с тигриной грацией художественно прыгал сверху, придавив поверженного врага. Через короткое время лежащий начинал хрипеть и просить пощады.
– Будэшь уэсты сэбэ тыхо? – спокойно спрашивал Ибрагим. – Уэрэн?
И, выслушав что-то невнятное, плачуще-сипящее, отпускал бедолагу. После чего тот в секунду становился покладистым кроликом.
Работа с удобным графиком два через два – не просто затягивала – засасывала подобно тёплой уютной топи. Шли дни, но мне совсем ничего не хотелось менять в своей жизни. Несмотря на своё образование и постоянные уговоры матери переехать к ним, в Калифорнию.
Аурикой назвала меня мама, потому что так хотел папа. Она родила меня одна, отец был полицейским и погиб в лихие девяностые при перестрелке с бандитами, грабившими и убивавшими водителей-дальнобойщиков. Мама сказала, что они с отцом много раз разговаривали о будущих детях. «Если будет девочка – то непременно Аурика, а мальчику ты имя выбирай», – сказал тогда совсем молодой папа, еще не знавший о том, что под сердцем у мамы уже нетерпеливо бьётся ещё одно, моё. А вскоре после этого разговора ушёл на работу и больше не вернулся. Живым.
Он был детдомовским мальчишкой, мой храбрый папка и совсем не знал, что такое семейная жизнь, не видел материнской ласки и любви. Но я уверена, если бы отец остался жив, то счастливей меня не было бы ребёнка: он бы холил, баловал и любил меня. Папин портрет, обрамлённый траурной рамкой, висел в квартире на видном месте. Я регулярно бережно смахивала с него пыль и мысленно разговаривала с отцом. Точнее, просто задавала какие-нибудь, жизненно важные для меня, вопросы и представляла, что он мог бы ответить мне. Моё живое воображение преобразовывало эти мысленные монологи в яркие диалоги.
Серо-голубые глаза смотрели на меня строго и внимательно, немного устало. Я мечтала стать сотрудником полиции, как отец, но мама сильно переживала, что меня непременно ждёт такая же смерть от рук бандитов. Убедить её оказалось невозможно, но я хотя бы отвоевала право пойти учиться на юридический факультет. А там… Кто знает, возможно и в полицию пойду, ведь у мамы всё в порядке, личная жизнь вполне сложилась, может быть смягчится по отношению к моему выбору.
Три года тому назад моя мама уехала в Америку, где обрела долгожданную любовь и почти идеальную жизнь в уютном доме на побережье океана. С тех пор она считала нужным хотя бы раз в неделю устраивать встряску моему психическому здоровью, небрежно водя смычком уговоров по моим визжащим нервам.
«Аурика, доченька, что ты засела в этой Москве старой девой? Объясни, что тебя там держит? Каторжная работа в баре, где тебя никто не ценит? Одиночество среди книг? Приезжай, оформим тебе семейную визу, а потом грин-кард. Помнишь, к нам приезжал друг Мика, Виктор с сыном Дэвидом? Парень постоянно спрашивает о тебе…»
Мик Коул – мамин муж, всегда потный, в очках с толстыми стеклами, сквозь которые радостно светились маленькие свинячьи глазки; с сальными боками, колоритно нависающими над шортами. Если это и есть американский идеал мужа, закопайте меня живьём! Для меня так и осталось загадкой, что мама нашла в нём. Я была в гостях у них несколько месяцев тому назад. И… Мне даже понравилось поначалу. Аккуратный домик недалеко от побережья, солнечные пляжи, воздух, буквально пропитанный беззаботностью и счастьем.
Через неделю мне всё надоело: слащавые гримасы окружающих, фальшивая заинтересованность моей жизнью. Вездесущее «хау ар ю ту дей», сладкой патокой прилипающее к нёбу. Очень дружелюбные улыбки и пустые взгляды, повергающие иногда в непонятное состояние, близкое к панике, как будто я оказалась среди чужаков на другой планете.
Моя мама была счастлива в этой другой инопланетной жизни, а почему же мне через неделю стало так тошно? «Ты издеваешься, Лазарева Аурика Андреевна?» – спрашивала я себя. Не нравится наигранное дружелюбие, бесит показное радушие? А восхищает окружающая тебя серость, некоторые посетители, дай бог, если просто быдловатые, а то ведь и откровенное хамло? Нравится пахать изо дня в день на дядю, не имея никакой великой и пафосной цели, проживая бесконечно мутный день сурка?
Я не смогла найти ответа на эти вопросы. Точнее, не захотела. Проще было задёрнуть глаза шторками век и пробубнить изумлённо вытаращившейся матери: «Мам, не моё это. Домой хочу. В Россию.»
Я долго не могла признаться в этом даже себе. А именно – в своих чувствах к Генке, моему соседу по лестничной клетке, который пять лет тому назад купил квартиру в нашем доме и поселился не только на нашей площадке, но и в моём сердце…
Да, я влюбилась в этого странного парня, который был старше меня на шесть лет. Он был когда-то женат, сам рассказал об этом. Детей у них не было, и это обстоятельство странным образом обнадёживало меня. Если когда-нибудь мы будем вместе… Дальше мечтать я страшилась, сознание пряталось, торопливо задёргивая плотную занавеску обыденности и занятости.
Никакой белозубый Дэвид, стоящий у бассейна, и, поигрывающий в солнечных лучах рельефами подкачанных мышц, не мог заменить мне усталую улыбку вечно небритого бледного Генкиного лица.
Я старалась не думать о Гене, но, когда бывала дома, особенно вечерами, часто подходила к входной двери, вслушивалась в напряжённую тишину подъезда, ожидая звука подъехавшего лифта, знакомых шагов, открывающейся с характерным скрипом двери соседской квартиры. Сгорала от стыда, представляя, что сейчас он застукает меня, но продолжала ждать. Не всегда, но очень часто.
А Гена? Он относился ко мне с той искренней дружеской теплотой, которая исключает проявление каких-либо других, более глубоких, чувств. Мне представлялось именно так. Лишь однажды наши руки соприкоснулись, когда Гена протягивал мне очередную книгу, которыми мы постоянно обменивались. Я почувствовала, как пролетела по венам горячая искра, зажигая щёки жарким румянцем, а он… Даже не заметил.
Таков уж он был, Геннадий Журбин, весь в своей журналисткой работе, в чтении всевозможной литературы. Мне казалось, развод причинил ему очень большую боль, и он не был готов к отношениям. Всё это были только мои мысли и умозаключения: как-то не принято у нас было копаться в мозгах друг друга, не считая размышлений и споров о книгах.
Когда-нибудь я решусь и признаюсь в своих чувствах, размышляла я, выгружая на стол толстенькие, радующие душу запахом свежей краски, томики. На этот раз я накупила классиков: Гоголя, Куприна, Достоевского. Что-то было уже прочитано давным-давно, что-то ещё маячило в желаниях, но набрала я именно того, чего сейчас просило сердце.
Переделав все домашние дела, я с лёгкой душой уселась за чтение «Преступления и наказания», читанного мной ещё в школьные годы. Мелькали перед глазами ровные строчки, метались мысли Раскольникова… В тот момент, когда студент достал из-под пальто топор – в мою дверь позвонили.
Я поморгала, возвращаясь в реальный мир из глубокого омута и ринулась в прихожую. Даже не посмотрев в глазок, распахнула дверь, едва сдерживая радость. На пороге стоял Генка с книгой в руке. Меня немного удивило напряжённое выражение его бледного лица, впрочем, тут же осветившееся милой улыбкой.
– Аурика, привет ещё раз, – он протянул мне увесистый томик, – как обещал. Это новый японский писатель. Я сам только начал. Не дочитал, хочу посмотреть, как тебе понравится. Да и некогда пока. Можешь взять на пару дней, потом обязательно поделись впечатлениями.
Я взглянула на обложку книги и состроила гримасу, увидев живописно нарисованные отрубленные конечности.
– Ужастик, что ли? Ты же знаешь, я не очень люблю, – начала я, но Генка перебил:
– Узнаешь! Только смотри, прочитай обязательно! – настойчиво и как-то тревожно попросил он, возбуждённо блестя глазами. Потом посмотрел на раскрытый том Достоевского, улыбнулся, – наш Фёдор Михайлович неплохие психологические триллеры выдавал.
– Хорошо, – покорно ответила я. – Ты сегодня на себя непохож.
– Ерунда. Не обращай внимания. На работе проблемы, – Журбин устало потёр лицо руками, – пойду я, устал.
– Ну ладно. Может быть, завтра увидимся, – кивнула я, кладя томик на столик и с сожалением думая о том, что даже поболтать не получилось. Всё-таки сегодня он был какой-то взъерошенный.
Я уже собиралась закрывать дверь, когда Журбин резко остановился и посмотрел на меня.
– Аурика, я давно хотел тебя позвать… Завтра вряд ли получится, а вот на следующий твой выходной, то есть через три дня давай сходим в кино? Я, правильно подсчитал твои рабочие дни? – обеспокоенно спросил он, видимо потому, что лицо моё перекосилось от изумления и радости. Я смогла только кивнуть.
– Отлично! – широкая улыбка появилась на его губах. – Договорились. После-после-послезавтра у нас с тобой будет свидание!
Щёлкая головкой замка, я поняла, что так и не проронила ни единого слова после удивительного предложения Гены. Мы пойдём в кино! У нас будет свидание! Неужели это правда?! Я поскакала в комнату, подпрыгивая, как маленькая девочка.
Закружилась по комнате, схватив ужастик, который дал Генка, напевая на манер мотива арии Мистера Икс:
– Всегда быть рядом – судьба моя!
Отложив в сторону Достоевского, решила почитать японца. Юкио Сёкуре – прочитала я имя. Название «Положите голову отдельно» было довольно говорящим, но я решила не заморачиваться и открыла титульную страницу. Прямо передо мной лежала книжная закладка. Плоская, из плотного пластика, она изображала зелёный фон, лужайку, как я поняла и на самом верху – черный домик с белым оконцем и миниатюрной дверью. Заканчивалась эта красота крышей домика, которая должна была торчать над страницами, но видимо по Генкиной забывчивости, оказалась глубоко внутри, поэтому я её и не заметила.
Крыша домика-закладки оказалась довольно объёмной, неудобной, к тому же я привыкла пользоваться своей – обычной пластиковой, без всяких выкрутасов. Пожав плечами, я отложила книжный аксессуар в сторону. Надо будет отдать Журбину, когда он придёт за книгой. За книгой и…
У нас будет свидание!!!
Переодевшись в уютную старенькую пижаму, я съела большой кусок булки с маком, запивая молоком. Мама всегда говорит, что молоко взрослым людям вредно, а мне нравится. В таких случаях я радовалась, что мамы нет рядом. Хотя, скучала всё-таки больше.
Пройдя в спальню, расправила кровать, бывшую раньше маминой, а теперь по праву перешедшую мне. Легла на одеяло и погрузилась в чтение книги. Немного удивило, что в некоторых местах были помарки простым карандашом. Видимо, Журбин подсознательно сделал их. Хорошо, хоть не шариковой ручкой. Страшно не люблю, когда уродуют книги. Вроде бы Гена раньше тоже в таком замечен не был.
Впрочем, книга оказалась на удивление, очень интересным психологическим триллером и я перестала обращать внимание на карандашные штрихи. Как разрозненные кусочки мозаики, я складывала намёки автора в единую картину, азартно стараясь не запутаться в хитросплетениях сюжетных спиралей. Очнулась лишь когда закрыла последнюю страницу.
На табло электронных часов горели зелёные цифры: четыре сорок пять. Чертыхнувшись, я положила книгу на столик и с наслаждением зевнула, радуясь, что у меня есть ещё один выходной. Чувствуя удовлетворение от исполненного дела и радость от чтения хорошей книги, я натянула одеяло и щёлкнула выключателем настенной лампы.
Глава 2
Второй выходной пролетел под знаком любовных мук. После ночных чтений, я проснулась поздно. Долго смотрела в потолок, вспоминая каждый миг вчерашней короткой встречи и сердце снова наполнялось восторгом. После двух моих рабочих дней, у нас будет самое настоящее свидание!
Я представила, как мы с Геной сидим на последнем ряду, как он сжимает мою руку, а потом прикасается своими губами к моим. На этом месте я оборвала приятные мечты и заставила себя подняться. Кинула в стирку грязные вещи, мысленно расписывая план на предстоящий день. Особых дел не предвиделось, поэтому решила перечитать до конца томик Гоголя, освежить память.
Ещё запланировала на вечер новую книгу неизвестного мне писателя Айгуль Малаховой. Аннотация была многообещающей. Я предвкушала, как накроюсь пледом и погружусь в атмосферу детектива. Лето в этом году выдалось холодным и сырым, и даже сейчас, в июле люди ходили в куртках.
А ещё я надеялась, что вечером заглянет Журбин. Или я к нему зайду. Отдам книгу и закладку. Мне очень сильно хотелось увидеть его милое лицо, перехватить усталую улыбку… Повинуясь своим желаниям, я то и дело подходила к двери, привычно прислушивалась к звукам в коридоре. Гены не было видно и слышно.
Ближе к вечеру я стала подходить к своему наблюдательному пункту чаще. Постепенно мной овладело раздражение. Интересно, где Журбин таскается весь день? Воображение тут же услужливо нарисовало миловидную блондинку с пухлыми губами и пятым размером груди – именно так должна была выглядеть моя соперница. Кожа на лице загорелась от злости. А вдруг, и правда сосед весело проводит свой день с какой-нибудь девицей?!
Так, угомонись, осадила я свою чересчур ретивую фантазию. Вы с Журбиным даже не начали ещё встречаться, а ты уже готова запереть парня дома под бдительным надзором. Так не пойдёт. Надо научиться подавлять чувство собственности и ревность, иначе Гена сбежит.
Вздохнув, я включила в прихожей свет и посмотрела на свое отражение в большом зеркале. Вот уж точно не миловидная блондинка. Высокая, худая, я никогда не воспринимала эти черты, как достоинства, постоянно невольно сутулилась от смущения. Всё дело в какой-то угловатости, нескладности фигуры. Грудь первого размера дополняла длинный список моих комплексов.
В моём облике существовали две вещи, которыми я небезосновательно гордилась: нежная кожа и густые каштановые волосы. В остальном, внешность у меня самая заурядная: небольшие серые глаза, нос, который мог бы быть покороче, тонкие губы. Неужели я могу вызвать у кого-либо желание, страсть? Мало того, что я обладала обычной внешностью, так ещё прибавлялся мой характер.
В основном, я всегда была довольно покладистой и успешно контактировала со своим окружением, но иногда в моей душе словно приоткрывалась дверца, из которой (эхей, всем привет, я здесь и сейчас натворю дел!) выскакивал маленький вертлявый чёртик и начинал делать всё наперекор. Он спорил, злился, хамил, отстаивал свои права – словом, действовал крайне неосмотрительно. Понятное дело, вместе с ним также вела себя я.
Этот неприятный мелкий паразит выскакивал редко, но, что называется «очень метко» – в самый неподходящий момент и остановить его не было никакой возможности. Однажды дорвавшись до власти надо мной, он бедокурил от души. Про чёртика из табакерки – всего лишь шутка, но факт оставался фактом – иногда на меня нападало редкостное упрямство и Гена прекрасно знал об этом моём недостатке.
Я вновь ощутила мощный прилив неуверенности в себе. А что, если Журбин решил просто посмеяться над соседкой, хронически больной чтением книг?
Так с ума можно сойти, мысленно остерегла я себя, отворачиваясь от зеркала и щелкая выключателем. Собиралась уйти в комнату, когда услышала звук открывающихся дверей лифта и торопливых шагов вкупе с бряцаньем ключей. Наручные часы показывали без пяти одиннадцать, и я решила, что заходить в такое время не стоит, даже если считаешь соседа практически своим парнем. Почистив зубы, я взяла под мышку новую книгу и отправилась в постель, твердо пообещав себе, что прочитаю только двадцать страниц, потому что утром надо бежать на работу.
Погружаясь в чтение, я с обидой подумала, что за весь день Журбин мог бы и позвонить хотя бы раз, узнать, как дела, раз уж решил ухаживать за мной. Тяжело вздохнула. Непросто мне с ним будет.
…Очнулась, посмотрела на часы и пришла в ужас, в который раз зарекаясь не читать перед сном. Светящиеся цифры показывали половину третьего ночи. Отложив на тумбу книгу, щёлкнула выключателем лампы и торопливо нырнула под одеяло.
Утром, хмурая и не выспавшаяся, такая же пасмурная, как погода на улице я прибежала в бар.
– Привет! – пробегая мимо Лейлы, кивнула я.
Народу было немного. Непогода разогнала большинство клиентов, хотя, по логике их должно было прибавиться. Но в отношении бара «Жёлтый крокодил» трезвомыслие редко работало.
Почему-то весь день я не могла избавиться от тягучего тревожного предчувствия. Я сама не могла понять, что так гнетёт меня, но едва заметный запах беды, похожий на свежесть озона, беспокоил всё больше. Я давно обратила внимание: перед тем, как у меня случалась какая-нибудь неприятность, в моём воображении всегда появлялся этот яркий предупреждающий аромат.
Я металась по бару, иногда подходила к окну и надолго застывала, бездумно глядя на моросящий дождь. Ни будничная болтовня Макса, который пришёл, как обычно к двум часам, ни неуклюжие, но всегда добрые шутки Ибрагима – не могли привести меня в хорошее расположение духа.
Возвращаясь домой вечером, обеспокоенно посмотрела на окна Гены. Оба они были ярко освещены. Решив, что виной всему моя излишняя впечатлительность, я не стала беспокоить соседа.
Уснула, едва коснулась головой подушки. Выматывающее душу предчувствие утомило едва ли не сильнее самой работы.
…Я проснулась под утро от женского крика, который раздался далеко внизу на улице. Балконная дверь была чуть приоткрыта и звуки снаружи проникали без препятствий. Сквозь сон я слышала истеричные крики, кажется, кто-то рыдал. С трудом разлепив веки, я недовольно скосила глаза на часы. Было пять утра. Снова спокойно поспать не получилось, с нарастающим раздражением думала я, поднимаясь с кровати.
Подойдя к балкону, открыла дверь и вышла наружу, зябко поёживаясь от холода. Внизу, в пасмурном полумраке метались две фигурки в ярких дворницких жилетках. Высунувшись в открытое окно балконного остекления, я пристально вгляделась в сумрак и вскрикнула, едва не потеряв равновесие.
Под окнами, лицом вниз лежало распростёртое тело. В той же одежде: толстовке и джинсах, в которых я видела его два дня тому назад, на газоне лежал Журбин Гена. Кажется, меня едва не увлекло вслед за ним, лишь чудом получилось удержаться на ногах. Не соображая толком, что делаю, я понеслась на улицу, как была: в пижаме и тапочках. Хаос, поднявшийся изнутри, вынес меня в подъезд подобно урагану. Я забыла про лифт и побежала вниз по лестнице. Велюровые тапочки слетали с ног, словно ожив, своевольно прыгали в стороны. Я подхватывала их, надевала и мчалась дальше, перепрыгивая через несколько ступеней, рискуя сломать себе если не шею, то конечность. В голове билась одна мысль: «Он жив!»
Когда подбежала к телу, столкнулась с дворником-таджиком. Глаза у него были безумные, наверное, такие же были у меня.
– Нельзя! Нельзя туда! – повторял он, оттесняя меня от тела. – Полиция ждём!
– Пусти! – я вырвалась из цепких рук и опустилась на колени рядом с телом.
Слабая надежда, что это окажется не Гена, тут же испарилась. Это был мой сосед и несостоявшийся бойфренд Журбин. Его лицо, повёрнутое в сторону под неестественным углом, было заострено, открытые глаза безразлично смотрели в пространство. На губах запеклась кровь.
Я почувствовала, как меня оттаскивают в сторону крепкие руки.
– Нельзя! – вновь увидела перед собой хмурое лицо дворника и горящие страхом глаза.
Кивнула, бессильно опускаясь прямо на траву. Мне хотелось закричать во весь голос, и может быть, так и надо было сделать, но мучительный вопль застрял в глубине горла противным комом. Время разделилось на до и после – на сияющий вечер, когда Гена позвал меня на свидание и после – на серый рассвет с лежащим на земле телом любимого. Жизнь раскололась на две половинки зеркала: ту, в которой было гладко и спокойно и ту, где поверхность была испещрена трещинами, где всюду сыпалось крошево безнадёжности, где не было больше красивых отражений.
Подъехали машины "неотложки" и полиции. Через некоторое время Гену упаковали в чёрный мешок и увезли. Ко мне подошёл мужчина в коричневой кожаной куртке, показал удостоверение и представился:
– Капитан Глущенко Сергей Валерьевич. Вы знали погибшего?
– Да. Это мой, – я запнулась, но тут же продолжила, – сосед Журбин Геннадий Фёдорович.
– Сосед? – Глущенко недоверчиво взглянул в мои глаза. Его лицо красноречиво говорило о том, что, увидев в окно разбившегося соседа, люди не выбегают на улицу в таком виде.
– Да, сосед, – твердо произнесла я, – мы общались, книгами обменивались. Я услышала под утро крик во дворе, выглянула, а там – Гена лежит. Не заметила, как выскочила на улицу.
Знобило всё сильнее, холод забирался под просторную пижаму, щекотал тонкими пальцами покрытую мурашками кожу.
– Адрес подскажете? – быстро спросил Глущенко. – Он один жил?
Я ответила. Несколько человек отправились к Журбину домой, а капитан всё задавал вопросы. Моё сознание разделилось надвое. Одна половина погрузилась во мрак отчаяния, рыдала и завывала. Другая – хладнокровно, почти равнодушно отмечала все события, происходящие вокруг. Я не проронила и слезинки в реальности, но мной владело одно желание. Поскорее вернуться домой, уткнуться лицом в подушку и долго плакать, пока сон не накроет мягким одеялом покоя.
А потом проснуться и обнаружить, что это был обычный кошмар. Услышать звонок в дверь, побежать в прихожую и увидеть на пороге Журбина, его бледное лицо и усталую улыбку. Это ведь мне только снится, убежала я себя, стараясь не смотреть на то место, где только что лежало распростертое тело Гены. А дотошный капитан всё задавал бесконечные вопросы. Наконец, меня отпустили домой.
Поднявшись на лифте, я увидела приоткрытую дверь в квартиру Журбина, суетящихся внутри людей, что-то негромко обсуждающих. Сердце сжалось в маленький трепыхающийся комочек, в подбитого воробья, бьющегося в агонии. Войдя к себе, я упала на развороченную постель и завыла, уткнувшись в подушку так плотно, что нечем стало дышать. Он стоял перед глазами, такой, каким я запомнила его в последний раз.
– Аурика, я давно хотел тебя позвать… – я увидела в глазах Гены именно то, что много лет пыталась разглядеть.
Любовь и нежность. А может быть, это была дружеская симпатия?
Я вздрогнула, как от сильного толчка и проснулась. Телефон надрывался, выдавая рулады популярной музыки, поставленной на звонок. Рванувшись к гаджету, мимоходом успела подумать, что даже не услышала будильник.
Это оказался Максим, начальник, напарник и подчинённый в одном лице.
– Аурика, привет! Проспала, что ли? Мне Лейла позвонила, говорит, тебя ещё нет, – с тревогой спросил он.
– Я не… – голос был хриплый, низкий, как будто я говорила из пустой бочки. Откашлявшись, с трудом произнесла, слова выдавливались из меня, как засохшая паста из тюбика: – Макс, привет. Не смогу сегодня выйти на работу. И завтра тоже.
– Блин. Заболела? – ахнул он.
– Нет, – я замотала головой, как будто Максим мог меня увидеть, – я приду, может быть завтра, может, послезавтра, заявление напишу. Я увольняюсь.
– Да чё случилось-то, объясни! – потрясённый напарник попытался расспросить о произошедшем, но я не могла больше говорить.
Воспоминание о теле Гены, неподвижно лежащем на газоне, накатило с такой силой, что горло сдавило спазмом. Я нажала на кнопку завершения разговора и встала с постели.
Пошатываясь, как пьяная, направилась на кухню. Механическим движением поставила чайник на плиту. Вздрогнула, вновь услышав мелодию звонка. Где-то в глубине души всё ещё таилась надежда, что утренний ужас был всего лишь моим кошмарным сном, и я рванулась в комнату так, что с ходу ударилась плечом о косяк.
Звонила мама и, как всегда, вовремя. Я добрую сотню раз скидывала ей график своей работы, но она всё равно звонила тогда, когда ей было удобно. Учитывая, что мамуля в Америке относилась к гильдии домохозяек, свободного времени у неё было – несколько вагонов.
– Мама, – тихо сказала я, переборов желание не отвечать.
– Аурика! – заверещала трубка и я невольно отставила руку с телефоном подальше от уха. – Ты почему не отвечаешь?! Я тебе по видеосвязи два дня звоню! Не могу дозвониться! Специально решила перед работой тебя поймать! Даже спать не ложусь, хотя у нас уже ночь!
– Мама! – перекрикивая её, заорала я, – Гена погиб!
В трубке воцарилась тишина. Потом, тоном ниже, мама уточнила:
– Гена? Журбин? Наш сосед?
– Да, мама, – я всхлипнула, по щекам покатились горячие слёзы, – он лежал утром внизу, под балконом. Я слышала, как говорили, что это, вероятно, самоубийство. Но он не мог, я точно знаю…
– Успокойся, доченька. Я понимаю, вы были друзьями. Ох, не зря уже третий день места себе не нахожу. Сердце чуяло: с тобой что-то произошло, – расстроенно проговорила мама.
– Да не со мной, мама! – раздражённо выпалила я, – Гена погиб!
– Нет, материнское сердце не обманешь. Я очень за тебя беспокоюсь, – серьёзно заявила она, – береги себя. Будь бдительна и осторожна. Мне кажется, тебе угрожает опасность.
Глава 3
Я подошла к большой фотографии в чёрной рамке. У мамы совсем не осталось снимков отца, кроме этого. Такое же изображение было и на памятнике. Когда я спрашивала, почему нет фотографий, где они изображены вдвоём, мама объясняла, что они совсем мало были вместе. Просто не успели. Это всегда удручало. Хотелось взять фотоальбом и увидеть лица родителей, запечатленных в мгновении счастья. Сейчас совсем не в моде альбомы для фотографий, а ведь это память, которая хранится в бумаге. Так я размышляла, бережно обмахивая фото от пыли.
