Loe raamatut: «Шпага для библиотекаря. Книга 1»

 
Только книги в восемь рядов,
Молчаливые, грузные томы,
Сторожат вековые истомы,
Словно зубы в восемь рядов.
 
 
Мне продавший их букинист,
Помню, был и горбатым, и нищим…
…Торговал за проклятым кладбищем
Мне продавший их букинист.
 

Николай Гумилёв

Часть первая
«Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались…» ¹

I

Толян собрал ложкой остатки каши и отправил в рот. Заглянул в кан, прикидывая: стоит ли выскрести то, что прилипло к стенкам? Не стал – отпустил вздох в стиле «как несправедлив этот мир!..», ещё раз облизал ложку, и отправил её вместе с опустевшей миской в другой кан, залитый горячей водой – отмокать.

– Слышал, старик, ты собрался уехать из Москвы? Куда – не секрет?

Что ж, всё правильно: пообедали, теперь самое время почесать языки. А молодёжь пусть идет на раскоп, солнце ещё высоко. Если будет что интересное – позовут дедушек, покажут.

– Да какие там секреты… – я прикончил остатки своей порции и поставил миску на бревно. Вот не могу, чтобы мою походную посуду другие мыли! И неважно, что в лагере поисковиков это дело возложено на дежурных по лагерю – не могу, и всё! Привычка.

– Да какие могут быть секреты?… – повторил я. – Надоел до чёртиков мегаполис. Сколько лет собирался перебраться куда-нибудь в деревню, в Подмосковье – и вот, наконец, решился. Причём именно в деревню, а не в коттеджный посёлок, или, не дай бог, в таунхаус.

– А справишься? Деревенское хозяйство – это, знаешь ли…

– Знаю, Толь. Я половину детства провёл у тётки в деревне. Она у меня в этих краях жила, и партизанила тут же. А в сорок третьем их отряд ушёл на запад и присоединился к партизанской бригаде Апретова. Да ты лучше меня знаешь, что тут тогда творилось…

Толя понимающе кивнул. Возглавляемый им поисковый отряд работал в окрестностях Вязьмы уже третий год. Здешние места нельзя назвать нетронутыми – наоборот, они пользуются исключительной популярностью, в том числе, и у чёрных копателей. Но уж слишком основательно прокатилась тут война – работы хватит ещё не одному поколению поисковиков. Сейчас, к примеру, они копают участок в виде вытянутого треугольника, зажатый между крошечными лесными озёрами. Если верить архивным документам – сюда осенью сорок первого отступила, отбиваясь от наседающих частей Вермахта, группа советских десантников. За три года Толян с его парнями подняли останки двенадцати бойцов, и не меньше половины сумели идентифицировать – серьёзный результат для человека понимающего.

Спросите, что я тут делаю? Ну да, вроде, не поисковик, к военной истории предпочитаю прикасаться либо на страницах книг, либо на фестивалях исторической реконструкции. Я и с Толяном там познакомился – он в своё время тоже увлёкся наполеоникой, пошился вместе с несколькими своими на московских ополченцев и с тех пор стараются не пропустить ни одного значимого события. На биваках реконструкторов я сиживал у их костров, проводил для ополченцев тренировки по фехтованию, водил по музеям. А они, в свою очередь, взяли обыкновение приглашать меня на свои летние выезды, куда я с какого-то момента и зачастил…

Нет, фестивали реконструкторов – это круто, конечно. Это вживание в историю, «белые лагеря» с парусиновыми палатками, шлагбаумами, полосатыми будками для часовых, и старательно воссоздаваемым военным бытом. Но я люблю лес, особенно – лес средней полосы, ещё со студенческих, туристических и КСПшных времён, а на фестивалях приходится разбивать лагерь в чистом поле. Это оправдано, разумеется: слишком много народу, ни один лес не выдержит такого нашествия. А здесь всего пара десятков парней и девчонок, и ущерба экологии от них никакого – если не забывать закапывать мусор и плющить и обжигать в костре пустые консервные банки.

За эти два года по случаю пандемии поотменяли кучу реконструкционных выездов. А я не могу без того, чтобы хоть пару раз за сезон не выбраться в лес. Так бывает: одних тянет в Турцию, других на Мальдивы, а третьих – вот так. Иначе не восстановиться, ни отдохнуть толком. Вот и я: год просидел в городе и, пожалуйста, угодил в больницу. Нет, богомерзкая ковидла обошла меня стороной, её я подцепил уже на больничной койке и, к счастью, в лёгкой форме. Но звоночек был понятный: либо завязываю с сидением в четырёх стенах, либо…

Ну, вы понимаете. Ничего хорошего второй вариант не сулил – в особенности с учётом моего полтинника с бо-ольшим гаком…

Нет, сам я землю не копаю. Ну, помогу иногда – а так всё больше сижу в лагере, помогаю по хозяйству да брожу по окрестностям. Ну и вечера возле костра, разумеется, с песнями, обжигающим, пахнущим дымом чаем и капелюшечкой чего-нибудь покрепче. Так-то у поисковиков сухой закон – но где это видано, чтобы двое матёрых реконструкторов не приберегли для себя заветную фляжечку? Плоскую такую, маленькую, овальную, из настоящего британского пьютера – подарок одного шотландца, полученный на фестивале двухсотлетия битвы при Ватерлоо. Забавно тогда получилось: русские реконструкторы, пошитые на драгун Великой Армии, бухали в компании шотландских собратьев по хобби в мундирах прусских гренадер…

– А тётка-то жива? – спросил Толик.

– Умерла, давно, ещё в девяностых. Она была двадцать третьего года рождения, и когда пришли немцы – ушла в лес с партизанами. Там, кстати, и с мужем будущим познакомилась – он был комиссаром отряда, а после войны заведовал совхозным клубом. Я его почти не помню – умер, когда мне было пять лет. А вот тетка, наоборот, была мне вроде бабушки. Своих-то детей у них не было…

– Совхоз, говоришь, где-то тут, недалеко?

Я кивнул.

– Да, километрах в двадцати. Но вряд ли там что-то осталось: в начале девяностых, когда я последний раз навещал тётку, он уже загибался. Жаль, конечно – места-то, считай, родные. Купил бы дом в деревне, перестроил бы по своему вкусу, а то и заново отстроил. Камин, банька, книги свои туда перевезу, собаку заведу, сколько лет собирался… Знаешь, о чём я иногда мечтаю?

Толян кивнул и покосился на меня с удивлением – что это Витальич разоткровенничался? Мы, конечно, знакомы не первый десяток лет, но подобные задушевные беседы случались у нас нечасто. Ну, не принято это у мужиков, которым далеко за полтинник.

А и ладно. Вот тянет меня сейчас поговорить на такие темы… личные.

– Хочу стать библиотекарем, и обязательно в маленькой библиотеке – в селе или небольшом городке. Когда народу мало, каждого знаешь в лицо, и обязательно – для детишек кружок какой-нибудь вести, исторический или литературный. Понимаешь, тётка как раз библиотекой в клубе и заведовала. Помню, сколько книжек я там перечитал, одна до сих пор дома лежит – старенькое издание Лема, «Записки пилота Пиркса» – потрёпанная такая, из серии «ЗФ», только в картонном самопальном переплёте. Я, помнится, читать её только-только начал, а тут отец из Москвы за мной приехал. Ну, тётка и позволила книжку с собой взять, но чтобы с отдачей. А я так её и зажал.

– Да, было время… – непонятно отозвался Толян. Он встал, выдернул из земли свою персональную «комиссарскую» лопату. Иу что, пошли? Ребята в озерке что-то непонятное углядели, когда купались перед обедом. Говорят: большое, лежит метрах в двадцати от берега, но неглубоко. То ли прицеп тракторный, то ли телега – они толком не разобрались. Надо бы проверить: а вдруг там танкетка вроде Т-27 или, скажем, сорокапятка? Вполне ведь могли загнать в воду, чтобы немцам не досталась.

– Никакая это не танкетка. – прохрипел Толян, с отвращением сдирая с лица маску для подводного плавания. – По ходу, обычная деревенская телега, только старая. Я колесо нащупал, так оно, не поверишь, со спицами! Толстые, наверное, из дерева. Ей лет семьдесят, не меньше.

Я кивнул. Не уверен, как было до войны, но позже телеги ставили всё больше на автомобильные колёса с резиновыми шинами. И никаких спиц, что характерно…

– А на телеге что? – жадно спросил парнишка-поисковик. Витька говорил, что какие-то тюки нащупал, или ящики.

– А пёс его знает… – Толя пожал плечами. – Там сплошная муть, ничего не видно. Что-то есть, но всё под толстым слоем ила. Вы, вот что…

Он попрыгал на одной ноге, вытряхивая воду из уха.

– Пригоните сюда шайтан-арбу. Попробуем выдернуть эту хрень.

– А не развалится? – усомнился я. – Если давно в воде, то могла и сгнить.

– Не… – Толя избавил от воды левое ухо и принялся прыгать на правой ноге. – Я же говорю: под илом, а в нём дерево хорошо консервируется. А если и разломаем – невелика беда, потом по частям вытащим. Делов-то на рыбью ногу…

– Ты начальник, тебе виднее. – ответил я оглянулся в поисках подходящего пенька.

Берег озерка, скрывавшего загадочную находку, был сильно заболочен и, чтобы устроиться с комфортом, пришлось сходить в лагерь за раскладной табуреткой и отыскать местечко посуше. А что поделать – возраст, будь он неладен… Толик со своими бойцами, к гадалке не ходи, провозятся тут ещё часа полтора – что ж мне, всё это время на ногах стоять? Так они у меня не казённые, и к тому же, не слишком здоровые. Порванный ещё в студенческие годы мениск к полтиннику стал напоминать о себе с завидной регулярностью, а раздробленная лет пять назад, а потом собранная по кусочкам бедренная кость (удар подкованным на шипы копытом, ага) от него не отставало. Особенно к дождю, который вот-вот готов был закапать из подозрительно низких серо-свинцовых тучек.

Шайтан-арба (так в лагере именовали Толиков УАЗик, прокачанный под серьёзные внедорожные покатушки) прибыла только через полчаса – оказывается, ребята ездили в деревню за продуктами. Подогнали поближе к берегу, едва не загнав при этом в топкую грязь, вытащили из багажника широкие грузовые стропы – и Толик, матеря, на чём свет стоит, грязь, холодную воду и начавший накрапывать дождь, снова полез в воду. Процесс подготовки к спасательной операции занял не меньше получаса – работать ему пришлось в одиночку, поскольку ещё одной маски для ныряния в лагере не нашлось. Саму буксировку он тоже отказался доверить кому-нибудь ещё: «дернете, рванёте, разломаете нахрен!»

И вот – долгожданная минута! УАЗ рыкнул, провернул здоровенные колёса, и сдвинулся с места. Стропы натянулись, завибрировали, разбрызгивая воду и налипшую грязь, и из воды медленно, словно гнилой зуб из десны, поползло оно.

На первый взгляд наша добыча напоминала неопрятную кучу водорослей, гнилых веток и ила. Поисковики шустро подважили её жердями и уже без помощи механической тяги выволокли на сухое место. После чего – облепили, как муравьи мёртвую жужелицу, и принялись очищать от болотной дряни и гнили.

Да, это оказалась телега. Самая настоящая, деревенская, с бортиками из жердей и на деревянных колёсах. Я мысленно поаплодировал Толику. Это надо суметь: при нулевой видимости, наошупь – и так, с ходу, идентифицировать незнакомый объект!

Тем временем из багажника шайтан-арбы извлекли насос, кинули шланг в озерко и принялись размывать ила, покрывавший телегу. Дело пошло быстрее, и минут через пять парнишка-поисковик с радостным возгласом поднял над головой какую-то штуковину. Мы с Толиком сделали стойку одновременно – несмотря на грязь и ошмётки водорослей, обильно покрывавшие находку, в ней ясно различались обломок приклада, цевьё и проржавленный, очень ствол.

Всё-таки – эхо войны? Смотри ка, даже дерево частично сохранилось! Прав Толик, прав: болотный ил отлично консервирует всё, что в него попадает.

Поисковики, пришедшие к тому же выводу парой секунд позже нас, дружно издали вопль.

Бинго!

Эхо войны, говорите? Так и есть, только война, похоже, не та. У меня глаза на лоб полезли, когда из под ила под струёй воды возник… нет, не насквозь знакомый мосинский или маузеровский затвор, а нечто вовсе несусветное.

Батарейный ударный замок. Неплохо сохранившийся, поскольку многие его части отлиты из жёлтого металла, скорее всего, латуни. Когда я поскрёб его ножом, обнаружилась выдавленная в металле надпись латиницей. И цифры – «1808».

Я передал находку Толику. Он повертел её в руках и обалдело воззрился на меня. Парни-поисковики тем временем извлекли на свет божий ещё две… нет, не винтовки – солдатские ружья, фузеи, мушкеты. Называйте, как хотите, всё будет верно.

И что же, спрашивается, мы нашли?

Версии возникли сразу же – повылезали, как грибы после дождя. Среди них ярким бриллиантам сверкнула следующая: найденная телега на самом деле, не что иное, как часть знаменитого «золотого обоза» Наполеона, запрятанного, согласно легенде, как раз в этих местах в тысяча восемьсот двенадцатом году, при отступлении французов из Москвы. А что? До Старой Смоленской дороги рукой подать, каких-нибудь полтора десятка вёрст. Супостаты вполне могли найти это укромное местечко и загнать телеги с драгоценным грузом в воду – до лучших времён, которые и не наступили. А клад потом искали двести с лишком лет, до сих пор ищут…

Ясное дело, немедленно возникло предложение вскрыть груз. Его оказалось не то, чтобы много – два деревянных ящика и три тюка, обмотанных верёвками. Пока пацанва пускала слюни на потенциальное сокровище и прикидывала, за какой из предметов багажа браться сначала, я отозвал Толика в сторону.

– Слушай, может не стоит вскрывать, а? Не дай Бог, действительно окажется что-то эдакое… Тут археологи нужны, профессионалы – сам знаешь, иные артефакты оказавшись на воздухе, могут за считанные часы обратиться в труху.

Сказал – и понял, как неубедительно это прозвучало. Какая ещё труха, если речь о золотых окладах икон, старинной золотой же посуде и прочих ценностях, вывезенных «антихристом» из Московского Кремля?

Толик, видимо, тоже это сообразил, но виду не подал.

– Разумно, вообще-то. Только… – он оценивающе глянул на облепивших телегу парней и девчонок, – как моих архаровцев удержишь? Взбунтуются ведь…

Я совсем было собрался подколоть приятеля насчёт дисциплины поисковиков – но один из поисковиков меня опередил, ковырнув ножом самый дольной тюк. Закаменевшая до состояния корки рогожа отслаивалась кусками, и…

Общий вздох – на этот раз исполненный разочарования. Мы подошли поближе. Ребята расступились, освобождая старшим проход.

С первого взгляда стало ясно, что никаким «кладом Наполеона» тут и не пахнет. Содержимое тюка было старательно запечатано в несколько слоёв пожелтевшей до полной непрозрачности полиэтиленовой плёнки. Пока я соображал, как это соотносится с кремнёвыми французскими ружьями, кто-то из поисковиков взрезал полиэтиленовую упаковку и…

Книги. Стопки книг старых, до- и послевоенных изданий. Я взял ту, что была сверху – и при попытке открыть её обложка распались на части.

Так, собрание сочинений Льва Толстого в четырнадцати томах, год издания тысяча девятьсот пятьдесят третий – у меня дома такое стоит на полке. На корешке – едва различимая цифра «пять». Ясно, второй том «Войны и мира»…

Ребята тем временем принялись разбирать остальные книги, а Толя прикрикивал на них, требуя быть осторожнее. Вполне разумно: не только ветхие переплёты, но и бумага, ставшая за минувшие годы жёлтой, ломкой, так и норовила раскрошиться под нетерпеливыми пальцами поисковиков в пыль. Хорошо хоть, упакованы книги были на славу – ни капли воды не просочилось внутрь за…

«…и за сколько? Вопрос, что называется, на миллион…»

Добычу раскладывали рядками на извлечённом из шайтан-арбы брезенте и одна из девчонок уже записывала книги в блокнот – крепко вбитая в поисковиков привычка немедленно фиксировать находки. Что там ещё? Ага, том Большой Советской энциклопедии на букву «Н», несколько популярных исторических книжек, по большей части по девятнадцатому веку, школьный учебник по истории, за восьмой класс. В.А. Федосов – я сам по такому учился. И, помнится, как-то вызвал неудовольствие историка, спросив: почему учебник «История СССР», а речь в нём исключительно о событиях девятнадцатого века?

Толстой тоже нашёлся, и из того же собрания сочинений – второй и третий тома «Войны и мира». Четвертого не было – может, в других тюках поискать?

Я повертел в руках отвалившуюся обложку – и застыл, словно получив удар пресловутым пыльным мешком по макушке. Потому что даже теперь, по прошествии стольких лет я узнал штамп на истлевшем бумажном кармашке, приклеенном к обратной стороне. «Совхоз «Знаменский», Дом культуры». И хорошо знакомая подпись, – сколько раз я помогал тёте Даше приводить в порядок библиотечные формуляры и запомнил закорючку, которую она ставила в каждой графе…

Я торопливо открыл другую книгу, постаравшись на этот раз не искалечить обложку. Так и есть: такой же карманчик с читательским листком, тёткина подпись, бледно-лиловый, едва различимый штамп. На третьей – то же самое. И на четвёртой. И ещё… и ещё…

Я отложил последнюю книгу – это оказался «Наполеон» Тарле, издание пятьдесят седьмого года издания, – и тяжко задумался.

Как говаривал медвежонок Пух – «это ж-ж-ж неспроста».

Я протянул кружку прямо над костром – благо, дрова уже прогорели и жёлто-красные язычки огня опали. Девчонка-дежурная зачерпнула половник и доверху наполнила посуду. Я осторожно, двумя руками, принял – горячо, а уж запах!..

Сухой закон – сухим законом, но народу требовалось снять напряжение. Обнаруженная телега, сумасшедшая версия о «кладе Наполеона» и последовавшее за тем жестокое разочарование – всё это крепко ударило по нервам нашего сплоченного коллектива. К тому же имелся и другой повод, вполне комильфотный: у двоих ребят-поисковиков днюхи, и по этому случаю решено было позволить небольшое послабление в плане горячительных напитков. Так что пришлось мне варить свой фирменный глинтвейн – ритуал, без которого до сих пор не обходится не один из выездов. Красное, лучше креплёное, вино, корица, гвоздика, сахар. Два выжатых и нарезанных лимона, яблоко, тоже мелко наструганное, а под конец – полкружки водки на кан, чтобы восполнить утерю градусов. И, штрих мастера: опустить в ещё не закипевшую жидкость марлевый мешочек со свежей, слегка перетёртой хвоей. Аромат от этого получается умопомрачительный, сугубо лесной…

Устроившийся напротив парень отхлебнул из своей кружки и потянулся за гитарой. Взял пару аккордов, подкрутил колки и запел:

 
«…И вновь над головой костер качает дым,
Бредет сквозь лес в обнимку с песней тишина.
А мы идем искать ровесников следы,
Которые на полстолетья старше нас…²»
 

Неформальный гимн поисковых отрядов, без которого не обходятся ни одни подобные посиделки. Будут, конечно, и другие песни – и из репертуара подзабытых бардов-шестидесятников с неизменными Визбором и Городницким, и популярный среди нового поколения Калинкин с его навязчивой танкофилией. Или вообще что-нибудь ролевое, про мечи и эльфов с прочими орками. Но сначала – вот это. Всегда. Традиция, аднака…

 
«…Им больше не стареть, и песен им не петь,
И что на сердце, никому не высказать.
Последние слова наткнулись на свинец,
Да не над всеми обелиски высятся.
 
 
Над ними то дожди, то ветер ледяной,
И быль в летах сплетается с легендами,
Ребят не воскресить ни бронзой орденов,
Ни песней, ни муаровыми лентами…»
 

Поисковики слушают, затаив дыхание. Многие подтягивают, порой невпопад, неумело. Не страшно – отлично идёт, особенно под кружку горячего глинтвейна и ломоть поджаренного на прутике бородинского, от души сдобренного крупной, с чёрными перчинками, солью.

Толик подтолкнул меня локтём в бок.

– А мы, помнится, пели «на четверть века старше нас…» – прошептал он.

Я подумал и мотнул головой.

– Не, только в первом куплете. А в последнем – уже «на полстолетья». Песня-то когда ещё написана…

– Да, в середине шестидесятых, точно… – Толик без перехода сменил тему. – Слушай, насчёт книжек этих – что думаешь?

– Что тут думать? Не знаю. Когда будешь в райцентре – попробуй пошарить по архивам, может, чего отыщешь.

Толик уныло кивнул. Совет из разряда «поди туда, не знаю куда» – веско, убедительно и совершенно бесполезно. Поиск в архивах хорош, когда хотя бы примерно представляешь, что тебе нужно. А тут – что искать? Сведения о передачи части книжного фонда из библиотеки ДК совхоза «Знаменский» кому-нибудь ещё?

И вообще – не книги сейчас интересовали каждого из поисковиков. Им-то ещё можно найти объяснение: в конце концов, совхоз действительно недалеко, и мало ли куда они могли их отправить? А вот ружья времён наполеоновского нашествия – дело совсем другое. Помнится, в тёткином ДК был крошечный краеведческий музей, но там, по большей части, экспонаты, относящиеся к периоду Великой Отечественной…

 
«… А им хотелось жить семи смертям назло,
Семь раз не умирают – дело верное,
Вперед! – и встали в рост, и шли на танки в лоб
С винтовкой образца девяносто первого.
 
 
Нам в памяти хранить простые имена,
Ни временем не смыть их, ни обманами,
Нам в памяти хранить и чаще вспоминать.
Ровесники, не быть вам безымянными…»
 

Песня закончилась. Я встал, хрустнув суставами – годы, чтоб их…

– Пойду, пройдусь Что-то мне слегка не по себе…

– Опять сердце? – забеспокоился Толик, который был в курсе моих диагнозов – Может, нитроглицерину? Я сейчас сбегаю… Или, хочешь, с тобой?..

Я помотал головой.

– Ерунда, глинтвейна, наверное, перебрал. Посижу на берегу, проветрюсь – и вернусь. А ты оставайся тут, с ребятами, незачем за мной ходить.

Неприятности начались, стоило мне устроиться на табуретке, на том самом болотистом бережку, неподалёку от вытащенной на берег телеги. Сначала сердце заколотилось в диком и каком-то рваном темпе. Руки и ноги онемели, перестали слушаться, в ушах нарастал навязчивый звон, перед глазами поплыли чёрно-кровяные круги.

«…Инсульт? Дурак, отказался от компании Толика, так и помрёшь теперь в одиночестве…» – успел подумать я, когда звон стал оглушительным, и…