– Робин! – негромко окликнула Марианна, и он обернулся к ней. – Пока мы одни, скажи мне правду. В листах, которые ты мне показывал, даты начинались с мая. Значит, все началось с мая, когда в Шервуд пришла я?
– Ты же сама теперь знаешь, что все началось раньше, – сказал Робин, – и началось с нас с тобой, пока еще был апрель.
– Да, – ответила Марианна и постаралась улыбнуться, – но для всех остальных стрелков не апрель, а май станет рубежом, разделившим жизнь Шервуда до предателя и после него. Почему бы и не я? Странно оказавшаяся в Шервуде, непонятно зачем взявшаяся за оружие, но потому сумевшая быть всегда в гуще событий, знавшая все, что происходит – и в первую очередь вокруг тебя. Скажи, ты действительно беспокоился только о неопределенности моего положения или уже понимал, что меня могут заподозрить в предательстве?
Она улыбалась, закрыв глаза, а из-под ее ресниц бежали слезы. Робин в одно мгновение оказался рядом, сел возле Марианны и крепко прижал к груди.
– И все это время ты молчал! – продолжала говорить Марианна. – Помнишь, я тебя спрашивала позапрошлой ночью? Но ты отговорился, что не уверен в своем знании. А на самом деле ты молчал из-за меня?
– Мэри, милая, – прошептал Робин, – прошу тебя! Твои слезы ранят меня! А мне сейчас нужно много сил. Будь и ты сильной, чтобы помочь мне. Никогда не смей даже думать о том, что я не доверяю тебе. Ты – моя душа, мое сердце! Прошу тебя, возьми себя в руки. Сейчас вернется Вилл вместе с Джоном. Я не хочу, чтобы они видели твои слезы!
Марианна закивала головой и вытерла лицо ладонями. Вскинув голову, она посмотрела на Робина, и в ее глазах серебристое сияние расплавило и осушило остатки слез. Поцеловав ее в лоб, Робин выпустил Марианну из объятий и вовремя: дверь в комнату открылась, и на пороге появились Вилл и Джон.
– Захворала, что ли, Саксонка? – спросил Джон, посмотрев на Марианну, лежавшую на постели.
Робин взмахом руки указал Виллу и Джону на стол, расстелил на нем карту, и они втроем низко склонились над ней.
– Запоминайте то, что я сейчас отмечу, потом карту бросим в огонь, – негромко сказал Робин и мельком посмотрел на Марианну: – Налей нам вина, Мэри.
Она поднялась, наполнила кубки вином и поставила на стол по краям большого листа пергамента, на котором была прорисована подробная карта Шервудского леса и его окрестностей. Заметив обращенные к ней взгляды, Марианна предложила:
– Я могу пойти в комнату Клэренс, чтобы не мешать вам.
– Ты не мешаешь, и у меня нет от тебя тайн, – спокойно ответил Робин и, потянув ее за руку, усадил рядом с собой. – Это новая схема дозорных постов, которые мы успели за месяц оборудовать заново. Она в принципе отличается от прежней, и теперь каждый стрелок знает месторасположение только того поста, на котором дежурит.
– А что здесь и здесь? – спросил Джон, указывая пальцем на карту. – Как охраняются проходы в местах прежних постов?
– Заклятиями магических кругов. Нам с Виллом пришлось потрудиться!
– Заклятие магического круга закрывает путь людям с недобрым сердцем, – сказала Марианна в ответ на вопросительный взгляд Джона. – Местность начинает перед ними изменяться, им кажется, что они заблудились. В лучшем случае они смогут вернуться тем путем, которым пришли. В худшем – станут плутать по кругу до изнеможения, пока не лишатся сил.
– Почему бы не заключить весь Шервудский лес в такой круг? – проворчал Джон. – Меньше было бы забот!
Робин и Вилл невесело рассмеялись.
– В магическом круге нельзя долго находиться. Он либо утратит силу, либо заберет силу тех, кто в нем остался, – сказал Вилл. – Этот круг создается, когда надо уберечь место, а не людей. Кстати, почему у тебя такое безоговорочное доверие к Клему? – вдруг спросил он, пристально посмотрев на Робина. – Мы знаем его пару лет, и он пришел в Шервуд не с нами, а после нас.
– Потому что он помогал мне с магическими кругами, – ответил Робин, посмотрев на брата ясным открытым взглядом. – Я обнаружил в нем призвание и сам учил его.
– Вот оно что! – усмехнулся Вилл. – Тогда понятно! А мне он ничем не выдал себя.
– Клем относится к тебе с безмерным уважением, – сказал Робин. – Он хотел открыться тебе, уже будучи равным. Или почти равным.
– Может быть, и я на что-то пригоден? – недовольно проворчал Джон. – Ты сам как-то обмолвился, Робин, что о Посвященных Воинах узнают только те, в чьих жилах течет кровь, дающая право пройти ритуал посвящения. Я же знаю, к тому же с твоих слов!
Братья посмотрели на друга с одинаковым сожалением и рассмеялись.
– Раньше правило, о котором ты сейчас сказал, строго соблюдалось, Джон, – вздохнул Робин. – Нынче от него отступают – и прежде всего те, в ком и вправду есть кровь британских королей, кто мог бы принять на себя бремя долга Посвященного Воина, но отказался, убоявшись тягот прямого пути. Тот же аббат из Ярроу, к примеру, друживший издавна с нашим отцом.
– Увы, Джон! – в тон Робину сказал Вилл. – Мы и так и этак примеривались к тебе, но нет. Ты из других. Возможно, ты заблудился и случайно прибился к нам с Робином. Мы оба тебя любим и без способностей, необходимых для посвящения.
– Но ты вправе поискать тех, кто тебе сродни, – вздохнул Робин, договорив за Вилла.
Джон оглядел Робина и Вилла и насмешливо фыркнул:
– Вы без меня угодите в беду через день после того, как я отправлюсь искать каких-то своих. Еще неизвестно, кем они окажутся и кому служат! Нет уж, лучше я останусь насквозь обыкновенным, как меня обозвал Гисборн, чем услышу, что ваши головы было некому остудить!
После того как карта была изучена, Робин бросил ее в огонь. Вилл поднялся, взглядом поднимая Джона.
– Мы ждем тебя в трапезной, – сказал он брату и, пропустив вперед Джона, закрыл за собой дверь.
Робин пристегнул к поясу ножны с Элбионом и вскинул на плечо ремень колчана. Марианна подала ему плащ.
– Не жди меня, ложись, – сказал Робин, – я вернусь не раньше рассвета. Если хочешь, я напою тебя снотворным настоем. После того что тебе довелось сегодня испытать, ты должна спать.
Он вопросительно посмотрел на нее, но она отказалась от усыпляющих лекарств.
– Я усну сама, – сказала она и, заставив его нагнуться, поцеловала Робина в лоб. – Будь осторожен!
Он оглянулся на нее, стоя на пороге, прежде чем закрыть за собой дверь, она улыбнулась в ответ и сотворила рукой знак, ограждающий от опасности.
Когда Робин вышел в трапезную, он сразу заметил, что между друзьями царит странное замешательство. Подойдя поближе, Робин бросил взгляд на Алана и удивленно присвистнул: на его лице багровел огромный кровоподтек, стремительно расплывавшийся вокруг правого глаза.
– Что с тобой случилось? Утром у тебя не было такого украшения! – сказал Робин, ухватив Алана за подбородок и поворачивая его лицо к свету факела.
– Ничего! – хмуро ответил Алан, отводя руку Робина.
Не дождавшись от Алана вразумительного ответа, Робин посмотрел на Джона, Клема и Вилла. Джон пожал плечами в знак того, что ему неизвестно, по какой причине и кем было разбито лицо менестреля Шервуда. Клем смущенно кашлянул и отвел взгляд. Вилл же демонстративно отвернулся и принялся изучать извилистую трещину в стене трапезной.
– Та-а-ак… – протянул Робин и снова посмотрел на Алана: – Судя по месту удара, ты что-то не поделил с Виллом. Только он, забывшись, начинает бить левой рукой. Что вы не поделили?
– Ничего, – нехотя отозвался Вилл, оборачиваясь к Робину. – Мы поспорили, я погорячился. Алан не в обиде.
– Ясно! – усмехнулся Робин, встретившись с намеренно непроницаемыми глазами Вилла. – Я не ошибусь, предположив, что Алан посоветовал тебе в поисках предателя прежде всего заглянуть в мою постель?
Вилл ничего не ответил и, насвистывая, лишь неопределенно пожал плечами. Робин посмотрел на Алана сузившимися посветлевшими глазами.
– А если и так?! – зло крикнул Алан в ответ на требовательный взгляд Робина. – Теперь ты свернешь мне челюсть? Потому что Саксонка спит с тобой, ты готов безоговорочно верить каждому ее слову? Но ведь все сходится на ней!
– Выйдем, – не отвечая ему, предложил Робин, – пока на твой крик не сбежался весь лагерь!
Когда они оказались у коновязи, Робин развернулся к Алану лицом к лицу и, сложив руки на груди, холодно осведомился:
– Что ты имеешь против Марианны? Что у тебя в голове сошлось на ней?
– Все! – запальчиво воскликнул Алан. – Стоило ей появиться в Шервуде, как мы стали то и дело попадать в засады! Не смотри на меня так, Робин. Ты потерял разум и память или не хочешь вспомнить, что не только ты, но и Гисборн влюблен в Саксонку, и подумать над этим обстоятельством? Откуда ты знаешь, что она осталась равнодушной к нему? Женщины – великие притворщицы! Ради своих прихотей они готовы совершить самые невероятные поступки!
– Например, спать со мной и любить при этом Гая.
– У тебя что, горячка, Алан?! – не выдержав, крикнул Вилл и сделал шаг к Алану, но остановился, наткнувшись грудью на предупреждающе вытянутую руку Робина. – По-твоему, она сговорилась с Гисборном, и он из любви к ней отправил ее в Шервуд, а она согласилась из-за великой любви к нему? И потом дни и ночи не слезала с седла, дежурила в дозорах, сражалась с ратниками шерифа, лечила наши раны, обдумывая все это время, как нас лучше предать? Ты что, бредишь, Ирландец?!
– Подумаешь, сражалась с ратниками! Я не слепой и прекрасно видел, как вы с Робином прикрывали ее при малейшей опасности!
– Между прочим, не ты, а она закрыла Робина от стрелы в день твоей свадьбы! И если бы Робин не упал вместе с ней, мы бы ее в тот же день и похоронили!
– Печально, конечно! Но если бы с ее гибелью все прекратилось, то Гилберт и Тэсс остались бы живы! А если бы они все же погибли, то мы, по крайней мере, были бы сейчас уверены в том, что Саксонка ни в чем не виновна!
– Что меня несомненно бы утешило. Хватит орать! – Робин резко оборвал перепалку Алана и Вилла и устало сказал: – Вот это и впрямь страшнее всего! Когда вы начнете обсуждать следующего, кто попадет под подозрение, придется следить, чтобы вы не прирезали друг дружку!
Он стал седлать Воина, и остальные тоже занялись лошадьми. Уже верхом Робин подъехал к Алану, который успел опомниться и виновато опустил голову под взглядом лорда Шервуда.
– Алан, мы с тобой давние друзья. Только поэтому я прощаю тебя, но единственный раз, – негромко и очень жестко сказал Робин. – Если ты или кто-то другой хотя бы слово скажете против Марианны, заденете ее одним лишь взглядом, дело придется иметь не с ней – со мной.
Не утруждая себя выслушиванием извиняющегося бормотания Алана, Робин пришпорил коня, и стрелки скрылись в лесу.
Оставшись одна, Марианна сходила в купальню, где долго лежала в теплой воде. Вернувшись в комнату, она убрала со стола, подбросила дров в камин и легла в постель. Сон не приходил, но не потому, что она решила дождаться возвращения Робина.
Марианна вспоминала, как на празднике Робин познакомил ее с черноволосым и ясноглазым Гилбертом. Она вспоминала его открытую, притягательную улыбку, живое лицо, и то, как из-за его плеча, опираясь на руку Гилберта, робко выглядывала Тереза. Юная красавица Тэсс с волосами цвета отбеленного льна… Она украдкой вскидывала на Гилберта кроткие, нежные глаза, в которых читалось несмелое восхищение – первый предвестник любви.
Сколько времени они были вместе? Немногим больше месяца, и вот их уже нет. Они едва успели полюбить друг друга, как жестокая сила вырвала их из жизни, уничтожив сразу обоих.
– Несправедливо! – одними губами сказала Марианна и, не выдержав, рывком повернулась на бок, тихо простонав: – Как несправедливо!
Мир снова развернулся в ее сознании. Раньше он был огражден стенами замков отца и знатных друзей. Другие стороны жизни обтекали реками высокие стены, касаясь их настолько, насколько сама Марианна могла узнать о течении этих рек, когда к ней приходили за врачебной помощью. Оказавшись в Шервуде, она долго всматривалась в уклад жизни вольного леса, пытаясь отыскать то, что ее раньше так пленяло. Та же иерархия, та же строгость порядков, та же кровь, та же беспощадность.
Но сейчас она ясно осознала, насколько жестко Робином было укрощено применение силы со стороны Шервуда – лишь насущной необходимостью и разумностью ее применения. Он не убивал сам даже ратников шерифа, если в этом не было нужды. И все стрелки подчинялись его примеру и воле. Но этим ограничениям противостояла беспредельность насилия враждебной стороны.
За что убили мать Гилберта? Да, она пыталась защитить сына, которого должна была выдать, следуя закону. Но сердце матери превыше любых законов! Разве не могли ратники просто связать ее, оставив живой? Почему Терезу повесили вместе с Гилбертом? Да, ее ждал церковный суд, но ведь его не было! Никто не приговорил ее к смерти. А насилие над ней – разве ему есть оправдание? Джон говорил Марианне, что таков мир, заставляющий женщин страдать без вины. Но этот мир оставался за границами Шервуда, в котором Робин запретил насилие над женщинами под страхом немедленной казни. Но за пределами Шервуда любая женщина самой своей слабостью становилась добычей мужчины, который был заведомо сильнее нее.
Марианна представила, что должен был чувствовать Гилберт – раненый, избитый и связанный, когда на его глазах убивали мать, когда он слышал крики любимой, которую насиловали при нем, и не мог помочь ни одной ни другой. Эти чувства с такой силой передались ей, что она заскрипела зубами от ненависти.
Она вспоминала слова, однажды сказанные ей Робином: «Мы сделали свой выбор и не можем жаловаться, потому что знали, на что идем. Мы хотели не только куска хлеба и крыши над головой. Мы жаждали познать вкус свободы. Эта жажда передалась нам с кровью отцов и молоком матерей. Мы хотели искренних сильных чувств и, однажды изведав их, уже не могли отказаться и вернуться к обыденному существованию. Наш выбор был сделан. Но придет время, и платить за него надо будет самой дорогой ценой».
Теперь она знала, как придется платить. Гилберт и Тереза уплатили эту цену всего за один месяц счастья. Готова ли она сама так рассчитаться за счастье быть рядом с Робином? Она знала, что готова: иной жизни – без Робина – она для себя не мыслила. Но что если с ним случится беда? Он обещал ей, что рядом с ней он станет многократно сильнее и неуязвимее, и она верила его словам безоговорочно. Но сегодня ее ум и сердце смущало одно: уязвимость Робина была заложена в нем самом – в его строгом следовании собственным принципам, в то время как враги лорда Шервуда не имели принципов вовсе.
Он вернулся на рассвете, насквозь промокший под холодным ночным дождем. Марианна проснулась, услышав тихий скрип двери. Робин устало сложил с себя оружие, сел на край постели и долго сидел, уткнувшись лбом в сомкнутые руки. Она дотронулась до его колена, он искоса посмотрел на нее и спросил:
– Сейчас проснулась? Или ты совсем не спала?
– Сейчас, – ответила Марианна.
Она поднялась с постели, достала для него сухую одежду и полотенце. Он молча взял и то и другое и ушел в купальню. Когда он вернулся, его лицо оставалось таким же усталым, словно теплая вода совсем не оказала на него расслабляющего и освежающего действия. Пока его не было, Марианна успела согреть вино, добавила в него мед и пряности и поставила перед Робином дымящийся кубок. Он сел за стол и долго пил вино так, словно все его тело сковала неимоверная усталость и каждый глоток требовал усилия. Марианна смотрела на него и ясно видела, что он очень утомлен, но не телом, а душой, которую переполнила горечь происходящего в Шервуде. Если он и чувствовал ее взгляд, то ничем не показывал этого, глядя в огонь камина потемневшими глазами.
Пытаясь придумать, как избавить его от этой горечи или хотя бы умерить ее, Марианна вспомнила уроки своей бабки. Для леди Маред никогда не имел значения возраст внучки, она всегда говорила с ней как с равной, хотя Марианне в те времена едва минуло восемь лет. «Мужчина, как правило, смотрит жизни в лицо. Посвященный Воин, которому ты предназначена, делает это всегда, не уклоняясь, не отворачиваясь, – так велит его долг. Поэтому он принимает все, что дает ему жизнь, – и радость, и горе. Если горя накопится много, – а мало его не будет, поверь! – оно, словно яд, начнет подтачивать его силы. Но сам воин не может избавиться от горечи, которую он впитал и накопил в себе. Помочь ему должна ты, его женщина, – говорила леди Маред. – Только ты в силах забрать у него все, от чего ему надо освободиться, чтобы жить дальше». – «Как же сама женщина? – спросила ее Марианна. – Разве для нее не вредно то, от чего она избавляет мужчину? Ведь если это сродни яду, то однажды его накопится столько, что она умрет!» – «Я научу тебя забирать и научу, как очищаться самой. Это твоя часть знаний, а не его», – ответила леди Маред. – «Но как же с обычными женщинами, которые не владеют нашими знаниями? – продолжала допытываться Марианна. – Они умирают?» Леди Маред рассмеялась и погладила внучку по голове: «Нет, Моруэнн. О них, как, впрочем, и о тебе, заботится Луна, которая очищает женщину и освобождает от яда вместе с малой толикой крови».
Допив вино, Робин разделся и лег в постель. Марианна подбросила дров в камин и, подойдя к постели, провела ладонью по плечам, стряхивая бретельки сорочки. Робин молча смотрел на нее, и в его глазах не было ни тепла, ни нежности. Переступив через сорочку, упавшую на пол, Марианна, глядя Робину в глаза, развела в стороны руки и сделала пальцами ограждающие от зла знаки. Потом она откинула покрывало и легла рядом с Робином, не сводя с него глаз, в которых горел глубинный огонь тайного призыва.
В ответ на ее взгляд он вскинул ладонью ее подбородок и прижался губами к ее губам. Он целовал ее жадно и молча, сжимая ее плечи с почти грубой силой. Требовательное скольжение его ладони – и бедра Марианны распахнулись для него. Властно подчиняя ее своим желаниям, он не сказал ей ни единого ласкового слова, но Марианна и не ждала от него обычной нежности. Она приняла его и беспрекословно позволяла ему делать все, что он хотел. Призвав свои силы, она вытягивала из его души разъедающую холодом боль, наполняя взамен теплом – всем, на которое было способно ее любящее сердце. Когда из его груди вырвался вздох облегчения и он замер, склонив голову над ее лицом, они посмотрели в глаза друг другу.
– Замучил тебя? – тихо шепнул Робин.
– Немного, – призналась Марианна.
– Спасибо тебе, милая!
Его пальцы уже с нежностью провели по ее щеке, безмолвно извиняясь перед Марианной за недавнюю требовательность, граничившую с грубостью. Марианна молча поцеловала его ладонь в знак того, что у Робина нет причин извиняться. Она хотела встать с постели и попыталась снять с себя его руку, но он не позволил.
– Куда ты?
– Рассвело, родной! Пора приниматься за дела.
Он посмотрел на нее и тихо попросил:
– Побудь со мной, пока я не усну.
Она на миг согласно сомкнула веки, и он, признательно улыбнувшись, лег головой ей на грудь. Она положила ладони поверх его головы и поцеловала Робина в затылок.
– Спи, любимый, – прошептала Марианна, – и пусть твои сны будут спокойными, омоют тебя новой силой и сохранят твою чистоту.
– Я люблю тебя, милая, – ответил Робин, крепко обнимая руками ее стан. – Когда я усну и ты покинешь постель, не забудь сама пройти обряд очищения – слишком много отравы ты от меня забрала. На силу Луны не надейся: тебе она не поможет.
Прежде чем Марианна успела спросить его о последних словах, он уже крепко спал.
Глава одиннадцатая
Праздничный день в Рэтфорде выдался солнечным и теплым. Осень радовала теплом, весь сентябрь и первую половину октября было ясно, словно лето медлило и медлило прощаться и уступать место осенней непогоде.
Робин и Марианна отправились в путь ранним утром. Пока они ехали по лесным тропинкам, с удовольствием вдыхая прохладный свежий воздух, напоенный горьковатыми запахами сплошь пожелтевшей листвы, Марианна призналась, что не ожидала поездки на праздник.
– После того что случилось, я была почти уверена, что ты передумаешь. И я бы поняла тебя и не стала обижаться.
– Я ведь обещал тебе, а данное слово надо держать! – рассмеялся Робин и, перегнувшись в седле, поцеловал Марианну. Но потом, став серьезным и неулыбчивым, сказал: – Вот только обратно в Шервуд мы вернемся не одни, а вместе со стрелками, которые тоже решили побывать в Рэтфорде.
– Как скажешь, милый! Главное, что весь день мы проведем с тобой вдвоем! – ответила Марианна и счастливо вздохнула, радуясь и ясному утру, и великолепной погоде, и в предвкушении дня, который Робин посвятит только ей.
Они особенно не торопили коней и добрались до стен Рэтфорда за два часа до полудня. Неподалеку от городской стены был постоялый двор, где Робин, перекинувшись несколькими словами с хозяином, оставил лошадей. Марианна стояла поодаль, пока Робин разговаривал с хозяином, подвижным, пожилым и смешным с виду: он был толст и пузат, как пивная бочка. Вернувшись к Марианне, Робин взял ее за руку, и они направились к дороге, которая вела к городским воротам. По дороге спешило много повозок, и, с согласия возчика, Робин и Марианна забрались в одну из них. Стража, охранявшая въезд в Рэтфорд, не обратила внимания на лорда Шервуда и его подругу, и они, благополучно миновав ворота, слезли с повозки и затерялись в шумной и пестрой толпе горожан.
Праздник устраивали старейшины Рэтфорда в честь шерифа Ноттингемшира. Он должен был начаться с турнира. По его окончании знатным гостям предлагалось отобедать в шатрах, заранее разбитых на большом лугу рядом с турнирным полем. После обеда гостей ожидало много других достойных развлечений. Для простого люда на главной площади Рэтфорда раскинулась ярмарка, был возведен помост для выступления бродячих артистов. Закончиться праздник должен был затемно, но Робин и Марианна, которым надо было покинуть город до закрытия ворот, не могли поучаствовать в нем до конца.
Они дошли до турнирного поля. Как и зимой в Ноттингеме, для знатных гостей была сооружена галерея, украшенная полотнищами с гербами Англии и Ноттингемшира. Над галереей развевались флаги с гербом Рэтфорда. Робин и Марианна подошли к противоположному краю, где за туго натянутым канатом, которым было ограждено турнирное поле, плотной стеной толпились горожане и жители окрестных селений. Марианна невольно улыбнулась, вспомнив то время, когда она горделиво оглядывала с таких галерей простой люд, среди которого сейчас находилась сама. Тогда она была окружена почетом, слуги ловили каждый ее знак, бросаясь немедленно исполнять любое ее желание. Ее наряды и украшения вызывали зависть у других знатных девушек. А сегодня она была в простом льняном платье синего цвета и куртке из темной замши. Из украшений на ней была только подвеска с аквамарином, спрятанная под платье, но эта подвеска была подарена Робином и только потому стоила для Марианны дороже всех ее прежних украшений.
Гомонившие вокруг люди бесцеремонно толкали ее локтями, задевали плечами и провожали грубоватыми шутками, которыми незатейливо выражали восхищение ее красотой. Впрочем, шутки немедленно стихали, стоило шутникам, пытавшимся заигрывать с Марианной, заметить ее высокого широкоплечего спутника и особенно длинный меч в ножнах на его поясе. Но сейчас Марианна была гораздо счастливее, забыв обо всех утраченных привилегиях, зато чувствуя тепло ладони Робина на своем стане. Она украдкой потерлась затылком о плечо Робина, и он ответил ей ласковым пожатием руки.
Они пробрались почти к самому ограждению, но, не дойдя до него несколько шагов, Робин остановился. Придерживаясь за его руку, Марианна привстала на носки, пытаясь через головы тех, кто стоял впереди, рассмотреть гостей на галерее, и узнавала прежних знакомых с непонятным чувством: словно эти люди были из другого мира, в котором ее самой никогда прежде не было.
– Смотри, вон шериф на почетном месте! – шепотом говорила она Робину, а он ловил ее руку прежде, чем она, забывшись, пыталась указать на того, чье имя называла. – А вон епископ рядом с ним. Сэсиль с Уилфридом и Ричард Ли… Вот и дочка шерифа леди Клод, а ее супруга я не вижу. Должно быть, он собирается принять участие в турнире.
– Год назад ты сама была бы там, где они, – поддразнил ее Робин, – в шелках и бархате, сверкая золотом и драгоценными камнями, утомленно взирала бы на толпу.
Марианна улыбнулась тому, как точно он угадал ее мысли. Обернувшись к Робину, она бросила на него серьезный взгляд и сказала:
– Мне хорошо только там, где есть ты.
Робин улыбнулся и, легонько сжав ее плечи, поцеловал Марианну в висок.
– Смотри! – шепнул он, разворачивая ее лицом к полю. – Сейчас начнется.
В ответ на его слова пронзительным пением откликнулись трубы. Герольд выехал в центр турнирного поля и стал громким голосом оглашать условия поединков.
– Удар острием копья означает вызов биться боевым оружием, удар древком – тупым копьем, – повторил Робин, когда герольд смолк, и негромко рассмеялся: – Право же, он мог бы не упоминать о боевом оружии. На такие поединки в Ноттингемшире вызывал один лишь Гай, да и то далеко не всех!
– А ты бы принял его вызов на смертный поединок, доведись вам сойтись на турнире?
– Ты сомневаешься в ответе? – усмехнулся Робин и, когда Марианна, рассмеявшись, отрицательно покачала головой, сказал: – Милая, мы ведь с ним постоянно этим и занимаемся, только без помпезности таких вот турниров.
– Вы заняты войной, а я говорю про поединок один на один, – возразила Марианна.
– Когда-то я предложил ему разрешить наши разногласия в честном поединке, – сказал Робин и, задумчиво прищурившись, уплыл взглядом куда-то вдаль, в прошлое. – Гай же напустил на меня шестерых наемников, а сам стоял, сложив руки на груди, и смотрел, что я стану делать. Он здорово растерялся, когда его наемники полегли, даже не успел приготовить меч к бою. Но я сказал ему, чтобы он не утруждался. Я больше никогда не удостою его предложением такого поединка, о котором ты сейчас сказала.
– Почему он так поступил? – спросила Марианна. – Ведь это был поступок труса!
– Именно поэтому, – усмехнулся Робин. – Он понимал, что ему не выстоять против меня, и испугался. Да ему и сейчас не справиться со мной.
– О, какая самоуверенность! – поддразнила его Марианна, но Робин ответил ей абсолютно серьезным взглядом:
– Я знаю, о чем говорю. И он это понимает, потому и бьет из-за угла, а не напрашивается на поединок лицом к лицу.
– Не хмурься, ведь я пошутила! – ответила Марианна и поцелуем загладила неудачную шутку. Сжимая его руку, она стала увлеченно следить за ходом начавшихся сражений конных рыцарей. – Смотри, Брайан де Бэллон не такой уж плохой боец! Он уже третьего противника выбивает из седла. Смотри, смотри, вот это удар! Кажется, в Ноттингемшире появился боец, который со временем сможет стать Гаю достойным противником в турнирных поединках.
Она подпрыгивала от возбуждения и азарта, не сводя глаз с турнирного поля, а Робин с улыбкой наблюдал за ней самой, не забывая по привычке оглядываться по сторонам.
Турнир длился около двух часов. Как и предвидела Марианна, победителем был объявлен Брайан де Бэллон. Леди Клод, сияя торжеством, увенчала голову супруга венцом доблести. По турнирному полю рассыпались слуги, подбирая обломки копий и засыпая песком ямы, выбитые копытами рыцарских коней. Заметив, что на поле начали устанавливать мишени для лучников, Марианна с тайной тревогой посмотрела на Робина, который ответил ей безмятежной улыбкой.
– Уйдем с состязания лучников, – поторопилась предложить Марианна, – ведь мы каждый день наблюдаем нечто подобное в Шервуде!
– Уйдем, если хочешь, – неожиданно легко согласился Робин, – тем более я проголодался, да и ты, наверное, тоже голодна.
Марианна, не ожидавшая от него такой покладистости, радостно улыбнулась, и они стали выбираться из толпы.
– Испугалась? – вдруг спросил Робин с дразнящей улыбкой.
– Конечно! – рассмеялась Марианна. – Что бы я стала делать, если бы ты снова решил доказать, что ты – первый лучник Англии?
– Здесь нет достойной меня награды. Священная серебряная стрела одна, да и дело было не в ней. Там, – и Робин небрежно махнул рукой в сторону галереи, – нет тебя, чтобы забыть об осторожности ради пожатия твоей руки.
Марианна замедлила шаг и обернулась к нему. Ветер разворошил ее светлые пряди и осыпал ими лицо Робина. На миг они забыли об окружавших их людях. Их глаза, полные нежности друг к другу, встретились, руки скользнули по рукам, губы дотронулись до губ, словно они были одни на всем свете.
Наконец они выбрались из толпы и неспешно пошли по мощеной булыжниками улице, которая вела к ярмарке.
– А ведь ты еще до того, как получил в награду серебряную стрелу, дотронулся до моей руки, да так, что у меня синяки остались! – сказала Марианна. – Помнишь, помогая мне выбраться из толпы, когда я возвращалась из шатра Гая на галерею для гостей? Но этого тебе показалось недостаточно, чтобы ты посчитал свою цель достигнутой?
Она вопросительно посмотрела на Робина, и тот лишь усмехнулся, ничего не сказав в ответ. Марианна понимающе кивнула:
– Конечно, нет! Ты должен был предстать передо мной победителем!
– Да, милая, и никак иначе, – в тон ей ответил Робин. – Едва ли в облике рассерженного ревнивца я быстрее добился бы твоей благосклонности!
– Как ты узнал, что я буду на том турнире? – спросила Марианна.
– Несложная загадка! – рассмеялся Робин. – А как ты могла не быть на нем, если тебя пригласили на помолвку дочери шерифа? К тому же я видел тебя днем накануне.
– Видел? – удивилась Марианна. – Где же?
Она остановилась и недоверчиво посмотрела на Робина, который ответил ей нежным и насмешливым взглядом, забавляясь ее удивлением.
– Во дворе Ноттингемского замка. Ты величаво, не торопя шаг, спускалась по лестнице, словно юная королева. Я запомнил твой облик так отчетливо, что ты долгое время стояла у меня перед глазами как наяву. На тебе было платье из пунцового бархата, а поверх него длинный белый плащ, подбитый куньим мехом. Капюшон плаща лежал на плечах, открывая голову. Твои волосы были высоко заколоты и сплетены в длинные косы. Ты остановилась на самой середине лестнице, к тебе подбежал слуга, и ты что-то ему сказала. Он убежал, а ты еще долго стояла, опираясь о перила, и смотрела в небо. Я не был бы удивлен, если бы ты вдруг превратилась в белую птицу и взвилась под самые облака, улетев далеко. Но ты лишь грустно улыбнулась и ушла.
– Все верно! – воскликнула Марианна, поразившись, как точно он запомнил ее наряд, прическу и даже то, как она стояла на лестнице, погруженная в мечты. – Я вышла во двор, чтобы дать указание слугам хорошенько позаботиться о Воине. Он утомился в дороге по зимней непогоде. Я тогда только час как приехала из Фледстана.