Loe raamatut: «Забытые в небе»
«В глубине души он знал, что, раз увидев звезды, больше не сможет быть счастлив».
Р. Хайнлайн «Пасынки Вселенной».
«Лишь два пути раскрыты для существ,
Застигнутых в капканах равновесья:
Путь мятежа и путь приспособленья.
Мятеж – безумие;
Законы природы – неизменны».
М. Волошин «Путями Каина».
Пролог
За полтора года до описываемых событий.
– Ну что, готова? Тогда – вперёд!
Прощальный взмах руки, толчок – и доска отделяется от борта «Зодиака. Это её последнее плавание: триста метров между торчащими из белой пены валунами, а потом – ещё шестьсот сорок в свободном падении. Масса воды, вместе с которой доска сорвётся в этот полёт, подножия скалы не достигнет – струи водопада, одного из самых высоких в мире, рассеются мириадами мельчайших капель где-то полпути к земле – и выпадут на окрестных скалах, на листьях пальм и стеблях лиан обильной росой.
Но сначала надо преодолеть эти триста метров.
Под ногами неслышно замурлыкал движок – аккумуляторы отдавали энергию в экстренном режиме. Для этого процессор питания перепрошили в расчёте на то, что проработать придётся всего три с половиной минуты, но с запредельной нагрузкой, выводящей оборудование из строя. Ровно столько понадобится, чтобы моторная доска с наездницей преодолела извилистый фарватер и на последнем прямом участке, ведущем к краю почти семисотметровой пропасти, набрала максимальную скорость.
Штанга управления сжата в правой руке, левая отведена назад для равновесия. Поворот… ещё… резко вильнуть, впритирку обходя гряду острых камней…
Полный ход!
Тридцать пять метров. Всего тридцать пять – но для дорогущего, самого мощного в линейке фирмы движка этого довольно. Буруны, ярящиеся в проломах, стремительно приближаются, растут – но только один из них годится, чтобы ринуться с него в полёт.
Двадцать метров… десять…
Девушка присела – и в самый последний момент, когда доска уже зарылась в пену, резко подпрыгнула, рванув штангу на себя – так, чтобы доска не сковырнулась с края водопада, а ушла с него прыжком, словно ударный беспилотник, стартующий с трамплина авианосца.
Десятки, сотни раз отработанное движение ног, и доска, кувыркаясь, улетает вниз. Рывок кольца – и перепонки вингсьюта с лёгким хлопком высвобождаются из кармашков, пришитых вдоль боков, от запястий до лодыжек, и таких же, на внутренних сторонах ног. «Умные» нанонити, вплетённые в ткань, сокращаются, подчиняясь команде процессора, и принимают продиктованную сложными расчётами форму. Перепонки ловят набегающий поток, превращая тело из кувыркающегося камня в птицу, нетопыря, белку- летягу. Теперь – раскинуть руки и ноги, выровняться…
Восходящий воздушный поток подхватывает её, направляя прочь от каменной стены.
– И-й-й-я-я-а-а! Я лечу!
Свист воздуха заглушает восторженный вопль, но это неважно – мир его услышал. А ещё – увидел море джунглей, скалы с туманными бородами самых высоких в мире водопадов, которыми славится этот регион Центральной Америки.
«..пусть видят! Пусть завидуют! Пусть знают – так тоже можно! Главное: решиться, рискнуть, сорваться в безумное падение – и превратить его в гимн отчаянной, безумной свободе! Смотрите, люди, сидящие перед мониторами, на которые идёт сейчас картинка с экшн-камеры! Смотрите, впитывайте то, что чудом протискивается через кремний процессоров, долетает до спутника по специально арендованному на такой случай каналу, чтобы вернуться на поверхность планеты, оседлать сигнал вай-фай, не раствориться напоследок в пикселях домашних экранов – и добраться-таки до вас, жалких, протирающих штаны на своих диванах…»
– Ий-й-я-я-а-а! Смотрите, люди! Завидуйте! Учитесь! Я – лечу!.. Лечу!.. лечу!!!
Самая последняя, самая навороченная модель смарт-вигнсьюта позволяет – при хорошем пилоте и попутном ветре, разумеется, – преодолеть не меньше пяти километров на километр высоты.
А она – хороший пилот.
Нет! Лучший! Самый лучший!!!
– Я лечу!..
Часть первая
Вперёд и вверх
I
– Здравствуйте, дорогие друзья. Вы смотрите еженедельный выпуск программы «Слово для Леса и Мира»…
Под аккомпанемент тревожной музыки на экране замелькали шпили московских высоток, утопающие в кронах гигантских дубов. Их сменили угловатые, плюющиеся огнемётами, танки, ломящиеся сквозь джунгли. Потом возникла глухая, в чёрных подпалинах, бетонная стена, из-за которой вздымались к небу стволы гикори вперемешку с обглоданными, словно рыбьи скелеты, сплошь обросшими лианами, остовами небоскрёбов. Заставка прошла, и на экране, на фоне логотипа немецкого спутникового канала, возник упитанный господин в очках с тонкой оправой и демократичном джемпере.
– Сегодня – двенадцатое августа две тысячи двадцать четвертого года. Это Евгений Гурвиц, и со мной в кёльнской студии «Эн-Тэ-Фау» ведущий эксперт по вопросам истории Московского Леса, профессор Гарвардского университета Давид Рар. Добрый день, Дава!
– Интересно, откуда они взяли эти ролики? В Лесу же снимать нельзя даже на старинную целлулоидную плёнку – сплошная муть выходит, и ничего больше. А тут – вон, какие пейзажи!
Татьяна стояла в балконном проёме, и утреннее солнце соблазнительно подсвечивало её фигурку. Из одежды на ней имелась одна мужская рубашка с закатанными рукавами – его, Егора, рубашка, соблазнительно застёгнутая на одну пуговичку.
– Компьютерная графика.
– А-а-а… – разочарованно протянула девушка и направилась к коммуникатору, вмонтированному в стойку бара. – На завтрак что заказать?
– На твой вкус.
– …несомненно, грандиозное явление, определившее весь облик двадцать первого века. Мы только сейчас начинаем по-настоящему осознавать глубину перемен, постигших нашу цивилизацию. А начались они в майский день две тысячи двадцать четвёртого года, когда сквозь асфальт и бетон шести крупнейших мегаполисов планеты проросли первые ростки Зелёного Прилива…
Егор дотянулся до пульта и прибавил громкость. Вставать не хотелось совершенно – так бы и валялся в огромной кровати гостиничного «люкса», где они с Татьяной провели два восхитительных дня. И две не менее восхитительные ночи.
– …второй в истории случай применения ядерного оружия. Когда Председатель – напомню, это был апрель двадцать пятого, со дня Зелёного Прилива прошло около года – получил сообщение о том, что Лес начал стремительно распространяться за границы мегаполиса, он запаниковал и скомандовал термоядерный удар. Опровержение пришло буквально через четверть часа, но было, как вы понимаете, уже поздно. Кроме Шанхая, превращённого в озеро застывшего радиоактивного стекла, пострадали…
– Тосты с яичницей и апельсиновый сок. Сливки к кофе?..
– Обойдусь. Сахара тоже не надо.
Будь его воля, они вообще не покидали бы роскошный номер- люкс лучшего в Твери отеля «Бергхаус-Волжский». Но, увы, подруга, стосковавшаяся за два года, проведённых взаперти в Главном здании Московского Университета, всерьёз истосковалась по широким улицам и площадям, по толпам народа, по супермаркетам, ресторанам, кафешкам. Словом – по всему, что составляет облик современного города, не тронутого Зелёным Приливом.
На экранах, висящих за спиной диктора, картинка сменилась на взлётную полосу, по которой брали разбег три древних «Миража». Хвосты истребителей украшали зелёные квадраты с белой звездой и полумесяцем.
… типичная роковая случайность. Дело было на пятый день Большого Кашмирского Инцидента – тогда после глобального обрушения сети Интернет и спутниковых навигационных систем, началась всепланетная паника, и индусы решили воспользоваться моментом. Пакистанцы в долгу не остались: последовал обмен ядерными ударами, к счастью – по большей части, тактическими. И ровно в этот самый момент приходит сообщение о прорыве периметра Карачи.
– Представляю, какой там творился бардак!
– Вы правы, Женя Генерал, отвечавший за состояние периметра, приказал нанести по участку прорыва авиаудар – обычными напалмовыми контейнерами. Вылет производился с авиабазы Пешавар силами двадцать шестой эскадрильи – той самой, в чьи обязанности входит нанесение ядерных ударов. И по чьему-то роковому недосмотру один из трёх поднятых самолётов вместо бака с напалмом нёс спецбоеприпас.
– То есть, паки попросту напутали?
– Именно. И тем ужаснее оказались последствия этой ошибки – ведь именно после ядерного нокаута Лес Карачи ополчился на людей всерьёз…
– Не надоела эта ерунда? – Таня поставила на постель поднос с завтраком. – Будто в жизни тебе Леса мало!
– Соскучился по телевизору. – совершенно искренне ответил Егор.
– Ну, так переключи на развлекательный канал! А то нашёл, что смотреть…
Она села рядом и взяла сэндвич.
– Кстати, его дочка учится у нас на Биофаке. Руки убери, медведь, а то на тебя же пролью!
И со смехом шлёпнула по ладони, как бы невзначай скользнувшей вверх по бедру, под рубашку.
– Да ты что? Не знал.
Егор с сожалением убрал руку и потянулся к подносу. На ножку подруги – шелковисто-гладкую, открытую значительно выше, чем позволяли приличия – он старался не смотреть. В самом деле, кофе горячий, не приведи Лес, ошпарит…
– Точно-точно. На факультете говорили, что папа нарочно её к нам пристроил, чтобы снабжать его самой свежей информацией для своего шоу. Только она ничего такого и в мыслях не имеет. Девчонка совершенно сумасшедшая – раньше занималась экстремальными видами спорта, ну и у нас, вместо того, чтобы учиться, собрала кучку таких же больных на всю голову. Знаешь, что они затеяли?
– Ну?
– Ни за что не поверишь. Майка – так её зовут, – задумала пролететь на параплане от ГЗ до Поляны Серебряный Бор. Презентация проекта проходила у нас в библиотеке, так что я всё слышала. Позавчера… нет, три дня назад должны были попробовать.
– О, как! – он от удивления выпрямился, чуть не опрокинув поднос. – А я вот пропустил… Стоп, а как же пластиковая плесень? Современные парапланы – сплошь синтетика, нанонити и микрочипы. Это добро в Лесу и четверти часа не протянет, скиснет.
– Майкин отец не только профессор, он ещё миллионер. В дочке души он не чает. Выделил на её забавы столько, что она скупила у братеевцев весь паучий шёлк, произведённый за три месяца. Из него и заказали параплан, то ли в Англии, то ли в Швейцарии, не помню.
– Паучий щёлк? – Егор уважительно присвистнул. – Солидно… Впрочем, это им не сильно поможет. Не знаю, как с Эл-А на высоте, может, там она, правда, не действует. Но если девчонка не дотянет до Поляны и приземлиться – край, через час кони двинет, и никакие пилюли не спасут. Она что, совсем отмороженная?
– Совсем. А ещё у неё полный иммунитет.
– Вот уж действительно: дуракам везёт…
– …мне сообщают, что наше время подходит к концу. О том, что случилось в Сан-Паулу и Токио мы поговорим в следующем выпуске «Слова для Леса и Мира». А сейчас – сводка погоды и новости…
II
Мало кто из тех, кто в прежние, доприливные времена проезжал по улице Ходынка, догадывался, что в глубине дворов, прячется эдакая архитектурная диковина. Её не было на детальнейших ГУГЛ- картах, и даже от всевидящих глаз спутников-фотографов постройку скрывали густые кроны деревьев, заполонивших двор.
В этом смысле Зелёный Прилив мало что изменил. Деревья вокруг стали выше и кряжистее, появилась вьющаяся растительность вроде вездесущего проволочного вьюна и древолиан; пятиэтажки по соседству превратились в руины, а то и в холмы строительного мусора, заросшие лишайниками и малиной. Но сама двухэтажная постройка, похожая на башни старинных крепостей не только архитектурными деталями, но и толстенными, полутораметровыми кирпичными стенами, совсем не пострадала от мятежной флоры, в одночасье покончившей с гигантским мегаполисом. Разве что разглядеть её стало ещё труднее – ну так и раньше строение интересовало, разве что, дворников, держащих там свой нехитрый инвентарь, да местных алкашей, облюбовавших его для своих посиделок.
– Что здесь раньше было, не знаешь? – Виктор поворошил в камине кочергой и уселся, вытянув к огню ноги. Дремавший возле его кресла крупный рыже-бурый пёс пошевелился, приоткрыл один глаз и, не найдя поводов для беспокойства, снова засопел.
– Какие-то путейские службы, ещё с дореволюционных времён. Диспетчерская, или ремонтная контора… – лениво отозвался Сергей. – Правда, на МПСовских планах башни нет – мы специально узнавали, когда решили оборудовать здесь постоянную базу.
– Я, честно говоря, иначе её представлял. – признался Виктор. – Ну, когда вы с дядей Вовой предложили мне стать смотрителем Норы. Думал: эдакое тайное убежище, вроде пещеры в обрыве над рекой. А оказалось – обычные московские задворки…
– Так на то ж оно и тайное, чтобы не выделяться! – усмехнулся егерь. – Зато рыбалка, есть, как обещали.
Виктор согласно кивнул. Раньше в районе улицы Ходынка не было водоёмов, но сама улица давным-давно превратилась в речушку-переплюйку – то ли из-за просадок грунта над подземными коммуникациями, то ли из-за пробившихся сквозь асфальт и бетон многочисленных ключей. Весело журчащий поток, собирающий воду со всех окрестных родников, петлял по переулкам и в районе Трёхгорного вала терялся в заболоченных низинах близ Краснопресненской набережной. Ловились в Таракановке (так прозвали речку егеря) не банальные плотвички с краснопёрками, а странные земноводные твари, выходцы из древних геологических периодов, когда динозавры только стояли на очереди у эволюции. Существа эти расползались от Москвы-реки и чувствовали себя в Пресненских болотах вполне вольготно, деля их со змеями, грибочервями и другими доисторическими созданиями вроде гигантских стрекоз-меганевр. Именно из-за них, а так же из-за огромного количества необычных насекомых, вроде крупных, немыслимой красоты, кровососущих бабочек, речка и получила своё название.
А ещё – здесь не было фермерских поселений. Если бы не это Пресня вполне могла бы стать раем для учёных-энтомологов и палеонтологов, подобно Крылатским холмам, населённым кайнозойской живностью. Но, увы, добраться сюда «высоколобым» было непросто – приходилось довольствоваться редкими образцами, которые егеря нет-нет, да и приносили в ГЗ.
А вот рыбалка и охота здесь были весьма недурны. Плоды этих промыслов в копчёном и маринованном виде украшали сейчас стол в каминном зале Норы, накрытый Смотрителем по случаю появления гостя.
Собственно, не гостя даже, а одного из полноправных хозяев Норы, уважаемого члена сообщества егерей, Сергея Бечёвникова, известного обитателям Московского Леса как Бич.
– Да, места тут, прямо скажем, захолустные, не Воробьёвы горы и не Кремль. – продолжал егерь. – Зато удобно: железка в двух шагах, если что – по путям за четверть часа можно дотопать до Белорусской. Ну и до Москвы-реки, если что, не так уж далеко – через болота тропинка известная, а здешняя фауна не слишком агрессивна. Сплошные достоинства, клык на холодец!
– Это уж точно. – согласился Виктор. – Кстати, о Кремле – тебе там бывать приходилось?
– Нет, конечно, кто меня пустит? А вот к стенам подходил, было.
– И как?
– А никак. Дадут предупредительную очередь поверх головы, обматюкают в рупор – «не лезь, мол, куда не просят». Потом кинут блок сигарет или упаковку сухпая – и гуляй, Вася.
Кремль был «экстерриториальной зоной», где, как в МГУ и на ВДНХ, не действовали аномальные законы Леса. По слухам, там обитало настоящее правительство страны, давным-давно подсевшее на продлевающие жизнь снадобья – и управляло оттуда, дёргая за ниточки своих марионеток в Мариинском дворце.
Сергей заявился в Нору несколько часов назад. Новый смотритель усадил гостя за стол, дождался, пока тот утолит первый голод, и засыпал вопросами. Его интересовало всё – история Леса, его обитатели, а пуще всего – таинственные районы, вроде запретного Леса в Измайлово, Большой Щукинской Чересполосицы с её Разрывами, «червоточинами», ведущими в неведомые миры, Крылатских холмов, где пасутся мастодонты, гигантские носороги и мегатерии, или Лосинки, прибежища детей Леса, зеленокожих аватарок.
И, разумеется, Кремль, самое загадочное, самое зловещее – в определённом смысле – место Московского Леса. Увы, здесь Сергей не мог удовлетворить его любопытства: как и прочие лесовики, он питался байками да слухами, редко содержащими хотя бы крупицу истины.
– Кстати, рассказали тут недавно… – Бич припомнил анекдот, слышанный от знакомого лодочника. – Стучится лешак в кремлёвские ворота: «Можно тут у вас поселиться?» Охранники фигеют: «Ты чё, больной?» «Да, – говорит – больной и очень-очень старый».
– Да ведь этому анекдоту лет сто! – восхитился Виктор. – его ещё в советские времена придумали, кажется, при Брежневе. Сам-то я не помню, отец рассказывал – он страсть, как любил подобные истории.
– Да? Тогда ещё один: «Почему кремлёвская стена такая высокая?..»
– Знаю! – заржал Смотритель. – «…чтобы всякая сволочь не перелазила!»
– «…туда, или оттуда?» – закончил егерь. – Ну, точно: ничего в этом мире не меняется…
– Веселитесь? – раздалось из проёма в потолке, куда вела кирпичная, с коваными перилами, лестница. – А форточку опять не закрыли. Смотрите, заберётся какая-нибудь многоножка, будете за ней по всей Норе скакать с топорами…
Форточкой в Норе называли небольшой люк, проделанный в кровле – он служил для проветривания и играл роль аварийного выхода: выбравшись на крышу, можно было по пожарной лестнице спуститься на землю. Или перепрыгнуть на нижние низко свисающие ветви огромных, по полсотни метров в высоту, лип. Правда, для этого желательно быть почтовой белкой, как родная дочка Смотрителя Норы, чья зелёная, с ярко изумрудными глазами, рожица как раз сейчас и смотрела сверху на собеседников.
Яська преодолела лестницу одним длиннющим прыжком. По пути она мазнула беличьим хвостом по столу, опрокинув бутылку марочного армянского коньяка. К счастью – на две трети пустую.
– Осторожно, посуду побьёшь! – Виктор едва успел подхватить драгоценную ёмкость. – Можно хотя бы в доме ходить, как все люди, а не изображать Бэтмена?
Вместо ответа Яська показала отцу острый язычок и, подобрав хвост, уселась на табурет. Пёс поднял кудлатую башку, огляделся, и со вздохом водрузил её на колени белке. Та тут же принялась чесать его за ухом и, лишь завершив эту ответственную процедуру, соизволила обратиться к гостю.
– Привет, Бич! Надолго в Нору?
– Да как получится… – егерь неопределённо пожал плечами. – Вроде, ничего срочного на горизонте нет. Решил вот, пока есть время, привести в порядок арсенал.
В Норе Бич держал лишь малую часть своей оружейной коллекции – рабочие стволы, которые могли пригодиться в странствиях по Лесу. Остальное хранилось в подвальном «схроне» на площади Гагарина.
– Вот и отлично! – Яська захлопала в ладоши. – Ева на днях тоже обещала заглянуть, что-то ей срочно занадобилось…
Сергей кивнул. Ева слыла в сообществе егерей непревзойдённым медиком и знатоком лесной фармакологии. В обширных подвалах Норы она устроила целую лабораторию.
– Между прочим… – обернулась к отцу, состроив ехидную рожицу, – она спрашивала, ты баньку-то достроил? Сказала: «приду – вместе обновим…»
При этих словах лицо Виктор приобрело бурый оттенок – на обветренной, задубевшей коже смотрителя Норы это изображало румянец смущения.
«…вот, значит, с кем он собрался париться? Ну, Ева, ну старая греховодница…
…впрочем, почему – «старая»? Ей и шестидесяти нет. Как известно, в Лесу годы порой текут в обратном направлении, а притирания и прочая косметика на особых, лесных ингредиентах, неизменно давала чудодейственный эффект. Так что, Ева могла вогнать в депрессию любую обитательницу Замкадья, тратящую миллионы на пластику и прочие ухищрения в надежде скрыть свой истинный возраст…»
– А для меня ничего нет? – осведомился Сергей. Небрежно осведомился, не желая давать девчонке повод для колкостей. Устал.
Вместо ответа та хлопнула себя ладошкой по лбу.
– Ещё как есть! Странная история: утром находит меня Томка – это наша, белка, – и говорит: «тут для твоего Бича, пакет имеется.
– Пакет? От кого?
Вместо ответа она развела руками. Егерь понимающе кивнул строгие кастовые правила запрещали почтовым белкам раскрывать имена клиентов. Может, ради него Яська и пошла бы против профессиональной этики – но она, видимо, и сама не знала отправителя.
– Ладно, давай сюда. Сколько за доставку?
– А сколько не жалко?
– Значит, нисколько. – не удержался Сергей. Он взял со стола вилку и вскрыл пакет. – Вот оно как… интересно…
– Что там? – жадно спросила Яська.
– Да так, ничего особенного… – он сложил листок и спрятал в карман. – Прости, Палыч, но придётся вам обедать без меня.
