Loe raamatut: «Его запах после дождя»

© Stock, 2023

© Кожевникова М., перевод на русский язык, 2025

© Оформление

ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2025

Издательство АЗБУКА®

* * *

Повелительнице светлого ручья,

который своими поворотами и перепадами

созидает каждый из моих дней

Предисловие

У тебя есть собака, и что тут такого особенного? Вернулся с прогулки и слышишь, как она затрусила по коридору, постукивая когтями по паркету, ощущаешь ее запах, он едва чувствуется, но все же витает где-то в воздухе, и дни цепляются один за другой, как ее шерстинки, которые она понемногу оставляет повсюду.

Но однажды наступает вечер, когда ты слышишь только тишину. Комнаты – каждая – зияют отсутствием, и больше не надо выметать шерсть и нигде нет никакого запаха. И вот тогда, именно в этот вечер, именно в эту минуту, ты понимаешь всем своим существом, что твоей собаки никогда больше не будет рядом: она умерла.

Я всегда с какой-то детской радостью смотрел, как моя собака пьет, слушал, как она торопливо хлюпает похлебкой, которую я ей сварил. Это были мгновенья нашего общего с ней счастья, простого, незатейливого, но такого неподдельного. А в этот вечер я все мыл и мыл ее миску, обжигая кипятком пальцы, мыл и мыл, не зная зачем, не зная сколько времени…

А потом мне довелось прочитать «Его запах после дождя». Страница за страницей, и во мне стал оживать мирок, давным-давно запрятанный на дне сундука моей памяти: звуки, шерсть, ветеринары, долгие прогулки, запахи – все вернулось ко мне. И в первую очередь особый запах – тот, что умеет создавать только дождь, ощутимый запах псины, тот самый запах, которого терпеть не могут те, кто не любит собак. «Его запах после дождя» – волшебная книга, настоящее богатство, она словно написана этологом¹, но этологом влюбленным, который с удивительной тонкостью и проникновением рассказывает нам волнующую историю – историю жизни человека и его собаки.

Не знаю, что сказал бы Седрик Сапен-Дефур на этот счет, но и я тоже всегда считал, что в устойчивой паре «человек – собака» собака воспитывает своего хозяина, а не наоборот. Я понял это давно, как только заметил, что моя собака, точно так же как множество ее собратьев, усвоила около трех сотен человеческих слов, тогда как я, сколько бы ни старался, не могу усвоить оттенки ее лая. Вы только себе представьте, моя собака каждый вечер в девять часов усаживается перед диваном и на протяжении минут двадцати, глядя мне в глаза, модулирует вокализы, похожие на спетые человеческим голосом. Вокруг говорят: «Можно подумать, что она с тобой разговаривает». Они не знают, что моя собака правда со мной разговаривает. И когда мы с ней одни, я ей отвечаю. Мы оба пленники своего языка, но стараемся дать понять друг другу, что предпринимаем немыслимые усилия, чтобы преодолеть пропасть, разделяющую наши виды. Сапен-Дефур в своей книге рассказывает о тончайшем взаимопонимании, которое создается между двумя внимательными друг к другу особями разных видов. Чтобы понять, почувствовать совершенно иное существо, человек должен преодолеть собственные границы, отрешиться от самого себя, отказаться от привычного «костяка». С большой деликатностью автор объясняет, как драгоценен для человека опыт, когда он пробует спать на земле, чтобы узнать, какое это счастье – уснуть голова к голове со своей собакой. Совместная жизнь с животным вынуждает нас постоянно заниматься дешифровкой, по-иному воспринимать время и пространство. Как только вы открываете дверь в квартиру, собака понимает, в каком вы настроении, знает, что у вас на уме. Догадывается, поведете ли вы ее гулять в горы или купаться в океане, или вы будете играть с ней на пляже. И во время ваших долгих прогулок, когда вы будете шагать в лад и будете так шагать всю жизнь, каждый учится быть внимательным к нуждам своего спутника: захотелось пить? Утомился? Автор этой книги рассказывает о замечательной привычке, которая появилась у них во время долгих прогулок в изнурительную жару – он поит свою собаку «изо рта в рот». Это умная книга, она пронизана любовью: два существа, которые изначально разделены столь многим, любят друг друга. Но одно у них общее, и об этом автор говорит ближе к концу книги, глядя на своего стареющего берна. И говорит с подкупающей простотой: «Когда же он поймет, что смертен?»

Я думаю, собакам не дано этого знать.

И в этом их спасение.

Но смерть приходит. Тревожные страницы о заботах и стараниях ветеринаров, мучительные страницы об утре последнего дня. В минуту ухода человек смотрит на собаку в последний раз и знает, что отныне «будет говорить с тем, кто никогда ему не ответит». И тут, я уверен, вы заплачете.

Когда моя собака умерла, я ее кремировал. Я забрал у ветеринара ее охлажденное тело, и мы с ней вместе в последний раз поехали на нашей машине и преодолели пятьдесят километров. Мы приехали, служащий открыл заднюю дверцу, переложил ее на тележку и сказал очень мягко, чего я не ожидал: «Не тревожьтесь, мы о ней позаботимся». А на улице лил весенний проливной дождь, и конца ему не было видно.

Вот уже три года прах моей собаки и ее поводок лежат справа от тумбы моего письменного стола.

Так вот книга, которую вы будете сейчас читать, – это любовь, это взаимодействие, которые помогут вам, возможно, приблизиться к той невидимой границе, за которой собаки разговаривают с людьми.

Вы узнаете много удивительного о собаках и о себе тоже. Лично для меня эта книга совершила маленькое чудо – страница за страницей, слово за словом, и я вновь услышал, как моя собака трусит по нашему дому, услышал ее голос во время наших ночных разговоров, а главное – главное, почувствовал, как «вкусно она пахнет после дождя».

Жан-Поль Дюбуа

Часть первая

I

Я уловил пóрами возможность счастья, да, наверное, что-то в этом роде.

Иначе откуда бы взяться неожиданностям или случайностям?

Обычно встречи, которым предназначено озарить нашу жизнь, происходят в самые хмурые дни, когда ничто их не предвещает. Мы, ни о чем не подозревая, движемся себе обыденной колеей, привычной и будничной, не ожидая ничего, кроме точно такого же завтрашнего дня, не забывая, насколько несовершенен мир, и не догадываясь, как завидна наша участь. И вдруг радостный толчок, сообщение, что настал наш черед, что удивительный маятник качнулся и помог начаться истории, которая иначе никогда бы не случилась.

Скажите, что хорошего можно ждать от торгового центра, длинного коридора с маленькими магазинчиками? Торговый центр «Перекресток Саланша» именно такой. Сначала он сразу придавит вас низким потолком из серой плитки, как будто неба и в помине никогда не бывало. Потом будет повсюду доставать вас режущим белым светом; полоснув по глазам, словно резаком, этот свет лишит вас всякой чувствительности. Но и этого мало – он обрушит на вас звуки! Лавину! В наше время нет любителей тишины. Оглушительный мужской голос внедряет в посетителей рецепты лучшей жизни, которые годятся всем без исключения, – ты можешь зажимать себе уши, отходить подальше, прятаться, но ты все равно их услышишь. Пройдешь десять шагов, и опять тебе что-то подмигнет. Хотя, впрочем, люди вокруг привычные, и я в общем тоже. В подобных местах человека покидает надежда на милосердие, главным украшением которого всегда была скромность. Эти места не для души, и моя здесь всегда будет съеживаться.

Здешний бар носит название «Пенальти», хотя правильнее было бы назвать его «Угловой». На ярко-зеленом фоне вывески изображены футбольные ворота, брюнет с залысинами в синей форме, так сказать Зидан², и мячи, нарисованные белой замазкой. Здесь вас напоят всем, чего пожелаете, примут ставку на ближайший заезд на скачках, продадут лотерейный билет и сигареты – одним словом, вы получите все, к чему привыкли или к чему еще только привыкаете. Вам подадут кофе на углях, который французы считают превосходным, и шоколадную пасту с арахисом в пластиковом стаканчике. У стойки идет громкий разговор – обсуждаются вопросы геополитики; возможность решить все проблемы, отыскав виноватого, похоже, очень помогает жить.

Я берусь за газету. Когда ты один, то на людях стараешься утаить свое одиночество и хватаешься за что ни попадя, делая вид, что очень занят. В 2003-м еще существовали тощие газетенки с местными объявлениями под номером департамента вместо названия. Вот эта, например, 74, это номер нашего департамента. В уголках газеты предыдущие читатели накарябали что-то вроде рисунков. Что изобразили, неведомо, но наверняка облегчили душу. Чего только не найдешь на этих страничках, хотя я бы сказал, что не найдешь ничего. Эта ежедневная рябь не интересует меня ни в малейшей степени. Попадаются объявления, которые выводят меня за пределы моей Верхней Савойи и предлагают отправиться дальше.

Но я ничего не ищу, так что перескакиваю через две, а то и через пять строчек, с петуха за тридцать евро на осла за триста. Я роюсь в этой пустой породе ради чего-то забавного, симпатичного. И надо же! Вот, пожалуйста! Страница шесть, сверху слева, под маленьким мокрым пятнышком, в котором расплылись буквы, между «б/у компом, цена обсуждается» и Марком, явно бывалым мужичком, которому понадобилась компания, чтобы оторваться, я вижу объявление. Да, на шестой странице среди бэушной техники и горячих мужиков объявился терпеливо ждущий, безмятежный, безразличный к окружающей суете щенок. И в придачу к нему еще одиннадцать точно таких же, можно сказать совершенно с ним одинаковых, отличных лишь порядком появления на свет, но успевших родиться все в один день – 4 октября 2003 года. В нашем мире начало всему дает рождение; проявление – это уже совсем другая история. Двенадцать щенков бернских зенненхундов, бедная их мамочка: летом, в каникулы, – и целых двенадцать штук, 6 М и 6 Ж, и тут тоже, как повсюду, мужчины на первом месте. Двенадцать за раз, за один помет, как говорится; но у заводчиков такое считается посильной ношей. Я заказываю вторую чашку кофе. Неподалеку дама в розовом держит под мышкой что-то вроде пекинеса. Честно говоря, я так и не понял, умеют эти игрушки ходить или нет?

Пожелав избавиться от шума, я вышел из бара на центральную линию, но, собственно, поменял один шум на другой. Глазами уткнулся в рекламный щит с белым пляжем, синим небом, юной девушкой с сияющей улыбкой. Она бежала мне навстречу и говорила: «Хватит мечтать, воплощай мечту! Откроем кредит на все». И, представьте себе, сам не знаю почему, я набрал номер телефона, который был в объявлении. Призыв, порыв, меня будто что-то толкнуло, стронуло с места, потянуло, сдвинуло, хотя что-то немного и придерживало. Мы уверены, что бывают безрассудные, неожиданные поступки, но они медленно, год за годом втайне вызревают внутри нас, и когда наступает пора им осуществиться, они притворяются неожиданностью, странным взбрыком или чем-то прилетевшим со стороны.

Мадам Стена, да, именно так ее и звали, взяла трубку сразу же, как все люди, которые знают, зачем им будут звонить. Она мне сказала, что забрали пока одного щенка, на остальных можно посмотреть, но она не сомневается, разойдутся они очень скоро. Я немного поежился, мне не захотелось, да, совсем не захотелось, чтобы меня опять стали подгонять, пугая быстро бегущим временем, особенно сейчас, в самом начале, когда я только начал обживать свое объявившее о себе пожелание. Но что я тут мог поделать? Хозяйкой была эта дама, она тут распоряжалась и могла торопить всех, как хотела. Я ответил, что щенки в месяц едва ходят и еще слишком малы, чтобы куда-то уж слишком быстро разойтись. Люди не очень общительные обычно ограждают себя от грозящих им неприятностей с помощью уместного – так им кажется – юмора. Хозяйка на него не откликнулась, промолчала, настаивая своим молчанием на моем дальнейшем серьезном участии в разговоре. И мне показалось, что я ее понял: она знала свое дело, настало время получать плату за ее бессонные ночи возле беременной зенненхундши, когда в голове крутится только номер дежурного ветеринара; настал день, когда любовь человека к собаке возможно обратить в капитал. И превратить свою любовь в коммерцию совсем не стыдно, потому что сама по себе любовь бесценна. Я сказал, что завтра, в воскресенье, если, конечно, это ее устроит, я непременно к ней заеду, надо же взглянуть на щенков. Слово «непременно» – это такая шутка, оно подразумевает «может быть» и давно не скрывает этого. И фраза «надо же взглянуть» тоже возникла не из воздуха, она расхожая среди игроков в покер, когда они просят удачу – ну пожалуйста! – быть помилостивее к их не слишком завидной судьбе.

Я повесил трубку, вернулся в бар и сел за свой колченогий столик из искусственного серого мрамора, и тут пошла бурная дискуссия между Сартром и Платини³. У меня голова чуть не взорвалась от борьбы двух противоположностей: одна толкала со всей силы вперед, другая тормозила вовсю. Я прекрасно отдавал себе отчет, что означает путешествие в сторону этого самого Макона. Вовсе не посещение из праздного любопытства. Не повод для дальнейшего размышления. И даже не отсрочка. Это вызов. Встреча двух живых существ, чьи жизненные истории, возможно, переплетутся на долгие тысячи дней. Обманывать себя на пороге зарождающейся любви нельзя. Если мой белый фургон направится в сторону Макона, то вовсе не для того, чтобы взглянуть, а для того, чтобы шагнуть в реальность, плотно заполненную радостями и потерями. В реальность, за которую вся ответственность ляжет на меня, потому что он или она – откуда мне знать? – ни о чем никого не просили.

Я уже «имел» собаку – лабрадора Яко, верного друга, бежевого с темными ушами. Его предыдущие владельцы (Так некоторые люди представляют себе свои отношения с этими живыми существами; бывают у них еще и «хозяева». Что-нибудь нужно еще говорить?) окрестили его Топазом, а потом подло бросили. Игрушку, похожую на поделку из золотистого камня, полировали, отправляли на выставки, она получала там призы, а потом наскучила. Апрельским утром я вошел в приют Общества защиты животных в Бринье и освободил одну клетку, в ста других обитатели остались. Вообще-то Яко не был золотистым, название полудрагоценного камня, дразнящего чьи-то вожделения, ему мало подходило. Имя экзотического племени⁴ нам с ним понравилось гораздо больше. Так началась счастливейшая жизнь, и я не чаял ей конца: радость повсюду – на воде, на снегу, в лесу, у костра, в гуще жизни, на ее обочине, но счастливое сосуществование оказалось таким непрочным. Яко ни на что не жаловался, и вдруг у него из пасти потекла кровь. Я взял машину своих родителей, большую, надежную, и помчался с Яко в ветеринарную клинику в Мезон-Альфор, единственное место, где ему могли сделать сканирование, совершенно необходимое исследование или… совершенно неподобающее, ведь речь шла о собаке, а известно, какое место отведено собакам в нашем практичном мире. Ветеринар сказал, что Яко осталось жить всего несколько месяцев, у собак так же, как и у людей, рак может быть повсюду. Дальнейшее показало, что ветеринар не ошибся, и то, что ветеринары редко ошибаются, – их единственный недостаток. На обратной дороге отчаяние взяло меня за горло, я плакал четыре часа подряд, пока ехал по трассе А6 и пока мой организм не отдал всю воду. «Поплачь, надо плакать, – говорила мне бабушка. – От непролитых слез только хуже, они разъедают кости». Яко спал на заднем сиденье, и я утешал себя тем, что он ничего не понял; что собакам неизвестно, что они умрут. Говоря о животных, мы настаиваем то на их удивительной интуиции, то на их полном неведении, смотря что утешительнее для нашего сердца. Однажды утром после тысячи отсрочек, продиктованных эгоизмом, любовь взяла верх над привязанностью. Пришлось взять в руки телефон и договориться о встрече, которая оборвет его жизнь, а потом явиться к нашему ветеринару, его и моему тоже, и мне ехать уже одному, совершенно опустошенному, с ошейником и клочком шерсти в качестве единственного талисмана. Шприц, несколько миллилитров снотворного, и все, что было, погасло, и ничего уже не вернуть. Я думаю, Яко нравилось жить у нас на земле. Сколько же у нас было планов, и мы всегда знали, что лучше никакой из них не откладывать.

С тех пор каждый день я чувствую его отсутствие, и, если честно, мне странно, что жизнь идет по-прежнему. Так что я знаю. Знаю о лавине ждущих меня чувств. Я уже плакал, сжав ладонью ошейник. Взять собаку – значит впустить в свою жизнь любовь, с которой никогда не расстанешься, жизнь об этом позаботится, угасание и конец неизбежны и непереносимы. Взять собаку – значит связать себя с существом, которое обречено, начать насыщенную жизнь, неизбежно счастливую и неизбежно печальную, щедрую на все. Исход этого союза – не тайна, можно постараться забыть о нем, можно, наоборот, не забывать, но и в том, и в другом случае над ним витает печаль, она его пронизывает. Однако что ни день мы повторяем все тот же танец, позволяя радости занять свое место, отдалить печальную неизбежность, взять над ней верх. Биология, наука о жизни, как ее называют, в общем-то не слишком богата идиллиями. Если вы родитель и ваша любовь направлена на ребенка вашей человеческой породы, течение времени обычно заботится о том, чтобы ребенок пережил вас, и над вами не нависает мысль, что его жизнь вот-вот закончится. Но когда вы любите существо другой породы, чей срок жизни ограничен, неумолимая логика указывает вам дату, когда новорожденный догонит вас по возрасту, перегонит и умрет. И это страшная нелепость, никуда не годный парадокс: смерть собаки, она против природы. Подумать только – у твоего счастья имеется срок годности, и сколько бы ты ни старался замедлить ход жизни твоей собаки или ускорить свой собственный, все напрасно, это так, и все: с биологическим временем не торгуются – собаки уходят раньше. Любителям серых попугаев повезло, у них глаза не на мокром месте. Впустить в свою жизнь собаку – значит понять, что счастье чревато печалью, оценить, насколько чувствительна потеря, и знать, что ее не смягчат никакие воспоминания, сколько бы их ни было: очень счастливых и самых разных. Это значит принять, что каждое летучее мгновенье будет прожито в сто раз интенсивнее, чем обычно, это значит столкнуться с потрясающей и волшебной возможностью не пропустить ни одной своей минуты и ощущать свою жизнь с удвоенной силой. Из-за такой вот реальности и готовности ее принять я испытываю к каждому человеку, который по-хорошему дружит с собакой, восхищение сразу и навсегда.

Я вышел из «Пенальти», унося с собой настойчивую мысль: я думал, что пришло время вернуть в свою жизнь немного отваги – отваги любить. И снова вернулся в бар буквально на секунду, купил гороскоп на этот день, мой оказался так себе, но я не нашел другого способа направить этот день раз и навсегда себе на благо.

За порогом торгового центра стояла чудная погода, кто бы мог подумать.

Я снова позвонил мадам Стена, и она снова тут же сняла трубку. Я сказал, что приеду, чтобы не тянуть время, к ней сегодня же, в субботу, в конце концов она тоже имеет право на воскресный отдых. Прежде чем сдвинуть с места мой фургон – в его металлических стенках даже самой большой собаке не будет тесно, – я посмотрел на горы. С автомобильной стоянки виднелась горная цепь Монблана со сверкающими вершинами и темные вершины горного хребта Физ, которые внушали невольное опасение, но все же и те, и другие предлагали рискнуть. Я отпустил свои мысли в свободное плавание, но, испугавшись, что они быстренько вернутся в строй, подсказал, чтобы направлялись в сторону мечтаний.

Правда, быстро опомнился и попытался интеллектуальной акробатикой отвлечь себя от неожиданно возникшего желания пуститься в путь. Поединок оказался неравным. Я обратился за помощью к разуму, хотя обычно сторонюсь его. Я сказал себе, что суббота – плохой день для принятия важных решений, от которых будет зависеть вся моя последующая жизнь. В этот день ты уязвим как для экономических посягательств, так и для посягательств в любых других сферах. После напряженной рабочей недели ты разряжаешься, погружаешься в легкомыслие, зачастую излишнее, которое может довести тебя до крайности. Меня даже качнуло в сторону проблем чистопородности. С 2002 года, когда Ле Пен⁵ прошла во второй тур, общественность стала активно обсуждать вопросы о прирожденных достоинствах одних людей и несовершенстве других и о невозможности изменить эти поставленные природой границы; сторонники крайних мнений всячески старались надеть на всех свои очки, через которые мы должны будем смотреть на мир, и мне показалось, что французы не прочь их примерить. Так вот, бернский зенненхунд из Макона разве не образчик откровенного самозванца? Мне, выросшему на книгах Гастона Ребюффа⁶, на альпийских легендах о сенбернарах из Сен-Бернара и о недосягаемых эдельвейсах, отправиться знакомиться с рожденным в департаменте Сона и Луара жалким подобием святыни швейцарских пастухов! Разве это не размен мечты на дешевку? Не оскорбление благородной породы? Да пес из Церматта⁷ и то был бы лучше! Но тут маятник качнулся в противоположную сторону, и я стал рассказывать себе совсем другую историю. Отдаленность от базовой основы, укорененной в немецкой Швейцарии, не сможет помешать этой собаке прожить богатую приключениями жизнь. Курс швейцарского франка и мое пристрастие к коктейлям решили дело в пользу прекрасной Бургундии. Как же порой мы гибки и податливы!

Я взглянул на карту. Конфрансон. Автомагистраль 40, затем D1079.

Не так уж и далеко. А мне-то казалось… Вполне в пределах досягаемости. И кто знает…