Джонни Нэппер и Мир Снов

ГЛАВА 1

До вершины Тин-Телекей оставалось совсем немного, километров пять, не более. Ноги устали, не слушались, и шаман сел под сосной передохнуть. Подняв с земли хвойную иголку, сунул ее в рот и стал покусывать, втирая горьковатые капельки смолы языком в небо. Он не ел с утра, а этот простой способ перебивал аппетит.

Летом в тайге солнце садится быстро. Казалось, только час назад оно стояло в зените, и вот уже его край касается горизонта.

«Добраться бы дотемна», – подумал шаман, глядя, как светило скрывается за макушками деревьев.

Он вспомнил, как мальчишкой ходил по этому лесу с отцом, с интересом познавая животный и растительный мир. Как учился охотиться, ловить рыбу и собирать ягоды и грибы, отличая съедобные от ядовитых. Как-то раз, погнавшись за ящерицей, он споткнулся о торчащий из земли корень дерева и, упав, сломал зуб. Больно не было, только, пока не вырос новый зуб, он шепелявил почти на каждом слове. Отец после этого случая стал называть его Шелестом, с улыбкой объяснив это прозвище тем, что шаги его были тише шелеста падающих в лесу листьев. И Шелест не спорил. Он вообще никогда ни с кем не спорил и старался избегать компаний как сверстников, так и взрослых. Отец был для Шелеста лучшим другом и единственным ментором – беспрекословным авторитетом. Он научил его не только видеть лесной мир, но и чувствовать его. Настоящим шаманом нельзя стать, отучившись на шаманской кафедре оккультного университета или прослушав экспресс-курс шаманизма в Интернете. Им можно только родиться. Быть шаманом – право, передающееся по наследству, как графский титул. И Шелест гордился тем, что это право давало ему возможность жить в лесу, в скрепе с животным миром, а не с избалованной комфортом цивилизацией.

Со временем он так привык к жизни вдали от людей, что превратился в настоящего отшельника. Любая, даже мимолетная встреча с человеком вызывала в нем страх и панику. С каждым годом Шелест все больше отдалялся от общества и уходил глубже в тайгу, надеясь однажды окончательно разорвать связь с чуждым ему современным миром. Знания предков позволяли ему не только бродить звериными тропами, чутко улавливая тонкие, едва ощутимые запахи леса, но и видеть окружающий мир глазами животных, в которых он вселялся во время своих обрядов. Он мог часами парить орлом в небе, высматривая стаю волков, а обнаружив, уже через мгновение трамбовать лапами вожака влажный мох, уводя за собой волчью стаю подальше от новорожденных медвежат, оставленных свалившейся в овраг медведицей-одиночкой без защиты.

Отец рассказывал, что дед их деда обладал умением не просто вселяться в животных, но и становиться зверем. В одну из зим, приняв облик медведя, он провалился под лед, не успев научить своего сына искусству трансформации, и река унесла его тело, оставив серьезную брешь в хранилище знаний их племени. И вот спустя без малого двести лет у Шелеста появился шанс восстановить утраченную когда-то способность представителей его рода принимать обличье зверя.

Неделю назад, в свой тридцать третий день рождения, он спал на берегу той самой реки, где его древний предок нашел свою последнюю глубину. Во сне ему явился большой бурый медведь, такой огромный, что сперва Шелест даже принял его за мамонта. Он вышел из реки и сел рядом с Шелестом. Слипшаяся шерсть пахла застоявшейся водой вперемешку с тухлой рыбой. Слепни, в изобилии водившиеся в этой части леса, тут же облепили нежданного гостя, бесцеремонно залезая в глаза, нос и уши. Не обращая на них внимания, тот сидел, не шевелясь. Медведь как будто намеренно не стал стряхивать с себя остатки влаги, и вода тонкими ручейками стекала по шерсти и расплывалась под ним небольшой лужей. Рассматривая хозяина леса, шаман отодвинулся, чтобы не намокнуть. Уловив движение, медведь повернул голову и как ни в чем не бывало сказал:

– Ну, здравствуй, внук! Наконец-то мы встретились!

Он произнес это на медвежьем языке, рыча и смешно дергая мордой, как будто пытаясь что-то написать в воздухе носом. Шелест знал этот язык с детства и в ответ нарисовал в воздухе круг.

– Ну, здравствуй, предок! – прорычал он, догадавшись, кто к нему явился. – Как ты меня нашел?

Прапрапрадед рассказал, что двести лет назад, провалившись под лед, он уплыл в долину смерти. Многие годы он блуждал по ней в поисках мира снов, чтобы соприкоснуться с ним и через ночные видения передать потомкам свои утраченные по неосторожности знания. Но Мир Снов оказался куда более сложным, чем он себе представлял. Чтобы сегодняшняя встреча состоялась, он потратил больше ста пятидесяти лет, выныривая то не у того берега, то не в том лесу, то во сне не того человека. Не тратя время на разговоры, прапрапрадед поведал, что искусством трансформации можно овладеть только с разрешения духа леса, общение с которым возможно на мало кому известной горе Тин-Телекей, что в переводе с древнеалтайского означает Пуп Земли. Он объяснил, как добраться до Тин-Телекей, и на обрывке березовой коры когтем нацарапал список ингредиентов, необходимых для изготовления зелья.

Когда Шелест проснулся, оставленная дедом-медведем записка лежала на песчаном берегу, на том же месте, где они сидели во сне. Приготовленное по его рецепту зелье было мощнейшим ядом, чайная ложка которого запросто могла убить лошадь. Чтобы подготовить тело к обряду, шаман начал принимать отвар по капле в день. Поначалу ему становилось плохо от одного только запаха. Желудок скручивало, его тошнило и бросало в жар. Лишь на третий день организм приспособился и перестал реагировать на отраву. Шаман уже мог выпить три, пять, а затем и двадцать капель. Недоставало последнего ингредиента – пятнистого листа карликового папоротника, растущего на вершине Тин-Телекей. И сейчас до этой конечной точки его пути оставалось всего каких-то пять километров. Уже завтра он, потомственный шаман Шелест, встретится с настоящим хозяином леса, который сможет вернуть ему племени утраченную когда-то предками способность перевоплощения. И в этом огромном лесном мире, который он бесконечно любил и считал своим домом, для него больше не останется скрытых тайн и загадок.

«Спать… как хочется спать, – вяло ворочались мысли в его голове. – Но надо идти». Держась руками за дерево, он помог себе встать, стряхнул со штанов прилипшие хвойные иголки и, взвалив на плечи рюкзак с палаткой, двинулся по направлению к горному пику. На вершине горы Шелест без труда нашел заросли карликового папоротника и аккуратно срезал свесившийся до самой земли одинокий пятнистый лист. Согревшись возле разведенного костра, высушил добытый лист, растер в пыль и ссыпал во флягу с приготовленным обрядным зельем. Хорошенько взболтав, шаман снял крышку и осторожно понюхал получившуюся жидкость – в нос ударил резкий запах, от которого начали слезиться глаза. Мята, добавленная по совету деда в состав напитка, не спасала: зелье противно пахло горечью коры и гнилью слежавшихся листьев. Шамана непроизвольно передернуло.

Вершина горы оказалась достаточно просторной: здесь можно было разместить не только миниатюрную палатку, но и, при желании, небольшой дом с маленьким садом. Древние цивилизации использовали это место для церемониальных жертвоприношений своим богам, обильно поливая каменный пик кровью убитых животных и напитывая местный воздух надеждами на теплую зиму и дождливое лето.

Откуда-то издалека донесся вой волка. Усевшись у входа в палатку, Шелест сделал два больших глотка из фляги с зельем и сморщился. Зелье получилось отвратным. Он запрокинул голову и, глядя на луну, тоже завыл, предупреждая лес под горой о своем присутствии. Затем склонился над углями догорающего костра, всматриваясь в их танцующие узоры. Напиток начинал действовать. Голодный желудок впитал его моментально. Шелест попробовал встать, но ноги его уже не слушались. Откинувшись на спину и перебирая локтями по земле, он с трудом втащил себя в палатку, из последних сил дотянулся до застежки молнии и опустил ее вниз, закрывая вход в свое импровизированное жилище. Затем тяжело выдохнул и вытянулся, плотно зажмурив глаза и предвкушая астральное путешествие к духу леса. Он лежал неподвижно, чувствуя, как тело постепенно начинает принадлежать ему все меньше и меньше. Становясь податливым и мягким, оно таяло, как шарик мороженого на горячем летнем асфальте, растекаясь и испаряясь одновременно. В какой-то момент внутреннее «я» шамана отделилось, и он оказался в забвении, без мыслей и без тела.

Он открыл глаза и увидел перед собой куст черники с объеденными ягодами. Шаман быстро повернул голову в сторону и резко, одним прыжком, переместился к такому же нетронутому кусту по соседству. «Заяц, я заяц», – прозвучал в заячьей голове его собственный голос. Он попробовал пошевелить заячьей лапой, но не смог. Тело зайца по-прежнему принадлежало животному. Во тьме небытия Шаман и лес вдруг поменялись местами. Шелест ощущал, как ветер проходит сквозь его волосы-деревья, как через него, словно кровь в теле, текут многочисленные реки и ручьи. Горы были подобны мышцам, а каменные скалы – костям в его человеческом обличии. Звери же ощущались миллионами мурашек, хаотично снующих по коже. Лес дышал. Нечасто и глубоко, гораздо глубже, чем человек.

«Лес спит, то есть я сплю», – внезапно дошло до Шелеста. В ту же секунду он почувствовал, как что-то мокрое грубо прикоснулось к его шее. Это что-то чавкнуло, рыкнуло, перевернуло его на живот и, ухватив за шиворот, легко поволокло по земле. Он уже был не лесом, а обычным человеком, чье тело, обездвиженное и обмякшее под воздействием зелья, было только что, судя по всему, похищено.

Легкость, с которой его волокли по земле, и рычание вперемешку со зловонным обжигающим затылок дыханием не оставляли сомнений – медведь! «Но как ему удалось открыть молнию на входе в палатку?» – мелькнуло в голове. Шелесту стало страшно. Этой ночью в его планы совсем не входило становиться кормом для животных.

Медведь двигался быстро. Земля, трава и камни бесконечной мутной рябью мелькали перед глазами Шелеста. Неожиданно зверь замедлил шаг, сердито рявкнул и прыгнул, встряхнув шамана так, что у того лязгнули зубы. Наступила полная темнота. Пахло сыростью. Шум воды подсказывал, что они в одном из многочисленных в этом районе тайги гротов. И вдруг снова наступило забвение: ни грота, ни воды, ни страха – ничего.

Шелест очнулся на земле, у подножия какого-то огромного дерева. Было уже светло. Судя по разбросанным на земле коричневым плодам круглой формы, он лежал под каштаном. Попробовав пошевелить конечностями, шаман очень быстро убедился, что руки и ноги целы. Голова тоже была на месте.

«Где это я?» – с удивлением подумал он, осматриваясь по сторонам и одновременно пытаясь встать. Что-то сдавливало шею, и он протянул руку к источнику дискомфорта. Пальцы нащупали нечто похожее, судя по ощущениям, на кожаный ошейник, а скользнув руками к затылку и вниз, он наткнулся на еще один неприятный сюрприз – цепь, идущую от ошейника вниз. Шелест, как ошпаренный, вскочил на ноги и принялся лихорадочно крутить ошейник во все стороны, пытаясь обнаружить застежку или замок. Все напрасно: ошейник был сделан из единого куска кожи, даже швы не прощупывались. Как будто его надели Шелесту еще в детстве, когда позволял размер головы, и дождались, пока он вырастет. От шеи тянулась и уходила под корни дерева золотая цепь с круглыми, толщиной в два пальца, звеньями.

Шелест ухватился за нее обеими руками и потянул. Та поддалась, и он потянул еще, извлекая из-под корней каштана одно за другим многочисленные кольца своей золотой привязи. Он вытащил, как ему показалось, метров двадцать этого драгоценного украшения, прежде чем достичь предела. Больше тянуть было нечего. Дернув пару раз и убедившись, что цепь намертво прикреплена к дереву, Шелест отпустил ее, и она в две секунды, подобно автоматически скручивающемуся поводку для выгула домашних питомцев, вновь оказалась под каштаном, словно втянутая невидимой силой. Сглотнув, он потер пальцами шею, нывшую под непонятно откуда взявшимся и поработившим его кожаным обручем.

Хотелось есть. Подняв с земли валявшийся под ногами каштан, он очистил его и принялся грызть, тщательно пережевывая и обдумывая свое положение.

Утолив голод и осмотревшись по сторонам, шаман обнаружил, что находится на каком-то незнакомом ему огромном поле. Насколько хватало глаз, поле во все стороны до самого горизонта, за исключением мест, где торчали кочки, было покрыто невысокой, идеально выровненной травой. Впрочем, кочки тоже были идеальной формы, и одна в точности походила на другую.

День стоял ясный, без единого облака. Попытавшись определить время по солнцу, шаман вдруг осознал, что солнца на небе нет. Этот факт не на шутку встревожил его и заставил насторожиться. Гремя цепью, он обошел дерево вокруг, насчитав двадцать восемь шагов и попутно обнаружив маленький родничок. Находка оказалась весьма кстати, и, встав на четвереньки, он стал с жадностью глотать холодную ключевую воду, неприлично и громко хлюпая.

Последними воспоминаниями вчерашнего вечера были гора Тин-Телекей и медведь, неизвестно каким образом оказавшийся в палатке и утащивший его в подземный грот. В голове мелькнула мысль, что если медведь смог расстегнуть молнию в палатке, то, вполне возможно, он же и приковал его к дереву. Шелест в задумчивости еще раз обошел каштан, пытаясь обнаружить следы хищника, но его опытный глаз не увидел даже намека на присутствие хоть какого-то зверя. Внезапно над головой зашелестели листья, и крупный орех ударил его по темечку. Шаман уставился наверх, растирая ушибленную макушку и вглядываясь в густую листву орешника.

– Ку-ку, – раздался откуда-то из-за дерева мужской голос.

От неожиданности Шелест вздрогнул.

– Кто здесь? – испуганно завертел он головой. Сделав несколько осторожных шагов в сторону предполагаемого источника звука и так и не дождавшись ответа, он еще раз обошел дерево и опять никого не обнаружил.

– Ку-ку, – произнес тот же голос, но уже откуда-то сверху.

Шаман резко вскинул голову и тут же получил удар в лоб еще одним орехом.

– Ку-ку, – уже настойчиво повторил голос откуда-то из-за спины Шелеста. Быстро повернувшись, он неуклюже зацепился за цепь, споткнулся и упал.

Лежа на земле, Шелест увидел стоящего над ним незнакомца – высокого стройного мужчину в фиолетовой кофте на молнии с капюшоном и светлых штанах с ярко-красными лампасами. Кисти его рук были обтянуты черными перчатками из тонкой кожи, а ноги утопали в тумане, как будто вытекающем из брюк. Но внимание шамана было приковано не к одежде гостя, а к его лицу, вернее, отсутствию лица: под низко надвинутым капюшоном вместо головы клубился такой же бесформенный туман, как и под ногами. Не дым, не пар, а именно туман, стелющийся и переплетающийся серыми лоскутами. Как будто художник пальцем размазал по белому листу только что нарисованный карандашом клубок из толстых шерстяных ниток. В призрачной дымке в тени капюшона были едва различимы губы, нос и глаза. Скованный страхом шаман не спешил подниматься и продолжал молча рассматривать незнакомца, не в силах оторвать от него взгляда.

«Может быть, я сплю?» – подумал он и сильно ущипнул себя за руку.

Заметив это, безлицый рассмеялся.

– А ты забавный, – усмехнулся он и, подойдя к шаману ближе, протянул руку. – Ну, давай знакомиться? Граф Ганнибал, – представился он.

Судя по голосу, граф был в возрасте.

Шаман пожал протянутую ему руку.

– Шелест, – неуверенно пробормотал он в ответ.

Ганнибал кивнул.

– Знаю, – сказал он и улыбнулся. Его мимика напоминала эффект дождевых капель, разбивающихся о поверхность воды. Ленты тумана под капюшоном причудливо извивались, формируя морщины, движения глаз, бровей и губ.

– Где мы? – робко поинтересовался шаман.

– Мы? – граф пожал плечами. – Мы во сне. Я думал, ты уже догадался, – в его голосе послышалось легкое разочарование.

Шелест еще раз ущипнул себя, в этот раз изо всех сил, так что на коже появился синяк.

– Эй, ты что там делаешь? – возмутился Ганнибал. – Щиплешь себя, что ли?

Шелест вдруг почувствовал себя крайне неуютно, как маленький ребенок, пойманный с поличным у буфета, где хранятся спрятанные от него сладости. Ему даже стало стыдно, что он так неосмотрительно выставил напоказ свое недоверие собеседнику.

– Ну кто же так щиплет?! – возмутился Ганнибал. – Не умеешь – не берись. Тебя что, в детстве не учили этому правилу? – Он принялся расстегивать свою кофту. Оказалось, что не только голова и ноги, но и все его тело состоит из тумана. Засунув в этот туман руку по локоть, он принялся деловито шарить внутри, что-то там выискивая. – Так… Это несерьезно… это оставлю на потом… не в этот раз… – бормотал граф себе под нос, перебирая скрытые в тумане предметы своего хранилища. – Ага! Вот оно! Как говорится, кто ищет, тот всегда найдет, – воскликнул он радостно и извлек на свет большую, величиной с ладонь устрицу. Стряхнув с нее воду и ободрав водоросли, он поднес устрицу к губам и начал что-то шептать, как будто знал, где у нее находятся уши.

Вначале ничего не происходило, и устрица неподвижно лежала на его ладони, не проявляя признаков жизни. Потом она как будто хихикнула и брызнула графу в лицо тонкой струйкой воды. Ганнибал вытер стекающие капли тыльной стороной руки и уже в полный голос обиженно произнес:

– Ну, если ты мне не веришь, можешь сама посмотреть.

Проиграв дуэль собственной любознательности, устрица приоткрыла створку и уставилась на шамана – во всяком случае, так тому показалось.

– Вот видишь, – с укоризной бросил граф устрице, медленно подходя к Шелесту. – Я же тебе говорил: настоящий, потомственный шаман в энном поколении, с чистейшей, как у арабского скакуна, родословной.

А дальше произошло что-то абсолютно невообразимое. Подобно саранче устрица прыгнула на шамана и захлопнула створки раковины, крепко-накрепко защемив тому нос. Шелест взвыл от ужаса и обеими руками вцепился в этот капкан, тщетно пытаясь оторвать его от себя. Боль была такая, что ему чудилось, будто вместе со слезами вытекают его глаза.

– Отпусти-и-и! – взвыл шаман, пытаясь нащупать щель между створкой и раковиной, чтобы разжать тиски, в которых оказался его нос. – Пожалуйста, умоляю, отпусти меня, – гнусавым голосом вопил он, мотая головой из стороны в сторону.

– Ты кого просишь? – любезно поинтересовался Ганнибал, с интересом рассматривая пальцы своих рук, скрытых перчатками. – Меня или мисс устрицу?

– Обоих… обоих прошу: пожалуйста, сними ее с меня, – надрывался ошалевший от страха и боли Шелест.

– А ты больше не будешь себя щипать?

– Не буду. Честное слово! Больше никогда в жизни.

– Хм… И просыпаться больше не будешь пробовать? – уточнил Ганнибал.

– Нееет, – провыл, рыдая, Шелест, – ни за что не буду…

– Ладно, уговорил: завтра сниму.

– Граф, заклинаю, это невозможно, – упав на колени, взмолился доведенный до отчаяния шаман.

– Ну, хорошо-хорошо, уговорил, – сдался наконец граф. – Но, чур, услуга за услугу. Идет?

– Все что угодно, клянусь, только сними ее с меня скорее, – не переставая, канючил Шелест.

– Кого снять-то?

– Устри… – шаман, не договорив, поперхнулся и обеими руками схватился за освобожденный нос. Сжимавшая его стальным капканом устрица как будто растворилась в воздухе, оставив после себя только запах морской воды. По щекам шамана продолжали течь слезы, он держался за нос, бережно ощупывая его, и всхлипывал: – За что? За что? Что я сделал тебе плохого?

Ганнибал уставился на него в недоумении:

– С чего ты взял, что заполучить устрицу на нос можно, лишь обязательно сделав что-то плохое? Глупости какие!

Отточенным движением он снова ловко расстегнул молнию своей фиолетовой кофты и вынул из-за пазухи два блестящих металлических тюбика, похожих на те, что обычно используют для хранения мази. На одном стояла цифра один, на другом два. Больше никаких надписей не было.

– Вот, – граф протянул тюбики Шелесту. – Сначала смажешь нос этим, потом вот этим. И мажь двумя руками, чтобы лучше впиталось, – со знанием дела порекомендовал он.

Шаман послушно намазал распухающий нос содержимым первого тюбика.

– Это что, мед? – учуял он знакомый запах.

– Ага, – заботливо хлопотал вокруг него Ганнибал, – мед. Очень хорошо снимает отечность. Шею тоже намажь, чтобы циркуляцию крови к носу улучшить, быстрее заживет.

Обильно нанеся мед на шею, шаман выдавил липкий наполнитель из тюбика номер два и принялся втирать его в нос. Эта мазь пахла совсем иначе. Запах был не медицинским, а скорее…

– Да это же клей! – вдруг дошло до шамана, но было поздно. Его пальцы уже намертво приклеились к носу.

Он жалобно взглянул на Ганнибала, но тот лишь развел руками:

– Извини… Ничего не могу с собой поделать.

Шелест попятился. Его тонкий слух, привыкший отличать комариный писк от блошиного, безошибочно уловил звук, который он ни при каких обстоятельствах не спутал бы с другим. Так могли жужжать только пчелы. Пчелы, жаждущие возмездия за разграбленный улей. И они приближались.

– Обещаю! Всего лишь пятьдесят кругов вокруг каштана, и я их прогоню, – прижав ладонь к сердцу, постарался успокоить его граф. При этих словах на его плечо села пчела размером с колибри. – Очень больно кусаются, – предупредил граф и погладил насекомое по загривку. – Кстати, и летают достаточно быстро, – добавил он с нотой сочувствия.

Шелест затравленно взглянул на каштан, перевел взгляд на цепь и, увидев приближающееся жужжащее облако размером с баскетбольный мяч, не дожидаясь дополнительных приглашений, рванул что есть мочи.

– Цепь я удлинил, не переживай! – прокричал ему в спину Ганнибал.

Это, конечно же, оказалось неправдой. И через десять минут весь искусанный, с по-прежнему прилипшими к носу руками, шаман, тихо всхлипывая, лежал в луже источника, надеясь, что холодная вода хоть как-то облегчит его страдания от укусов гигантских пчел. Рядом, сцепив пальцы в замок, стоял Ганнибал и сокрушенно причитал:

– Ну как же так, я же точно помню, что удлинил цепь! Мистика, не иначе. Может, пока ты бежал, этот чертов каштан вырос? Ну не могла же цепь просто так взять и закончиться всего за один круг до финиша? – рассуждал он вслух. – Нет, не иначе, мистика. Может, тебе дать лед? – поинтересовался он.

Шаман протяжно всхлипнул и в очередной раз кивнул.

– Да шучу я, шучу. Нет у меня никакого льда. Но ты не волнуйся. Так заживет. Поболит и пройдет.

Шелест повернулся в луже и простонал:

– Граф, но если это сон, то почему мне так больно? Почему я не могу проснуться?

Ганнибал подошел к нему, присел на корточки и участливо погладил по плечу.

– Сильно больно? – поинтересовался он

– Очень, – тяжело дыша и с трудом сдерживая слезы, прошептал Шелест.

– Сочувствую. Мне, правда, очень жаль. Но твой сон сейчас – это на самом деле мой сон. И в этом сне я решаю, что ты видишь и что ты чувствуешь. И я решаю, когда тебе просыпаться и просыпаться ли вообще. Поэтому можешь называть меня не граф, а Хозяин Ганнибал. – Он ненадолго задумался и, махнув рукой, добавил: – Впрочем, к чему эти фамильярности и титулы? Называй меня просто – Хозяин.

ГЛАВА 2

– Джонни, в этом году тебе исполняется шестнадцать. Знаковый возраст для юноши. Надеюсь, у тебя уже есть подружка? – спросила бабушка, пряча лукавую улыбку.

– Пока нет, – немного покраснев, покачал головой Джонни.

Круглый год, за исключением рождественских праздников и летних каникул, Джонни жил в спортивном интернате где, помимо стандартных школьных предметов, занимался боксом и танцами.

«Танцы, – говорил его тренер, шотландец с русскими корнями и специфическим именем Сан Саныч, – это чувство ритма. А чувство ритма, поверь мне, это ключ номер один к успеху. Не важно, боксируешь ты на ринге или идешь на свидание, – чувствуй ритм. Не попал в такт – и тебя унесут с боксерского настила на носилках. Не двинулся в унисон – и уже другой ухаживает за твоей девушкой. Так что боксируй и живи в ритме танца, Джонни».

С чувством ритма в боксе, в весовой категории до шестидесяти одного килограмма, у Джонни проблем не возникало, но на ринге личных отношений он по-прежнему боксировал с собственной тенью.

– Бабуль! А к-куда это отнести? – с детства заикавшийся Джонни вертел в руках две белые подушки, расшитые черными нитками.

– Джонни! Я тебя умоляю! – зашептала бабушка, несмотря на то что они были абсолютно одни. – Сколько раз повторять, чтобы на людях ты называл меня просто Маргарет? Мы же договаривались!

– Простите, Маргарет, так к-куда это отнести? – сдерживая смех, повторил вопрос Джонни.

Его всегда забавлял тот факт, что бабушка скрывала свой возраст. Это делало ее похожей на его маму Хелен, которая так стеснялась быть матерью-одиночкой, что при первой же возможности отправила Джонни учиться в интернат. Впрочем, на расстоянии она не стала любить его меньше и при каждой возможности баловала своего единственного сына подарками, одновременно строя заново свою личную жизнь.

Маргарет кивнула в сторону ближайшего стеллажа.

– Подушки к подушкам, – назидательным тоном пояснила она, продолжая разбирать кучу писем, вываленных на единственный стол в помещении, – мог бы и сам догадаться.

Сегодняшний день они решили провести на складе магазина, посвятив его разбору входящих писем и посылок с товаром. Грег, отвечающий за порядок на складе, взял недельный отгул в связи со свадьбой родного брата, и его место на это время занял Джонни с целью ознакомления с рабочим процессом под руководством бабушки Маргарет.

За пять дней отсутствия Грега входящего товара накопилось немало. Кучи коробок разного размера были навалены около квадратной дыры в стене, служившей пунктом приема почтовых посылок.

Склад представлял собой просторное, хорошо освещенное помещение без окон, с высокими пятиметровыми потолками, выкрашенными в серый цвет стенами и бетонным полом. Он напоминал огромный продуктовый гипермаркет, напичканный многоярусными стеллажами с проходами между ними. На складских полках, оборудованных надписями и указателями, громоздилось бесчисленное множество товаров.

– К-как ты здесь ориентируешься? – с нескрываемым удивлением спросил Джонни, осматриваясь.

– По правде говоря, без Грега я чувствую себя здесь как в гостях, – призналась Маргарет. – Поэтому распаковывай коробки и складывай все на нижние полки, как я тебе сказала: подушки к подушкам, одеяла к одеялам, книги к книгам и так далее. Грег потом сам отсортирует все это по каталогам.

– Интересно, а куда отнести перья птицы додо? – задумчиво вертя в руках прозрачный пластиковый пакет, до отказа набитый серым пухом, поинтересовался Джонни. – К подушкам? Талисманам? Или, может, это спальный аксессуар?

– Кто отправитель? – Маргарет отвлеклась от писем, пытаясь поверх очков разглядеть необычную бандероль.

– Маврикийское археологическое общество, – прочитал Джонни почтовый лейбл. – Баб… в смысле Маргарет, а разве птица додо не вымерла сто лет назад?

– Вымерла, к моему глубочайшему сожалению, – вздохнула она. – И до сих пор ничто не может сравниться с ее пухом по мягкости. Это спецзаказ нашего постоянного клиента. Положи на полку, где увидишь табличку VIP. Если мне не изменяет память, это за стеллажом с кашемировыми наволочками.

Распаковывая посылки и расфасовывая товар по рубрикам склада, Джонни не переставал удивляться разнообразию ассортимента. По адресам отправителей на почтовых коробках можно было запросто изучать географию мира. Поставщики со всех шести континентов отправляли свой товар в магазин Нэпперов, который торговал аксессуарами для сна с 1703 года. И, несмотря на то что в первые двести лет существования адрес магазина часто менялся, база его постоянных клиентов непрерывно расширялась, поскольку желающих качественно поспать год от года становилось все больше. Вместе с ростом числа заказчиков укреплялась и репутация Нэпперов как мастеров по организации сна.

Многие врачи, прежде чем назначать медикаментозное лечение своим пациентам, страдающим бессонницей, настойчиво рекомендовали им посетить специализирующийся в том числе на проблемах со сном магазин по адресу Пока-драйв, 5, на самой окраине Лондона. И дело было вовсе не в десятипроцентной комиссии, которая по официальному договору с магазином полагалась докторам за каждого пациента. Главное – индивидуальный подход Нэпперов к проблемам каждого клиента. Уникальный ресурс, которым современная фармацевтика пока не могла похвастаться.

Магазин Нэпперов не продавал универсального средства против бессонницы, но гарантировал сто процентов успеха каждому обратившемуся. Трехвековой опыт магазина позволял последовательно устранять причины этого недуга. Во многом результату способствовал широчайший ассортимент средств для борьбы с нарушениями сна, который даже по самым скромным меркам выглядел весьма внушительно. Здесь было все, начиная от теплых носков, связанных из шерсти горных козлят, и кружек для заваривания сонных трав до обогащенного кислородом воздуха с вершины Эверест в специальной одноразовой упаковке в виде ингаляторов.

Специалисты магазина могли предложить средство от всех возможных, даже крайне редко встречающихся проблем, связанных со сном. В любую погоду, зимой и летом посетители, открыв массивную дубовую дверь, оказывались в основном зале магазина, напротив длинного застекленного прилавка. Настолько длинного, что, пройдя от одного края до другого, люди, ведущие малоподвижный образ жизни, могли почувствовать одышку.

Прямо по центру располагался самый популярный среди посетителей отдел магазина с огромным ассортиментом сонных трав и видов чая. Руководствуясь собственным вкусом или советом продавца, они могли подобрать здесь сонные травы и чаи, доставленные на Пока-драйв, 5, со всего мира. Далее по левую руку располагался отдел талисманов и оберегов, а по правую – отдел спальных аксессуаров. Магических атрибутов было так много, что они плотно увешивали не только стену соответствующего отдела, но и ту, что примыкала к улице. Часть из них свисала с потолка на веревках и нитках, периодически касаясь голов наиболее высоких клиентов, заставляя их извиняться за неуклюжесть и одновременно пытаться остановить раскачивающиеся над головами потревоженные безделушки.

На витрине каждого из отделов покоились толстые многотомные каталоги с названиями всех товаров и указанием стран, откуда их привезли, а также знаков Зодиака, пола и возраста покупателей, которым они могли пригодиться.

Замыкали прилавок по обе стороны два самых больших отдела (если не считать увешанной талисманами стены): отдел постельного белья, где в том числе продавались фирменные подушки «Нэппер», и отдел пижам. И если с постельным бельем все было более-менее просто и понятно с поправкой на использованный материал, размер и рисунок, то пижамы традиционно являлись личной гордостью и визитной карточкой Нэпперов. Их шили исключительно на заказ, и по стоимости они не только не уступали костюмам известнейших брендов, но и в большинстве случаев превосходили их. Очередь на изготовление пижамы состояла сплошь из респектабельных клиентов: артистов, музыкантов, спортсменов, политиков и бизнесменов. Все они были вынуждены терпеливо ждать, иногда годами, когда наконец портные магазина Нэпперов снимут с них мерки. Пижамы Нэпперов в их листе желаний стояли рядом со швейцарскими часами, яхтами, самолетами и мультикаратными украшениями.