Loe raamatut: «Аномалии личности. Психологический подход»

© ООО ТД «Никея», 2019

© Братусь Б.С., 1988, 2019

Предисловие к первому отечественному изданию

(Аномалии личности. М.: Мысль, 1988)

«Предисловие можно назвать громоотводом», – считал немецкий ученый Г. К. Лихтенберг. И действительно, в предисловии автор обычно старается заранее оправдаться, объяснить, почему он выбрал именно эту тему и данный угол ее рассмотрения, эти, а не другие методы исследования и способы изложения. Автор хорошо знает недостатки и слабости своей работы и потому стремится в предисловии первым назвать хотя бы некоторые (чаще, правда, не главные) из них, обезоружив тем самым своих будущих критиков и недоброжелателей. Этому же служит подчеркивание в предисловиях того, что исследование носит «предварительный характер», что «необходимы дальнейшие, более углубленные разработки» и т. п.

Но на предисловие помимо оправдательных, «громоотводящих» функций автор – осознанно или неосознанно – возлагает и надежду куда более важную и значимую для него, – надежду привлечь «своего» читателя, подать знак, что книга написана именно для него. Таким «своим», «заветным» читателем не обязательно может быть узкий специалист в данной области, которому в силу профессиональной необходимости надобно следить за выходящей литературой (данную категорию можно назвать читателями-потребителями, пользователями). Не обязательно это будет читатель, которому книга понравится и который найдет ее в ряде мест «полезной», «любопытной» или «забавной» (таких читателей можно условно отнести к «зрелищному» типу – им обычно нужна новая картинка, заставка на интересную тему, которая овладевает их вниманием лишь на краткое время, до появления следующей экспозиции). «Своим» является тот, порой еще не встреченный, но тем не менее вполне реальный для автора читатель – сегодняшний или будущий, – который незримо присутствовал при написании книги, спорил с автором, подбадривал его, требовал от него искренности и правды, все новых исправлений и переделок. Именно такого читателя-собеседника представлял себе автор. Для него он, в конечном счете, пишет книгу (а не для безликой «научной общественности»), его он боится оттолкнуть неряшливостью письма и поспешностью выводов, его суда он ждет. Но помимо читателей-собеседников, читателей-потребителей есть и те, кому предлагаемый подход, способ изложения и, в конечном счете, сама личность автора чужды, кому потребны иные книги и иные авторские позиции. Задача предисловия – предостеречь этих читателей от пустой для них траты сил и внимания.

О чем же данная книга, которую не воображаемый, а реальный читатель («свой» или «чужой» – пока неведомо) держит в руках? Эта книга об общих проблемах психологии личности, о том, что такое психическое и личностное здоровье, о том, как возможно уклонение от нормы, появление аномалий личности, о том, наконец, какие перспективы, пути предупреждения и коррекции этих аномалий может предложить психологическая наука. Разумеется (и здесь, как легко видит читатель, мы используем «громоотводную» функцию предисловия), автор отнюдь не претендует на окончательное решение каждого из названных вопросов. Эти вопросы вообще не имеют окончательных решений, ибо относятся скорее к категории «вечных». Как все вечное, они актуальны в любое время, но все же бывают периоды, когда они становятся особенно остры. В психологической науке это связано с требованиями практического использования ее данных, с возрастанием роли «человеческого фактора». Отсюда возникает потребность нового пересмотра проблемы нормы и патологии, аномалий и здоровья личности. Попытка обосновать некоторые подходы к такому пересмотру и предпринята на последующих страницах. Проблема аномалий развития личности рассмотрена на трех основных уровнях: философско-мировоззренческом, общепсихологическом и конкретно-прикладном. Автор стремился показать живую связь философии, этики, психологии, практики и, следовательно, необходимость взаимопонимания, сближения, взаимодействия представителей этих областей в решении насущных задач современного человекознания.

…Предисловия в научных монографиях обычно заканчиваются перечнем лиц, которым автор во многом обязан, которым хотел бы выразить свою благодарность. И это справедливая традиция. Развернутое научное исследование лишь с достаточной долей условности можно приписать авторству исключительно одного человека. И коллега, дарящий тебя вдумчивой беседой, и любознательный студент, задающий «каверзный» вопрос, и испытуемый в психологическом эксперименте, и твой редактор, терпеливо исправляющий погрешности стиля, – все они участвуют, соавторствуют в работе, выполняют в ней свою незаменимую роль. Но есть люди, встреча и общение с которыми особенно памятны и важны для научной судьбы автора и назвать которых в первую очередь – его прямой долг. Такими людьми для автора данной книги были профессора П. Я. Гальперин, А. В. Запорожец, Б. В. Зейгарник, А. Н. Леонтьев, А. Р. Лурия. Уже один перечень этих славных для отечественной и мировой психологии имен говорит о том, как повезло автору.

Хотелось бы также особо поблагодарить профессоров В. В. Давыдова и В. А. Лекторского, чьи суждения и оценки рукописи книги способствовали утверждению ее концепции; всех коллег, сотрудников, студентов, аспирантов и соискателей, участвовавших в совместных исследованиях, дискуссиях и спорах; Т. Н. Братусь за неоценимую помощь и поддержку в работе.

Борис Братусь, Москва, март 1988

Предисловие к американскому изданию

(Anomalies of Personality. From the Deviant to the Norm. Paul M. Deutsch Press. Orlando, Florida, 1990)

«Наука – это драма идей», – говорил Эйнштейн. И драма людей, – добавим мы. Нельзя понять науку, ее роль, место, перспективы, не поняв судеб ученых, их реальной жизни в реальном обществе. И отречение Галилея, и переезд Фромма из Германии в США, и смерть великого русского биолога Николая Вавилова в сталинской тюрьме – в равной степени эпизоды жизни ученых и эпизоды науки. Только на скрещении идеи и жизни рождается факт науки, и одно просто неотрывно от другого. И в этом плане советская психология – едва ли не полностью закрытая для западных читателей тема. Время от времени всплывающие имена, отдельные переводы тех или иных книг и статей не создадут картину, как не создадут ее несколько точек, поставленных на полотне, – нужны линии, краски, отношения, пристрастия, нужно привнесение жизни, которой жили все эти годы советские ученые-психологи и которая была просто несопоставима с жизнью ученых Запада. И подобно тому, как, скажем, учение Фрейда неотделимо от знания его биографии и представляется как нечто слитное, как целостный образ, советская психология как совокупность исследований и имен должна слиться с ее реальной историей и сформировать некий живой образ. В мировую культуру входят именно такие живые образы, а не отдельно выдернутые идеи, и человек на могиле Фрейда думает о пути подвижничества и научном бесстрашии, а не о законах сексуальной сублимации.

Но пока не написана такая живая история советской психологии, честная книга о драме ее идей и людей. И оттого сомнения и волнения автора: слово и позиция, понятные и значимые здесь, в Союзе, включенные в здешний мир, будут ли приняты и поняты в далекой стране, окажутся ли созвучными, соотнесутся ли с идеями и людьми, живущими столь отличной от нашей жизнью. В этом плане автор смотрит на перевод как на явление почти магического ряда, ведь в случае удачи, не прилагая к тому дополнительных усилий, он входит в круг нового общения, приобретает новых собеседников и оппонентов. И потому автор, полностью полагаясь на искусство и мастерство уважаемых переводчиков данной книги, будет с надеждой и верой ждать встречи с новым для него читателем.

Борис Братусь, Москва, июнь 1989

Вступительная статья В. В. Давыдова к американскому изданию

(Anomalies of Personality. From the Deviant to the Norm. Paul M. Deutsch Press. Orlando, Florida, 1990)

С удовольствием представляю читателю эту книгу. Ее автор – профессор факультета психологии Московского университета Борис Братусь. У нас в стране его новая книга быстро приобрела широкое признание среди психологов, психиатров, философов и стала важным событием нашей научно-общественной жизни.

Эта работа является необычной в ряде отношений. Автор, с одной стороны, обсуждает важные философские («вечные») и теоретико-психологические проблемы, а с другой – на основе своих теоретических исследований анализирует самые актуальные практические проблемы, например относящиеся к алкоголизму как болезни и психологическим аспектам его профилактики. В книге дается тонкий и скрупулезный анализ многих сложных философских вопросов и фундаментальных психологических проблем. В то же время это популярная книга в лучшем смысле слова. Она живая и увлекательная, и я надеюсь, что она вызовет интерес не только специалистов, но самых широких кругов интеллигенции.

Хотелось бы специально подчеркнуть высокий уровень анализа философских и психологических проблем, связанных с дихотомией «норма – патология», проблемами человека и общей теории личности. Вопросы эти весьма непростые, так как критерии нормы и нормального, продуктивного развития личности пока недостаточно разработаны как у нас, так и на Западе. Что касается нашей страны, то эти вопросы обрели за последнее время острый общественно-политический и поистине жизненный смысл. Известно, что в недавнем прошлом в Советском Союзе нормой считалось не что иное, как безоговорочное согласие с правилами, которые устанавливали власти, а те, кто имел свои явно отличные от большинства суждения и образ жизни, могли считаться ненормальными со всеми вытекающими отсюда последствиями вплоть до помещения в специальные психиатрические учреждения. Можно поэтому радоваться мужеству исследователя, который как раз в эти годы и разрабатывал свою концепцию нормы, резко противостоящую усреднению человека, сведению его к роли винтика, легко заменимой детали в социальном механизме.

Автор совершенно правильно, на наш взгляд, начал книгу с освещения места, которое человек занимает в мире. В какой степени человек соответствует своему понятию – то есть понятию «человек»? Без первоначального прояснения этого вопроса как психиатрия, так и психология бессильны в поисках средств преодоления различных аномалий, в поисках исходных общих критериев нормального развития.

Обычно психологическое исследование личности основывается на анализе индивидуальных психических процессов. Однако живое целое, органическая система не сводится к простой сумме составляющих ее частей. Поэтому более методологически обоснованным представляется иной путь – от определения общей сути целостного личностного бытия к пониманию назначения и функции индивидуальных психических процессов. Именно этой логике следует работа Братуся.

Согласно этой логике, анализ, развернутый в первой главе книги, сосредоточен на рассмотрении таких понятий, как смысл, ответственность, свобода, и других основополагающих нравственных начал человеческой жизни. Особо значимым мне представляется то, что впервые в нашей психологической литературе достаточно четко обозначена специфическая роль феномена веры как неотъемлемого момента целеполагания и необходимого условия трансцендирующего развития человека.

Отметим также, что автор является одним из первых психологов советской поры, кто чувство любви и совесть человека рассматривает как проявление родовой человеческой сущности. Последовательное введение этой гуманитарной проблематики в научную психологию личности – несомненное достоинство книги.

Во второй главе автор развертывает свою оригинальную общепсихологическую концепцию психического и личностного здоровья человека, строения и динамики личности. Его концепция основывается на традициях ведущей школы отечественной психологии, ассоциирующейся с именами Выготского, Леонтьева и Лурии, связанных с культурно-исторической теорией и теорией деятельности или деятельностным подходом в психологии. Давайте несколько подробнее остановимся на некоторых основных положениях этой научной школы. Это позволит читателю лучше понять общий контекст данной книги.

В наиболее обобщенной формулировке идеи Льва Выготского могут быть связаны с культурно и социально ориентированными теориями, расцвет которых приходится на двадцатое столетие. Однако, в отличие от этих теорий, Выготской вводит в психологическую теорию новую концепцию – концепцию общественно-исторической, или социальной, деятельности человека, в качестве деривата которой понимается его индивидуальная деятельность. По Выготскому, эта общественная или социальная (экстернальная) деятельность связывается с экстрапсихическими процессами, тогда как индивидуальная (интернальная) деятельность – с интрапсихическими процессами. Переход от общественно-социальной к индивидуальной деятельности составляет суть процесса интериоризации.

Важнейшую роль в процессе интериоризации играют знаки, которые, в действительности, являются двигателем человеческой культуры и средством, культурно обусловливающим индивидуальную деятельность и сознание. Выготский выделяет отдельные стадии «внешних» и «внутренних» знаков в ходе психического развития. По Выготскому, «знак, находящийся вне организма, как и орудие, отделен от личности и служит по существу общественным органом или социальным средством»¹. К тому же знак – это средство, объединяющее людей. «Всякий знак, если взять его реальное происхождение, есть средство связи, и мы могли бы сказать шире – средство связи известных психических функций социального характера. Перенесенный на себя, он является тем же средством перенесения функций в самом себе»².

Допустимо сказать, что для Выготского индивидуальное сознание личности детерминировано следую щей прогрессией: общественно-социальная деятельность в фор ме коммуникации между людьми – культура – знаки – индивидуальная деятельность – индивидуальное сознание. Выготский во многом, хотя и не во всем, обусловил введение понятия деятельности в психологическую теорию. Это понятие впоследствии анализировали и развивали многие выдающиеся советские психологи, в особенности Сергей Рубинштейн и Алексей Леонтьев.

Философско-психологическое понятие деятельности, по сути, состоит в том, что оно отражает отношение человеческого субъекта как социального существа к внешней активности посредством процесса ее трансформации и изменения. Подлинной и универсальной формой этого отношения являются целенаправленные трансформации и изменения, производимые социальным субъектом в чувственно-объектной реальности. Эта деятельность является творческой, и она служит основанием для появления и развития различных форм интеллектуальной деятельности людей в ходе истории (когнитивной, художественной, религиозной и т. д.). Однако каждая из этих производных форм деятельности непременно связана с некоторой трансформацией, которую субъект производит с объектами.

Цель является важнейшим понятием теории деятельности. Каждая деятельность нацелена на трансформацию и присвоение некоторого объекта, реального либо идеального. «Предмет деятельности выступает двояко: первично – в своем независимом существовании, как подчиняющий себе и преобразующий, вторично – как образ предмета, как продукт психического отражения его свойств, которое осуществляется в результате деятельности субъекта и иначе осуществляться не может»³.

Таким образом, психическое отражение порождается не путем прямых внешних влияний, но путем активных практических контактов между субъектом и объектным миром, которые, следовательно, обусловлены независимыми свойствами, взаимосвязями и отношениями этого мира. Поэтому «афферент», контролирующий деятельность, по преимуществу сам является объектом, и лишь вторично представление его как субъективного продукта деятельности, несущего в себе свое объективное содержание. То, с чем мы здесь сталкиваемся, это двойной переход: «объект – процесс деятельности» и «деятельность – ее субъективный продукт». Леонтьев подчеркивал особенно, что это не только когнитивные процессы, но также сфера эмоций и потребностей, которые характеризуются объективностью. Именно объектное содержание позволяет им реализовать функцию деятельностного контроля над частью субъекта.

То, что объекты принадлежат субъекту, раскрывается в деятельности человека и, в частности, в его зависимости от потребностей, мотивов, установок и эмоций. Возникает психическое (ментальное) отражение, в результате которого рождается образ, впитавший в себя всю систему объективных отношений, в которых реально протекает человеческая жизнь и практический опыт.

Понятие деятельности внутренне связано с понятием идеального. Сфера идеального в человеке, которая характеризует его как социальное существо, благодаря языковым значениям и другим видам знако-символического ряда, позволяет ему предвидеть, антиципировать и испытывать возможные действия, нацеленные на достижение некоего объектного результата, удовлетворяющего потребность. Способ и характер этого действия детерминирован своей сознательно поставленной целью.

В течение своей жизни в обществе человек использует средства сферы идеального, что позволяет ему дистанцировать себя от своей деятельности и представить ее как особого рода объект, который может быть изменен даже до своей актуальной реализации. Таким же образом человек может видеть, оценивать и обсуждать свою деятельность с позиции других членов общества. В ходе своей деятельности каждый отдельный человек формирует идеальную репрезентацию позиций других людей. Идеальный образ деятельности и идеальная репрезентация позиций других людей образуют главный элемент человеческого сознания. Сознание не может быть представлено в изоляции от идеального и деятельности, так как они представляют собой внутреннее единство.

Нужно сказать, что такое понятие идеального совершенно несовместимо с теориями, которые культивируют натуралистические и квазисоциологические представления о человеческой деятельности и сознании, считая их своего рода непосредственными функциями телесной организации и мозга человека. Такого рода интерпретации сознания принимаются некоторыми психологами, психофизиологами и учеными, специализирующимися в области философии. Критические выступления против этой школы мысли проводились известным советским философом Эвальдом Ильенковым, который считал себя одним из учеников Выготского. По Ильенкову, превращение проблемы «идеального» в чисто психофизиологическую проблему заводит науку в тупик, поскольку «тайну идеальности хотят в этом случае раскрыть совсем не там, где она в действительности возникает и разрешается, не в пространстве, где разыгрывается история реальных взаимоотношений между общественным человеком и природой, а внутри черепа, в материальных отношениях между нейронами»⁴.

Неразрывная связь между человеком и миром детерминирована его социальной природой и деятельностью. Человек принципиально открыт к миру. В психологии эти философские позиции кристаллизовались в категории «образ мира», которую Леонтьев развивал в последние годы жизни и которая стала важной частью его теории. Он писал, что в понимании личности необходима настоящая «коперниканская» революция, которая перенесла бы фокус с традиционного «птолемеевского» подхода к личности, замыкающегося в круге внутреннего эмоционального опыта. Это показало бы, что сущность и источник личности состоит в ее связях с другими людьми. Во главе угла должно быть то, что личность образуется не некоторыми индивидуальными чертами, свойствами, способностями и т. д., но ее ценностно-смысловой связью с реальным миром, в котором живут другие люди.

Оценивая подход Алексея Леонтьева как высокооригинальный, в то же время мы не должны игнорировать тот факт, что во многих местах его теория уязвима и неполна. Леонтьев не оставил нам развитой теории личности, но только наметил некоторые методологические принципы ее развития. Нужно признать, что эти принципы были очень обобщенными и абстрактными, непосредственно не увязанными с конкретными реалиями, практическим опытом и «клиническим свидетельством» мира, в котором живет человек.

Другой недостаток теории состоит в том, что в ней особое «психологическое измерение» личности редуцировано до «измерения деятельности». По Леонтьеву, именно деятельности субъекта (а не действия, операции, психофизиологические функции или блоки этих функций) являются основными единицами измерения личности. Действительно, как мы видели выше, деятельность представляет собой чрезвычайно важную категорию психологического анализа: именно деятельностями субъекта, их взаимосвязями и иерархиями образованы все специфически человеческие психические функции, включая уровень личности. Однако если деятельности образуют личностный уровень отражения, это не означает того, что они являют собой специфические образования этого уровня, поскольку они образуют также память, мышление, восприятие и т. д. Это означает, что необходимо либо найти специфически «личностную» деятельность и вынести ее как особого рода образование для анализа, либо отказаться от попыток анализировать деятельности как специфические образования личности и признать их не более чем основанием личности (между прочим, это выражение используется самим Леонтьевым). Это то, что служит базисом для появления и развития личности. Другими словами, даже если мы признаем деятельность основанием личности, необходимо, как бы то ни было, продолжить поиск специфических образований анализа личности.

Последовательное развитие этих идей привело к формулированию новых представлений о личности, которые можно охарактеризовать как «смысловые представления», поскольку особое значение здесь имеют понятия смысла, смысловых отношений, смысловой сферы и смыслового бытия личности, на которые они опираются. Борис Братусь является одним из основателей таких теорий, о чем его книга дает наглядное представление. После этого необходимого отступления, посвященного истории, лежащей в основе подхода Братуся, давайте вернемся к обсуждению содержания этой книги.

Мы остановились на второй главе, в которой дается общая психологическая теория личности и содержатся постулаты и гипотезы, показывающие исходную точку авторского анализа. Именно в этой главе впервые вводятся некоторые очень интересные идеи, такие как понятие уровней психического и личностного здоровья, оригинальное описание циклов развития деятельности и новая характеристика смысловой сферы человека. Нужно заметить, что эта характеристика является важнейшим теоретическим достижением.

Признавая глубину научного анализа, проводимого автором в этой главе, я не хочу этим сказать, что выдвигаемые им положения не являются спорными. Напротив, они являются приглашением к дискуссии. Так, лично мне трудно согласиться с авторским определением «координат» личности. Такими координатами он считает деятельностное бытие, культуру как систему значений и смысловые образования. На наш взгляд, при формулировке такого понимания существенных черт «измерений» личности автора подводит философское чутье. Я считаю, что все эти измерения характерны для сознания человека, а не для его личности. Вместе с тем отмечу спорность и нашей собственной позиции и возможность здесь дальнейшей полемики.

Третья глава⁵ посвящена методам изучения проблем личности. Отмечу важное значение этой главы, в которой фактически обсуждаются не только специально-психологические сюжеты, а широкая и весьма философски значимая область методологии наук о человеке. Говоря о методах исследования, автор отходит от широко распространенных штампов и сосредоточивает внимание на проблеме соотношения между «пониманием» и «объяснением» в науке о человеческой психике. Материал главы позволяет, в частности, хорошо развести позиции психологии и психиатрии при исследовании аномалий психического развития человека и вместе с тем достаточно точно определить роль и значение собственно психологического анализа в проведении их диагноза. Несомненно, привлечет внимание читателя и яркое изложение материалов, относящихся к использованию художественной литературы при рассмотрении психических аномалий личности.

Показывая ограниченность многих традиционных подходов к исследованию аномалий, автор выдвигает и обосновывает свой подход, который он называет аналитико-преобразующим. Он исходит из глубоких традиций отечественной психологии, прежде всего научной школы Льва Выготского.

Чтобы понять эту традицию, давайте сделаем еще одно короткое отступление в историю советской психологии. Как я ранее упомянул, согласно теории Выготского, специфические человеческие функции не присущи человеку от рождения, но даны ему как социальные модели. Выготский считал, что психическое развитие человека происходит в форме присвоения этих моделей, которое имеет место в процессе образования и воспитания. В результате этот подход позволил Выготскому сформулировать предпосылки, необходимые для изучения внутренней связи между различными методами образования и соответствующим им характером психического развития ребенка, что привело к необходимости введения в психологический анализ формирующего эксперимента как специального метода изучения, способного обнаружить сущность этих связей.

Выготский и его последователи ввели то, что они называли «каузально-генетическим методом», который сделал возможным изучение процессов возникновения новых психических образований путем их целенаправленного формирования. Подлинный генетический анализ процесса состоит в его систематичном воспроизведении, то есть формирующем эксперименте. Введение этого метода означает переход к качественно новой стадии в развитии психологии. Метод формирующего эксперимента характеризуется активным вмешательством психологов в область психических процессов, которые они изучают. Это делает этот эксперимент отличным от констатирующего эксперимента, который обнаруживает состояние психических образований, которые уже сформировались и существуют в наличности. Применение формирующего эксперимента предполагает проектирование и моделирование формируемых психических образований. В русле анализа путей и способов воплощения такого проекта (модели) также возможно изучать условия и порядок происхождения, или генезиса, соответствующего нового психического образования. Как писал П. Я. Гальперин, «только в генезе раскрывается подлинное строение психических функций; когда они окончательно сложатся, строение их становится неразличимым, более того – „уходит вглубь“ и прикрывается „явлением“ совсем другого вида, природы и строения»⁶.

В нашей стране этим методом пользовались сотрудники С. Л. Рубинштейна, А. Н. Леонтьева, Д. Б. Эльконина и П. Я. Гальперина в области изучения развития мышления, восприятия и умственной деятельности. В наших собственных исследованиях мы используем формирующий эксперимент в качестве главного метода исследования процессов психического развития школьников при осуществлении ими различных видов деятельности, в особенности учебной. Заслуга Б. С. Братуся – в модификации, развитии и применении этого подхода к сложнейшей области аномалий личности. Как ученый, хорошо знакомый со своеобразием данного метода, с теми серьезными трудностями, которые возникают у исследователя, стремящегося его использовать, я могу по достоинству оценить эту заслугу.

В четвертой главе⁷ книги автор на основании представленных теоретических разработок переходит к обсуждению конкретных механизмов аномального развития личности. Изучению диагностики и коррекции аномалий личности автором было посвящено более 20 лет работы. В ходе интенсивных исследований им был накоплен большой и интересный материал о различных типах нарушений психического здоровья. В книге, в частности, представлен анализ изменений личности при эпилепсии, патохарактерологическом и невротическом развитии и разных формах алкоголизма.

В главе подробно рассмотрено действие механизма «сдвига мотива на цель», описанного в теории деятельности А. Н. Леонтьевым. В качестве модели для анализа Братусь избрал изменения личности при эпилепсии. Его тонкий анализ отслеживает изменения психической деятельности в ходе болезни, преобразование ее структуры и функций и показывает, какие последствия это влечет для всего развития личности. Мне представляется, что это место книги наглядно показывает достоинство деятельностного подхода к изучению психики. Но это не значит, однако, что нет достоинств у недеятельностного подхода. Нужно сказать, что у последнего их гораздо больше, чем у деятельностного, поскольку мировая психология в основном строится на основе таких понятий, среди которых понятие деятельности отсутствует. Более того, эта психология получает значительное приложение в практике, чем мы – представители деятельностного подхода – особенно похвастаться не можем. Поэтому одной из важнейших задач, стоящих перед теорией деятельности, является задача указать, в каких областях она имеет явное преимущество по сравнению с другими подходами к изучению сознания и личности человека. А то, что такое преимущество действительно существует, я почувствовал при ознакомлении с книгой Братуся, где хорошо показано, какими большими возможностями обладает грамотное использование открытых в рамках деятельностного подхода механизмов. Этими возможностями, по моему мнению, не всегда обладает даже мощная психоаналитическая психология. Замечу также, что объясняющая сила развиваемой в книге концепции выходит за пределы того круга явлений, который в ней исследуется. Так, феномен «смещения мотива на цель», который детально и аргументированно обсуждается в книге, может иметь существенное значение для объяснений многих событий нашей отечественной истории. Автор убедительно показал, что механизм «сдвига мотива на цель» не сводится к своеобразному расширению мотивационных устремлений, как это утверждал А. Н. Леонтьев и другие. Нет, этот сдвиг может выразиться в сужении, заострении, замыкании мотивационных устремлений на каких-то отдельных блоках того, что было сложной системой. Сказанное имеет немалое значение для персонетики и исторической психологии.

Глава также содержит анализ механизмов нарушения целевой регуляции деятельности в их связи с личностными аномалиями, возникающими в ходе невротического и патохарактерологического развития. Автор приводит данные оригинальных экспериментальных и клинических исследований, показывающих различные варианты формирования целевых структур деятельности, соотношения общих (идеальных) и конкретных (реальных) целей и их влияние на различные уровни психического здоровья, включая высший, личностный уровень. В соответствии с принципами аналитико-преобразующего подхода автор показывает следствия выведенных закономерностей и возможность их использования в психокоррекционной практике.