#Диалоги

И тогда я поняла главное. Я поняла это в то мгновение, когда не побоялась сказать. Сказать то, что так и рвалось наружу. И я сказала. Сжалась, ожидая реакции. Но…меня услышали. И тогда я начала говорить. Я надела на себя свою философию, чтобы понять философию других. Я нашла  силу истины. Я нашла её в диалогах. В людях. В их боли и слабости. Это те слова, ценность которых нельзя измерить. Только почувствовать…

Позади меня раздался легкий шорох. Девочка со скрипкой присела возле меня.

– Кто вы? – спросил я.

– Муза, – спокойно ответила девушка. – Я та, что приносит идеи. Та, что заставляет писать ночами, воплощать творческие замыслы, сходить с ума от мыслей.

– Но…у меня нет музы, – сказал я изумлённо. – Я сам ищу диалоги, пишу, чувствую, рассуждаю.

– Ты – дитя неба, – ответила девушка. – Посланник господина. Ты сам и есть вдохновение. А она – земное существо. Ей нужна частичка неба.

– У вас есть имя? – спросил я. – Это дар, доступный лишь немногим избранным жителям небес.

– Как и у вас, – улыбнулась она.

– Но…кто подарил вам его? – спросил я.

– Тот, чьей музой я являюсь, – улыбнулась девушка. – Меня зовут Полина. А вы, стало быть, Пётр?

– Да, можно просто Петя, хотя сокращённый вариант и напоминает мне о тех днях, когда я шевелил колючками, стоя на полке в кабинете русского языка. Вам не показалось интересным, что в её истории и вы, и я описаны так, словно мы – живые существа?

Девушка покачала головой.

– Зачем ты пришёл, писатель?

– Я хочу…ей помочь,– честно признался я.

– Помочь…как? – спросила девушка со скрипкой.

– Я буду редактором. Я не имею права написать эту историю, но никто не запрещает мне прочесть её.

Утром, открыв глаза, я вновь принялась писать. Я смотрела на сделанные мною правки (хотя и не помнила, когда успела их сделать), думала, перечёркивала и начинала заново. Порой, когда писать становилось невыносимо, я выходила на крошечный балкончик. Ветер дух мне в лицо, теребил волосы. Да, мне было страшно. Каждый раз, когда сюжет заходил в тупик, когда я не понимала, что делать и о чём писать, я хотела всё бросить. Но потом я вспоминала рисунок, который сделал художник. Смотрела на лёгкие пятна акварели, на едва видимые в траве руки, на скрипку и писала дальше.

Иногда я перебирала фотографии. Я искала среди них истории. А ночами, едва закрыв глаза, я переносилась то в своё детство, то в детство моей мамы. И люди, которые были там, говорили. Я собирала их диалоги, чтобы бережно перенести на бумагу. Пусть мне пока не хватает жизненного опыта, пусть мой чемодан ещё слишком мал, но я могу взять опыт прошлых поколений. Я могу кричать их голосами.

Господин открыл свою записную книгу. Всё это время он лишь наблюдал. Но сейчас время пришло. Он опустил перо в чернила, осторожно убрал лишнее и начал писать.

Однажды ночью, когда девушка заснула, свернувшись калачиком на сиденье, в вагон вновь вошёл писатель. За окнами  шёл дождь. Непроглядная стена воды обрушивалась с неба, поглощая всё вокруг. Выглядываешь из вагона – и ничего не видишь. Лишь тишина да чёрное безлюдное небо.

Писатель привычно сел, взял со столика черновик книги и уже собирался начать читать, как вдруг встал, снял пиджак и накрыл им хрупкую фигурку, что спала, положив под голову найденную в чемодане книгу.

– А как зовут художника? – писатель оторвался от чтения. Полина, осторожно положив скрипку на свободное место, присела возле него.

– Не знаю. Да и не задавался я как-то этим вопросом, если честно.

– Но он знает. Он знает всё. Он видел её наброски, читал черновики неродившихся произведений. То есть он был рядом с ней всегда. Это что-то, что дорого ей. Что-то, чему она тоже дала имя, понимаешь?

– Я не знаю,– повторил писатель. – Но, возможно, она сама раскроет нам эту тайну, когда придёт время.

Помолчали. За окнами шёл дождь. Его шум: стук капель, шуршание воды – навевал дремоту. Писатель придвинул свечу поближе к рукописи.

– Осторожно! Вдруг загорится? – Полина отодвинула свечу.

– Не волнуйся, рукописи не горят, – улыбнулся писатель и предложил: – Хочешь прочесть вместе со мной?

Полина села поближе.

Жила-была девушка. С детства любила она природу. Бывало, присядет на берегу реки и слушает. А вода течёт, шепчет, говорит. И рассказывала она девочке сказки волшебные. А мимо ветер пролетал. Выждет он, когда вода договорит, и тоже рассказывает. Девочка смотрела на воду и видела там истории ветра.

Ночами дождь робко стучал в окна. И когда девочка распахивала окно, рассказывал ей грустные истории. Она слушала, порой плакала. Но мир так многогранен, разве можно все истории уместить в счастье?

Девочка росла, и внутри неё рос отдельный мир. И когда эта вселенная окрепла, то стало тесно ей внутри девочки. Тогда девочка взяла в руки скрипку.

Вначале скрипка не слушалась, но вскоре, когда руки девочки окрепли, а пальцы легко начали выбирать аккорды, сама стала частью вселенной девочки.

А девочка играла. Порой выходила в парк, присаживалась на скамейку и играла все те истории, что приносил ей ветер. Скрипка говорила, шептала, кричала, иногда словно бы звала кого-то. Вот только кого?

Людям, которые слушали, казалось, что девочка рассказывает их собственные истории. Словно она заглядывала в их внутренние миры и брала самое сокровенное, то, что скрыто от людских глаз, а потом… потом перекладывала на музыку. Девочка не знала, что вечерами люди собирались в парке и ждали. Ждали, когда они со скрипкой сядут на скамейку и расскажут о жизни. И тогда люди робко, боясь, что кто-то разгадает их тайны, подойдут ближе и будут  слушать, слушать…

Однажды, когда скрипка перестала звать кого-то неизвестного, на лавочку опустилась девушка. Она держала в руках листы бумаги и карандаш.

– Простите, мы не знакомы…Но каждый раз, когда вы играете, мне кажется, что я знаю эти истории. Словно они не ваши. Словно они мои. Скажите, о чём поёт ваша скрипка?

Она протянула девушке со скрипкой лист бумаги. Там, среди лёгких карандашных набросков, угадывался парк, фонари. А на скамейке, окружённая людьми, сидела девушка со скрипкой.

В тот момент скрипка радостно завибрировала. Она нашла того, кого звала…

#Диалог_12

Поезд качнулся и остановился. От лёгкого толчка я проснулась. За окном шёл дождь. Он ослабел за это время, выдохся, и теперь лишь редкие его капли стучали по крыше поезда.

С удивлением поняла, что меня кто-то укрыл. Я встала, повесила на край сиденья пиджак. Моя рукопись, законченная и аккуратно сложенная, лежала на столе. Рядом были разбросаны остатки карандашей, ластики, скомканные листы. Я осторожно провела кончиками пальцев по рукописи. Моё сокровище. Пусть его опять никто не прочтёт, но я закончила. Я дописала. Всё то, что жило в душе, весь мой мир сейчас живёт на этих листах. Самое сокровенное. Самое чистое. И лишь одна история, та, что так и не была включена в книгу, лежала в моей сумочке.

Я прошла по вагону, приоткрыла окно, а потом, подумав, вышла на перрон.

Было темно и влажно. Капли стекали с крыши вагонов, чуть слышно пыхтел паровоз. Я подняла глаза на небо, туда, где тяжёлые облака закрывали звёзды.

– Я дописала,– прошептала я. – Я написала историю. Вложила в неё весь опыт, который у меня был. Чемодан пуст. Что мне делать дальше?

Небо молчало. На мгновение мне показалось, что облака побежали быстрее, и вот уже звёзды, чистые, умытые, сверкают на небе.

Раздался топот, словно чьи-то маленькие ножки бежали, шлёпая по лужам.

Деловито фыркая, по лужам топал ёжик. А за ним, неся за плечами рюкзак, шёл писатель. Мне показалось, или рюкзак стал больше?

Он поравнялся со мной. Несмотря на прохладу летней ночи, писатель был без пиджака.

– Скажите, что делают писатели, когда заканчивают историю? – зачем-то спросила я.

– Ну, например, выходят на свежий воздух, чтобы выгулять ручного ёжика, – улыбнулся он.

– Вы тоже дописали историю?

– Да, – писатель кивнул, глядя на то, как ёж что-то ищет в траве.

– О чём она?

– О простых вещах. О людях. Об их чувствах. Желаниях. Эмоциях. О том, что мы видим каждый день, но не желаем принять. О чём же ваша история?

– О девочке со скрипкой, – ответила я, глядя на небо. – Знаете, иногда мне кажется, что нашей жизнью кто-то управляет. Кто-то играет нами, как фигурами в шахматах. И в нужный момент рядом оказываются люди, готовые помочь…

В это время господин, давно переставший писать и лишь иногда слушавший, улыбнулся. Он уже было взял перо, готовый навечно связать судьбы этих людей, но потом остановился. Снова эти правила! Он был обязан спросить разрешения…

Неожиданно стали набегать тучи.

– Наверное, снова дождь начнётся, – заметила я. – Давайте вернёмся в вагон.

– А давайте…останемся,– предложил писатель, беря меня за руку. – Ведь в обычной жизни вы не решитесь гулять под дождём. Так давайте хотя бы здесь побудем детьми. Пусть небо видит наши мысли и чувства. В эту ночь мы свободны от опыта, от груза прошлого. Мы дописали свои рассказы. Завтра мы вновь начнём собирать диалоги. А пока…позвольте мне подарить вам этот дождь.

С неба хлынул поток. Я чувствовала, как намокает моё платье, как волосы прилипают к спине, как я рождаюсь заново.

– Я хочу подарить вам стихотворение! – прокричала я. Мокрая, озябшая, но невероятно счастливая, я подставляла лицо под струи воды.

– Говорите! – прокричал в ответ не менее мокрый писатель.

 
– Как вы живёте на свете? – Без соцсетей. – И неужель улыбаетесь? – Да, улыбаюсь. – Каждое утро, вставая, я улыбаюсь Снегу с тяжёлых пушистых сосновых ветвей. – Как же вы дальше-то будете? – Без суеты. – Без суеты, вы считаете? – Да, я считаю. Жизнь для себя я свою проживаю, Песни пою я широкой и шумной волне. – Что же из этого следует? – Следует жить. И начать снова жить, а не казаться. – Что, и вживую нам снова придётся влюбляться? – Да, и тепло своим близким, любимым дарить. Следует жить, ибо, сколько бы сетям не кружить, Холод снежинки, что робко в ладошку упала, Не передаст фотография зимнего бала, А больше и нечего всем соцсетям предложить. Месяц – серебряный шар со свечою внутри, Ветер морозный катает снежинки по кругу. Жизнь продолжается наша в объятиях друга, В тёплых улыбках, лишённых чужой суеты. – Будет мораль у истории? – Как же ж не быть! – Так расскажите о ней и не томите! – Счастье от глаз вы людских берегите. – А интернет?!
– А с ним просто следует жить!
 

Писатель улыбнулся и неожиданно начал исчезать. И вот на перроне я стою одна.

А дождь шёл и шёл. И вдруг я почувствовала, что тоже растворяюсь. Начал таять поезд, а за ним – и едва различимый в темноте лес, и перрон.

– Рукопись…– прошептала я, прежде чем всё пропало.

В это время к трону подошёл писатель. Его рубашка всё ещё не просохла, а влажные волосы чуть топорщились после полёта.

– Господин, я пришёл просить об услуге.

– Говори, писатель. Ты храбро служишь своему таланту, а значит, имеешь право просить и быть услышанным.

– Господин, прошу…сделай меня ангелом-хранителем.

– Избранный, ты имеешь талант. Ты пишешь. Ты несёшь свет. Твой талант – величайший дар, отшлифованный тобою до блеска. Неужели ты готов отдать его?

– Да, господин.

– И ты понимаешь, что твоё решение нельзя будет изменить?

– Да. Я готов вновь стать кактусом. Небом. Рекой. Но я не хочу собирать диалоги, повелитель. Я хочу лишь чувствовать и спасать. Люди сами могут писать, нужно лишь им помочь.

– Уж не влюбился ли ты, друг мой?

– Влюбился, господин. Я влюбился в морок, фантазию. И я люблю ту, что эту фантазию создала.

– Фантазию ли? – спросил я.

– Не фантазию. Её веру в чудо и желание это чудо показать.

– Я мог бы сделать вас мужем и женой, писатель. Хочешь ли ты этого?

– Нет, мой господин. Я дитя неба. Позволь мне беречь её.

Он задумался, а потом медленно кивнул.

– Да будет так. Только, будь добр, надень сухую рубашку. Даже дети неба могут простудиться. И, в конце концов, где ты видел кактус с соплями?