Tsitaadid raamatust «Инквизитор. Башмаки на флагах. Том третий. Графиня фон Мален»
Завтра ему вести людей в бой, на кровавое дело, может, самому придётся биться, может, даже погибнуть, а он наелся и спит себе.
уделил внимание вчера, но каждая из дам, уходя на рассвете, несла на себе какую-нибудь золотую память о нём. Ну а деньги… Чёрт с ними, для того они и нужны, чтобы одаривать красавиц золотом, а он себе ещё завоюет серебра или
хорошие, есть и похуже. Только вот у меня теперь ещё один капитан из набранных есть. Местный, из Ланна, говорит, что с вами знаком. – Со мной знаком? И что? – всё ещё не понимает Волков и тут же догадывается. – А, так вы капитан и он капитан… Получается, что вы ему не указ? Вас теперь вроде как в полковники следует произвести? – Больше четырёх сотен человек в моём отряде, может, и пять будет, если Бог
летела сюда, она мне очень нужна. – Ясно, – сказал Максимилиан, пряча письмо к маршалу в потрёпанный рукав колета. Волков протянул ему десять талеров: – Тому, кто с вами поедет… заплатите ему столько, сколько сочтёте нужным, но помните, что Агнес мне тут очень нужна, жду вас через пять дней. Меньше всего Максимилиану хотелось видеть эту необычную девицу, уж лучше под градом пуль и болтов сидеть за щитом на берегу и стрелять в мужиков, чем ехать за ней, но раз сеньор просит, значит, это важно и
наши товары продают другим купцам, тем, что из Хоккенхайма и Нижних земель приплывают. Вот если бы нам в мелликонских торговых рядах место получить… Вот где деньги настоящие
сейчас я сижу и думаю: а не позвать ли мне моих людей, позову – пусть принесут мне мой любимый топор или крепкий люцернский
Жалованье будет сержантское. Если он вас
брёвна и канавы времени не было, он поспешил в лагерь. Почти
товарищу, да вот только тот вид имел озабоченный такой, что даже и при свете одной лампы,
и баб… Говори им, что если вернутся в лоно Истинной Церкви – казнить их не буду, в земли свои заберу, мужей новых найду. Возьми Фейлинга, идите и всех перепишите, кто пожелает. – Хорошо, но вы тогда скажите Рене, чтобы тех, кого я запишу, он уже не трогал. Не казнил. – Скажу, скажу, – обещал Волков.
