– Ничего, сын, ничего… Это контузия. Главное очнулся…
А в комнату уже влетела девушка, неся в руках глиняный кувшин, где оказывается было холодное молоко, благотворно упавшее в желудок после нескольких крупных и жадных глотков.
– Ну…, как ты… Сынок…? – С материнской заботой произнесла женщина, которую девушка назвала мамой.
Я, после молока, полулежал заботливо подоткнутый со всех сторон подушками, потихоньку приходя в себя от растерянности: – Да сейчас лучше и голова меньше стала болеть. Видать хорошо я головой ударился при аварии. Что…, машина вдребезги? И тот второй, виновник, живой хоть?
Молодой мужик, который уже сидел на сундуке, весело и с готовностью рассмеялся: – Знатную мы аварию тебе устроили, чтоб освободить. А за остальных не беспокойся. Всех постреляли… А машина…!? Что её жалеть? Сгорела она…
Опять мелькнула мысль про кино и съёмки, но задать вопрос постеснялся. Ещё дебилом посчитают. Поэтому задал другой вопрос: – А что в больницу меня не отвезли?
– Нельзя было тебе в больницу. Первые два дня, что был без сознания, пришлось прятаться нам всем. А как большевиков отогнали, так сюда привезли и Сидор Ефграфович осмотрел тебя и сказал, что здесь ты быстрее в себя придёшь. Он после обеда обещал из городу подъехать и посмотреть тебя….
Я всё ждал, когда они всё-таки засмеются и всё разъясниться. Ну, конечно…, потом подкалывать меня будут в полный рост и совсем не хотелось оказаться в плохом и глупом анекдоте, задавая вопросы про «гранату», «большевиков» и кого там они «всех постреляли». Но все продолжали добросовестно играть свои роли и я тоже промолчал, чтобы не проколоться, но всё чаще и чаще поглядывал на девушку. Она явно кого-то мне напоминала и я её точно где-то видел. Вот только в каком фильме? Сейчас вот вспомню и сам посмеюсь над ними.
Моё неопределённое состояние заметил отец девушки и решительно отошёл от кровати и стал командовать: – Все на выход. Дохтур сказал – ему нужен покой. Вот пусть с жёнушкой и помилуется. Быстрей на ноги встанет. Мать, Ефим, пошли, – мотнул отец головой на дверь.
Первым с сундука соскочил парень и, бесшабашно махнул рукой: – Давай, братуха, становись на ноги. Вечером Кондрат с городу приедет и посидим за столом. Отпразднуем, твоё выздоровление.
Потом, ласково теребя за плечо мать, отец повёл её тоже на выход и мы остались одни. Девушка сразу присела на кровать, взяла меня за руку и, ласково поглаживая её, с любовью смотрела на меня.
Мда…, так сыграть невозможно, так может смотреть только любящая женщина. Я лежал совершенно растерянный, не зная что мне говорить и как действовать в этой ситуации. Конечно, надо бы решительно встать, выйти в соседнюю комнату, задать вопросы…. Объясниться, что не на дурака напали и пусть меня везут в больницу. Где менты, в конце-концов, которые должны мне задать кучу вопросов и вполне вероятно, сделать главным виновником аварии, несмотря на то что я ехал по своей полосе. Надо было действовать, но продолжал безвольно лежать. Хоть и чувствовал себя гораздо лучше чем ночью и, судя по всему, и болевые ощущения в голове стали глуше и менее болезненными, но вот слабость ещё была велика и вряд ли смог проявить хотя бы внешнюю решительность, я уж не говорю за действия.
– Что…, ещё плохо тебе, любый…? – Проворковала девушка и, быстро нагнувшись, поцеловала в губы. Ничего, сейчас твоя любимая Агаша, быстро тебя на ноги поставит….
Мне аж поплохело от её слов, мгновенно вспомнив, где и когда я её видел и чтобы поставить окончательную точку, хриплым голосом попросил: – Зеркало мне…, зеркало мне давай…
Изумлённо преломив брови, Агаша послушно соскочила с кровати и принесла мне небольшое зеркало, достав его из верхнего ящика комода. Один взгляд туда и я едва не застонал вслух, сразу покрывшись обильным, липким потом, а увидев на моём лице болезненную гримасу, Агаша озабоченно захлопотала около меня, а потом стремительно выскочила из комнаты. А я впал в глубокий ступор, пытаясь разобраться в происшедшем.
Как это могло вообще случиться? Одно дело лежать на удобном диване и читать для разгрузки мозгов лёгкое чтиво, прекрасно понимая, что это фантастика – красивое враньё. А другое дело самому, вопреки всем законам физики оказаться внутри этой фантастики. Снова поднял зеркало с одеяла и глянул в прозрачную глубину, где снова вместо себя увидел дядю Тимофея, только молодого.
Я закрыл глаза и в этой относительной темноте пришло ясное понимание случившегося: – Это бред разбитого напрочь человека, находящегося в коме…. А в бреду всё возможно. Я вон после первой и второй Чечни, частенько ночами в атаки ходил, а потом просыпался мокрый от пота. Только жалко, конечно, что после такого реалистического бреда, наверняка из комы не выходят. А понесут меня на кладбище. Ну…, ну, когда-то это должно было случиться. Да и ухожу легко, и после меня, ни жене не детям никаких долгов не останется. Зато похоронят под гимн и под троекратный салют и будет стоять на моей могилке скромный мраморный памятник с красной звездой, означающей что здесь лежит командир… И такая яркая картинка этого нарисовалась в моём мозгу, что ощутил как из под закрытых век, скользнула слезинка и я потерялся в облегчающем небытие.
Очнулся от прохладного прикосновения влажной материи, ласково обтирающее моё лицо. Открыл глаза и уже застонал в слух, увидев испугавшуюся от моего стона Агашу.
– Тимоша, тебе больно?
– Есть немного, – пришлось слегка соврать, чтобы оправдать стон, хотя чувствовал себя почти нормально. Ну…, может быть, слабым и раздавленным от того, что всё-таки это не бред, который с такой точностью повторяется. А чтоб утвердиться в происходящем или наоборот, пошёл на хитрость.
– Головой я наверно, Агаша, сильно ударился. Ничего не помню. В туалет отведи меня….
– Куда…? – Удивлённо спросила девушка и пришлось срочно сманеврировать, понимая, что для неё это слово незнакомо, что неприятно подчеркнуло, хоть и косвенно – это не бред.
– В уборную…., только ты мне помоги подняться, – поспешно поправился и сразу стал подыматься, чтобы не дать Агаше удивляться и дальше услышанному странному слову. И та с готовностью подставила своё плечо. В постели я лежал в нательном белье, сразу вспомнив, что тогда трусы особо и не носили, так и пошёл, навалившись на неё.
– Чёрт, неужели это всё-таки правда….!?
И это действительно была правда. Из комнаты вышли в ещё большую комнату… А из неё вышли в сени и там, за дальней дверью и была обычная уборная, с дыркой, но чистая и что удивительно почти не пахло.
– Агаш, тут я сам…, – смущённо остановил её, когда она хотела зайти за мной и помочь справить нужду, считая меня ещё слабым.
– Хорошо, хорошо…, – легко согласилась она, – я за дверью постою.
Потом по моей просьбе она вывела меня на высокое крыльцо и, оглядев оттуда просторный двор, с крепкими хозяйственными постройками, высокую и густую берёзу в уютном углу, деревянный столик и скамейки, я вынужден был удручённо констатировать – я всё-таки попаданец. Осталось только выяснить – В какое время и куда?
Недолгая прогулка утомила меня и я попросил отвести обратно в комнату, где мгновенно вырубился, уйдя в оздоровляющий сон.
Проснулся уже под вечер. И подспудно всё-таки надеялся, пробудиться в своём времени. Пусть даже и поломанным в аварии. Но действительность разочаровала, я был в той же самой комнате, а из-за стенки доносились негромкие голоса, среди которых узнал голос отца дяди Тимофея. Хотя чего уж, если застрял здесь, то это теперь и мой отец, а Агаша моя жена. И всё вокруг меня – это та жизнь, в которую надо вписываться. Мне ещё повезло, в отличие от героев фантастики, попадавших в заброшенные или мёртвые миры. В одиночку и без ничего и приходилось им банально выживать в постоянной борьбе за свою жизнь. А тут – Бац… И ты в теле молодого мужика, в нормальной, состоятельной семье, судя по дому. Тебя тут любят и есть прекрасная возможность постепенно войти в эту жизнь. Тем более что и легенду никакую не надо придумывать – сильно ударился головой и ничего не помню. Так что….
Дальше продолжить не успел, в дверь заглянула Агаша, улыбнулась мне и исчезла, а в той комнате сразу зашумели стульями и моя комната быстро наполнилась людьми. Первым зашёл, как я мигом понял Сидор Ефграфович или дохтур, как его величал отец. Осанистый, старомодно одетый, довольно старый с характерным докторским пузатым саквояжем и сразу взявший инициативу в свои руки.
– Ну-с…, молодой человек, как себя чувствуем? – Обернулся к отцу и Агаше сзади себя, распорядился, – помогите ему сесть…
Но помощи я не ждал, а сам, хоть и не быстро, откинул одеяло и уверенно сел на кровати.
– Ну…, вот. Герой…!!! – Доктор осмотрелся кругом и поставил саквояж на витой венский стул и, чуть задрав рукава вверх, резко защёлкал пальцами перед моим лицом и одновременно водя ими перед глазами, внимательно наблюдая за моей реакцией.
Потом взял мою руку, сжал запястье и послушал пульс, довольно буркнув: – Нормально…. А сейчас мы посмотрим другое.
Открыл саквояж и достал блестящий никелированный молоточек с резиновой головкой, задрал рубаху и двумя резкими движениями, острым концом, провёл по животу и удовлетворённо отпустил подол рубахи.
– Что ж, Тимофей, повезло тебе…. Повезло, – и повернулся всем телом к отцу, – покой, Силантий Иванович, покой и недельки через две всё восстановиться. В том числе и память.
Снова повернулся ко мне: – Хоть что-нибудь вспомнил?
– Не…, пока ничего. А вот как вас зовут, помню – Сидор Ефграфович, – чем сразу восхитил дохтура.
– Молодец… Ну.., тут мне делать больше нечего. Перевязку сами сделаете, а я поехал. Денька через три загляну… Посмотрим. Да…, память тоже постепенно вернётся. Хотя тут может быть по-разному – может она проснётся завтра, а может через неделю…. Или кусками. И разговаривайте с ним побольше, рассказывайте о прошлом, глядишь где-то и что-то в мозгу, за что-то зацепиться и тогда память может вернуться одномоментно.
Глава вторая
Через три Сидор Ефграфович провёл более углублённое исследование, насколько это было возможно в наших условиях. В конце обследования снял повязку с головы и осмотрел заживающую рану, пощупал по краям пальцами, а закончив, удовлетворённо отодвинулся от меня и вынес вердикт, сидящим в сторонке матери и отцу. И конечно мне.
– Что ж, Силантий Иванович и Клавдия Петровна, делать мне здесь больше нечего. Тимофей вполне здоров. Есть там свои ещё мелкие болячки, связанные с пребыванием в тюрьме, но не существенные и они скоро пройдут. А так, сейчас ему главное спокойная жизнь, питание, прогулки и это вы ему обеспечите, даже не сомневаюсь. Ну, а ты, казак, давай быстрей в строй вставай. Интересная жизнь начинается без Советов….
Эти три дня для меня тоже даром не прошли. Я окончательно пришёл в себя. Рана на голове подзажила, исчезли головные боли. И не подташнивало, как это бывает при контузии или сотрясение мозга, но я продолжал играть потерявшего память и больше помалкивал, когда вся семья собиралась под крышей и слушал остальных, пытаясь из различных кусков разговоров и рассказов, собрать какую-то цельную часть прошлого. Осторожно расспрашивал жену, когда мы были одни. Отец довольно охотно пускался в воспоминания. Немало размышлял и над тем, а куда подевалась прежняя сущность самого Тимофея. Даже попытался покопаться внутри себя, мысленно. Но…, ничего. Ведь он же был, жил полноценной жизнью… Хоть какие-нибудь воспоминания или мысли ведь должны были остаться. Та же любовь с Агаше. Но нет, такое впечатление, что я попал в совершенно пустую голову. С другой стороны может быть это и к лучшему. Не надо бороться с прежним хозяином тела. Хотя, опять же из разговоров семьи уже составил своё мнение о Тимофее. Младший сын, 21 год. И как это бывает, младший самый любимый и опекаемый от трудностей и превратностей нелёгкой жизни на чужбине. Были в этой семье у Тимофея и два брата. Старший – Кондрат, 36 лет, степенный, осанистый, крупного телосложения, с такими же крупными чертами лица. Рассудительный и обстоятельный в своих суждениях, по житейски мудрый и крепкий хозяин. Жил на другом конце нашего небольшого хутора и хозяйство его было такое же, как и он сам – обстоятельное и добротное. Средний брат – Ефим, 30 лет, в определённой степени противоположность старшему. Высокий, худощавый, с быстрыми и живыми глазами, по жизни лёгкий и весёлый. И о жизни судил легко и быстро, но далеко не дурак. И иной раз за внешней легковесной личиной, проглядывался жестокий и бескомпромиссный характер. Но в кругу семьи, близких людей и друзей, он был душой компании. И всё его хозяйство, полностью тащила на себе его жена Глафира. Та ещё бабёнка, из настоящих казачек, боевая и если надо было, то запросто закрутит своего муженька. Но она чтила казачьи традиции, где муж был главным в семье и имел право заниматься, чем желал. Ну а она смотрела за хозяйством и тут тоже был порядок и зажиточность.
Самому отцу было 60 лет, родом из Кубанского казачьего войска. После действительной службы, которая закончилась в 1904 году, женился на молодой казачке Клавдии и через год появился первый сын Кондрат, в 1911 году на свет явился второй – Ефим. А в 1914 году Силантий ушёл воевать. Воевал во 2-й Кавказкой казачьей дивизии всю войну против Турции, а после революции вернулся к себе на Кубань, где впоследствии примкнул к белому движению. К 20 году, круговерть Гражданской войны закинула его сотню в Белоруссию, где они примкнули к отрядам известного белогвардейца Булак-Балаховича. Сумел там себя проявить, а в ходе боевых действий и еврейских погромов, приобрёл и неплохой капитал. Но в конце 20 года, армия генерал-майора Булак-Балаховича, была разгромлена Красной армией и сотня Силантия Ивановича, вместе с генералом сумели прорваться на территорию Польши, где они были интернированы и разоружены. Советская власть потребовала от поляков выдать Булак-Балаховича и его подручных. Польша отказалась и сама пригласила на службу в свою армию опытного и боевого генерала и дала ему в концессию лесоразработки в Беловежской пуще. Ну, и генерал не забыл своих подвижников, разрешив им селиться на выделенных там землях, где они обосновались несколькими хуторами. Часть казаков договорились между собой, сумели пробраться на территорию Советской России и вывезти с Кубани свои семьи в Польшу. На награбленные капиталы сумели отстроиться и организовать вполне зажиточную жизнь. Земля слухами полнилась и постепенно к осевшим казакам Булак-Балаховича, стали прибиваться и другие казаки и русские солдаты белой армии, оказавшиеся за границей и теперь хутора разрослись. А вместе с осевшими русскими в небольшом городишке Стаховец, образовали крепкую русскую общину, с которой местные поляки вынуждены были считаться. А община продолжала расти и богатеть. Немаловажную роль тут играло и сотрудничество с польской контрразведкой Дефензивой, по заданию которой, казаки принимали участие во внезапных набегах на советскую территорию и благополучно уходили с богатой добычей обратно. Если отцы верно служили полякам, то вот сыновья старых казаков, особенно после присоединения Западной Белоруссии к России, быстро снюхались с немцами и также успешно устраивали диверсии уже на этой территории. Тем более что им несказанно повезло. Новая граница между бывшей Польшей и СССР установилась буквально в километре от их хутора. Поэтому немцы вполне успешно использовали знание местности молодого поколения казаков, для проникновения на территорию СССР.
Старший и средний братья были настоящими казаками – сильными, смелыми, умелыми и беспощадными к врагам, к которым они причисляли всех советских, пришедших на их территорию, и тех, кто на той стороне с радостью встретил их приход. Поэтому они принимали активное участие в борьбе с Советами. А вот Тимофей, которого как младшего больше всего опекали родители, да и более старшие и умелые братья, вырос тихим, более способным к учению и родители ему готовили другую жизненную стезю. Так он после окончания местной гимназии, оказался в техническом училище в Варшаве, где познавал машиностроение. Достаточно активная студенческая жизнь в большом городе, дала хороший толчок в его развитии, раздвинула горизонты, отчего хуторяне и его родные считали Тимофея городским, поэтому сейчас спокойно реагировали на странные и незнакомые словечки, списывая их на прошлую Варшавскую жизнь.
Окончив техническое училище, Тимофей вернулся домой и через некоторое время, буквально накануне войны немцев с Россией женился на Агаше, дочери близкого товарища отца, с которым они прошли первую мировую и Гражданскую войну, не раз выручая друг-друга. Они же вместе и вывезли свои семьи из советской России, вместе построились на хуторе и Тимофей с младых лет жил рядом и дружил с Агашей, что логично закончилось свадьбой.
Уже через три дня после свадьбы, поддавшись уговорам братьев и других молодых казаков, чтобы не выглядеть белой вороной среди хуторян, он в форме красноармейца, вместе с ними пересёк границу СССР для диверсий в ближайшем тылу Красной армии. Но был схвачен уже на следующий день пограничниками и отправлен в НКВД города Гродно. Наверно он бы так и сгинул в лагерях Сибири или был расстрелян в ходе поспешного отступления советской армии. Но, верный человек, волей судьбы оказавшийся причастным к органам НКВД, вовремя сообщил об этапирование Тимофея в Минск, для дальнейшей с ним работы и вечером 21 июня, в ходе засады и скоротечного боя на автомобильной дороге он был освобождён. Машина и конвой уничтожены, а Тимофей в бессознательном состояние был утащен в лес. А ещё через несколько дней был доставлен на хутор.
Примерно такая общая информационная картина сложилась у меня за эти три дня. Хутор был достаточно большой, около семидесяти семейств, и все крепкие и многочисленные. Среди молодых казаков самыми авторитетными были мои братья Кондрат и Ефим, которые решили «ковать железо, пока оно горячо» – брать власть в свои руки. Заручившись документами от немцев, по заданию которых устраивали диверсии против советской власти, они приступили к организации полиции.
Причём, за заслуги перед Германией им предложили сформировать в районе помимо полиции и гражданскую администрацию, при немецкой комендатуре. И получилось очень удобно. Хутор находился на польской территории, а небольшой городок Стаховец, в четырёх километрах от границы, на советской территории, то есть бывшей до войны советской. Всего до хутора пять километров. И казаков в Стаховце очень хорошо знали, да и помнили по тем недавним временам, когда кругом тут была Польша, поэтому местные охотно откликнулись на призывы поступить на службу к ним.
Я сам, за эти несколько дней, плавно влился в семью и в окружающую жизнь, сразу без всяких сантиментов и душевных переживаний, приняв необычность своего положения. Ясно поняв – прибыл сюда навсегда и обратной дороги нет. По характеру я был спокойным, общительным, отчего всегда быстро сходился с людьми. Так и здесь. Уже на второй день пропала определённая натужность в отношение к окружающим людям и спокойно принял свою новую родню. Хотя странно было совершенно незнакомых людей воспринимать – отцом, матерью, братьями. По сути дела, так как я имел советское воспитание, хорошо знал историю, они для меня должны были быть врагами. Но я их не мог так воспринимать. Да, они ненавидели советскую власть и у них были достаточно веские причины её ненавидеть. Достаточно вспомнить, как советская власть безжалостно выкорчёвывало само понятие Казачество, как рушила все устои их жизни, которыми они гордились. Да было в этой обоюдной борьбе достаточного негатива и жестокости, но по моим меркам той жизни, это было 100 лет тому назад и я сейчас, их прошлую жизнь и борьбу именно и воспринимал чисто психологически как столетней давности, совершенно не соотнося к настоящему. Когда прошло всего 20 лет и они это помнят, как вчера. Так что уже на второй день спокойно называл Силантия Ивановича и Клавдию Петровну – отцом и матерью. А уж с братьями сошёлся сразу. Отдельным вопросом была Агаша. Она мне нравилась, как молодая женщина и с интересом думал о ней, как о жене и о наших отношениях.
Глава третья
Незаметно пролетела неделя после последнего посещения доктора. И первые три дня со мной всегда была Агаша. Её специально освободили от всех домашних дел и теперь под умиленными взглядами матери и отца, мы с ней хороводились и миловались, беззаботно гуляя по окрестностям, по тем местам, где она до свадьбы встречалась и шалили с Тимофеем. И мне всё больше и больше нравилось её общество и она сама, тем более моя нынешняя жена была полностью в моём мужском вкусе. Красивая, молодая, озорная, когда нет бдительного ока родни, послушная и правильно воспитанная в казацких обычаях. И что не маловажно – не глупа. Да и что бы не нравиться. Я сам находился в эйфории. Ещё несколько дней тому назад, в той жизни, мне было 64 года. Да…, ещё не старый, но уже и не то. Как говориться в пословице – Старый конь борозды не портит, но и не глубоко пашет. Да…, ещё было полно энергии, но уставать стал быстрее, физически не те силы, очки периодически стал носить, с зубами определённые проблемы появились, память стала подводить и много чего другого грустного было, связанного с этим возрастом. Может для других, в том числе и для моей уже бывшей пассии, врачихи Елены Александровны, я ещё и был мужчиной в соку, но знал себя гораздо лучше, чем другие и ощущал все свои ещё маленькие негативы, более ярче и сильнее. Что уж говорить, ещё лет 10-12 тому назад, идя по улице, я хотел трахаться с каждой встречной женщиной. То в 64 года уже далеко не с каждой. И даже не всякий раз хотелось идти к Елене Александровне и заняться с ней сексом. Неохота. Но шёл и каждый раз приходилось доказывать уже самому себе, что ещё что-то там можешь. Мочь то мог, но и стояк уже был не такой мощный и кончал не так ярко. Всё катилось на закат….
А тут бац…!!! И у тебя впереди жизнь! И не какие-то 15 может быть и 20 лет печального и серого угасания, а целая яркая жизнь. Я то сейчас знаю, отчего и когда умерли Тимофей и Агаша в той жизни и ведь не повторю эту ошибку и значит у меня впереди гораздо больше времени, наполненной жизнью и энергией. А самое главное – сейчас я молодой. Это всё равно что пересесть со старого, убитого автомобиля, на новую, мощную машину следующего поколения. Где ты только обозначил нажатие ноги на педаль, а из двигателя уже моща прёт. Так и здесь – энергия и желания прямо прут из меня. Уже на вторую ночь Агаша легла спать со мной. Да я там… Я мгновенно забыл про контузию, про боли в голове, когда положил ладонь на упругую, молодую грудь и сжал её. А когда она сама встречно прижалась жарким телом ко мне, всё во мне забурлило и, вскочив, задубело. А уж концовка была яркой, сочной, богатой на все краски вспышкой. И так чуть ли не половину ночи. Мне на следующее утро даже неудобно было смотреть на домочадцев и на следующую ночь Агаша постелила на сеновале, где уж мы не сдерживали себя. Так что, наши совместные прогулки проходили очень приятно. Гуляли, купались, занимались друг другом и снова купались, а вечером приходили домой усталые, счастливые и под весёлые шутки и подколки окружающих, с жадностью поглощали пищу. И ночью на сеновале вновь продолжались и кипели страсти.
Три дня пролетели мигом и теперь Агаша полностью погрузилась в домашнюю работу, помогая своей свекрови. А когда она пошла в немаленький огород за домом полоть грядки, я тоже пошёл, помочь ей и составить компанию, но отец, застав меня за этим занятием, не злобливо отругал. Типа: не казацкое это дело. Бабское…
– Да мне, батя, скучно… Давай тогда тебе помогу.
Отец, весело поблёскивая глазами, но ещё по инерции хмуря брови, заявил как отрезал: – Сынок, вот Сидор Ефграфович, сказал две недели покоя и отдыха, вот и отдыхай. А я ценю его советы. Очень грамотный дохтур. Из наших, из казаков и я с ним все войны прошёл. А потом найдём тебе дело. Скучно не будет…, а сейчас иди и чем-нибудь займись, – махнул он перед моим лицом полусогнутым указательным пальцем и ткнул в сторону двора.
Сделав слегка обидчивое лицо, легко подчинился, внутренне радуясь что теперь был предоставлен самому себе и наконец-то появилось время для того чтобы основательно подумать о своём положение и как жить дальше. Да и вообще – определиться с местом в этой жизни. Ведь война уже идёт две недели и фронт откатился, насколько я помню историю, к границе между Белоруссией и РСФСР.
Неспешно послонявшись минут десять по просторному двору, залитому солнцем, я зашёл в полутёмный и прохладный пристрой к большому амбару, где в порядке хранился мелкий хозяйственный инвентарь и из дальнего угла достал густо покрытый пылью и паутиной зелёный велосипед. Как весело вспоминала и рассказывала Агаша, его купили мне за год до поступления в техническое училище и я её катал по окрестностям. Велосипед пылился здесь уже несколько лет, братья к нему были равнодушны, а вот я решил привести его в порядок и покататься, раз мне дали возможность отдохнуть и заниматься чем хотел.
– Мда…, – я оглядел простенькое велосипедное чудо конца тридцатых годов, – это конечно, не современные… То есть из той жизни, но для приятных покатушек вполне потянет. Под заржавел конечно, но зато резина нормальная. Сейчас подтянем, помоем, смажем где надо, подкачаем и можно покататься. А заодно и подумать.
Через пять минут, поставив зелёненький велосипед на руль и треугольное сиденье, принялся обслуживать двухколёсный агрегат, поглядывая через него на отца, запрягающего в пролётку молодого жеребца. Тот в свою очередь бросал довольные взгляды на меня, видя, что я занят, хотя бы и таким детским делом.
А ещё через час, с удовольствием катил по плотно укатанной грунтовке вдоль светлой, пронизанной солнечным светом берёзовой рощи, наслаждаясь неспешной ездой. Что ж теперь, когда ничто меня не отвлекало, можно и спокойно пораскинуть мозгами.
Начал с того – Что мы имеем на данный момент? А имеем мы Великую Отечественную войну. И сейчас нахожусь на территории врага, среди бывших белогвардейцев, их пособников и врагов советской власти. Именно советской власти, а не России. У них своя Россия и свои планы насчёт её будущего, у меня своя. И по идее мы должны быть по разные стороны баррикады. Но глядя на отца, братьев, сослуживших немцам хорошую службу, на казаков, которые здесь проживали и совсем не ощущал их врагами – это были нормальные русские люди. И немцев они приняли, только потому что надеялись с их помощью вернуться в ту Россию, которую помнили и за которую сражались в Гражданскую войну. И тут у меня есть два пути. Либо стать на их сторону и быть с ними до конца, либо уйти или в партизаны, или дойти до фронта и перейти к своим.
Дорога тут немного шла в небольшую горочку и, усиленно покрутив педали, через две минуты остановился на самой высокой точке, откуда открывался неплохой вид на окрестности. Соскочил с велосипеда, прислонил его к берёзе и сел на нагретый солнцем небольшой серый валун, с удовольствием оглядывая открывшийся вид. В двух километрах, несколько ниже, за полем располагался наш хутор, откуда полчаса назад выехал, ещё дальше проглядывались дома Стаховца, куда на пролётке укатил отец.
Недолго полюбовавшись бездумно красивым видом, вновь вернулся к своим мыслям. Оставаться с ними – было чревато мрачным будущим, так как прекрасно знал – когда и чем закончиться война. А чтобы уйти с немцами в 44 году в отступление, это значит и служить им придётся очень даже добросовестно, чтобы выправить у них документы и потом спокойно отступать. А если повезёт, то сдаться американцам и перебраться в Америку. Но этот путь довольно опасен разными препятствиями и неожиданностями, когда в любой момент можно сложить голову, как от белорусских партизан, так и польских. Как там название у них было Армия Крайова и Людова? Хотя, зная что Тимофей и Агаша дожили до семидесятых годов, да ещё будучи полицаем, можно предположить, что всё в этом плане прошло нормально. И он не замарал себя кровью. Но опять же – я не знаю, как без ошибок прожить жизнь Тимофея, чтобы выжить и жить потом после войны. Ведь любое ошибочное решение, в любой ситуации, когда тот Тимофей принял бы другое решение, создаст развилку и моя жизнь, жизнь Агаши пойдёт совершенно по другому пути и вполне возможно приведёт к трагическому концу.
– Мда…, – сухая веточка в моих руках негромко треснула и я отбросил её в сторону, – по этому сценарию пробежался и пока остановимся. Теперь рассмотрим другой.
В той жизни я увлекался фантастикой и том числе интересным жанром – Попаданцы. И с увлечением читал, как они там лихо выкручивались из разных ситуаций. Используя свои чуть ли не энциклопедические знания по войне, уже на начальных этапах в корне её меняли и заворачивали орды врагов обратно на их территорию. И как всегда это были офигенно подготовленные спецы, мастера рукопашного боя, убивающие голыми руками противников, метатели ножей, непревзойдённые тактики. Уж про обширные знания послевоенной техники и технологий изготовления вооружения, я вообще не говорю. И вот они вполне благополучно и быстро вступают в контакт с Берия или Сталиным, легко доказывают, что они из будущего и перекраивают всю оборонную промышленность в несколько месяцев. При этом успевают давать очень «вумные» советы Жукову и генштабу. Учить и тыкать носом знаменитых конструкторов в явные ошибки, допущенные ими и опять же блистательно выигрывают войну.
Блин…. И ни в одной книжке, где герой попадает в мою шкуру. Да ещё когда я обычный офицер, рабочая армейская лошадка, обычные знания среднего человека, хоть и дослужился до полковника. И вроде бы неплохо знаю период Великой Отечественной войны, но если копнуть глубже, то знаю лишь крупные сражения. А в целом ситуация на войне создаётся из локальных небольших боёв. Ну и что, что прошёл Афган и две Чечни!? Так там были совершенно другие войны, поэтому в тех книжках, хоть они и легко читались, написана полная фуйня. А уж про технологии изготовления более современного вооружения, вообще ничего не знаю. Мне, когда служил в армии, артиллеристы рассказывали про 152 мм гаубицу Петрова, у которой был самый короткий период внедрения – от проекта до производства. Полтора года. И ничего там не изобретали. Просто взяли лафет от 122 мм гаубицы М-30 и на него поставили 152 мм гаубицу образца 1938 года и немного доработали. И это без изменения технологий производства и новых материалов.