Что мы делаем в постели: Горизонтальная история человечества

Европейская мода

Различие между знатью, просто зажиточными людьми и простолюдинами сохранялось и в средневековой Европе. Крестьяне, то есть большинство людей, буквально валялись на сене – они могли завернуться в обычное одеяло или плащ. Первые постели в современном понимании были представлены в разных формах: от простой охапки соломы на земляном полу или наполненных соломой мешков на приподнятых платформах до кроватей-лежанок в стенных нишах и кроватей-тележек на колесах. В XII веке кровати стали шире, иногда достигая четырех метров в ширину, и постепенно превращались в более прочные предметы мебели, достаточно приподнятые над землей, чтобы под ними можно было хранить вещи. Самый нижний матрас был набит соломой, на нем лежал матрас, заполненный льном или шерстью, и, наконец, сверху укладывался перьевой матрас, застеленный простынями.

Основные элементы современной кровати появились к позднему Средневековью. Среди сохранившихся постельных принадлежностей богатейших людей той эпохи мы можем видеть такие сокровища, как «Тристаново одеяло», которое сейчас находится в Музее Виктории и Альберта в Лондоне^[9]. Сшитое изо льна, простеганное и подбитое ватой, оно было создано на Сицилии около 1360–1400 годов и украшено вышивками по мотивам популярной тогда легенды о Тристане и Изольде не менее чем в четырнадцати сценах. Карточка музейного экспоната сообщает нам, что одеяло «с живыми сценами сражений, кораблями и замками должно было выглядеть особенно впечатляюще при свечах»^{16}. Все так и есть, но на современный вкус оно выглядит еще и тяжелым и довольно грубым.

В дополнение к одеялам и покрывалам у средневекового спящего европейца имелся приподнятый валик во всю ширину кровати, на который можно было положить голову, тогда как подушки разных размеров позволяли удобно сидеть и даже спать полулежа. Почему они спали в полусидячей позе, а иногда и практически сидя в кровати, непонятно. Вероятно, это связано с тем, что матрасы обычно проседали, образуя ямы, или с тем, что люди опасались лежать горизонтально, так как эта поза прочно ассоциировалась со смертью. Голландский художник XVII века Рембрандт ван Рейн, возможно, спал почти вертикально на одной из тесных кроватей-коробов в своем амстердамском доме. Некоторые мужчины считали подушки слишком женственными, и на удивление многие предпочитали класть голову на бревно. Звучит не слишком заманчиво, однако жесткие подголовники не были новшеством: первые китайские, древнеегипетские, нубийские, греческие, а позже японские и африканские подголовники часто делались из жестких материалов с углублением для прически.

Кровати высшего общества в средневековой Европе должны были производить впечатление и обычно были окружены занавесями, спускающимися с самого потолка. В эпоху, когда свежий воздух считался нездоровым, занавески сохраняли тепло, а в качестве дополнительного преимущества защищали от ночных демонов, ведьм и призраков. Примерно в 1290 году Джон Фортин, состоятельный купец, заказал именно такую кровать с балдахином для своего дома в Саутгемптоне (Англия). Сегодня вы можете увидеть ее реконструированную версию, увешанную тяжелыми драпировками, установленную в углу комнаты^[10]. К концу XV века итальянцы придумали новое решение для защиты от сквозняков и демонов: кровать с четырьмя угловыми столбиками и закрепленной на них рамой, с которой свисает матерчатый полог.

Вскоре обладание такой кроватью стало почти обязательным среди богачей тюдоровской Англии. В течение XVI–XVIII веков кровати с четырьмя занавесями вошли в более широкое употребление, заняв свое место в домах особенно состоятельных европейцев. Как и многие предшествующие модели, они, как правило, имели натянутые на раму веревочные и холщовые основания, которые со временем провисали и начинали напоминать гамаки, и спящие, как правило, соскальзывали в центр кровати, даже если веревки периодически подтягивались. Есть предположение – о нем любят упоминать гиды на экскурсиях по английским домам, – что именно необходимость подтягивать веревки оснований стоит за словами старинной колыбельной "Night, night, sleep tight"^[11]. Но это остается всего лишь догадкой – ведь сама фраза стала широко использоваться только в ХХ веке, а наиболее раннее ее упоминание относится к 1860 году.

Каково бы ни было происхождение этой фразы, затягивание веревок, безусловно, когда-то служило непременной частью повседневного обихода. Повторимся: немногие люди располагались в таких кроватях, полностью откинувшись, чаще они спали в них полусидя. В течение следующих двухсот лет богачи соперничали друг с другом в том, чтобы сделать балдахины над кроватями еще больше и красивее – так что этот предмет мебели стал заполнять комнату целиком. В старые добрые времена кровать часто была самым желанным и дорогим предметом домашнего убранства. Это требовало серьезных финансовых вложений. Иметь запасную кровать было большой роскошью. Сэмюэл Пипс, автор знаменитого дневника о жизни лондонцев, в XVII веке писал: «Я очень горжусь тем, что у меня есть свободная кровать для моих друзей»^{17}.

В американских колониях жизнь была более аскетичной. Большинство кроватей первых колонистов напоминали те, что люди оставили в своих прежних европейских домах: в голландском или английском стиле, с толстыми ворсистыми покрывалами, защищающими от холода и сырости. Выходцы из Нидерландов отдавали предпочтение шкафам-кроватям, или кроватям-коробам, повсеместно распространенным на их родине в XVII веке. Обычно это была не отдельная, а встроенная в стены мебель.

В XIX веке технический прогресс и развитие санитарии стали все ощутимее влиять на повседневную жизнь европейцев. Английский дизайнер по текстилю Уильям Моррис разработал гигиеничные и нарядные постельные драпировки из легкого хлопка, а не из тяжелой шерсти, узорчатой и плотной дамасской ткани или слишком нежного шелка^{18}. Однако Моррис все еще любил свою старую кровать и обычно спал в семейной постели XVII века с балдахином, хотя и повесил на него новую ткань, созданную его дочерью. Стихотворение, которое он сочинил, воспевает завесы балдахина и заканчивается строкой: «Есть откровенье – Отдохновенье!»^[12]

Правильный хороший отдых был особенно необходим теперь, когда людям приходилось работать все больше и больше, причем вне дома. Появилось промышленное производство, и многие семьи выбрасывали старые матрасы, которые, как правило, были набиты всем, что оказывалось под рукой – шерстью, мхом, тряпьем. Вошла в моду фабричная железная кровать с металлическими пружинами. Такие кровати в идеале требовали жесткого матраса из конского волоса, а в дополнение к нему – перьевого матраса, нескольких слоев нижних и верхних простыней, трех или четырех шерстяных одеял, пухового одеяла, подушек и наволочек. Для среднего и привилегированного классов бытовые стандарты могли быть выше, некоторые руководства по ведению домашнего хозяйства рекомендовали ежедневно переворачивать матрас и дважды в день менять наволочки. Слуги были просто необходимы.

Только после Первой мировой войны старая иерархическая система использования домашнего персонала и слуг на Западе начала исчезать. Как только горничных стало не хватать, заправлять сложно устроенную постель оказалось для многих невыносимо тягостной рутиной. Домашние хозяйки вздохнули с облегчением лишь в 1970-х годах, когда дизайнер Теренс Конран популяризировал шведское пуховое одеяло и пододеяльник. Впервые в истории кровать можно было застелить за три секунды.

Сегодня наши кровати можно не только легко застелить, но и недорого купить на многочисленных фабриках по всему миру. Несмотря на то что это самый часто используемый предмет мебели, о кроватях почти ничего не рассказывают, их не выставляют на всеобщее обозрение^{19}. И все же они красноречиво свидетельствуют о том, кто мы такие, как живем, о чем думаем, – и так было всегда.

Глава 2
Сон во все времена

В 1612 году в своем трактате «Проверенные советы по поводу здоровья» (Approved Directions for Health) валлийский писатель Уильям Воган писал, что сон «укрепляет дух, утешает тело, успокаивает чувства… избавляет от печали и усмиряет яростный ум»^{20}. Итальянская поговорка того времени добавляла: «Постель – это лекарство», вторя общепринятому медицинскому мнению, что для здоровья сон имеет решающее значение. Для кого-то, согласно восточноанглийской поговорке, сон служил тем, что позволяет «забыть обо всем на свете». Многие даже верили, что сон определяет судьбу человека при жизни и после нее. Пессимист Уильям Фистон в своей книге «Школа хороших манер» (Schoole of Good Manners, 1609) описал темную ночь как символ «ужаса, тьмы и горя», а свою постель называл прообразом могилы^{21}.

В мире, где многие боялись темноты, хороший ночной сон помогал сохранить душевное здоровье, а кровать, в которой спал человек, служила местом физического и духовного преображения. В XIX веке люди Викторианской эпохи окружали себя знакомыми предметами, любовались религиозными сюжетами, вышитыми на постельных принадлежностях, молились и читали на сон грядущий отрывки из Библии. Каждую ночь перед сном, в идеале – преклонив колени, люди облегчали душу и обращались к Богу со своими печалями и мольбами. В наше суетное время религиозные страхи уступили место вполне мирским тревогам. Сегодня большинство думает о сне просто как о способе восстановления сил. А наши сны, даже если мы их помним, лучше держать при себе.

Древние египтяне вкладывали в сновидения особый смысл, полагая, что они позволяют богам передавать людям свои послания. Лучший способ вызвать или «взрастить» такие видения – посетить святилище или храм и, проведя там ночь, увидеть свой «сон». Часть книг, которые использовались тогда для интерпретации сновидений, дошла до наших дней. Одна из них, составленная приблизительно в 1275 году до н. э. писцом Кенхиркопешефом из Дейр-эль-Медины, где жили рабочие, строившие гробницы в Долине царей, давала толкования более чем ста снов, которые автор трактовал как благоприятные или неблагоприятные. Среди благоприятных есть такие: «Если человек видит, как он хоронит старика, это хорошо и означает процветание». Среди зловещих – следующее: «Если мужчина видит во сне, как он занимается любовью с женщиной, это плохо и предвещает скорбь». Египтяне почти всегда считали сексуальные сны недобрыми, особенно для женщин – даже сон о сексе с мужем был предзнаменованием несчастья. Лишь немногие женские сексуальные сны сулили что-то хорошее – как правило, те, в которых фигурируют животные. Описание такого предвещающего благополучие сна можно найти в папирусе XIII коллекции Карлсберга: «Если во сне ибис вступит с ней в половую связь, то это сулит ей прекрасно устроенный быт»^{22}. Писцы использовали слово ad (кровать на ножках) для обозначения сна, добавляя слово rswt (иероглиф открытого глаза), чтобы обозначить сновидение. Буквальный перевод rswt – «пробудиться». Таким образом, иероглиф сновидения – это символ постели в сочетании с символом открытого глаза. Подобное обозначение отражает египетское представление о сновидениях: это состояние бодрствования внутри сна как способ общения с богами и загробным миром, а также исцеления и управления своей жизнью.

Храмы снов продолжали существовать и при греках. Как и египтяне, большинство греков верили, что боги посылают сны в качестве вестей или наставлений. В своем трактате «О предсказаниях во сне»^[13] прагматичный Аристотель поставил под сомнение эту идею, заключив, что сновидения, скорее всего, просто образы, основанные на прошлых переживаниях и мыслях. Тем не менее вера в то, что сны могут нести в себе пророчества, оставалась сильной. Иисус видел во сне, как его предают. Римскому императору Калигуле снилось, что он стоит перед троном Юпитера – верховного божества, – прежде чем быть сброшенным на землю, и это видение он считал предвестием своей смерти. На следующий день его убили.

В 1590 году юная Лукреция де Леон из Мадрида была арестована, так как испанские власти сочли, что ее сны вызывали «скандалы и беспорядки». За несколько лет два священника записали примерно четыре тысячи апокалиптических видений Лукреции, включая поражение Испании от английских и турецких войск и конец света. Сбылось только одно из важных сновидений: гибель Великой армады. Даже ее собственный отец объявил ей, что «сны – это только сны»: «Если ты в них веришь, я прикажу тебя убить». В конце концов ее приговорили к ста ударам плетью и двум годам заточения в монастыре.

Некоторые сны оказывались пророчествами, но совсем иного рода и пагубными для супружеской гармонии. В разгар лондонской чумы 1666 года автор дневника Сэмюэл Пипс описал воображаемую ночь страсти с леди Каслмейн как «лучшее, что ему когда-либо снилось»^[14]. Его жена, Элизабет де Сен-Мишель, была настолько подозрительна, что стала проверять пенис спящего Пипса на предмет признаков эрекции. С другой стороны, их брак был далеко не идиллическим из-за его измен в реальной жизни, в том числе с Деб Уиллет – женщиной, нанятой, чтобы помогать Элизабет по хозяйству. Однако, когда Элизабет умерла от тифа в возрасте всего двадцати девяти лет, говорили, что это так сильно подействовало на тридцатишестилетнего Пипса, что он больше никогда не вернулся к ведению дневника.

В XVIII веке увлечение записью снов среди представителей высших классов Англии достигло беспрецедентных масштабов. Один лондонский торговец разбогател, выпуская «Дневник ночных воспоминаний» – пергаментный планшет с горизонтальными направляющими для записи снов при свечах^{23}. В XIX веке новая группа мыслителей вернулась к вопросу о значении снов и о том, как они управляют нашей реальной жизнью. Основателем данной школы был Зигмунд Фрейд. В «Толковании сновидений», опубликованном в 1900 году, он утверждал, что сновидения – это символические проявления подавленных желаний, страхов и потребностей, которые часто слишком болезненны, чтобы быть пережитыми или воспроизведенными непосредственно, и поэтому они сублимируются в нашем подсознании через «психическую цензуру»^{24}. В своем анализе он вернулся к работе прорицателя Артемидора из Эфеса^[15], который в II веке систематизировал и объяснил многочисленные символические значения сновидений, приводившиеся его предшественниками. Так, например, правая рука символизировала во сне отца, сына или друга, а левая (sinister – «неверная, зловещая») – мать, жену или любовницу. Карл Юнг также был известным сторонником идеи, что сны раскрывают тайны внутренней жизни и показывают сновидцу скрытые аспекты его (или ее) личности. Их современник Альфред Адлер предпочитал рассматривать сны как своего рода инструмент для решения проблем и даже предполагал, что чем больше снов вы видите (или помните), тем, вероятно, больше у вас проблем.

Современный исследователь сна Джим Хорн предупреждает, что сны не более чем фильмы категории В, которые заслуживают лишь скорейшего забвения, «сюрреалистическая пародия на то, с чем мы недавно столкнулись и о чем думали в период бодрствования»^{25}. Некоторые ученые считают, что именно фаза быстрого сна, когда к человеку приходят сновидения, – время оптимизации всех систем организма, физического и ментального восстановления, структурирования памяти. Тем не менее многовековые представления о значимости сновидений трудно поколебать. Келли Балкли, специалист по психологии религии, основатель «Базы данных сна и сновидений» (The Sleep and Dream Database), а также люди, стоящие за такими сайтами, посвященными анализу сновидений, как IDreamOfTrump.net^[16], считают: сны имеют решающее значение для понимания жизни.

Как могли бы сказать древние египтяне, порою сны нас словно подталкивают к каким-то действиям в реальной жизни. Французский философ Декарт утверждал, что те сны, которые он видел однажды ночью в 1619 году, открыли ему основы нового научного метода (хотя мы должны признать, что арабский ученый-эрудит Абу Али аль-Хасан ибн аль-Хайсам сформулировал этот научный метод пятью веками ранее). Джеймс Уотсон, открывший в соавторстве с Фрэнсисом Криком структуру ДНК, увидел во сне винтовую лестницу^[17] – ключ к двойной спирали (хотя это могло произойти после того, как он увидел картину дифракции рентгеновских лучей, обнаруженную Розалиндой Франклин). Мэри Шелли говорила, что на историю о Франкенштейне ее вдохновили сны. Находившемуся в депрессии Эрже^[18] образ Тинтина явился в Тибете и тоже во сне. Мелодия легендарной композиции "Yesterday" приснилась Полу Маккартни, но он был уверен, что это просто старый мотив, услышанный им когда-то в детстве. А «Терминатор» явился Джеймсу Кэмерону, когда он был болен и у него поднялась температура.

Во многих незападных культурах существует масса литературы, посвященной сновидениям. Австралийские аборигены предпочитали спать рядом со своими родственниками. По их мнению, то, как человек спит, влияет на способность его духа подключаться к сновидениям^{26}. Люди, обладающие сверхъестественной силой, утверждают, что могут получить доступ к могущественным метафизическим сферам и перемещаться в пространства, недосягаемые для обычных людей. Эти способности они приобретают, когда спят в особых местах, или от духов, посещающих их во время сна. Депривация сна – это метод духовного откровения и посвящения, распространенный среди групп коренных американцев. Метод позволяет достигать состояний, подобных трансу, чтобы обрести персональные видения и обеспечить мистические странствия души. Шаман мог закрыть глаза и мысленно путешествовать на огромные расстояния, покидая свою телесную оболочку. Эти путешествия остаются достоянием практикующего как концентрированное воплощение культурных кодов, личного опыта и взаимоотношений, которые сливаются в единое целое, позволяющее противостоять законам природы. Видения во сне оказывают мощное, хотя и подспудное влияние на многие незападные общества.

Тик-так

Сновидения – это, конечно, лишь часть гораздо более длительного процесса сна. У всех живых существ есть внутренние биологические часы, или циркадные ритмы. Двадцать тысяч невидимых нервных клеток, расположенных за человеческим глазом, регистрируют сигналы окружающей среды, включая освещенность, чтобы регулировать наши биологические часы.

В начале 1990-х Томас Вер, психиатр из Национального института психического здоровья США, поместил группу добровольцев на месяц в среду́, где темнота поддерживалась в течение четырнадцати часов в день: таким образом была предпринята попытка воспроизвести условия жизни в природе^{27}. К четвертой неделе группа его испытуемых спала в среднем по восемь часов в сутки – но не за один раз. Добровольцы, как правило, лежали без сна в течение одного или двух часов вечером, а затем быстро засыпали после резкого повышения гормона мелатонина, вызванного темнотой. После трех-пяти часов сна испытуемые просыпались на час или два, а затем снова засыпали еще на три-пять часов. Вер описал промежуточный период как «нетревожное бодрствование» – почти медитативное состояние, отличающееся изменением уровня гормонов, в частности повышенным уровнем пролактина – гормона, снижающего стресс. Его выработка в организме повышается также при лактации и оргазме. С точки зрения Вера, эксперимент показал, что такой двухфазный режим сна – естественный ночной ритм для человека.

Историк из Виргинского технологического института Роджер Экирх был поражен выводами Вера и начал собирать исторические упоминания о таком сегментированном сне^{28}. В латинских источниках, например в «Истории Рима от основания города» Тита Ливия и в «Энеиде» Вергилия, написанных в I веке до н. э., часто говорится о primo somno или concubine nocte, то есть «первом сне». Тексты средневековых авторов, например Чосера, показывают, что британцы отправлялись в постель для «первого сна» ранним вечером, после чего просыпались, возможно, что-то ели, а затем наслаждались вторым, или утренним, сном, который мог начинаться уже незадолго до рассвета. Во время ночного бодрствования, которое носители английского языка, судя по всему, называли «дозором» (watch или watching), можно было размышлять о снах, беседовать, курить, есть или заниматься сексом (так, еврейские тексты рекомендуют эти часы как наилучшие для продолжения рода). Другие посвящали свои ночные часы чтению или молитвам.

Многие религии считают предутренние часы особенно подходящими для духовных практик. Например, Коран призывает совершать ночные молитвы (Тахаджуд) в два-три часа ночи дома или в мечети. После молитвы верующие обычно возвращаются в свои постели, а затем снова встают для обязательной утренней молитвы Фаджр. Еще в VI веке святой Бенедикт Нурсийский, основатель ордена бенедиктинцев, требовал от своих монахов вставать после полуночи для чтения псалмов. В эпоху Высокого Средневековья католики обычно молились в тихие утренние часы. Эти ранние службы считались особенно эффективными в противостоянии со злыми силами, так как в западном фольклоре предрассветные часы – время колдовства и черной магии. С 1484 по 1750 год около двухсот тысяч западноевропейских женщин были признаны ведьмами и казнены, и уликой против них становилось то, что они находились на улице глубокой ночью без всякой уважительной причины. Впервые «колдовской час» был упомянут в источниках в 1883 году, как правило, он означал время с полуночи до четырех утра. Очевидно, так пытались контролировать передвижения женщин. Однако существует гораздо больше свидетельств того, что эти часы для совершения темных дел использовали мужчины. В 1680 году преподобный Энтони Хорнек с сожалением констатировал, что полночь – это время разбойников и воров, грабежей и убийств. Столетие спустя, в 1775 году, преподобный Джон Клейтон опубликовал свой невеселый «Дружеский совет беднякам» (Friendly Advice to the Poor), в котором предупреждал об «опасности полуночных пирушек».

Для других городских жителей раннее утро было временем начала их трудового дня. Композитор начала XVII века Орландо Гиббонс написал слова для уличной песенки под названием «Крики Лондона». Одинокий рыночный торговец запевает: «Дай вам Бог, господа мои, доброго утра уже после трех часов и дальнейшего ясного дня». Вскоре к нему присоединяется хор голосов, рассказывающих обо всех товарах, выставленных на продажу, а значит, предполагающих, что люди могут их купить. Уже в три часа ночи город был полон жизни.

Если сегментированный сон был так распространен, то почему мы забыли о нем, а упоминания об этом так ограниченны? Возможно, двухфазный сон казался настолько обычным явлением, что ни у кого не возникало потребности это обсуждать. Великие писатели XVII века, такие как Джордж Уитер и Джон Локк, упоминали о нем как о привычной составляющей жизни. Локк писал в 1690 году: «Все люди спят промежутками», не углубляясь в подробности. Кроме того, в конце XVII века увеличилось количество людей, ведших дневники и другие записи, по которым можно составить представление об их режиме сна. Дневники предыдущих периодов куда более редки. Но к этому времени использование искусственного освещения и поздний отход ко сну вошли в моду среди состоятельных людей – и именно они обычно и писали тексты. Один из выводов, таким образом, состоит в том, что сегментированный сон – это явление, характерное для мира без искусственного освещения, появление которого размыло границы дня и ночи.

Могут ли антропологи пролить свет на этот вопрос? Исследования XX века показали, что сегментированный сон – обычное явление для племен чага, тив и бушменов – африканских этнических групп, находящихся на доиндустриальном этапе развития, занимающихся сельским хозяйством и не использующих источники искусственного света^{29}. Еще в 1969 году ведущие натуральное хозяйство крестьяне племени тив из Центральной Нигерии использовали понятия «первый сон» и «второй сон» как привычные меры времени. С другой стороны, команда исследователей под руководством Джерома Сигела, профессора психиатрии Центра исследования сна Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, изучала три значительно удаленных друг от друга племени охотников-собирателей в Танзании, Намибии и Боливии. В каждом случае исследователи обнаружили мало доказательств сегментированного ночного сна, но обратили внимание на некоторые свидетельства о дневном сне, особенно в летние месяцы. Они также отмечали, что люди спят в среднем около шести часов в сутки – меньше, чем восемь или девять часов, которые часто рекомендуют современные западные доктора. Тем не менее ни у кого из них не было неблагоприятных последствий для здоровья, таких как ожирение, диабет или упадок настроения, которые ученые часто связывают с недостатком сна. По мнению команды Сигела, непрерывный сон продолжительностью около шести часов, по-видимому, отражает «основной паттерн человеческого сна, скорее всего характерный для Homo sapiens в древности»^{30}.

Ни одна современная человеческая группа, какой бы изолированной она ни была, не открывает нам портал в прошлое. Ни одна из изученных групп не живет в первозданной доисторической изоляции от индустриального мира. Пионеры антропологии, изучавшие племена, которые никогда не сталкивались с западными людьми или современными технологиями, обошли тему сна стороной, за исключением случайных упоминаний о том, кто с кем спал и когда. Кроме того, они считали сон слишком прозаичным, чтобы обращать на него внимание. Уроженец Польши антрополог Бронислав Малиновский (1884–1942), который долгое время жил среди обитателей Тробрианских островов в юго-западной части Тихого океана, часто отмечал в своих дневниках, что он «пошел спать». Однако он делал это, когда островитяне еще бодрствовали и активно общались – классический пример различных взглядов на сон у многих антропологов и тех, кого они изучали. Хотя Малиновский старательно описывал хижины, в которых они спали, он почти ничего не говорил о спальных местах или практиках сна. Он лишь указал, что сон считается временем опасности, когда возможны вражеские набеги и когда люди особенно уязвимы для колдовства. Другие антропологи прошлого, в том числе Альфред Рэдклифф-Браун (1881–1955), изучавший нильских скотоводов-нуэров, фиксировали аналогичные наблюдения.

В конечном счете каждое общество учит своих детей спать по-своему, поскольку сон – это одновременно биологический и культурный феномен. Кроме того, Homo sapiens отлично адаптируются. Мы всегда по-разному делаем какие-то вещи и не можем считать, что люди во все времена спали одинаково. Хотя двухфазный сон, похоже, был доминирующей моделью, судя по немногочисленным антропологическим исследованиям сна в доиндустриальных обществах, скорее всего, люди могли спать и по-другому. Тем не менее склонность к двухфазному режиму сна может объяснить некоторые из наших сегодняшних проблем со сном.