– Мэт, ты один знал о том, что Гилберт с Терезой собирались ехать в Хольдернес?
Вопрос Робина не удивил Мэта. Он, недолго подумав, пожал плечами:
– Нет, Робин. Гилберт говорил об этом и у нас в лагере, и позже, в Шервуде, когда мы повстречали твоих стрелков и парней Статли.
– Ты можешь назвать имя каждого, кто слышал его слова? – настойчиво спросил Робин, не спуская с Мэта пристального взгляда.
Тот почувствовал невольное смятение, встретившись глазами с лордом Шервуда.
– Нет, Робин, я не вспомню всех!
– К чему ты клонишь, Робин? – вдруг резко спросил Статли, который наблюдал с не меньшим вниманием за самим Робином. – Не хочешь ли ты сказать, что Гилберта выдал кто-то из Шервуда?
Робин повернул голову в его сторону, и в глазах лорда Шервуда вспыхнул волчий огонек:
– Так и было, Вилли!
– Ты с ума сошел! – только и смог сказать в ответ пораженный Статли.
– А ты, находясь в здравом уме, оглох и ослеп? – с мрачной усмешкой спросил его Вилл. – Ты вспомни, сколько раз за лето мы едва успевали унести ноги из засад там, где вовсе не ожидали стражников шерифа, да еще превосходящих нас числом как минимум вдвое! Даже младенцу стало бы ясно, что все наши последние неудачи не игра слепого случая!
– Да, я помню, – задумчиво сказал Статли и посмотрел на Робина: – Значит, ты уже после Ноттингемской ярмарки заподозрил в Шервуде предательство? Но, Робин, ты прекрасно знаешь сам, что в Шервуде нет случайных людей. Чтобы попасть к нам, приходится делать выбор, и, выбрав Шервуд, вернуться из него уже невозможно!
– Значит, кому-то удалось найти обратный ход, – ответил Робин.
Клэренс слушала разговор стрелков, с недоумением сведя брови в тонкую полоску. Она подняла на Робина недоверчивые глаза и поразилась его мрачному виду.
– Брат! – воскликнула она, всем сердцем надеясь, что Робин и его друзья заблуждаются. – Неужели такое возможно? Чтобы здесь, в Шервуде, был предатель?!
Робин ответил ей невеселой улыбкой и промолчал.
– Хотелось бы думать иначе, Клэр, но слишком много неудач, чтобы они были случайными, – вздохнул Джон. – А после гибели Гила и Тэсс сомневаться уже не приходится. И вы посмотрите! Они даже не стали обустраивать казнь с присущим шерифу тщеславием! Повесили сразу, чтобы мы не смогли отбить пленников по дороге в Ноттингем!
– Трудно даже подумать на кого-то! – покачал головой Статли. – Ведь, кажется, всех стрелков знаем как самих себя.
– Когда начались неудачи? – неожиданно спросила Марианна.
– С мая, – ответил застигнутый ее вопросом врасплох Вилл и, поймав мгновенный взгляд Робина, тут же поправил себя: – или с апреля. Точно еще не знаем. Да, на открытом месте мы опасались каждой тени, теперь и в Шервуде станем прислушиваться к каждому шороху!
– Джон, Вилл, не отпускайте Робина без охраны, – посоветовал Статли и, заметив, как Робин с усмешкой изогнул бровь, вскипел: – Ты же сам понимаешь, что изловить всех стрелков, как Гилберта, очень непросто! Такая охота займет много времени. А вот если обезглавить нас одним ударом, считай, что о вольном Шервуде можно не беспокоиться. Он снова превратится в стайки изгнанников, не собранных единой сильной волей.
Клэренс, догадавшись о смысле слов Статли, с тревогой посмотрела на Робина. Он не заметил ее взгляда. Он даже не слышал ни слова из того, что сказал Статли. Робин не отрывал взгляда от Марианны, которая стояла рядом с ним, сцепив руки и опустив глаза. Он видел, как бледно ее лицо, как слабый трепет пробегает по ее ресницам, и у него, словно от боли, дернулись уголки рта. Почувствовав взгляд Робина, Марианна медленно подняла голову и посмотрела на него. Ее глаза были полны горечи и осознания. Робин резко вскинул с пола колчан и набросил ремень на плечо.
– Мэт, примешь стрелков Гилберта под свое начало. Завтра я приеду к вам и сам объявлю свою волю, – приказал он. – О том, что услышал сейчас, никому ни слова. Клэр, собирайся! Мы возвращаемся домой.
– Робин, позволь ей ненадолго остаться! – подал голос Статли, нежно сжимая руку Клэренс. – Алан и Элис гостят у вас, так что она может заночевать в их спальне.
Робин, шагнувший было к порогу, обернулся и выразительно посмотрел на Статли. Тот залился пунцовой краской и в смущении опустил глаза:
– Почему ты удивляешься? Я ведь ничего не скрывал от тебя! Ты и сам говорил мне зимой, что догадался о моих чувствах, – пробормотал он. – Считай мою просьбу началом ухаживания за твоей сестрой, если на то будет ее воля и твое согласие.
Как ни были удручены стрелки событиями минувшего дня, они не смогли удержаться от смеха.
– Не могу не заметить тебе, что ты слишком шустро начал! Ухаживание означает визиты, в течение которых ты сможешь беседовать с Клэр в присутствии почтенных особ, – насмешливо сказал Вилл, откровенно забавляясь смущением тезки.
– Где ты нашел в Шервуде почтенных особ? – огрызнулся Статли и просительно посмотрел на Робина: – Пожалуйста! У меня так тошно на душе от всего, что случилось, что я умру без противоядия!
– А должное противоядие – общество моей сестры? – усмехнулся Робин и перевел взгляд на Клэренс, которая продолжала сидеть рядом со Статли, пораженная и в то же время обрадованная его просьбой, с немой мольбой глядя на брата. – Ладно, Клэр, оставайся. Ты у меня умница и сумеешь последить за собой. Только, Вилл, обеспечь ее охраной, когда она поедет в обратный путь.
– Не сомневайся, Робин! – горячо пообещал Статли, лицо которого постепенно принимало обычный цвет.
Оставшись с Клэренс вдвоем, Статли благодарно поцеловал ее ладонь.
– Спасибо тебе, голубка, что не отказалась побыть со мной подольше. Я скучал по тебе.
– О! Правда? – спросила Клэренс, затенив ресницами глаза, и невольно призналась: – Мне тоже недоставало тебя, Вилли!
Статли улыбнулся и вытянулся на постели, прижавшись щекой к ладони Клэренс. Его рука легла на ее колени, и Клэренс, почувствовав робость, попыталась отодвинуться, но пальцы Статли сильнее сжали ее ладонь.
– Тебе нечего бояться, Клэр, – прошептал он, – побудь рядом, пожалуйста!
Они замолчали, и рука Клэренс невесомо дотронулась до волос Статли, потом, осмелев, стала ласково гладить их.
– Как это все ужасно! – вздохнула Клэренс. – И для Робина, и для всех нас!
– Да, для Робина особенно. Ему еще придется отстаивать не свою невиновность, – подтвердил Статли, но не стал пояснять сказанное, когда Клэренс посмотрела на него вопросительно и удивленно.
Не дождавшись от Статли объяснений, Клэренс мысленно вернулась к рассказу Мэта и с отчаянием воскликнула:
– Знаешь, чего я никак не могу понять? Почему жители Хольдернеса не помогли Гилберту, не защитили его мать и Тэсс? Ведь их куда больше, чем ратников, приехавших за Гилбертом!
– Что ты, голубка! – с горечью рассмеялся Статли. – Ты же слышала: их с трудом удалось расспросить о том, что случилось. На помощь честного люда мы никогда не рассчитываем. Ведь они даже ставни заперли, лишь бы их покой не был нарушен!
Клэренс услышала нотку презрения в его голосе и упрекнула:
– За что ты так презираешь их? Вспомни: тот хлеб, что ты ешь, выращивали они!
– Так ведь мы этот хлеб у них покупаем, а не получаем в дар! – вздохнул Статли.
– Тогда чем ты отличаешься от жителей того же Хольдернеса, что говоришь о них сейчас так, словно это не ты, а мой старший брат?
– Отличаюсь! Так же, как Вилл, Робин, Марианна и многие другие, – усмехнулся Статли. – И потому мы сейчас в Шервуде. Пойми, Клэр, эти честные люди любят нас, пока мы удачливы. Но если кто-то из нас попадет в беду, как Гилберт, далеко не многие протянут руку помощи.
– Я знаю, как в народе любят Робина, – возразила Клэренс.
– Да, его боготворят, – грустно согласился Статли, – но если, не к ночи будь сказано, случится беда и Робин окажется в руках шерифа, ты думаешь, эти люди, которые так любят его, хотя бы ударят палец о палец, чтобы спасти твоего брата? Нет. Они припомнят ему, что его именем бредят их сыновья и братья, поймут, что если Робина не станет, их дети перестанут мечтать о свободе и независимости. И никто из них, голубка, не станет жертвовать жизнью ради него! Они, конечно, пожалеют его, но все равно соберутся на казнь как на забаву. Я уверен, что те, кто сегодня ночью краешком глаза наблюдал за расправой над Гилбертом и Терезой, сейчас уже осмелились покинуть свои дома и сидят на постоялом дворе, хвастаясь перед теми, кто все пропустил.
Разговаривая с Клэренс, Статли тихонько перебирал ее пальцы. Клэренс не протестовала, и разговор стал более приятным, поскольку перешел на них самих.
Робин, Вилл, Джон и Марианна возвращались в лагерь уже в темноте. Небо затянули тучи, и в чащах Шервуда разлился густой мрак. Всадники молчали, и только приглушенный топот копыт нарушал царившую в лесу тишину.
– Статли прав: надо принять меры безопасности, – нарушил молчание Джон.
– Да, – согласился Робин, – и сделаем это завтра, не позже. Пришло время предупредить весь Шервуд о предателе.
– А вот с этим спешить не стоит, – возразил Вилл. – Если мы объявим по Шервуду, что среди нас есть предатель, доносчик шерифа затаится. Кто знает, когда мы сможем обнаружить его? Все успеют до того перебить друг друга из-за взаимных подозрений!
– Гилберт уже погиб. Погибнут и другие, если мы не предупредим об опасности и стрелки не станут соблюдать большую осторожность.
– Что я слышу! – буркнул Джон. – Наш лорд заговорил об осторожности! Но я согласен с Виллом. Гилберта не вернешь, а предатель после твоих слов станет осторожнее раз в десять. Он затаится для решающего удара, и ему будет только на руку смута в Шервуде. Скажем одному Алану, и то предупредим, чтобы он держал язык за зубами.
– Мэри, будь особенно бдительна в отношении кладовой и аптеки! – сказал Робин. – Следи за тем, чтобы ни в лекарствах, ни в еде, ни в питье не оказалось яда.
– Я слежу за этим, не волнуйся, – ответила Марианна, – я даже свечи проверяю.
– Почему?! – резко обернулся к ней Вилл.
– Почему что? – спросила в ответ Марианна.
– Почему ты стала проверять все на отсутствие яда? – спросил Вилл, впившись пристальным взглядом в Марианну.
Она пожала плечами:
– Потому что меня обучали распознавать яды и готовить противоядия.
– И во Фледстане ты поступала так же? – продолжал допытываться Вилл.
– Во Фледстане в этом не было необходимости, – растерявшись от его напора, ответила Марианна.
– А здесь такая необходимость есть, что ты стала это делать как нечто обычное?
– Вилл, я не понимаю, что тебя так обеспокоило в том, что я проявляю осторожность? – спросила Марианна и растерянно посмотрела на Робина.
Тот сделал знак Виллу, чтобы он оставил Марианну в покое. Но когда они добрались до лагеря, Вилл, расседлывая коня, шепнул Робину:
– Брат, она что-то знает! Иначе бы не принялась проверять все, куда можно подсыпать или подлить яд. Даже свечи!
– Вилл! – только и сказал Робин, бросив на брата предупреждающий взгляд.
– Робин, она знает, но не понимает, что именно знает и откуда ей стало известно то, что она принимает как само собой разумеющееся, – настаивал Вилл. – Ты должен помочь ей понять или вспомнить!
В трапезной было безлюдно, лишь Кэтрин протирала столы, с которых успела убрать остатки ужина.
– Как вы припозднились! – улыбнулась она. – Сейчас я что-нибудь приготовлю вам.
– Только для своего мужа, дружок, и Вилла, – ответил Робин и сказал Марианне: – Собери нам что-нибудь. Поужинаем у себя.
– Могу и я разделить ваш ужин? – спросил Вилл, глядя Робину в глаза настойчивым взглядом.
Робин согласно кивнул. Кэтрин, которую встревожили сумрачные лица мужа, Робина с Виллом и Марианны, тихо спросила:
– Что-то случилось?
– Случилось, – ответил Робин, – Джон тебе расскажет, Кэтти. Джон, как поужинаешь, разбуди Алана и Клема и расскажи им обо всем. Потом собирайтесь, проедем все вместе по дозорным.
– Почему Клем? – спросил Джон, внимательно посмотрев на Робина.
– Потому что в Клеме я уверен, – сказал Робин и, не вдаваясь в объяснения, ушел с Виллом к себе.
Пока Робин разжигал огонь в камине, Вилл расхаживал по комнате, в задумчивости покусывая губы.
– Твои списки действительно слишком обширны, чтобы быстро проверить каждого, кто в них попал, и тем более тех, кто остался за списками, – наконец сказал он, – но сейчас круг можно сузить. Мы в силах узнать, кто мог слышать слова Гилберта о том, что он едет в Хольдернес, и проверить, чем каждый занимался до рассвета.
– Все равно нельзя исключать вероятность того, что тот, кто слышал это от самого Гилберта, передал его слова кому-то другому. И этих других определить будет сложнее.
– Да, – согласился Вилл, – но возможно. Начнем с тех, кто слышал сам, и я проверю не только, чем они были заняты, но и их прошлую жизнь до Шервуда. А ты, брат, пожалуйста, сделай то, что я предложил.
Огонь разгорелся, Робин сел за стол и посмотрел на брата усталым взглядом, в котором Вилл увидел явное несогласие с его предложением. Робин понимал, что Вилл прав, но он знал, что память нельзя открыть частично – только полностью, а это значит – и то, о чем он сам просил Марианну забыть. Жестоко, слишком жестоко так поступать с ней!
– Ты должен это сделать! – с жаром сказал Вилл, садясь напротив Робина. – Я понимаю, ты жалеешь ее, зная, что испытание будет тяжелым. Но она сильная, и сейчас не время для жалости! Опасность грозит всему Шервуду!
Вошла Марианна, удерживая в руках кубки, кувшин с вином и блюдо с хлебом и сыром. Она услышала последние слова Вилла и, глубоко задумавшись, отрицательно покачала головой.
– Опасность грозит прежде всего Робину! – оставаясь в задумчивости, сказала она, расставляя то, что принесла, перед Робином и Виллом. – Гаю нужен Робин, и никто другой.
Робин и Вилл переглянулись, посмотрели на Марианну, но больше ничего от нее не услышали.
– Гай? – переспросил Робин и удержал Марианну возле себя, поймав за руку. – Мэри, почему ты уверена в том, что предатель служит ему? Не шерифу, не епископу, а именно Гаю?
Встретив его очень внимательный взгляд, Марианна растерялась и провела ладонью по лицу, словно просыпалась от глубокого сна.
– Не знаю. Я не знаю, кому он служит, – сказала она, и в ее глазах отразилось полное непонимание, почему Робин задал ей этот вопрос.
– Ты только что назвала имя Гая Гисборна! – с тихой яростью сказал Вилл. – Ведь не просто так? Не озарение же на тебя снизошло! Ты обязана рассказать нам все, что знаешь об этом деле, и немедленно!
– Но я ничего не знаю! Я даже не помню, чтобы я сейчас говорила что-то о Гае Гисборне! – воскликнула Марианна, не в силах найти способ уверить в своей искренности, и с чувством, близким к отчаянию, посмотрела на Робина.
– Брат, открой ей память! – потребовал Вилл и тоже посмотрел на Робина: – Ты же сам сейчас убедился. Она упомянула о Гае так легко, словно он поверяет ей свои замыслы. Упомянула и тут же забыла об этом!
Глубоко вздохнув, Робин сказал:
– Мэриан, ты знаешь что-то, но не помнишь. Не хочешь вспоминать, причем с такой силой, что, даже если бы попыталась, то не смогла бы. Если ты согласна, то я открою твою память.
– Как ты сможешь это сделать? – спросила Марианна.
– Смогу, если на то будет твоя добрая воля, – ответил Робин. – Вспомни, как я открывал тебе свою, когда рассказывал о прошлом.
– Хорошо, – кивнула Марианна, – я согласна.
Переглянувшись с Виллом и встретив его неотступный взгляд, Робин с сомнением посмотрел на Марианну.
– Подумай, милая! – предостерег он, не обращая внимания на возмущенный возглас брата. – Ты ведь помнишь, что переживания будут такими же сильными, какими они были в действительности. Память не закрывается просто так. Я почти уверен в причине, по которой память тебя защищает. Если ты откажешься, я пойму и не буду настаивать.
Он выразительно посмотрел на Марианну, и она поняла, что он подразумевал под причиной, не называя ее прямо. Ее охватило смятение, она ответила Робину взглядом, в котором читалась безмолвная просьба принять решение за нее, но Робин отрицательно покачал головой.
– Робин, что ты делаешь?! – не выдержал Вилл. – Ты же сейчас отговоришь ее! Она откажется, и мы ничего не узнаем!
Услышав слова Вилла, Марианна выпрямилась и ответила Робину спокойным, уверенным взглядом.
– Я согласна, – повторила она, – это ведь нужно для всего Шервуда, и другого способа узнать правду нет. Что я должна делать?
– Ничего, – сказал Робин, – я все сделаю сам. Тебе надо только полностью довериться мне и не сопротивляться.
Он усадил ее на стул, сам сел напротив и взял Марианну за руку.
– Я могу тоже посмотреть? – спросил Вилл. – Или ты сам мне потом расскажешь?
Робин вопросительно посмотрел на Марианну. Она обернулась к Виллу и, глядя в его напряженные потемневшие глаза, согласно кивнула.
– Тогда дай Виллу другую руку, – сказал Робин, – и смотри мне в глаза. Ни о чем не думай, просто смотри.
Она встретилась с ним взглядом, и синие глаза Робина стали единственным, что она видела перед собой. Ее тут же затянуло в прозрачный синий омут, который закружил ее и увлек в бездонную глубину. От стремительного полета или падения – она не могла понять, где верх, где низ, – у нее начала кружиться голова, как вдруг синева рассеялась. Марианна увидела себя в Ноттингемском замке.
Вокруг тенями скользили мужчины и женщины в праздничных нарядах, сама она стояла у окна, а рядом с собой Марианна увидела Гая и вздрогнула от неожиданности. Но теплое пожатие руки Робина вернуло ей самообладание, и она почувствовала его незримое присутствие рядом с собой. Сразу успокоившись, Марианна огляделась и поняла, что память вернула ее в дни празднования свадьбы дочери шерифа. В голове Марианны зазвучал ровный негромкий голос Гая:
– Я догадываюсь, кто тебе помог. Мне потом в монастыре красочно описали твоего защитника. Отменный воин! За пару мгновений один уложил полдесятка ратников! Тебе следовало немного подождать, а не принимать помощь от кого попало!
– Марианна, прости. Я не вправе упрекать тебя. Конечно, ты была одна, в неизвестности и растерянности. Но я прошу тебя: будь осмотрительнее в выборе друзей. Тебе известно о том, что лорд Шервуда и я – смертельные враги. Упаси тебя Бог однажды оказаться между нами!
– Лорд Шервуда опасен. О, мне известна сила его очарования! Но если его очарованию поддаться и позволить ему приблизиться, он спалит тебя, как пламя мотылька! Сохрани тебя Бог, принцесса!..
Видение сменилось другим: теперь она оказалась во дворе, уже верхом на коне. Рядом стоял Гай и, не отпуская ее стремя, смотрел на нее, запрокинув голову. И сейчас она так ясно читала в его темных глазах угрозу, которую не заметила раньше. Для нее стал очевиден смысл его прощального напутствия, оставшегося в тот день непонятным:
– Будь осмотрительна, не натвори глупостей!
«Будь осмотрительна, не натвори глупостей…»
Видение растаяло, и Марианна оказалась в темном коридоре, по которому пошла почти на ощупь, пока не оказалась перед закрытой дверью. Она подняла руку, чтобы толкнуть дверь, и вдруг ее охватил слепой, темный ужас. Сознание заметалось подбитой птицей, но Марианну тут же окружило тепло воли Робина, успокаивая и согревая, и она перестала метаться и замерла, глядя на дверь.
– Одно твое слово, и я верну тебя, – услышала она прозвучавший в уме голос Робина.
Соблазн согласиться был очень велик, но Марианна уже поняла, что главное оставалось за этой дверью, закрывшей часть ее памяти. Она решительно толкнула дверь, та неожиданно легко поддалась, распахнулась настежь, и Марианна потеряла сознание.
Беспамятство длилось не дольше мгновения. Она пришла в себя и не удержала стона от волны тупой боли, окатившей тело, разламывая его на части. Спина над лопаткой загорелась огнем. Приоткрыв глаза, Марианна увидела перед глазами каменную стену, почувствовала под собой покалывание соломы и поняла, что на ней нет никакой одежды. Чтобы хоть как-то прикрыть наготу, она подтянула ноги к груди и обвила руками колени. На нее сверху с шелестом упал суконный плащ, пропитанный пылью и конским потом. Она закуталась в него от кончиков босых ног до самой шеи и, закрыв глаза, прислонилась к прохладной стене.
Рядом с ней раздался громкий стук. Повернув голову, она сквозь ресницы увидела ножки поставленного кем-то табурета, тело, лежащее в луже крови, вспышку яркого дневного света – кто-то вошел в помещение, где она сейчас была. Не поднимая глаз, она смотрела на добротные кожаные сапоги того, кто вошел, на шпоры, поблескивавшие на сапогах. Сев на табурет, он жесткой ладонью приподнял голову Марианны за подбородок, и посмотрел ей в глаза.
– Здравствуй, принцесса! – услышала она голос Гая, как всегда ровный, с легкой усмешкой. – Не слишком хорошо выглядишь! Сэр Роджер рассказал мне, что подверг тебя наказанию, но подобной жестокости я от него не ожидал.
Гай небрежно скользнул пальцами по неровным, коротко обрезанным прядям ее волос, брезгливо отбросил застрявшую в них соломинку и резким движением сдернул плащ с плеча Марианны. Стиснув ее плечо, он вынудил Марианну наклониться и протяжно свистнул, разглядывая свежие рубцы клейма на ее спине.
– Да! В мести он беспощаден! – сказал Гай, отпуская плечо Марианны, которое она поспешно укрыла плащом.
Блуждающий взгляд Марианны вновь натолкнулся на мертвое тело, и Гай, неотрывно следивший за ней, жестоко усмехнулся:
– Когда мой слуга сказал, что я желаю видеть тебя, этот пес в ответ предложил подождать своей очереди, за что и поплатился.
Марианна подняла на него измученные глаза и прошептала одними губами:
– Гай, неужели и ты?
– Я?! – он отшатнулся и посмотрел на нее так, словно увидел отвратительное существо. Брезгливо кривя губы, он сказал: – Я привез во Фледстан тело твоего отца и искал тебя, чтобы сказать об этом. И вот где нашел!
– Отец мертв?! – Марианна широко раскрыла глаза, не поверив его словам, забыв о собственных страданиях. – Отец умер?!
– Убит, – без тени сочувствия поправил ее Гай. – Узнав, что Лончем во Фледстане, он тут же покинул Ноттингем и по дороге во Фледстан попал в засаду. Его самого и всю его свиту расстреляли из луков.
– Кто это сделал? – спросила Марианна, дрожа всем телом и впившись взглядом в Гая.
Тот помедлил с ответом и, улыбнувшись ей в лицо, сказал:
– Ты, принцесса.
– Я?! – переспросила Марианна, думая, что Гай сам не понимает, что говорит, но он отлично понимал и что говорит, и зачем.
– Не своими руками, конечно! Но причина кроется в тебе. Твой отец погиб от стрел шервудских разбойников. Тебе ведь известно, что все их дела определяет воля только одного человека? Твой отец чем-то мешал ему, вот он и отдал приказ убить его. Теперь скажи мне сама, чем сэр Гилберт мог помешать лорду Шервуда? Не тем ли, что воспротивился бы его намерению забрать тебя из Фледстана?
Марианна закрыла лицо ладонями и помотала головой.
– Нет, – прошептала она, убрав ладони, посмотрела на Гая и крикнула: – Нет! Я не верю тебе! Никогда Робин не отдал бы такой приказ! Он не поднял бы руку на моего отца!
Гай склонился к ней, схватил за ворот плаща и рывком приподнял Марианну так, что его темные расширенные глаза оказались совсем близко от ее глаз, в которых дрожали слезы.
– Не веришь? Значит, ты еще глупее, чем я думал! – оттолкнув ее так, что она упала, он встал и, выпрямившись во весь рост, посмотрел на Марианну с презрением. – Оглянись по сторонам! Ты была самой желанной невестой в Средних землях. Кем ты стала? Девкой, подстилкой ратников Лончема! И ты защищаешь того, кто повинен в этом вместе с тобой? Защищаешь даже сейчас, свято веря в его благородство?!
Он повернулся, чтобы уйти, но Марианна не дала ему этого сделать, вцепившись в его сапог.
– Пожалуйста, забери меня отсюда! – зашептала она, глядя в глаза Гая. – Я прошу тебя! Убей, только не оставляй здесь! Ради твоей прежней приязни ко мне!
Лицо Гая исказила гримаса ненависти, он грубо отпихнул Марианну.
– Ради прежней приязни? – задыхаясь, переспросил он. – Ты помнишь, я предлагал тебе стать моей женой? Помнишь, я остерегал тебя от лорда Шервуда? И что сделала ты? Забыла в его объятиях о девичьей чести, собралась уйти к нему! Что ты говорила ему в постели позавчера? Мне известно все, каждое из ваших слов, даже как ты стонала под ним словно простолюдинка, а не благородная девица! Впрочем, кого это я назвал девицей! Кажется, ты сказала, что для тебя нет другого Бога, кроме него? Вот теперь и молись ему – вдруг услышит и придет за тобой! Только зачем ты ему теперь? Ты ведь не можешь не знать об исстари сложенном правиле: женщина, пройдя через то, что довелось пройти тебе, теряет всякую ценность. Ни один мужчина не унизится до брака с ней. Ты жива, но тебя больше нет. Мне ты теперь противна до омерзения! Уверен, что и он преисполнится к тебе отвращением, узнав, что над тобой учинили. А он узнает – это я тебе обещаю!
Бросив ей эти слова, он вышел, захлопнув за собой дверь так, что она едва не слетела с петель. Марианна прижалась лицом к коленям и захлебнулась рыданиями.
– Тихо, милая, тихо! – услышала она голос Робина и, открыв глаза, увидела, что сидит у него на коленях и рыдает, уткнувшись лицом ему в грудь.
Все видения рассеялись как туман: вокруг была привычная обстановка, запах трав и треск дров в камине. Но Марианна не могла справиться с рыданиями и дрожала, как в ознобе. Гладя ее по голове, Робин посмотрел на брата. Вилл отвернулся и прошептал сквозь зубы несколько крепких слов. Его самого била дрожь, а лицо осунулось и потемнело.
– Побудь с ней, Вилл! – сказал Робин и бережно передал Марианну на руки брата. – Я приготовлю лекарство, чтобы она успокоилась.
Вилл сел на кровать, прижимая Марианну к груди и убаюкивая ее, как ребенка. Ее слезы продолжали литься, обжигая ему руки.
– Прости! – тихо сказал он и на миг прижался губами к ее виску. – Я напрасно настаивал и убедил вас обоих разворошить прошлое. Я и представить не мог, как тебе будет плохо! Бедная моя! Как же ты тогда выжила?
– Сама не знаю! – сквозь стиснутые зубы прошептала Марианна, давясь слезами. – Я ничего не помню, что со мной было после того, как Гай ушел. Очнулась, увидела перед собой Робина и подумала, что это предсмертное видение. А когда поняла, что вижу его наяву, хотела провалиться сквозь пол от стыда, лишь бы не видеть его глаза. Ох, Вилл, какие у него были глаза! Страшные, неподвижные, словно выжженные огнем!
Она вновь зарыдала, и Вилл, болезненно поморщившись, с еще большей силой прижал ее к себе.
– Тихо, тихо, Мэриан! – прошептал он. – Это только прошлое, сейчас все хорошо! Нет нужды так расстраиваться.
Робин вернулся с кубком, в котором был смешан с водой густой травяной настой, напоил Марианну лекарством и, уложив ее на постель, укрыл плащом. Братья сели за стол – один напротив другого. Вилл наполнил два кубка вином, но они не прикоснулись к ним и только смотрели друг на друга.
Выпитый Марианной настой быстро оказывал действие: она перестала плакать, по телу разлилось теплое оцепенение, воспоминания стремительно поблекли. Ей самой уже казалось странным, что она впала в такое сильное отчаяние. Совершенно успокоившись, она посмотрела на Робина и Вилла.
– Что вы поняли из того, что увидели?
Робин задумчиво постучал пальцами по столу и, пригубив кубок, ответил:
– Прежде всего настоящую меру вины Гая в том, что случилось с тобой. Не устранился, не потворствовал, а замыслил, продумал до мелочей и воплотил собственный замысел, но руками Роджера Лончема.
Пристукнув по столу, Робин крепко стиснул зубы, сузив почерневшие от боли глаза. Вилл внимательно посмотрел на брата и накрыл ладонью сжатую в кулак руку Робина.
– Тебе сейчас не достать его, если ты не решил ради мести бросить Шервуд и отправиться в Лондон, куда он сбежал, спасая не Лончема, а прежде всего себя.
Робин лишь повел глазами в сторону Вилла и, овладев собой, продолжил уже спокойным, только чуть глуховатым голосом:
– В Ноттингеме ты выдала себя, Мэриан. Не знаю, чем, но еще до твоего отъезда во Фледстан Гай заподозрил, что я тебе небезразличен. И сэр Гилберт неожиданно поведал о твоем обручении – и не с кем-нибудь, а со мной! Но твердой уверенности у Гая не было, и он очень хотел, чтобы его подозрения не оправдались. Поэтому так настойчиво просил тебя быть осмотрительнее.
– Кого же я должна была опасаться?
– Его самого, – усмехнулся Робин. – Он приказал своим слугам следить за тобой, но благодаря тайному ходу они не смогли узнать о наших встречах. Все изменилось в тот день, когда ты приехала в Шервуд, думая, что я убит или ранен. Он окончательно уверился в своей догадке и выдал тебя Лончему.
– У меня нет сомнений, что вас подслушивали, – сказал Вилл. – Скорее всего, прямо под окном. За этой стеной обычно никто не ходит, только лошади любят попастись да в траве поваляться. К тому же была ночь с грозой в придачу. Поэтому подслушивать можно было хоть до рассвета, почти не опасаясь быть замеченным. Но раз Лончем уже днем занял Фледстан, значит тот, кто стоял под окном, еще до утра передал все, что разведал, сэру Гаю или кому-то из его слуг. Гисборн же в сердцах все выложил Марианне, о чем потом, наверное, жалел. Он же не знал тогда, что она окажется в Шервуде.
– Вот именно это он уже знал! – ответил Робин, и его лицо стало жестким и злым. – Он прекрасно понимал, что я, узнав, что Марианна в опасности, обязательно приду за ней. Ох, как он наслаждался местью, рассказывая мне о том, что произошло, притворяясь не осведомленным и в малости, что для меня значила Марианна!
– Он не мог не понимать, что рискует своим шпионом, помогая тебе забрать Марианну из Фледстана, – заметил Вилл.
– Возможно, он был тогда в таком состоянии, что его не волновала судьба шпиона, – ответил Робин. – Или он и представить себе не мог, что Марианна не покинет Шервуд и не станет искать приют у валлийской родни или в каком-нибудь монастыре. Вилл, нужно узнать, кто был в нашем лагере в тот вечер в апреле. Сравним имена с теми, кто был с Гилбертом.
– Сравним, и круг станет еще меньше, – согласился Вилл. – Но если шпион служит Гисборну, то его действия необъяснимы. Марианна права: Гая интересуешь прежде всего ты. А то, с чем мы сталкивались в течение лета, похоже на неумелые пакости, а не продуманные удары.
– Потому что Гай все лето пребывает в Лондоне. Очевидно, услугами его лазутчика пользуется шериф, и тогда все становится на свои места. То, что происходило, не соответствует разуму Гая, но мелкому уму шерифа подходит вполне. Сходи за Джоном, посмотрим карту леса.
Вилл ушел. Робин встал из-за стола и подошел к камину, подбросил дров в огонь. Юркие язычки утихавшего пламени пробежали по смолистым сухим веткам, стрельнули искрами, и в комнате запахло горящей хвоей. Робин пристально вглядывался в растущий шатер пламени, не замечая ничего вокруг. Наконец огонь снова обрел силу, облизал каждое полено и неудержимо рванулся вверх.