Кто служил в армии, в цирке не смеётся. Сборник рассказов

Остановился напротив, быковато напруженного солдата, выдержал необходимую паузу и нравоучительно произнёс: – Во-первых: не прапор – а товарищ прапорщик. Во-вторых: не «ТЫ» – а «ВЫ». А в-третьих: ты ещё сынок, чтобы ко мне так обращаться. Мой ДМБ 73-75, ты тогда в школе сопливые пузыри пускал и дрочил письку в тёмном сарае. В-четвёртых: Дедовщину в армию никто не отменял. Я тут ДЕД, а ты салага. Я отслужил уже девять лет, а ты только полтора. Так что в следующий раз думай башкой, когда хочешь что-то мне сказать.

Всё это я говорил громко, медленно, обидно-менторским тоном и в глазах Ибрагимова, пока говорил, злость пропала, вдруг поняв, что он проиграл. Поэтому он решил тоже красиво выйти из щекотливого положения.

– Я пошутил… Шуток не понимаете что ли? – С вызовом и непримиримо выкрикнул он.

– И я пошутил. Пошутковали и разошлись. – Под смех бойцов батареи отпарировал, тем самым оставив поле сражения за собой.

Оказавшись в канцелярии, я вдруг ощутил, как противно дрожат колени и руки и рухнул на стул.

– Фууууу…, ну не фига себе… Вот это пронесло…..

Больше азера, да и другие ко мне не лезли и не хотели больше устраивать проверки. Но и авторитета, как это не странно среди своих дембелей я не завоевал. Они банально защищали свой дембель, мигом сообразив, что если командира взвода на их глазах отлупят, а они не защитят, то дембель для них окажется в туманной дали. Избитого прапорщика батареи командование полка им не простит. Поэтому они так активно влезли в ситуацию. Они также активно продолжали саботировать все мои распоряжения, указания и приказы и дальше. Комбат ударился в свои личные дела. Богданов тоже. Поэтому нам со старшиной приходилось тяжело. На этом фоне Коля Дигусар проверку на вшивость не прошёл. Ибрагимов учтя печальный опыт, подослал к Дигусару плюгавенького земляка и тот тоже задал, но уже на ломанном русском языке, тот же вопрос.

– Эээээ…, – долго и нерешительно, стоя на приличном расстоянии от прапорщика, тянул азер, прежде чем задать вопрос, а задав тут же отскочил ещё дальше.

Несмотря на мой инструктаж, Коля пасанул, не смог продемонстрировать решительный настрой, а выкатив глаза, стал увещевать: – Ты как, солдат, обращаешься к прапорщику? Ты, что боец белены объелся?

Азербайджанский абориген и слыхом не слыхал что такое «Белена», поэтому осмелел и снова нагло задал этот же вопрос. На этом всё и кончилось для прапорщика Дигусар, его потом только «на х…» не посылали. Спустя неделю, описанных событии, вернувшись с полкового совещания, Беденко хитро ухмыляясь, сообщил мне не совсем приятную новость.

– Боря, через два дня я тебя и ещё тринадцать солдат везу на Михайловский алюминиевый завод. Ты старший, а бойцы там будут работать и зарабатывать посуду на дивизию. Кастрюли там, ложки, вилки, тарелки разные, кружки. Ну и ещё будем там вывозить алюминиевые листы, которые солдаты будут таскать с производства. Но это больше меня будет касаться. Едешь недели на три-четыре. Всё понимаю. Знаю. Но едешь ты, а не Дигусар, который там за водкой для бойцов будет бегать. Так что настраивайся. Бойцы будут предупреждены – это их дембельский аккорд. Проведут без замечания – уволятся на следующий день, как вернутся. Так что думаю, особых моментов там не будет. Все хотят уехать на дембель пораньше.

Так и получилось. Через два дня – комбат старший машины. Я с ним рядом в кабине «Урала». Бойцы в кузове. Приехали в провинциальный тихий городишко, где из людей в форме были только менты, а солдат тут не видели никогда.

Нас уже ждали. Определили на постой в «Красный уголок» цеха. Меня хотели поселить в заводскую гостиницу, но я наотрез отказался. Буду жить с бойцами, чтобы контролировать их. Определились с питанием в заводской столовой, с работой, но все в дневную смену.

Уже поздно вечером, перед тем как уехать, комбат построил бойцов в «Красном уголке» и, молча, в течение пяти минут, нагоняя жути на подчинённых, разглядывал строй. Потом выступил с краткой речью.

– Мы всё уже обговорили. Но ещё раз повторюсь. Приезжаем из командировки без замечания – на следующий день дембель. Хотя бы одно малейшее замечание со стороны прапорщика – дембелю, а потом вам всем– Звиздец. Вы меня знаете. Это же касается и выполнения плана. Выполнили план, как по посуде, так и по листам – Дембель. Не выполнили – Дембель в опасности. Боря, – комбат повернулся ко мне, – а ты не стесняйся. Раз в три-четыре дня я буду приезжать за посудой и листами и мне подробнейший доклад. Как? Кто? Сколько? Почему и Где? А…, ещё КОГО и сколько раз? Кто не вписывается в рамки – тот автоматом уезжает со мной в полк, с последующими последствиями.

Капитан снова сделал паузу и рявкнул: – Вопросы есть?

И тут же получил дружный ответ: – Никак нет.

Комбат удовлетворился таким энтузиазмом, а я понял, что бойцы не только сейчас преданно и чётко рявкать будут, но если надо встанут впритирку друг за другом и прямо здесь, синхронно, станцуют «Леньку-Еньку», только бы комбат быстрее умотал с завода.

Капитан Беденко уехал, идти куда-либо было уже поздно и мы легли спать. Утром, после завтрака все вышли на работу, после чего я был предоставлен сам себе и с большим интересом отправился в экскурсию по цехам. Посмотрел, как из алюминиевых кругов разных диаметров выдавливают все виды кастрюль и мисок. В дальнем пристрое цеха несколько станков из этих же кругов выдавливали и формировали солдатские фляги. Тут же их красили, вязали цепочки, штамповали на горлышко крупную резьбу с крышкой. Рядом всё это красили в защитный цвет. В соседнем помещении стояли полировальные станки, где это всё можно было отполировать до зеркального блеска. Шёл дальше по цехам, удивляясь, как и что делается из алюминия. В одном из цехов наткнулся на производство свинцовых листов. Как мне сказали рабочие для обшивки ядерных реакторов. Листы размером 40 сантиметров на 60 и толщиной один сантиметр аккуратно накручивали на круглый деревянный стержень и всё это бережно укладывали в небольшие деревянные ящички. Если смотреть и не знать, что это свинец, накрученный на палки то визуально вес всего этого казался – ну…, максимум килограмма полтора-два, а на самом деле тянул на все 20 килограмм.

После сытного и вкусного обеда, в приятном одиночестве вздремнул в «Красном уголке» и был разбужен вернувшимися со смены бойцами с грохотом притащившие большие листы алюминия. Каждый из них сунул листы под свои матрацы.

Вот тут-то и закончилась моя идиллия и спокойствие. Солдаты, не обращая никакого внимания на меня, стали бурно обсуждать, как они сейчас приведут себя в порядок и пойдут на блядки в город с последующим активным возлиянием.

Я только рот разинул в удивление, но быстро пришёл в себя и ринулся в атаку.

– Запрещаю…, Не разрешаю…, Стоять…., Прекратить…, Ко мне, – но подчинённые как-будто не слышали и не замечали моих воплей и бессильных потуг прекратить намечающее мероприятие. От меня они отмахивались как от надоедливой мухи, продолжая начищать сапоги, подшивать подворотнички, бриться, мыться…. Но никто из них не посылал меня на три буквы и не отталкивал от себя. Просто обходили и продолжали готовиться. Поняв, бесполезность усилий, я пулей выскочил из помещения и помчался на проходную предупредить охрану, чтобы те не выпускали солдат без моего разрешения за пределы завода.

На проходной сидела бабуля – божий одуванчик и никак не могла въехать – Как это она не должна солдатиков не выпускать с завода? Ринулся обратно, но солдаты уже вышли на улицу и, плавно обтекая меня со всех сторон, ушли в сторону проходной, благополучно исчезнув в недрах убого городишка.

Последующие два часа прошли в одиночном и тоскливом сиденье в «Красном уголке», где предавался унынию и самобичеванию. Потом вдруг встрепенулся – Если это нельзя было прекратить – это нужно возглавить.

От этой простой и гениальной мысли я пришёл в возбуждение и ринулся в город с безумным желанием – Найти и Возглавить…., а потом не Допустить….

Городишко вроде бы небольшой и на мои вопросы – Видели ли солдат и Где? Горожане охотно говорили – Да, видели… – и махали рукой куда-то в сторону или на соседнюю улицу, сочувственно добавляя – Что бойцы поддатые и тебе командир не стоило бы к ним соваться.

С каждым встреченным горожанином я мрачнел всё больше и больше от всё увеличивающегося сочувствия. И чем больше его было – тем пьянее были мои солдаты – Вот…, вот. Видели… Там… Только что бегущие или бредущие по этой или соседней улице…. Но ни там…, и там и нигде их не было.

Не найдя самовольщиков, я вернулся на завод. Пришёл в «Красный уголок», прилёг и незаметно для себя крепко заснул, даже не услышав, как вернулись пьянущие в дымину бойцы…..

… Проснулся с жутким чувством и таким же убийственным пониманием – ПРОСПАЛЛЛЛЛЛ…. Мне Звиздец… Пока лежу с закрытыми глазами они меня бить не будут. Но как только их открою – тут мне сразу же два Звиздеца и прилетят. – Всё бы ничего и так с закрытыми глазами можно было бы пролежать до начала смены, а потом смотаться в город. Беда была в другом – я хотел конкретно ссать. Не просто ссать, а ссать насмерть. В жизни так не хотел – как сейчас.

Слышал вокруг себя невнятный гул проснувшихся и находившихся в сильнейшем будуне бойцов, бессильное шарканье сапог и тапочек по убитому ещё двадцать лет тому назад паркету. Оханье и аханье, громкое глыньканье и бульканье холодной воды. Слышал и понимал, что сейчас совершенно бесполезно даже пытаться пробиться к затуманенным мозгам подчинённых, поэтому – лежать, лежать и ещё раз лежать.

Чуть, чуть приоткрыл веки и тут же увидел склонившегося надо мной мрачного и угрюмого сержанта Кренделева. За те несколько часов, как его отлупил, лицо у него сильно опухло и перекосило, сияя почти всеми цветами радуги, не прибавляя от этого его роже милосердия и гуманизма. Рядом с ним, но по бокам сидело ещё два раненых алкоголем и будуном бойца, сторожа меня.

– Нет. Вставать не буду. Пусть лопнет мой мочевой пузырь… Пусть я позорно уссусь, но глаза не открою. Я сплю…., сплю очень крепко и глубоко…., – я смежил обратно ресницы и постарался изобразить глубоко спящего человека, причём спящего с чистой совестью. Спящего всю ночь, никуда не выходившего и никого не лупившего. Но проклятый мочевой пузырь не давал мне создать даже мираж этой идеалистической картинки.

– Блядь…, – тоскливо закрутились мысли в голове, – ещё пять минут и я дам такую струю…. Надо вставать и брать инициативу на себя. Может бить не так сильно будут, а может и выкручусь….

С такой надеждой и больше не думая о вполне возможных печальных последствиях, я открыл глаза и резко сел на матраце. Кренделев и оба сидящих рядом бойца испуганно отшатнулись от меня, что вселило дикую уверенность – Я их сейчас переиграю.

– Чтооооо? – Заорал я наверно на весь завод и вскочил на ноги.

– Чтооооо? – Проорал второй раз и тут же зловещим, многообещающим шёпотом закончил, – сейчас я поссать схожу – тогда с вами всеми и разберусь…. Всех поубиваю и всех оттрахаю. Я, блядь, с вами сейчас со всеми разберусь….. И покажу, как Советскую власть любить…..

Мигом вскочил на ноги и бурей вылетел из «Красного уголка». Давно так не бегал, но быстро, с шипеньем и стонами домчался до цехового туалета и еле успел достать член. Наверно я побил все рекорды и ссал минут пять, в наслаждение стеная и ощущая приятное облегчение. Даже успел вспомнить на эту тему старый бородатый анекдот.

Русский, американец и француз попали в плен к племени людоедов. Приводят к вождю и тот ласково говорит: – Кто доставит мне наслаждение того помилую. Нет – сожрём. Первым шёл американец. Достали из запасов виски, всю ночь пили, зверски трахали женщин племени, а на утром вождь проснулся – Голова болит, во рту как будто насрали бегемоты, член опух…. Короче сожрали американца. Второй был француз. Опять пили всю ночь коньяк, весело с французской лёгкостью трахали женщин соседнего племени, но результат был тот же – Голова и член бо-бо…

Наступила ночь русского. Свита вождя на ночь приготовила ящик водки, пригнали пленных баб, чтобы ночью оторваться на них. Но русский посмотрел на всё это блядство и сказал: – Нет, мы это делать не будем. Мы будем пить пиво и легко общаться. Прикатили бочку «Жигулёвского» сели и начали пить и общаться. Через полчаса вождь говорит: – Погоди рассказывать, сейчас в кусты схожу, отолью и продолжишь.

Русский отвечает: – Нет, Терпи…

Через час вождь опять: – Да я ссать хочу. Дай отлить…

– Терпи, вождь…. Терпи….

Ещё через час: – Всё, не могу.

– А ты член завяжи, – Завязали.

Под утро вождь взмолился: – Всё…., отпусти…

Русский: – Ну…, теперь пошли.

Встали у кустов, член развязали и пустили струю, а вождь в восторге заорал на все джунгли: – Какой кайффффф…..

Кайф закончился и вопреки здравому рассудку, который вкрадчиво шептал: – Беги, Боря, беги отсюда. Используй свой шанс на всю катушку… Беги в дивизию, в Свердловск, к Беденко, который всё тут разрулит…., – но я, вместо бега через проходную, ринулся обратно в «Красный уголок», решив всё-таки попытаться оседлать ситуацию в свою пользу. Ворвавшись в помещение, и готовый драться за свой командирский авторитет, за честь нормального прапорщика. Драться насмерть. Ворвался и замер – никто не хотел драться со мной. Бойцы смирненько сидели каждый на своём матраце, покорно склонив голову. Лишь Кренделев поднялся на ноги и, сильно шепелявя разбитыми губами, тихим голосом попросил.

– Товарищ прапорщик, больше этого не повторится. Будем выполнять все ваши приказы, – Кренделев замолчал и невольно дотронулся до разбитой губы.

– Ааааа, – торжествующе возопил я, – Ааааа, осознали. Да я вас…..

И замолк, не зная «Что я их…..», а Кренделев, воспользовавшись паузой, закончил: – Всё будем делать и выполнять, только не говорите капитану Беденко.

Я мигом и огорчённо сдулся. Только что торжествовал победу над дембелями, а они оказываются ничего не поняли и боялись не меня, а комбата. Боялись его разборок и тяжёлых кулаков, а также за свой дембель.

С досадой и злостью плюнул на пол, буркнув: – Я ещё подумаю – Докладывать или не докладывать. А сейчас марш на завтрак и на смену.

Бойцы вскочили на ноги и, суетясь, теснясь в дверях, гурьбой ринулись из помещения, а я остался один. Через час пришёл к начальнику цеха и договорился разбить моих людей на все три рабочие смены по четыре человека. Пусть, сволочи, немного врозь поработают.

Следующие два дня до приезда комбата прошли нормально. Бойцы никуда с завода не ходили и не просились. Работали, воровали и таскали листы, отчего матрацы уже поднялись от пола на высоту в тридцать сантиметров и теперь стало удобно на них сидеть. С просьбой ничего не говорить командиру батареи больше не обращались, лишь кидали вопросительные взгляды в мою сторону. А когда на заводской двор заехал военный «Урал», понурые, как военнопленные построились перед «Красным уголком».

Оживлённый комбат остановился перед строем и с удовольствием осмотрел подчинённых.

– Огоооо…, – изумлённо протянул он, увидев живописно раскрашенную рожу сержанта, – Кренделев, где это ты так на грабли наступил?

Сержант виновато опустил голову, а комбат, повернувшись ко мне, построжавшим голосом спросил: – Чего это у тебя тут произошло?

Выдержав, как учил знаменитый Станиславский, многозначительную паузу, многообещающе прокашлявшись, прокомментировал: – Ну, вы ж видели, товарищ капитан, какая крутая лестница у нас. Вот оттуда он и навернулся. Зато теперь всё понимает и стал более осторожным.

Комбат понимающе усмехнулся и делано-удивлённым голосом протянул: – Такое впечатление, что он оттуда раз пять падал. Всё нормально у вас, товарищ прапорщик?

– Так точно. Всё нормально, план выполняем, так что посуду и листы можно грузить.

– Ну и хорошо, – комбат отправил бойцов грузить то что мы заработали и то что своровали, а сами направились к начальнику цеха.

О ночном происшествии знал весь завод и я думал, что уж начальник цеха, ну уж точно, но пожалуется. Но тот весело посмотрев на меня, ничего не сказал. А как только автомобиль комбата скрылся за воротами, ко мне подошёл сержант Кренделев и сказал одно единственное слово – «Спасибо». Оставшиеся три недели прошли на «Ура». Бойцы работали нормально, ходили с моего разрешения в увольнение в кино и даже не смотрели в сторону спиртного. Слегка волочились за заводскими девчонками, но всё было в рамках приличия.

План был перевыполнен по всем направлениям. Мы вернулись в полк и бойцы были уверены, что следующим вечером они уже будут на дембеле. Но тут вскрылось неприятное происшествие. Меня обокрали. С собой в полк я привёз два здоровенных ящика багажа с домашними вещами и моей одеждой. Думал, что быстро получу или комнату в семейной общаге, либо сниму сам что-то и туда перетащу вещи для повседневного пользования. Пока не привезу семью. Но снять или получить, пока не получалось и вещи хранились в нижней каптёрки. Вот их и украли. Причём украли всё: вплоть до носков и трусов. Остались лишь два пустых ящика. А ведь там было полно импортных шмоток с Германии, которых хрен достанешь в Союзе.

Построил батарею и решительно заявил: – Парни. Меня обокрали. И вор из своих и сейчас стоит в строю. Я не собираюсь устраивать следствие, ругаться, устраивать обыски. Не найдутся вещи, ну и хрен с ними. Сейчас 21:00 и если завтра в 21:00 в ящиках не будет лежать всё, что украдено, то следующим утром несу заяву в военную прокуратуру с полным списком украденного и с ценами на каждую импортную шмотку. Поверьте – это будет квалифицироваться, как крупная кража. Думаю, что все просьбы с вашей стороны о дембеле на время расследования будут выглядеть довольно неуместно. Так что думайте своими дурными башками. Учитывая свой личный опыт срочной службы, службы командиром взвода, я просто уверен – как минимум половина батареи знает – кто это сделал. Ну, а завтра утром обращусь к комбату с просьбой отсрочить ДМБ. Вопросы есть?

– Есть, товарищ прапорщик. – Из строя выдвинулся сержант Кренделев, – а мы, кто был с вами причём? Мы не воровали и только что приехали. Причём тут наш дембель? Вот, кто оставался – пусть и чинят разборки у себя. – Все, кто был в командировке со мной одобрительно загудели, а вторая половина возмутилась такой, на их взгляд, несправедливой постановкой вопроса.

В течение минуты стоял галдёж, на который с других батарей стал выползать личный состав. Подождав немного, требовательно поднял руку и когда установилась более-менее тишина вновь обратился к сержанту.

– Кренделев, ты как салага рассуждаешь, а не как дембель. Ты же дедушка и должен смотреть вглубь всего…..

– Ну….? И куда я должен смотреть? – Угрюмо и с вызовом спросил дембель.

– Ну ты что? – С деланным изумлением протянул я. Потом обвёл рукой строй хмурых бойцов, – Смотри. Ты с ними служишь два года. Два года жрал с ними с одного котелка, укрывался одной шинелью. Ну, это я так образно. Делился последней сигаретой, посвящал в свои сокровенные мысли и мечты. Здоровался за руку и считал его надёжным товарищем. А он вор. Он обворовал прапорщика. Да…, для вас я чужой. Вы меня не уважаете и не принимаете меня, а мне на это наплевать. В данный момент. Я вот, например, не понимаю – Как этот человек, приехав на дембель, оденет чужие импортные шмотки? Оденет мои плавки, куда я густо и хорошо пукал, куда у меня с члена сваливалась не только последняя капля…. Он ведь не скажет, что украл, а скажет родным и друзьям, что крутанулся удачно и купил у спекулянта. И будет во всём этом спокойно ходить. И если бы эти импортные шмотки были бы не у меня, а у тебя – то поверь. Этот человек спокойно и у тебя это украл бы. И вот у меня, если я был на твоём месте, возникло бы нездоровое любопытство – Это что за сука завелась в батарее? Это что за скотина, которая МОЙ ДЕМБЕЛЬ поставила под угрозу? Я правильно рассуждаю или что-то не понимаю? Давай…, отвечай.

Кренделев, набычившись смотрел на меня, потом сильно заскрипел зубами и тут же скривился от боли: – Хорошо, товарищ прапорщик. Через два часа вы будете знать, кто это сделал.

– Сержант, ты меня не понял. Мне наплевать, кто это сделал. Мне главное, чтобы всё это вернулось обратно и уютно лежало в ящиках. До драного носка. Думаю, что вы сами, в своём коллективе разберётесь с этим человеком. Только прошу об одном – без смертоубийства. Да, учитывая такую быстроту расследования, я тоже пойду навстречу. Если к утреннему приходу комбата всё будет лежать на месте, я сделаю вид, что ничего и не произошло. Ну, так что – Договорились?

– Договорились, – мрачным тоном согласился сержант и строй его поддержал, а я быстрым взглядом пробежался по лицам, пытаясь по мимолётному испугу определить воришку. Нет, не получилось.

– Только хочу предупредить. Я ведь как и вы срочку от звонка до звонка оттянул, и хоть вы меня за спиной и называете «Хомутом» и «Куском», но я уважаю себя. Так вот – если к приходу комбата, хотя бы одной вещи не будет – не обессудьте. Дембель в опасности.

Утром, меня в нижней каптёрке ждал сержант Кренделев. Я многозначительно хлопнул крышками пустых ящиков и с вопросом в глазах посмотрел на сержанта.

Кренделев отвёл глаза в сторону, помолчал, потом снова посмотрел на меня: – Перестарались мы немножко ночью, поэтому только к двенадцати часам всё будет на месте.

– Кто это?

– Да, вы его сами увидите на построении. Только с ним надо ещё нескольких человек отпустить. Не донесёт он…

– Хорошо, сам определишь и под мою ответственность. Пошли на построение.

– Товарищ прапорщик, погодите. – Кренделев замялся, – не говорите комбату. Домой охота…. Всем…

Я тяжело вздохнул: – Кренделев, я похож на проститутку?

В глазах сержанта плеснулось удивление, но он промолчал.

– Молчишь… Я вчера вам говорил, что уважаю себя? Говорил. Мы договорились вчера? Договорились. И что получится. Прапорщик вчера одно сказал, а утром другое. Так вот я не проститутка. Сказал – сделал. Ты завтра отсюда уедешь и на всю жизнь, а мне тут служить. Вот с этими обезьянами, где надо твёрдую политику проводить. Так что Увы и Ах. Пошли.

Пока батарея выходила на построение, я доложил комбату о происшедшем и попросил придержать дембель для батареи. Ожидая вполне справедливое возмущение от командира батареи, типа: «ну, я ведь тоже дал слово и должен выполнить своё обещание» или же «Боря, это твои проблемы, разбирайся с вором сам, а бойцов надо увольнять», – но был очень удивлён облегчённому вздоху Беденко.

– Фуууу…, нормально. А я уж голову сломал, как бойцам сказать, что дембель откладывается. Я вчера к начальнику штаба полка подошёл, а он упёрся и в ни какую. Говорит, у меня завтра большой гарнизонный наряд и ничего страшного, если мы их на пару суток задержим. Поставим их в наряд по столовой, а после него уволим. Так что теперь есть за что зацепиться.

На построение, в самых задних рядах батареи рассмотрел в хлам избитого рядового Векуа. Был он водителем во втором огневом взводе. Грузин. Крепыш. Наглый. Очень мне он не нравилось своей понторылостью. Если после случая с Ибрагимовым он побаивался открыто противостоять мне, то когда отдавал приказание и распоряжение Дигусар, то тогда Векуа очень пространно, приблатнённо и не стесняясь, объяснял старшине, почему он не будет выполнять его распоряжения.

А сейчас он отвернул избитую рожу и упорно не смотрел на меня. А я стоял рядом и с зоологическим интересом смотрел на солдата. Подскочил замполит дивизиона капитан Сорокин и весело затараторил.

– Оооо, товарищ солдат, да вы у нас как раскрашенный индеец, выходящий на тропу войны. Вот только перьев в носу и в жопе не хватает. Кто ж это тебя так болезный….?

– Это…, это…, какие-то незнакомые мне солдаты с 276 полка зарядили, – буркнул солдат.

– А ты с чего это взял, что они с 276? Может быть они со 105 полка?

– Они в сторону 276 побежали….

– Понятно, после построения ко мне в кабинет зайдёшь и всё подробненько на бумажке напишешь.

– Я по-русски плохо пишу, – стал отнекиваться солдат.

– Ничего, ничего я тебе там быстро расскажу русский алфавит. – Плотоядно пообещал замполит и побежал в другую батарею, а от правого фланга дивизиона звериным, скрадывающим шагом приближался комсомолец дивизиона, почуявшим поживу и ещё за несколько шагов азартно потирал руки, увидев Векуа.

После полкового развода капитан Беденко произнёс краткую, но яркую речь, смысл которой заключался в следующем – Все скоты, все сволочи. Обокрали своего командира… А раз так… сегодня в наказание заступаете в наряд по столовой. Дежурным идёт прапорщик Цеханович – чтоб вы, суки, знали – кто вас кормит, награждает и трахает. И последнее – если наряд пройдёт на высшем уровне и вещи будут возвращены, то он всё забудет и все будут уволены после наряда. За исключением некоторых скотов.

После построения я обиженно спросил командира: – Комбат, а чего я дежурным по столовой пойду. Пусть старшина идёт. Это его хлеб.

Беденко болезненно поморщился: – Боря, не наступай на мою больную мозоль. Сдулся старшина. Его уже четыре дня нету на службе… Так что придётся тебе идти, заодно всех там и выеб….шь.

Вещи к двенадцати часам были аккуратно разложены по ящикам, а в десять часов вечера я подозвал к себе помощника дежурного по столовой сержанта Кренделева.

– Товарищ сержант, думаю что тебе понятно, что надо делать ночью. Я пошёл спать, буду в шесть утра. Только одна просьба – не бейте больше Векуа.

– Идите, отдыхайте. Дембельский наряд отработаем, как положено. Ну, а Векуа я больше трогать не буду, там и без меня желающих полно.

Ночь прошла спокойно, Векуа всё равно били. Приходили в посудомойку и били. Наверно, его к концу наряда так бы и забили, но рано утром в столовую пришёл комбат, построил наряд и молча помахал военными билетами, откуда торчали УПК и предписания на увольнение.

– Завтра, с утра. Но чтоб наряд как положено.

Векуа больше не били, а наряд прошёл на УРА. Бойцы пахали от души, зная, что завтра, в это время они будут уже шарахаться в городе. Ночью я спал в канцелярии батареи и из-за дверей всю ночь слышались весёлое шарканье тапочек по полу. Бойцы гладились и прощались с армией.

Утром, Беденко построил увольняемых, сдержанно-торжественным голосом поздравил с дембелем, пожелал хорошо устроиться на гражданке. Бойцы занесли в канцелярию несколько бутылок водки, закуску. Тепло попрощались с комбатом и с Богдановым. И что самое удивительное очень уважительно и со мной. Через десять минут расположение батареи опустело, лишь рядовой Векуа, опустив голову, тоскливо сидел на табуретке около своей кровати – Ведь он тоже должен был увольняться со всеми.

А пока было моё обещание уволить его 31 декабря в 23:45.

На следующий день прибыли с учебки сержанты и комбат получил право первого выбора. Нормальные ребята попались. А ещё через три дня в Ленинской комнате сидело 23 молодых солдат, прибывших служить с родного села Героя Советского Союза старшего лейтенанта Борщик.