Глава шестая
И вот они едут вдвоем по лесной тропинке – впереди Робин, за ним Марианна – в теплой безветренной ночи на исходе августа. Бархатная ночь, как обычно называют такие ночи в Шервуде, когда теплый сумрак окутывает спящий лес и мягким плащом ложится на плечи.
Марианна так и не узнала, куда они направляются, но ее это не заботило. Он впервые за все это время взял ее с собой, не позвав больше никого из стрелков, и она была готова ехать следом за ним хоть на край света, даже в молчании.
Ровная неторопливая иноходь Колчана и глухой перестук копыт нагоняли дремоту. Марианна тряхнула головой, почувствовав, что глаза закрываются.
– Ты спала сегодня? – услышала она голос Робина, и, прежде чем успела ответить, он сказал: – Поравняйся со мной.
Когда иноходец нагнал вороного Воина, Робин протянул к Марианне руку и взял ее за запястье.
– Не надо! – встрепенулась Марианна, когда ровный поток силы, исходивший от его пальцев, смыл с нее сонливость и придал бодрости. – Ты ведь сам устал!
– Я успел поспать час до свадебного обеда, – ответил Робин.
Подержав еще немного руку Марианны, он выпустил ее, когда убедился, что переданных сил достаточно, чтобы Марианна не уснула в седле. Она хотела придержать иноходца и занять место позади Робина, но он, угадав ее намерение, отрицательно покачал головой.
– Оставайся рядом: тропа достаточно широка.
Они еще недолго ехали бок о бок в молчании, потом Марианна сказала:
– Спасибо тебе за помощь.
Робин вопросительно посмотрел на нее, и Марианна напомнила:
– На обеде, когда Вилл…
– Ты об этом? – и Робин рассмеялся. – Что ж, Вилл прав – тебе нужны уроки и в этих навыках: научиться брать в плен чужую волю и защищаться от такой же атаки. Но я помогал не тебе, а Виллу. Он сильно рисковал лишиться дарованной богами власти в наказание за то, что пытался воспользоваться ею не во благо.
«Наверное, Вилл был уверен, что преследует благую цель», – подумала Марианна.
– И он в этом был прав? – резко спросил Робин, повернув голову к Марианне, и она поняла, что думала вслух и он знает, в чем пытался убедить ее Вилл.
– Нет, он не был прав, – ответила Марианна, спокойно и твердо посмотрев на Робина.
Она не увидела, как в его глазах исчезла мгновенная настороженность, но улыбка Робина ей была видна и в ночной темноте.
Лес расступился, открыв большую поляну и дом. Заметив вопросительный взгляд Марианны, Робин сказал:
– Мне надо подумать над одной загадкой, а в лагере постоянно бы кто-нибудь отвлекал.
– Тогда зачем ты взял меня, если тебе было необходимо остаться одному?
– Для охраны, – рассмеялся Робин, – Джон настойчиво потребовал, чтобы я не ездил по Шервуду один.
Марианна не поняла, пошутил он или сказал всерьез, – Робин спрыгнул с коня и подал ей руку:
– Я расседлаю лошадей, а ты иди в дом и разведи огонь в очаге.
– Эллен не удивится такому позднему визиту?
– Нет. Она уехала на неделю погостить к родне.
Марианна переступила порог, и ее окутал знакомый запах сушеных трав. Сложив с себя оружие, она занялась очагом, и когда пришел Робин, огонь уже набрал силу и взмыл вверх над шатром дров.
– Завари мне из трав что-нибудь прогоняющее сон, – попросил Робин, складывая свое оружие возле оружия Марианны, – только не очень крепкое.
Пока она выбирала нужные травы и растирала их в порошок, он зажег свечи и достал из седельной сумки несколько листов пергамента и пучок гусиных перьев. Отыскав маленькую глиняную чашку, он подошел к очагу, где Марианна помешивала залитый водой порошок из трав, наскоблил кончиком ножа сажи в чашку, залил вином и тщательно размешал получившиеся чернила.
Пока она готовила и процеживала отвар, Робин расстелил на столе один из листов пергамента, придавил его по краям и занялся очинкой перьев. Марианна разлила отвар по двум кубкам, один поставила перед Робином, а второй оставила для себя. Ей было так хорошо и спокойно сейчас, что она не хотела уступить сну ни одной минуты этой ночи.
Увидев перед собой кубок с отваром, Робин сделал глоток и, оценив вкус выбранных Марианной трав, поблагодарил ее кивком головы.
– Что-нибудь еще? – спросила Марианна, поднося к губам кубок и глядя поверх него на Робина.
Он посмотрел на нее – огоньки свеч замелькали в глубине темно-синих глаз – и улыбнулся.
– Если тебя не затруднит, постирай мою рубашку – испачкал за обедом рукав.
Она кивнула. Робин снял с себя рубашку вместе с курткой и отдал бело-зеленый ком Марианне. Потом он сел за стол, окунул первое из очиненных перьев в чернила и стал наносить на пергамент записи – одни стремительно, над другими задумываясь и вспоминая то, что хотел записать.
Марианна взяла бадью и сходила за водой к ручью, протекавшему недалеко от дома на окраине поляны. Пристроив над огнем котел с водой и поставив перед очагом низкую лохань для стирки, Марианна опустилась на колени и распутала одежду Робина, отделив куртку от рубашки. Отложив куртку в сторону, она расправила рубашку и, проведя ладонью по тонкому льняному полотну, низко склонила голову, вдохнув всей грудью смешавшийся запах сушеной лаванды и тела Робина. Такой знакомый, родной и любимый запах! Не выдержав, Марианна зарылась лицом в рубашку, и ей показалось, что щека прижалась не к мягкой ткани, а к груди Робина. Иллюзия была такой полной, что ей даже почудился стук его сердца. Глубоко вздохнув, она подняла голову и посмотрела на Робина, который сидел к ней спиной, с головой уйдя в свои пометки и мысли.
Она любила его… Любила еще сильнее, как и предвещал ей отец Тук. Она давно уже поняла это и не могла понять одного: что ей теперь делать с этим пониманием? Она смотрела на него, вспоминая, как он возвращался после сражения, а то и не одного за день, с ратниками шерифа, падая с ног от усталости, и садился возле очага, приваливаясь спиной к стене. Как же ей хотелось оказаться на месте Кэтрин, которая освобождала его от оружия и заботливо подавала кубок с горячим вином, а он благодарил усталой и теплой улыбкой, ласковым взглядом! Как он приезжал и тут же покидал лагерь, перехватывая на ногах кусок хлеба, одновременно отдавая распоряжения стрелкам. Как он окунал в бочку с дождевой водой голову, чтобы прогнать сон и усталость, а она не могла оторвать взгляда от его лица, по которому стекали капли воды. Ей хотелось подойти к нему, обнять и высушить эти капли ладонями и губами. Но он медленно выпрямлялся, противясь усталости, и проходил мимо нее, окидывая безразличным взглядом или приказывая седлать коня и следовать за ним. И такой приказ радовал ее, словно любовное признание.
Ее взгляд заскользил по спине Робина, нашел старый шрам на плече, оставленный стрелой, и Марианна прикусила губы, чувствуя неодолимое желание подойти к Робину, обнять и прижаться лбом к этому шраму. Прежде она бы так и сделала, но сейчас это было невозможно: прежде она была чиста.
Вода в котле забурлила. Марианна поднялась на ноги, чтобы снять котел с огня, но Робин остановил ее:
– Подожди, я помогу!
Отбросив перо, он встал из-за стола, подошел к Марианне, снял котел, поставил его рядом с лоханью и снова вернулся к своим записям. Налив в лохань кипяток и разбавив его холодной водой, Марианна долго стирала мыльным корнем сначала рубашку, потом куртку. Руки проворно делали свое дело, глаза устремились вглубь огня, а память обращала время вспять.
Здесь они провели первую ночь, и сердце жалобно заплакало, упрашивая одновременно не изводить себя воспоминаниями и продолжать вспоминать шепот его признаний, тепло его рук и губ, нежность его глаз. Сюда он привез ее из Фледстана, где она ждала уже не спасения, а смерти и желала ее как избавления от стыда и страдания. Но эти воспоминания не стали мучительными, словно память старательно избавилась и от боли изломанного тела, и от холода мертвого сердца, и от горячки распадавшегося на части разума. Лишь свет такого же огня в очаге и исцеляющие прикосновения его рук, гнев, прерывавший его дыхание, невидящие глаза, в которых бушевали отблески пламени. И эти воспоминания оказались отрадными потому, что он в них был рядом с ней. Марианна подумала, что его прикосновения и были целительными – он и тогда отдавал ей свою силу, просто она не заметила, как не замечала ничего вокруг. Если бы в ту ночь она смогла выплакать свою боль у него на груди, если бы она после первой ночи осталась с ним! Если бы не гибель его отца, они уже больше двух лет были бы женаты! Но какой теперь смысл сожалеть о том, что не исправить?
Слезы текли по ее лицу, капали в мыльную воду, но Марианна не замечала слез, как не замечала и взгляда Робина. Оставив свои записи, он обернулся и наблюдал за Марианной потемневшими глазами. Он уже хотел встать и подойти к ней, обнять и спросить о причине слез, но она справилась с собой и ушла к ручью прополоскать выстиранную одежду. Он едва успел отвернуться, чтобы не столкнуться с ней взглядом.
Развесив рубашку и куртку сушиться, Марианна пошла вверх по течению ручья к каменному обрыву, с которого поток падал вниз, чтобы потом устремиться по руслу вдоль поляны, мимо дома, дальше в лес. Дойдя до водопада, она разделась и встала под ледяные струи, обрушившиеся ей на голову и плечи. Она стояла, пока не замерзла до стука зубов, но остудить холодной водой сердце не получилось.
Пока ее не было, Робин, забыв о том, чем был занят, положил подбородок на сомкнутые руки и смотрел перед собой невидящим взглядом. Он видел ее слезы, чувствовал ее волнение и печаль как свои собственные, как вначале чувствовал исходившую от нее радость от того, что они только вдвоем. Он привез Марианну сюда в надежде вернуть ее и теперь думал, как это сделать. Прежде это было бы проще простого, помня о том, как она сама стремилась к нему, сокрушая все барьеры, разделявшие их. Достаточно было обнять, поцеловать, шепнуть ласковое слово. Сейчас он не был уверен, что, действуя так, добьется успеха. Это во сне она льнула к нему и шептала, как он ей нравится, а наяву ревновала, злилась, напускала на себя безразличие.
Робин вспомнил, как Марианна отвечала на его поцелуй в тот день, когда они освобождали сыновей женщины из Руффорда, и усмехнулся. Отвечала жарко, а потом попыталась ударить. Если и сейчас повторится то же самое, они могут рассориться уже до окончательного расставания. Прежде он и внимания бы не обратил на ее сопротивление, сломил бы ее натиском воли, как воск растопив в объятиях. Теперь же, после насилия, которое над ней учинили, он не мог так поступить: слишком велика опасность, что ей и в нем привидится насильник. Он и после того поцелуя, на который его подтолкнул порыв гнева, запоздало укорял себя в неоправданном риске. Тогда обошлось, но не было полной уверенности, что обойдется и вновь, если он…
Тщательно все обдумав и выбрав путь, казавшийся наименее опасным, Робин заметил, что Марианны нет слишком долго. Встревожившись, он встал и пошел к двери, чтобы отыскать ее, но в этот момент дверь открылась, и он столкнулся с ней на пороге. От неожиданности Марианна уткнулась в него лбом, а Робин обхватил рукой ее плечи. Она вскинула голову и посмотрела ему в глаза.
Если бы она сейчас обняла и поцеловала его!..
Если бы он сейчас обнял ее и прижал к себе!..
– Что-то случилось? – спросила Марианна, тихонько отстраняясь от Робина.
– Тебя долго не было, я начал беспокоиться, – ответил он, убирая руку.
И только. Скрыв друг от друга глубокое разочарование, он посторонился, пропуская ее в дом, она вошла и, подбросив дрова в угасающее пламя, посмотрела на Робина.
– Мне надо что-нибудь сделать еще? Может быть, посмотреть, все ли вокруг спокойно?
Ну да, он же сказал, что взял ее в качестве охраны, и она помнила свой долг! Робин едва заметно усмехнулся и вернулся к записям.
– Мы в самом сердце Шервуда, здесь безопасно. Ложись спать, Саксонка.
Он снова назвал ее Саксонкой! Ничего не изменилось. Марианна представила, с каким удивлением он посмотрел бы на нее, если бы она не удержалась от поцелуя, столкнувшись с ним на пороге, и порадовалась тому, что удержалась.
Достав из сундука одну из сорочек Эллен, Марианна переоделась и легла в постель, укрывшись покрывалом с головой. Ее лоб горел от соприкосновения с его плечом, и вся она начала дрожать, словно на нее напал приступ лихорадки.
Она поняла, что запуталась, пытаясь угадать его чувства. Если утром и днем ей показалось, что он все еще любит ее – хоть немного! – то сейчас она почти уверилась, что он давно и думать о ней забыл. Глубокая убежденность Вилла в том, что все это время Робин неустанно окружал Марианну заботой так, как должен делать тот, кто любит, подарила надежду, что забота Робина происходила от любви. Сейчас она думала, что эта забота – порождение долга, и только.
Забыв, как она сама старалась казаться бесстрастной, Марианна горько размышляла о том, что он не выглядел бы таким спокойным и безразличным, если бы она была нужна ему. Она напомнила себе, что у него были другие женщины и он не слишком-то заботился скрывать это от нее. Но вместо того чтобы успокоиться и уснуть, она вспомнила его лицо, отрешенное в страсти, нежность рук, цепочки ласковых поцелуев, которыми когда-то его губы обвивали все ее тело, а вспомнив, задохнулась и отбросила с лица покрывало. Сев на кровати, она посмотрела на Робина и больно закусила губы. Доводы рассудка иссякли, и силы тоже.
Стиснув пальцами край покрывала, Марианна низко склонила голову, роняя слезы. Она воззвала к гордости, но та, представ перед ней в ее собственном облике, лишь беспомощно развела руками. И тогда Марианна, понимая, что сокрушает все, что сумела выстроить в своей новой жизни, отбросила покрывало и, встав с кровати, подошла к Робину.
Он по-прежнему сидел, углубившись в записи. Она положила ладонь ему на плечо, и он, обернувшись, вопросительно посмотрел на нее.
– У меня есть к тебе просьба, – сказала Марианна, с трудом выговаривая каждое слово.
– Какая? – тихо спросил Робин и взял ее руку в свои ладони.
Она запрокинула голову, вдохнула воздух так, словно собиралась нырнуть глубоко в воду, и, вновь заглянув в глаза Робина, почти беззвучно прошептала:
– Проведи со мной эту ночь.
Не отрывая взгляда от ее широко распахнутых, полных отчаянной решимости глаз, Робин потянул Марианну за руку и уронил себе на колени.
– Милая! – услышала она, и в следующий миг его губы закрыли ее рот долгим и нежным поцелуем.
Он поднялся, держа ее на руках и не прерывая поцелуя, и отнес на постель. Движение его руки – и сорочка белым облаком слетела с плеч Марианны и легла на пол. Почувствовав тяжесть его тела, она замерла, но он продолжал целовать ее, терся лбом о ее волосы, шепча:
– Девочка моя! Любимая, нежная, ненаглядная! Не бойся, все будет хорошо!
Она успела подумать о том, скольким еще он говорил эти слова, когда его глаза распахнулись. Утонув в сини его глаз, она поняла: никому, кроме нее.
Соединиться с ним – любимым и единственным – оказалось так легко, просто и сладостно, что она, едва подавшись ему навстречу, чуть слышно вскрикнула от захлестнувшей ее теплой волны. Обхватив его и прильнув к Робину каждой своей частицей, Марианна впитывала в себя его жар, шепот, семя, которым он наполнял ее.
Потом они долго лежали, не размыкая объятий, пока не посмотрели в глаза друг другу.
– Ты не удивлен, – тихо прошептала Марианна, – и ни о чем не спрашиваешь.
– Нет, – так же тихо ответил Робин, – я все знаю. Ты любишь меня и устала бороться с собственным сердцем, потому и позвала.
– Я хочу ребенка, – сказала Марианна. – Все равно – сына или дочь, лишь бы с твоими глазами, твоей улыбкой. Пожалуйста, сделай так, чтобы сегодня зачать его!
Слегка прищурив глаза, Робин всмотрелся в ее лицо.
– А что дальше, милая? Ведь ты не думаешь, что я позволю тебе одной растить моего ребенка?
Марианна посмотрела на него блестящими от слез глазами и, боясь услышать ответ, спросила:
– Значит, ты больше не оставишь меня?
Робин привстал на локте, окинул ее нежным взглядом и рассмеялся.
– Сердце мое, а тебе не кажется, что именно ты оставила меня? – с мягким укором спросил он. – Я же никогда тебя не оставлял. Лишь отступил, когда понял, что в мою береговую ласточку снизошла сама Морриган. Но я всегда был рядом, смотрел на тебя, наблюдал и ждал, когда ты проснешься, Моруэнн!
Марианна слабо улыбнулась и провела пальцем по тому месту на груди Робина, на котором раньше был след от поцелуя.
– Не ревнуй! – понял ее Робин. – То, что было, уже не изменить. Но больше я не дам тебе даже повода для ревности!
– Сколько бы их ни было и ни будет впредь, я не ревную, – прошептала Марианна, обнимая его за шею. – Лорд мой, супруг, любимый, для меня ничего не будет иметь значения, пока ты любишь меня. А если разлюбишь, я покорно смирюсь с твоей волей и, не противясь ей, удалюсь в монастырь, чтобы там молиться о тебе, потому что мне никого в этом мире не дано любить, кроме тебя!
Робин в ответ подхватил ее и привлек к себе, глядя в глаза Марианны так, словно хотел в них прочесть сказанные ею слова. Прильнув к нему, она почувствовала, как им вновь овладело желание.
– Любимый! – только и сказала она, когда он уронил ее на спину.
В этот раз он любил ее долго, неторопливо, словно возмещал и ей и себе время, что они провели рядом и одновременно в разлуке. Ощущения, испытываемые в близости с ним, были настолько сильными, что Марианна едва не теряла сознание в его руках. Наконец он излился, и его ослабевшее тело придавило Марианну к постели. Она обвила руками плечи Робина, ощущая поцелуи его задрожавших губ на своей щеке. Внезапно Робин приподнялся на локте и заглянул в глаза Марианны потемневшими до черноты глазами.
– Моруэнн, я хочу предупредить тебя и прошу отнестись к моим словам очень серьезно! – и когда она посмотрела ему в глаза, он сказал так, словно гром провещал ей с неба: – Если ты еще раз только попробуешь оставить меня, из каких бы то ни было помыслов, я сверну тебе шею. Ты поняла?
Глядя на его – такое грозное – лицо, Марианна рассмеялась, и Робин, не выдержав, рассмеялся вместе с ней.
– Ты в своем праве, – улыбнулась Марианна, целуя Робина в висок, – но я никогда больше не посмею покинуть тебя, мой супруг Рандвульф!
Они уснули, так и не разомкнув объятий, не в силах расстаться друг с другом даже во сне. Сердце Робина глухо и спокойно билось возле сердца Марианны. Его губы то и дело тревожили ее сон, прикасаясь к виску любимой, словно проверяли, не исчезла ли она вместе с рассветными сумерками, заполнившими маленький дом в глуши леса – приют их любви.
Марианна проснулась, когда солнечные лучи, щедро вливавшиеся в открытое окно, подкрались к ее лицу и коснулись ресниц. Она открыла глаза и улыбнулась, увидев рядом Робина. Он лежал на груди, положив тяжелую руку на плечо Марианны, и спал глубоким сном. Осторожно, чтобы не разбудить его, Марианна поцеловала Робина в переносицу, улыбнувшись тому, как он забавно наморщил нос в ответ, и так же осторожно сняла с себя его руку. Встав с кровати, она подняла с пола сорочку, надела ее, бесшумно ступая, прошла по дому и выглянула в окно.
Солнце высоко стояло над лесом, и Марианна поняла, что уже полдень. Вороной Воин и гнедой Колчан бродили по поляне, пощипывая траву, и полувраждебно косились в сторону друг друга. Марианна налила в кубок воды, поднесла его к губам, и ее взгляд упал на пергамент, исписанный Робином. Она взяла его со стола и вчиталась в черные строчки.
В левом столбце были даты, рядом – названия селения или города, или слово, которое что-то обозначало, но зачем его Робин вписал, Марианна не поняла. В правом столбце напротив каждой даты были имена, среди которых она нашла имена многих знакомых ей стрелков. Не было только нескольких: Джона, Вилла, Статли, Алана, Клема и ее. Даты, названия, имена соединялись линиями. Марианна попыталась вникнуть в эти списки, но послышавшийся за спиной шорох отвлек ее от записей.
Обернувшись, она увидела, что Робин проснулся. Любимые синие глаза смотрели на нее из-под длинных ресниц – и зачем мужчине такие ресницы! – губы улыбались родной сонной улыбкой. Увидев, что Марианна держит в руках листы с его записями, Робин перестал улыбаться.
– Я увидела то, что не должна была видеть? – спросила Марианна.
– У меня нет от тебя тайн и нет для тебя запретов, – ответил Робин. – Возьми эти листы и иди ко мне, только прихвати и для меня кубок с водой.
Марианна вернулась на кровать, подала ему кубок и вопросительно посмотрела на Робина. Отпив глоток воды, он кивнул на листы, которые она держала в руках, и предложил:
– Посмотри внимательно на записи и попробуй найти систему. Если найдешь, выведи закономерность.
– Названия городов и селений и просто слова в среднем столбце?
– Они обозначают события.
Кивнув, Марианна вчиталась в записи. Их изучение поглотило ее с головой. Она очнулась лишь тогда, когда поняла, что Робин в ожидании ее вывода занят тем, что украдкой перебирает ее пальцы и поочередно целует их.
– Ты меня отвлекаешь! – рассмеялась Марианна.
– Ты меня тоже вчера отвлекала, тем не менее я добросовестно занимался тем, что ты сейчас видишь, – с улыбкой в глазах ответил Робин.
– Чем же я тебя отвлекала? Я даже старалась не плескать водой, ходила бесшумно – лишь бы не мешать тебе!
– Тем, что все время была рядом, а когда ушла к ручью – тем, что долго не возвращалась. Думай, Мэри, думай! Помня, как ты играешь в шахматы, я уповаю на остроту твоего ума!
Она долго размышляла, сопоставляя три столбца, потом решительно отложила листы и с досадой посмотрела на Робина.
– Системы нет, милый, как нет и закономерности! Сведений либо слишком много, либо их недостаточно, чтобы в них проступила логика! Ты перехвалил меня!
Робин закрыл глаза и отрицательно покачал головой.
– Нет, мое сердце, не перехвалил! Ты подтвердила мои собственные выводы – чего-то недостает в крайнем столбце. Точнее, кого-то.
– Там нет нескольких имен, – осторожно заметила Марианна, внимательно глядя на Робина: ведь там не было и ее имени.
– Эти имена не нужны, – ответил Робин. – Здесь они не имеют значения и только больше запутают дело.
– Какое? – спросила Марианна.
Робин приоткрыл глаза, задумчиво посмотрел на нее, и она поняла, что он не собирается ей рассказывать, в чем заключается загадка, ответ на которую он пытался найти.
– А как же твои слова, что у тебя нет от меня тайн? – упрекнула Марианна.
– Их нет, – сказал Робин, – а это… – взяв с постели листы, он уронил их на пол. – Это не тайна, милая, а пока еще неясные для меня самого размышления. Когда они прояснятся, ты узнаешь о них одна из первых.
Повинуясь ласковому нажиму его руки, Марианна вытянулась рядом с Робином и положила голову ему на грудь, обвив рукой его стан. Теперь она действительно слышала стук его сердца, и ее заполнило ощущение беспредельного счастья, словно она наконец-то вернулась домой после долгих странствий.
– Вот и отросли твои волосы, – улыбнулся Робин, перебирая густые прядки, еще больше посветлевшие, выгоревшие за лето под солнечными лучами.
Марианна потерлась щекой о его плечо и повернулась так, чтобы видеть лицо Робина, оставаясь при этом лежать у него на груди.
– Если бы я не позвала тебя? – спросила она, внимательно глядя ему в глаза.
Он усмехнулся и ласково очертил пальцем ее тонкие брови.
– Тогда я подождал бы, пока ты уснешь, и тоже лег бы спать, – сказал он и, когда она изломила бровь в безмолвном вопросе, с улыбкой добавил: – Кровать-то здесь всего одна!
– И почему ты был уверен, что я не проснусь и не столкну тебя с нее? – рассмеялась Марианна.
Робин крепко обнял ее, поцеловал в лоб и тоже рассмеялся:
– Во-первых, у тебя просто не хватило бы сил! Во-вторых, не столкнула бы потому, что сама бы этого не захотела.
– Тогда почему ты решил ждать, пока я усну?
– Потому что во сне ты продолжала любить меня, а от тебя бодрствующей я не знал, чего ожидать. Все это время ты жила в двух мирах. Во сне оставалась нежной и любящей…
– …а наяву превращалась в злую ведьму? – фыркнула Марианна.
– Не надо преувеличивать – не в злую ведьму, а в сердитого ежа, на колючки которого я постоянно натыкался, – улыбнулся Робин.
– Тогда ты рисковал, что, разбудив меня, найдешь ежа под боком!
– Я бы обнял тебя, спящую, прижал бы к себе так, чтобы ты не смогла вырваться. Стал бы целовать тебя так нежно, чтобы твое пробуждение было постепенным, а не внезапным. Чтобы ты перепутала сон с явью, а когда поняла бы, что не спишь, осталась бы такой же любящей и милой, какой я тебя осторожно привел бы из твоих снов, – шептал Робин, целуя Марианну так же, как рассказывал ей сейчас.
– Ты все продумал, – прошептала Марианна, отвечая Робину такими же нежными поцелуями, прикасавшимися к его лицу лепестками цветов, – а мог бы просто однажды поцеловать меня наяву – и у меня не хватило бы сил противиться тебе!
Услышав ее слова, Робин усмехнулся, отстранил Марианну и посмотрел в ее светлые, полные мягкого серебра глаза.
– Правда? А помнишь, я поцеловал тебя полмесяца назад? – спросил Робин и довольно жестко сказал: – Ты уже тогда могла бы остаться, а не убегать от меня.
– Не могла, – тихо, но твердо ответила Марианна, – ты накануне провел ночь с другой женщиной.
– Мне казалось, что мы договорились: все это в прошлом! – с усмешкой напомнил Робин.
– Так и есть, – ответила Марианна, отвечая ему ясным спокойным взглядом, – но ты спросил, почему я не осталась тогда, и я всего лишь объясняю тебе, в чем была причина.
Закрыв глаза и улыбнувшись счастливой улыбкой, Марианна потерлась щекой о мягкие волосы Робина.
– Знаешь, я сейчас подумала: а если бы ты не привез меня вчера в этот дом? И мне стало страшно! – призналась она.
– А ты больше не думай об этом, – улыбнулся Робин, – я принял решение еще днем, когда мы с тобой укрывались в овраге. После боя ты посмотрела на меня такими глазами, что мы едва там и не остались! Только мысль о том, что вокруг рассыпался целый отряд стрелков, меня остановила, и я решил, что увезу тебя вечером в этот дом.
– Но уже через несколько минут ты так накричал на меня! – с упреком заметила Марианна.
Робин приподнял ее над собой и, посмотрев ей в глаза, с едва заметной укоризной покачал головой:
– Радость моя, ты, конечно, спасла бы мне жизнь, закрыв собой. И отняла бы ее, если бы та стрела тебя убила. Прости меня за несдержанность, которую я проявил, но за те мгновения у меня перед глазами пронеслась вся моя жизнь без тебя. Безрадостные дни, пустые, холодные ночи – и те и другие, наполненные вечной болью потери. Прошу тебя, никогда так больше не делай!
– Не буду, не сердись! – улыбнулась Марианна. – Вилл уже подсказал мне, как надо было поступить, осталось только потренироваться: тебя не так-то просто свалить с ног!
– Тебе-то как раз не сложно! – рассмеялся Робин. – Сама видишь: я уже полдня лежу в постели!
Он уложил ее рядом с собой и, став серьезным, сказал:
– А вечером у меня вообще не осталось выбора, поскольку я не успел перехватить Вилла с его разговором к тебе. Надо было немедленно увозить тебя, чтобы не вытаскивать потом из его постели.
Рука Марианны, лежавшая в ладони Робина, вздрогнула и окаменела. Марианна попыталась высвободиться, но Робин лег щекой на ее ладонь.
– Если ты сейчас выдернешь руку, то ударишь меня по лицу, – улыбнувшись, предупредил он. – Ударишь?
– Нет, – сдалась Марианна, – но как ты мог подумать, что я соглашусь на предложение Вилла?!
– Мне приятна твоя уверенность, но Вилла ты серьезно недооцениваешь. Я сам виноват: не считал никого из стрелков равным себе соперником и упустил из виду именно Вилла, поскольку он мой брат. А он-то очень опасный соперник! И при всей своей осведомленности ничего не знал о нас с тобой и счел тебя законной добычей того, кто первым схватит.
– Я не хотела бы оказаться причиной раздора между вами! – с тревогой воскликнула Марианна.
– Ты и не станешь, потому что никакого раздора не будет, – спокойно ответил Робин, бросив на Марианну взгляд, по которому она поняла, что он не намерен продолжать этот разговор, считая, что сказанного достаточно.
Оставив Марианну, он легко поднялся с кровати, взял с пола пустой кубок и, как и прежде, не стесняясь своей наготы, подошел к сундуку, из которого достал кувшин с вином. Марианна не сводила с него глаз, любуясь каждым его движением и думая о том, что почти забыла, как он совершенен в любой линии его сильного тела, исполненного грации леопарда.
Наполнив кубок вином, Робин вернулся к Марианне и сел рядом с ней на кровать.
– А теперь, милая, ты вернешь мне слово, – сказал Робин, поставив кубок на пол, и, посмотрев Марианне в глаза, протянул к ней руки ладонями вверх, – и примешь мое!
Марианна села напротив него, положила ладони поверх ладоней Робина и торжественно произнесла:
– Я, Марианна Моруэнн Невилл, даю тебе слово в том, что стану твоей женой!
– Я, Роберт Рандвульф Рочестер, принимаю твое обещание и даю тебе слово в том, что стану твоим мужем.
Робин подал Марианне кубок, она выпила из него половину, вернула кубок Робину, и он допил остававшееся в нем вино.
– Тебя не смутила краткость наших клятв? – рассмеялась Марианна, проводя ладонью по щеке Робина и не сводя с него любящих глаз.
– Нет! – рассмеялся он в ответ, целуя ее ладонь. – Все-таки это уже третья наша помолвка! Вот когда будем стоять у алтаря, тогда я не упущу из брачного обета ни единого слова, и ты лучше заранее выучи наизусть все, что должна будешь мне пообещать!
Посмотрев на Марианну долгим задумчивым взглядом, Робин провел кончиками пальцев по ее лицу и сказал:
– Знаешь, милая, мне казалось, что я любил тебя так сильно, что с большей силой и невозможно любить! Но, наблюдая за тобой все время, что ты провела в Шервуде, я понял, что ошибался. Я видел, как тебе было трудно. Иной раз я даже ждал, что ты не выдержишь, поддашься усталости, вспомнишь, что ратное дело не женское занятие. Но нет! У тебя оказалась исключительная воля и такая сила духа, что ты приводила меня в восхищение. Ты падала с ног от изнеможения, мокла под дождем, кормила комаров, терпела зной, но лишь крепко стискивала губы. Ни одного слова жалобы! И, видя твое упорство, я чувствовал, как моя любовь к тебе растет с каждым днем, что ты проводила в лесу рядом со мной.
Марианна слушала его, поддаваясь ласковому скольжению его пальцев, и, когда он замолчал, тихо призналась:
– Помнишь, в нашу первую ночь ты сказал мне, что я не узнаю тебя, увидев таким, каким ты можешь быть в Шервуде? Ты действительно оказался иным, чем я себе представляла, хотя я полагала, что хорошо знаю тебя. Но я ошибалась: ты открылся мне совсем с другой стороны. Да, ты жесткий, требовательный, можешь быть беспощадным, но при этом никогда не поступаешься справедливостью. Оставаясь на недосягаемой высоте, ты все время был рядом с нами, не то что терпя все неудобства, но попросту не замечая их. Считая, что я потеряла в тебе возлюбленного, я полюбила тебя как правителя и командира. Если до Шервуда я просто любила тебя, то сейчас я горжусь тем, что твой выбор пал на меня!