Суета сует

Ах, vanitas vanitatum! Кто из нас счастлив в этом мире? Кто из нас получает то, чего жаждет его сердце, а получив, не жаждет большего?

Уильям Теккерей

© Борис Курланд, 2023

ISBN 978-5-0060-5160-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Израиль. Тель-Авив, 2017 год

В Институте судебной медицины «Абу-Кабир», расположенном на давно размытой временем границе городов Тель-Авив – Яффо и Холон, Алона встретила седоволосая женщина в строгом бежевом костюме, яркая брошка на отвороте пиджака в виде пурпурного цветка, покрытого цветными бусинками, мало соответствовала монотонному цвету одежды.

– Добрый день, господин Введенский. – Она протянула руку: – Меня зовут Рут Шапиро, я представитель социальной службы института. Пройдемте в мой кабинет.

Следом за ними в комнату, обставленную стандартной мебелью: стол средних размеров, кресло с высокой спинкой, два пластиковых стула с другой стороны, этажерка наполовину заполнена папками, остальное пространство занимают книги профессионального содержания, – вошла худенькая молодая женщина в темном платье ниже колен (так одеваются обычно религиозные женщины), мелкие кудряшки, небрежно разбросанные по лбу, добавляют лицу несколько шаловливый вид.

Рут представила коллегу по работе:

– Элла Шитрит, моя помощница. С этого момента Элла будет сопровождать вас по мере необходимости: опознание, оформление документов, протоколов и в случаях непредвиденных обстоятельств. Лично я занимаюсь связями с полицией, армией, городскими властями, медицинскими учреждениями, координацией между различными организациями. Вы можете обратиться ко мне или к Элле с любым вопросом, мы к вашим услугам практически в любое время суток.

Алон молча качнул головой.

Ситуация казалась ему абсурдной, гротесковой, словно он находится в театре, где с минуты на минуту начнется долгожданная премьера, рекламу которой неоднократно показывали по телевизору. Раздается последний звонок, опоздавшие пробираются между рядами. Диктор просит не забыть выключить мобильные телефоны. Свет постепенно гаснет, в течение нескольких минут ничего не происходит. Публика с нетерпением перешептывается, раздаются одиночные аплодисменты. Наконец-то поднимается занавес. На авансцену выходит в театральном костюме один из участников спектакля и приглашает любого зрителя подняться на сцену – сыграть роль ведущего актера, поскольку тот внезапно заболел.

– Господин Введенский, позвольте мне объяснить вам процедуру опознания погибших. – Голос Рут приобрел скорбный оттенок, выработанный до автоматизма, результат многократных повторений одних и тех же фраз.

С увеличением волны террористических актов в институт почти ежедневно поступали обугленные, раздробленные тела, к которым добровольцы общества ЗАКА тщательно подбирали недостающие части, разбросанные на десятки метров от эпицентра катастрофы.

– Идентификация покойного требует тщательной проверки. Анализы проводятся с применением новейший технологии, если нужно – повторяются во избежание ошибок. Никто не хочет похоронить постороннего человека. Даже в случае опознания вами тела дочери, – женщина предупредила вопрос Алона, – потребуется анализ ДНК для окончательного подтверждения родства. Но в вашем случае, к сожалению, вряд ли возможно после пожара опознать… – Рут старалась подобрать слово помягче для обуглившихся останков той, что еще сутки назад была розовощекой, со смешинками в глазах сладкоежкой, любительницей посплетничать с подругами по телефону, допоздна поваляться в постели восемнадцатилетней девушкой, не успевшей почувствовать вкус жизни.

– Я понимаю, – Алону не хотелось выслушивать окончание фразы, – сколько времени возьмет проверка?

Вечер наползал на город темным покрывалом. Солнце подкрасило перистые облака в розовые тона, меркнущие по мере погружения светила в море. Алон уселся в кафе с открытыми окнами на тель-авивскую набережную. Есть не хотелось, он заказал кофе с яблочным пирогом.

Группа туристов, одинаково одетых, словно бойскауты, в голубые рубашки и белые шорты, окружила полукругом энергично жестикулирующего, изрядно вспотевшего экскурсовода. Мужчина механически поправлял сползающую на лоб треуголку, известную в народе как кова тембель, колпак, верхушку головного убора украшал израильский флажок, заправленный под широкую ленту.

Шумную группу осторожно обогнула религиозная пара с четырьмя детьми дошкольного возраста, те шагают гуськом друг за дружкой. Впереди семейства солидно идет дородный мужчина с выдающимся животом, в шляпе и черном костюме, по щекам струятся пейсы, отсутствующим взглядом он старается не смотреть на проходящих девушек в открытых купальниках. Чуть позади жена в длинном, вероятно, скроенном на заказ платье, в парике, одной рукой она толкает складную коляску с младенцем, а другой держит крохотную девчушку в цветастом платье, та с любопытством осматривается по сторонам.

Компания полуодетых подростков с серфингами наискосок нагло пересекла улицу, тормозя движение машин. У пешеходного перехода остановились парень и девушка, оба в военной форме, солдат одной рукой придерживает болтающийся за спиной «М-16», другой обнимает подружку. На секунду Алону показалось, что девушка похожа на Авиву – то ли походкой, то ли прической. Он даже немного привстал, чтобы лучше рассмотреть пару, но понял, что ошибся.

Официант, видимо, араб из Яффо, смуглый парень, с пробивающимися, словно дикая трава, усами, накинул скатерть на соседний стол, отработанными движениями разложил столовые приборы на четверых, поправил искусственные цветы в керамической вазе, чиркнув несколько раз спичкой, зажег свечу.

Пока он сидел в кафе, позвонила Элла Шитрит и назначила встречу на следующее утро в 10 часов.

Покинув кафе, Алон прошелся по набережной, решил не ночевать дома. Проснулся он рано в маленьком номере тель-авивской гостиницы. Спал плохо, урывками. Трехзвездочная гостиница, по-видимому, сдавала номера парочкам, желающим уединиться на час-другой. Почти всю ночь по коридору шатались люди, громко хлопали двери, старый кондиционер с поломанной решеткой тарахтел, словно трактор, через стены доносились приглушенные голоса и шум спускаемой из туалетных бачков воды. Два или три раза Алон без звука переключал телеканалы. Первый канал транслировал черно-белый документальный фильм про киббуцное движение, двенадцатый – запись кулинарной программы, девяносто пятый передавал концерт классической музыки. Алон бессмысленно смотрел на пантомиму музыкантов, дирижер воодушевленно размахивал дирижерской палочкой, будто призывая музыкантов проснуться в столь поздний час.

Профессор Амнон Фрид, директор и главный патологоанатом института, тщательно протер линзы очков тонкой тряпочкой и насадил массивную дужку на мясистый нос. Через толстые стекла он рассмотрел моложавого мужчину сорока с небольшим лет. Взъерошенные волосы с проблесками седины придавали Алону вид внезапно повзрослевшего юноши. Трудно было поверить, что мужчина в потертых джинсах и модной рубашке с двумя расстегнутыми верхними пуговицами – отец девушки призывного возраста.

В комнате заседаний, кроме директора, Рут и Эллы, находились двое военных – солдатка, на взгляд, ровесница Авивы, и средних лет офицер с портфелем на коленях.

Доктор Фрид достал из пластикового мешочка кулон – бирюзовый камень, вмонтированный в затейливую серебристую оправу. Змеевидный иероглиф, впаянный в тело полупрозрачного камня с зеленоватым оттенком, Авива каждое утро поглаживала большим пальцем, как она говорила: «На счастье».

– Вы узнаете кулон, господин Введенский? – Фрид покачал кулоном, словно стрелкой маятника.

– Да, мы купили его в Таиланде. Можно мне посмотреть?

Иероглиф с обожженными концами потерял прежнюю матовость. Алон поскреб прилипшую черную накипь ногтем, но она не хотела отслаиваться от металлической поверхности. Если железо обгорело до такой степени, что же могло произойти с человеческим телом…

В таиландским городе Чиангмай Орит и Алон в какой-то момент потеряли друг друга. Орит засмотрелась на диковинный коврик с вышитым золотыми нитками слоном, контуры животного украшали многочисленные бусинки. Худая таиландка все пыталась всунуть ей коврик, сбрасывая цену наполовину от прежней, несмотря на отрицательные жесты потенциальной покупательницы.

Алон продолжил проталкиваться в толпе оживленно торгующихся туристов, нырнул под разноцветные гирлянды и вышел в боковую узенькую, удивительно пустую для такого времени дня улочку, подсвеченную редкими уличными фонарями. Пройдя несколько метров, он чуть не наткнулся на сидящую на низенькой скамеечке пожилую женщину, плохо различимую в свете мутной витрины, украшенной малопонятными предметами.

– Sorry, – сказал он, пытаясь обогнуть неожиданное препятствие.

Женщина неожиданно схватила Алона за руку и пробормотала несколько отрывистых фраз. Он взглянул на нее сверху и увидел блестящие, не по возрасту глаза, на секунду ему показалось, что на самом деле она переодетая в лохмотья молодая девушка.

Женщина раскрыла ладонь, зеленоватый камень моргнул крапинами света от тусклого фонаря. Алон непроизвольно протянул руку – дотронуться, пощупать, погладить маленького зверька, лежащего в материнской ладони. Женщина отрицательно покачала головой и накрыла кулон другой рукой.

– Господин Введенский, – голос доктора Фрида приобрел официальный тон, – мы получили из лаборатории результаты ДНК. Объясняю: для того чтобы не было не дай бог тени сомнения, берутся пробы с разных мест, если тело не в целостном состоянии, как это произошло в данном случае. Это делается с двойной целью: первая – убедиться, что отдельные части тела принадлежат одному и тому же человеку, вторая – подтвердить родственные связи. Мы не хотим, чтобы семья похоронила чужого человека, – повторил он ранее слышанную Алоном фразу.

– Я понимаю, – отозвался Алон.

– Признаюсь, мы были удивлены результатами анализов. Мы сверили всевозможные варианты, повторили анализы, все они приводят к одному выводу: нет совпадения между вашим ДНК и хромосомным набором Авивы Введенской.

– Значит, моя дочь жива? – с надеждой спросил Алон. – Может быть, она не села в проклятый автобус?

В кабинете наступила напряженная тишина.

– К сожалению, мы получили стопроцентное совпадение генов между вашей дочерью и вашей женой Орит Введенской, – продолжил Фрид, – но ваш результат оказался отрицательным.

– Что же это означает? О чем это говорит?

– Это означает, что Авива Введенская, согласно официальным документам, ваша дочь, но вы не являетесь ее биологическим отцом.

Часть первая

Тель-Авив. 2017 год.

Орит и Авива

Орит вначале не осознала происходящее. Она стояла рядом с автобусной остановкой и провожала неотрывным взглядом выкрашенный в зеленый цвет автобус компании «Эгед», ожидая, когда тот завернет за ближайший угол.

В вечерних новостях синоптик, симпатичный парень в рубашке навыпуск, с несколько озабоченным лицом пообещал с экрана телевизора очередной хамсин. Несмотря на раннее жаркое утро, на автобусной остановке собралась обычная для жилого района публика.

Пара пенсионеров волокут за собой сумки на колесиках – маршрут автобуса заканчивается возле рынка Кармель. Неподалеку от остановки, примерно в десяти минутах ходьбы, недавно открылся новый супермаркет сети «Рами Леви» с прохладой кондиционеров. Цены на продукты там примерно такие же, как на рынке, до которого добираться только в одну сторону не менее сорока минут со всеми остановками. Но у пенсионеров свои расчеты, время для них резиновое, чем тянется дольше, тем лучше, они свое в жизни отспешили. Иллюзия сэкономленных шекелей на рынке Кармель явно преобладает над трезвым решением совершить краткое турне в супермаркет, главный недостаток которого заключается в невозможности поторговаться и не услышать криков продавцов, напоминающих об одесском Привозе.

В тени навеса молодая женщина с младенцем, спящим в сумке-кенгуру, нетерпеливо посматривает на часы, через три остановки недавно открыли «Центр матери и ребенка». Время от времени она бережно поправляет сползающий с головы ребенка льняной чепчик.

Держась обособленной кучкой, на малопонятной постороннему смеси идиша с ивритом шепчутся между собой ученики расположенной на соседней улице ешивы.

Три девочки, на вид не старше четырнадцати-пятнадцати лет, одетые в коротенькие шорты с висящими нитками и оголяющие живот маечки, сквозь которые проступают почки незрелых грудей, громко болтают по мобильному телефону с невидимой подругой, которая, неизвестно по какой причине, не явилась на место встречи. Одна из подружек во весь голос уговаривает невидимку выйти из дому и присоединиться к ним, пока автобус еще не пришел, две другие угрожают не разговаривать с собеседницей до конца дней своих.

Автобус наконец-то подъехал. В распахнувшуюся переднюю дверь школьницы полезли первыми, пересмеиваясь, толкаясь и отпихивая друг друга, никто из взрослых не стал им выговаривать, хотя всем явно хотелось побыстрее подняться в автобус, изнутри которого доносилась приятная прохлада.

Орит придирчиво осмотрела дочку: тщательно отглаженная цвета хаки юбка чуть ниже колен, открытые сандалии, подвязанные длинными шнурками на греческий манер, гимнастерка застегнута почти на все пуговицы, кроме верхней, через ворот поблескивает амулет, привезенный из путешествия по Таиланду, – серебристая цепочка с круглым, вправленным в изящную оправу зеленым камнем, похожим на глаз неизвестного животного.

Орит прижала к себе Авиву, они с дочкой были почти одного роста, но в военной форме Авива казалась выше на пару сантиметров.

– Береги себя, пожалуйста, – сказала она, неохотно отрывая от себя девушку.

Каждый раз, когда Авива уезжала из дому на базу в районе Беэр-Шевы, Орит начинала ощущать внутреннее беспокойство. Напряжение, неприятные спазмы бродили по телу, вызывая нервное раздражение. Она бесцельно крутилась по квартире, краем уха прислушиваясь к передачам военной станции, не передают ли экстренные новости по «красному телефону», пока Авива не сообщала по мобильному телефону, что она уже добралась до автобусной станции в Негеве. Еще час проходил в нервном ожидании, пока дочка подъезжала на другом автобусе к воротам военной базы.

С момента призыва дочери на военную службу Орит почти перестала выезжать за границу, несмотря на уговоры Цвики Баумана, хозяина картинной галереи на улице Гордон, ее нынешнего босса, а в прошлом бывшего сокурсника по университету, любителя зрелищ, вина и мужчин. По просьбе Цвики, из каждой поездки за границу она привозила несколько бутылок вина, неважно какой фирмы и названия. Главное, чтобы форма бутыли отличалось оригинальностью, яркая этикетка бросалась в глаза, упаковка выглядела солидной, желательно в деревянном ящичке – коллекционный образец, опечатанный сургучной печатью. Впрочем, это говорило не о плохом вкусе Цвики, а скорее о его экстравагантности и желании выделяться всем: громким голосом и еще более громким смехом, бесцеремонными манерами.

Цвика придавливал собеседников громадной бесформенной тушей, упакованной в экстравагантные одежды. В межсезонье, когда небо покрывалось тучами в преддверии зимних дождей, больше похожих на легкую осень в Европе, он наряжался в длиннополые, ниже колен, бархатные или парчовые пиджаки, отделанные рисунками в стиле Людовика XIV, – кафтаны с многочисленными пуговицами и петлями, бегущими по всей длине, в шелковые рубашки, отделанные кружевами и раструбами. Брюки-галифе, в любую погоду заправленные в кожаные тисненые сапоги, купленные на барахолке в Испании. Цвика ужасно гордился своим видом, копируя наряд персонажей с картин XVII—XVIII столетия, зато бороду он носил вполне современную, некую смесь лохматой лопаты Фиделя Кастро с закрученными длинными веревочками уманского хасида.

Галерейщик ежегодно заказывал зал на берегу моря в старом Яффо на празднование своего дня рождения, официально никого не приглашал, проверял, кто из друзей, знакомых, арт-дилеров и клиентов помнит знаменательную дату. Цвика обладал обширным кругом знакомств, все знали его причуду, не дай бог обидится, если кто не появится без уважительной причины. Каждого гостя он встречал лично, приветствовал громогласно, выказывая напускное удивление. Зал обычно заполнялся под завязку. Примерно в середине торжества он поднимался на низенькую сцену и благодарил присутствующих. Вечер сопровождался выступлением небольшого ансамбля барочных инструментов, любимой эпохи именинника.

В деловых поездках за границу Орит обожала посещать маленькие, спрятанные в кривых улочках, пахнущие стариной скромные музеи с цветными витражами на узких окнах, служивших когда-то бойницами. Разной величины и формы прохладные залы, прогреваемые дыханием смотрителей, малочисленные посетители, случайно забредшие на вывеску, или такие же, как она, любители спокойствия, без истеричной публики, мечущейся по большим музеям в попытках увидеть как можно больше шедевров в минимальный срок.

Орит предпочитала постоять одна напротив картины какого-нибудь художника, не торопясь осмотреть скульптуры со всех сторон, полюбоваться вблизи разрисованной китайской фаянсовой тарелкой, восхититься изделиями дельфтских кружевниц, удивиться искусному мастерству средневековых оружейников.

Ей нравилось, выйдя из музейной прохлады, предварительно поблагодарив кивком служащую в униформе, усесться, вытянув ноги, в первом попавшемся кафе, желательно с видом на старинный готический собор, временами напоминающий о себе колокольным звоном, или на украшенный изящной решетчатой оградой мостик, под которым весело журчит речушка с величавыми лебедями. Так приятно пробежаться ленивым взглядом по живописной, сохранившей аутентичность еще со Средних веков улочке, разукрашенной балконами, обрамленными висящими лозами цветов, вафельными стенами домов, приткнутых друг к другу, витринами сувенирных магазинчиков, в которых она покупает магнитики с изображением города и подарок для Авивы.

Двери автобуса захлопнулись, выпуская продолжительное шипение воздуха. Водитель подал сигнал левым задним поворотником и почти тронулся, пытаясь вклиниться в поток машин, особенно нетерпеливый в утренние часы. Неизвестно откуда взявшийся смугловатый парнишка в бейсболке, с висящим за спиной рюкзаком, одетый по-студенчески в потертые джинсы, спадающие на кроссовки с небрежно завязанными шнурками, и бутылочного цвета футболку с непонятной надписью на груди, настойчиво постучал кулаком в стекло передней двери автобуса. Орит показалось странным его появление, непонятно откуда студент взялся, словно вышел из стены прилегающего дома. Страшная догадка молнией располосовала сознание, она чуть ли не крикнула водителю не открывай, но открытая дверь проглотила студента, как гигантская акула. Вильнув хвостом, автобус проехал несколько десятков метров, внезапно затормозил, блеснув красными глазницами задних фонарей.

Взрывная волна, смешанная с обжигающим воздухом, накрыла Орит, словно морская волна, наполненная песком, морскими растениями и мелкими рыбешками, перекатилась через голову, забивая глаза и уши, больно толкнула в грудь, почти сбила с ног. Она отшатнулась назад, отступила на шаг, теряя равновесие. Секундную жуткую тишину нарушил истошный женский крик, на одной ноте, как сирена, оповещающая о приближающейся бомбежке. Орит кричала, не слыша себя, на длинном, бесконечном выдохе отчаяния, отталкивая жуткое понимание того, что нормальная жизнь закончилась внезапно, просто так, без всякого предупреждения.

Алон в этот день уехал на работу очень рано. Не включая свет, в брезжащем свете наступающего дня побрился в ванной, что было совсем не трудно. У него никогда не было буйной поросли на щеках, так себе легкий налет юнца, размазал по щекам всегда холодный, даже летом, приятно пахнущий крем, два-три раза прошелся бритвой по коже, сполоснул водой, провел вместо расчески мокрыми пальцами по коротко стриженым волосам. Стараясь не разбудить своих девочек, бесшумно пробрался на кухню, выпил стакан сока, прошел в полутемноте мимо закрытой двери Авивы, обклеенной картинками с изображением героев латинских сериалов (пора уже взрослеть, через месяц исполнится год с начала армейской службы, а до сих пор, приехав домой, первым делом усаживается напротив телевизора у себя в комнате наверстать пропущенные серии), аккуратно прикрыл дверь, дождался замочного щелчка, перепрыгивая через ступеньки, сбежал вниз по лестнице.

Рабочий день начинался рано, а закончиться он должен был очень поздно, по всей видимости, ближе к полуночи. Незадолго до окончания учебы в Технионе Алон создал вместе с компаньоном Шимоном Бронфманом компьютерную компанию. На волне всеобщего технологического бума стартаповские компании возникали словно грибы после дождя. Возглавляли их недавние выпускники университетов, студенты, демобилизованные солдаты, а иногда и вовсе юнцы. Горячими речами, уверениями в гениальности собственных идей и далеко идущими планами они привлекали родителей, знакомых и незнакомых инвесторов, убеждая, что через короткое время разработанная ими программа принесет баснословные прибыли, особенно если удастся продажа известной американской фирме. Такое случалось, но очень редко. Большинство компаний, просуществовав короткое время, разбивались подобно комете, падающей на землю, оставляя за собой длинный хвост долгов.

Идея пришла в голову Алону в супермаркете, пока он стоял минут сорок в очереди к кассе. Как обычно в предпраздничные дни, супермаркет до отказа заполонили покупатели. Сетчатые тележки, набитые доверху товарами, воевали между собой, как танки на поле боя, система охлаждения воздуха с трудом перерабатывала потоки выдыхаемого воздуха, временами вспыхивали перепалки по поводу тебя здесь не было. Вот тогда Алону пришла мысль: если покупатель подойдет к кассе уже с итоговой сумой на дисплее мини-компьютера на ручке коляски, отпадет надобность вновь пересчитывать товар, останется только оплатить в кассе или через интернет. Никаких очередей, потраченного времени и нервов.

Алон вынашивал идею несколько недель, пока не поделился с выходцем из России, соседом по комнате в Технионе. Семен-Шимон Бронфман, в прошлом солдат-одиночка, абсолютный рекордсмен среди студентов по количеству часов, проведенных в горизонтальном положении. Соизволив открыть глаза, Шимон уселся в кровати, выслушал друга, затем, задумчиво почесывая промежность, глубокомысленно изрек: «Прощай, сон».

Идея требовала первоначального вложения капитала: арендовать помещение, нанять человека, который займется организационными делами, найти адвоката, специалиста по оформлению патентов и подписанию договоров.

Первоначальный взнос прислал из России отец Таль-Анатолий Введенский, туманно намекнув, что деньги он взял в долг, со временем долг необходимо погасить, но сроки возврата не указал.

Встреча с потенциальными инвесторами из Германии продолжалась больше двух часов. Вначале Алон в юмористических тонах описал момент, когда он, стоя в очереди в супермаркете, едва не наделал в штаны, поскольку выход из очереди означал потерю шанса добраться до кассы. Тогда-то он впервые задумался над альтернативой длинным очередям, показал на таблице временной график разработки концепции совместно с Шимоном, сформулировал основные принципы и перспективы программы, подчеркнул преимущества инновации по сравнению с вероятными конкурентами. Презентация подходила к заключительной стадии, когда в дверь комнаты с плачущим выражением лица осторожно постучала Милка, бессменная секретарша компании со дня ее основания.

Тирасполь, Молдавия. 1973 год

Галина и Михаил Партош

Эмиграционная волна из России в начале восьмидесятых годов, или как ее называют на иврите «алия», выбросила на израильский берег семью Партош – Михаила и Галину из молдавского города Тирасполя.

Михаил вообще не хотел уезжать из родимой Молдавии. Средних лет мужчина с рано проявившейся лысиной и слегка набухшими веками, родился незадолго до окончания войны в рабочем лагере в районе Аккермана, расположенного на берегу Днестровского лимана. Родители Михаила, чудом пережив нечеловеческие условия за колючей проволокой, постоянно болели, уделяя мальчику минимум внимания, отчего тот рос как бы сам по себе. В детстве Миша пострадал в автомобильной аварии, ему раздробило стопу на левой ноге. После ряда неудачных операций вначале он передвигался с помощью костылей, с годами осталась только легкая хромота и ноющие боли в сырую погоду.

Далекая жаркая страна, постоянно мелькающая в телевизионных новостях и периодической печати в статусе агрессора, казалась ему совершенно ненужным приключением в налаженной жизни, но Галя настояла на своем. Жена выглядела намного моложе своих лет, ростом немного ниже среднего, пышная грудь достойно украшала стройную девичью фигуру, не испорченную родами. Двумя годами раньше ее старшая сестра Берта с мужем и двумя детьми уехали в Израиль, письма от них приходили редко, связь в основном поддерживали по телефону. Для этого примерно раз в месяц-полтора Галя с Михаилом специально ездили в Одессу, где на главпочтамте заказывали пятиминутный разговор. Неприятный момент наступал, когда из динамиков на весь зал разносился громкий вызов: «Израиль, пятая кабина». Под любопытными взглядами многочисленных клиентов, ожидающих своей очереди в другие, но российские города, торопливо проходили в душную кабину, через шумы и потрескивания успевали задать несколько бестолковых вопросов, понимая, что линия прослушивается. Закончив разговор, поспешно покидали кабинку, не глядя по сторонам, выйдя из здания, с облегчением вливались в толпы прохожих на улице Садовой.

Больше всего Галю поразил факт, что сестра с ее бестолковым мужем, не успев приземлиться на землю обетованную, получили трехкомнатную квартиру от неизвестного амидара, национальной жилищной компании, а еще через год купили машину, и не просто машину, а американскую марки «Форд» бутылочного цвета. Берта прислала цветную фотографию, на которой она, окруженная семьей, гордо опирается на капот автомобиля на фоне окон своей квартиры. Так следовало из надписи на обратной стороне фотографии. У сестры в семье лишние деньги никогда не водились, в свое время они с мужем с трудом купили в рассрочку холодильник и телевизор, жили довольно скромно. Как вдруг смогли купить машину? Там деньги, что, с неба сыплются?

Семейную жизнь Миши и Гали омрачала серьезная проблема: они были женаты больше пяти лет, но детских голосов в доме не было слышно. Многочисленные попытки, анализы, лекарства, затраты на специалистов не помогли, никто не мог толком понять и объяснить причину Галиного бесплодия. А тут сестра написала, что в Израиле медицина на высоком уровне, не так давно она познакомилась с женщиной, тоже из России, которая двадцать лет не могла родить, а на Святой земле уже через год после приезда разродилась двойней.

Мишины попытки сопротивления не могли противостоять подобному доводу.

– Решай, я или развод, я здесь не останусь среди молдаван, которые только и ждут, чтобы ворваться в дом и ограбить. Сам посмотри, что вокруг делается, – Галя убеждала мужа в сотый раз. – Какое будущее ждет нас в этой стране, в магазинах пусто, товары надо доставать по блату. Вон друг твой, Петя, заведующий скобяным магазином, загремел на три года в тюрьму. Спрашивается, за что?

Галина по ночам жарко нашептывала мужу, будоражила, не давая спать, под утро он видел ее маслиновые глаза, чем-то напоминающие взгляд овец на картинах Шагала, противостоять которым обалдевший от женской ласки Михаил не мог. Он с ужасом представлял, что случится с ним, если Галя бросит его ради другого мужчины или «исторической родины», ведь ему так хорошо с ней. По утрам он уходил на работу невыспавшийся, на окружающее смотрел через пелену, наползающую на глаза, на вопросы сотрудников отвечал невпопад. И в одну из таких ночей Миша сдался, но в душе он тайно надеялся, что семья получит отказ на выезд.

Положение усугублялось неразрешимой проблемой: что делать с родителями Михаила, живущими вместе с ними, – больным, нетранспортабельным, разбитым параличом отцом и полусогнутой, сморщенной матерью, у которой в году было больше ночей, чем дней. Поговорить с ней не представлялось возможным, она периодически впадала в депрессию, вспоминая остальных членов семьи, расстрелянных румынами или немцами в сорок первом году. В дни очередного приступа женщина часами сидела у входа в дом, без конца раскачивалась на стуле и разговаривала с призраками, напоминающими о себе слышными только ей голосами. Временами в порывах экзальтации женщина поднимала голос почти до крика и начинала бить себя кулаками по голове и царапать лицо до крови. Дежурный врач скорой помощи сделал матери успокаивающий укол – временное решение проблемы.

Две недели перед отъездом прошли в лихорадочных сборах. Одинокая пожилая молдаванка Мирела согласилась переехать к родителям, ухаживать за стариками, пока, уверял Миша, вначале он устроится на новом месте, а потом обязательно вернется и заберет с собой родителей, через год, не больше.

Молдаванка деловито пересчитала деньги, отложенные в сберкассе плюс вырученные наличные от продажи чешских полок, кухонного комбайна и велосипеда.

– Вы не волнуйтесь, присмотрю я за вашими родителями, как за своими, – обещала Мирела, не отрываясь от тарелки с мамалыгой. – Как доберетесь, пошлите свой адрес, я вам обязательно напишу. Не забудьте вовремя деньги посылать, в Израѝле, говорят, все богатые, – не то ехидно, не то завистливо добавила женщина.

Миша не знал, что сказать на прощание отцу и матери. Своим разбитым, раздвоенным сердцем он понимал, вряд ли ему удастся еще когда-нибудь увидеть родителей.

– Я скоро вернусь и заберу вас, только на работу устроюсь, обещаю, – он старался говорить убедительным голосом. – А пока Мирела поживет с вами, деньги я оставил, на первое время хватит, постараюсь посылать… – он продолжал бормотать, посылая слова в безответную пустоту.

Такова человеческая натура: всегда легче обманывать самого себя, чем других.

Миша вышел во двор покурить, так и не поняв, слышал ли его отец, неподвижно лежавший на кровати, и мать, глядевшая в прошлое отсутствующим взглядом.

Москва. 1972 год

Анатолий Введенский

Для Анатолия Введенского беззаботная жизнь закончилась в девятнадцатый день рождения. Отца прямо из-за праздничного стола увели люди в штатском, предварительно перевернув всю квартиру в поисках денег, ценных бумаг и драгоценностей. Тогда юноша впервые услышал, что он сын «расхитителя государственной собственности». Постановлением суда Матвея Ивановича Введенского за «особо крупные хищения государственного имущества», отменив смертную казнь, этапировали на урановые рудники в Сибирь, откуда шанс вернуться живым равнялся нулю.