Сердце Аделаиды

Разумеется^[8]

У Аделаиды четыре подруги – ровно столько, сколько нужно, чтобы призывать стихии во время магического ритуала. Жюдит – музыкальная журналистка, она ведет передачу на радио. Беранжер, подруга детства, руководит отделением банка. Гермелина преподает историю искусств в университете и специализируется на ХХ веке. Клотильда занимается литературой. Она публикуется в издательстве «Давид Сешар» уже шестнадцать лет, но их с Евой Лабрюйер ведут разные редакторы, с ней работает сорокалетний энтузиаст Гийом Грангуа. Его авторы пишут странноватые тексты, которые не вписываются в рамки традиционного романа. Это книги, которые не рассказывают историю в привычном понимании, это истории, которые рассказывают себя сами при помощи поэтических фрагментов, инсталляций и прочих ухищрений.

Книги, которые выпускает Гийом Грангуа, продаются заметно хуже, чем серии старого доброго Эрнеста Блока и его сотоварищей – четверки альфа-самцов. Али Гошам и Поль Севрен – уверенные в себе мужчины за пятьдесят, они отвечают за мейнстрим в лучших его традициях. Именно такая литература некогда снискала славу издательству «Давид Сешар»: когда-то модернистские, а теперь современные романы, написанные таким заумным языком, что сразу вспоминаются снобы из элитного британского клуба для джентльменов. Клод Герини по прозвищу Киллер – спец по детективам; и Эрнест Блок со своим брюшком – он отвечает за пишущих звезд, привык к гигантским тиражам и тайно распоряжается армией литературных «негров». Али Гошам и Поль Севрен, хранители мейнстримной литературы, относятся к Гийому Грангуа с отеческим благодушием, как к непоседливому, но смышленому ребенку. Не видя в нем никакой угрозы для себя, они часто интересуются любопытными находками Гийома.

Гийом Грангуа заведует чем-то вроде экспериментальной лаборатории издательства «Давид Сешар». Матье Куртель, директор, ею дорожит. Эрнест Блок – не слишком. Эрнест Блок и Гийом Грангуа испытывают взаимную ненависть, каждый презирает то, что делает другой. Блок заявляет, что он главный добытчик и что все заработанные им деньги идут на содержание плясуньи – плясуньей он называет Гийома, Аделаида слышала это собственными ушами. Грангуа же брюзжит, что с выходом каждой новинки Блока издательство теряет харизму и портит карму, что в нем не осталось настоящей литературы – мы превращаемся в типографию, страдает наш имидж, Аделаида часто слышит подобные разговоры. У Матье Куртеля от обоих мигрень, но он не сдает позиций. Этой осенью Ева Лабрюйер выступает под знаменами Эрнеста Блока, а Клотильда Мелисс защищает честь Гийома Грангуа. Аделаида знает – это поединок двух бойцовых петухов. И она в отчаянии от того, что оказалась в него втянута.

До сих пор у Клотильды всегда был один и тот же пиар-менеджер, не Аделаида, но она ушла на пенсию. Ни одной, ни другой не приходило в голову, что теперь Клотильдой может заняться Аделаида, эту идею предложил Гийом Грангуа. Аделаида изобретательна и умеет находить выход из сложных ситуаций. Они с Клотильдой знакомы уже шестнадцать лет, и Гийом Грангуа видит в этом большой плюс, залог того, что Аделаида всерьез возьмется за дело и будет бороться с удвоенным рвением. Клотильда Мелисс – автор со сложным материалом и не самым гладким слогом, поэтому большинству в принципе непонятно, о чем она пишет. Клотильда Мелисс создает экспериментальный автофикшн, всегда помещая в центр повествования себя, и это уже начинает порядком надоедать. У нее узнаваемый стиль, небольшая аудитория преданных читателей, чего не скажешь о прессе: критикам ее книги не нравятся, пишут о ней редко. С радио проще, Клотильда ведет себя свободно, шутит, и ее часто приглашают снова.

Она впервые обратила на себя внимание почти двадцать лет назад, опубликовав роман «Писк таймера», и с тех пор не переставала печататься. «Чокобо, любовь моя», «Монополия боли», «Просьба не размножаться», «Я живу в холодильнике». Более двадцати книг, повествующих о ее собственных приключениях, истории, где она препарирует саму себя, как подопытного кролика. Последняя, которая выходит этой осенью, называется «Пророчицы с автострады номер 12». В ней она рассказывает, как терпит неудачу в попытке предотвратить приближающийся конец света в компании бретонских ведьм. Аделаида в отчаянии. Она ничем не сможет помочь Клотильде и станет свидетелем ее агонии. Грангуа не оправится от такого удара, а Эрнест Блок будет смаковать поражение соперника. Ладно. У него есть Ева Лабрюйер, она сведет его с ума, он с ней не справится, в этом Аделаида уверена. Но для нее главное – Клотильда. Клотильда надеется, что в ее жизни что-то произойдет, Клотильде сорок семь, а значит, половина жизни уже позади.

Аделаида понимает, что Клотильда многого ждет от грядущего литературного сезона. Клотильда тоже живет без любви уже два года. Ее бисексуальность никак не увеличивает шансы встретить кого-то, а лишь добавляет неуверенности и ей, и окружающим. Не говоря уже о том, что с возрастом Клотильда порядком располнела. Кроме того, она упорно продолжает носить натуральный мех, из-за чего выглядит лишенной совести людоедкой. Аделаиду страшит реакция журналистов, она прощупала почву, «Пророчицы с автострады номер 12» вообще никому не интересны. Гермелина сказала ей по телефону: Клотильда компенсирует одиночество гиперактивностью, если не будет новостей, у нее случится нервный срыв. Аделаида знает, что это правда, но решений у нее немного. Ничто не может нарушить молчание литературных критиков, она уже все перепробовала, стоит произнести имя Клотильды, как повисает неловкое молчание.

Она могла бы продать Клотильду как настоящую колдунью, задействовать свои связи, использовать тех, кто пишет о Еве Лабрюйер. В Париже живет писательница-ведьма, сообщили бы они, а Клотильда позировала бы в церемониальном наряде с ритуальным ножом в руке и бросала бы веточки белого шалфея в котел. Семь богинь Олимпа у алтаря, и с ними – Лилит. Аделаида уже представляет себе репортажи, телешоу, шумиху в интернете. Но тут же одергивает себя: Клотильда никогда не позволит превратить себя в циркового уродца, а их ведьминский культ должен оставаться тайным, о чем ей напоминает Гермелина.

Гермелине тридцать один, она тоже живет одна, но это ее выбор, одиночество, кошки – это насущная потребность. На целых три года Гермелина ввязалась в очень токсичные отношения с одной блестящей, но крайне невротичной специалисткой по Моник Виттиг. После расставания полгода назад она поклялась последовать примеру Бабы-яги и с тех пор отстаивает свое право быть одинокой и самостоятельной. В отличие от Аделаиды у нее нет проблем с эмоциональной зависимостью. Это были страстные отношения, да и синдрома покинутости у нее нет. Аделаида осиротела в восемь лет, ее родители сели в машину, чтобы поехать на вечеринку, и не вернулись. С тех пор она ждет их возвращения и ничего не может с этим поделать, она думает об этом всякий раз, когда раздается неожиданный звонок в дверь. Гермелина и Аделаида дружат уже почти тринадцать лет, они встретились на чтениях Клотильды. Они созваниваются каждый день, за исключением тех случаев, когда Гермелина уезжает в поход, как этим летом.

Гермелина хорошо понимает тревогу, охватившую подруг, все эти разговоры про вторую половину жизни. Она знает, что это не то же самое, что кризис среднего возраста, когда в поисках глотка свежего воздуха люди творят глупости, доказывая себе, что еще живы. Тут же ничего не взрывается, все медленно тает. Гермелина намного моложе, но ей свойственна эмпатия, она чувствует все то, что переживают подруги. Она осознает всю жестокость той реальности, к которой сама, будучи лесбиянкой, не принадлежит: ее подруги полностью подчинены мужскому желанию, которое тем временем угасает. Она возмущается и признает, как это унизительно. Это касается всей компании. Жюдит сорок восемь, и одного кокетливого взгляда, чтобы заполучить интервью, уже недостаточно. Беранжер сорок девять, и она довольствуется типажами, которые нравятся ей все меньше. Клотильде и Аделаиде по сорок шесть, в глазах окружающих они просроченный товар. Гермелину это не касается, но ее злит, что мужчины имеют над женщинами такую власть, она говорит: это ужасно несправедливо. И, завершая разговор, проклинает господствующий в обществе патриархат.

Аделаида вешает трубку, сидя за единственным в квартире столом, ей тесно и хочется умереть. Это будет происходить с ней все чаще. Она думает о Клотильде и ее книге, Клотильда только что вернулась в Париж, и Аделаида не решается ей позвонить, Клотильду нужно будет морально подготовить к худшему. Молчанию, забвению и презрению. В голове Аделаиды возникают все новые преграды, она обозревает их и составляет исчерпывающий список. Еще она думает о новых требованиях Евы Лабрюйер, ожиданиях руководства и прочих инкарнациях стресса, ее желудок сжимается, внутренности скручиваются, вслух она недоумевает: как же мне из всего этого выпутаться?

На часах девять вечера. Когда она была в отношениях, то стояла в это время перед посудомоечной машиной. В 19:45 – перед духовкой, позже – где-то между фильмом и стиральной машиной. Сегодня, одинокая и свободная, она ужинает пачкой Pringles со вкусом сыра, листая ленту в фейсбуке. Она так и не научилась пользоваться инстаграмом. Она не умеет фотографировать и вместо этого собирает аудиовоспоминания, саундтрек с минимумом картинок. Она смотрит, не приглянется ли ей кто среди незнакомых друзей из списка. Никого, разумеется, не находит, но по крайней мере уже 23 часа.

Аделаида засыпает и видит кошмар. Марк Бернардье заставляет ее залезть на верблюда, Ева Лабрюйер, расслабившись, лежит голая в огромном котле, раскинув руки и ноги, словно в джакузи. Клотильда пропала, Аделаида повсюду ее ищет. Какая-то шумная вечеринка, на которой танцуют все ее коллеги. Эрнест Блок и Гийом Грангуа устроили хип-хоп-баттл, литературные критики сидят за банкетным столом. Перед ними тарелка с тушеной морковью. Все молча жуют, слегка морщась – блюдо слишком пикантное. Появляется Матье Куртель, на нем поварской колпак. Клотильда пропала. Прядь ее волос плавает в чугунном чане. Аделаида просыпается и принимает таблетку бромазепама^[9].

Подземная математика^[10]

Элиасу хватило двух недель, чтобы найти себе кого-то. Аделаиде хотелось бы так же. Она следует всем советам подруг, кроме тех, что дает Беранжер – та настаивает на знакомствах в интернете. Она ходит на все рабочие вечеринки, которых по осени много, каждый раз тщательно продумывает свой наряд. Затем отправляется в более или менее модные клубы, где ставят музыку диджеи, которых ей советовали. Там ей попадаются мужчины всех возрастов, и некоторые, может, и сгодились бы, но каждый раз происходит одно и то же: пока она раскачивается, их уводит кто-то другой. Она всегда уходит с чувством отвращения, иногда ее тошнит джин-тоником.

Аделаида прекрасно знает все цифры. В категории от 20 до 64 лет во Франции проживает 17 797 310 мужчин и 18 436 179 женщин. Это данные Национального института статистики. Женщин больше, конкуренция жестока. Она только что прочитала в газете: «В Париже рекордное число одиноких женщин – на 13 700 больше, чем мужчин». На 13 700 больше, 13 700 лишних. Аделаида чувствует себя продуктом перепроизводства, она одна из них, она представляет себе этих женщин, она часть целой толпы, 13 700 достаточно, чтобы заполнить арену в Безье.

Эти 13 700 включают все возрастные группы. От молодой девушки, которая скоро покинет это число и заведет семью, до бездетной, всеми покинутой старушки, которая попрошайничает в метро. Аделаиде вдруг становится страшно за свое будущее. И пока она представляет, как через тридцать лет будет в лохмотьях исполнять Пиаф на станции «Шаронн», эта цифра нависает над ней, заглядывая прямо в душу, 13 700 человек, целая арена Безье. Аделаида осознает масштабы бедствия, тяжесть испытания. Она – одна из множества, и, чтобы из него выбраться, нужно, чтобы тебя кто-то выбрал. Вырвал из общей массы, например Владимир.

Аделаида храбрая и старается сохранять позитивный настрой. Она говорит себе, что среди этих 13 700 женщин не учли лесбиянок, а их в Париже, между прочим, не так уж мало. Так что, если вычесть несколько тысяч лесбиянок, плюс девушек, которым просто не нужны в жизни никакие мужчины, может, цифра получится куда меньше. Чтобы заполнить разве что концертный зал «Зенит Париж – Ла-Виллет». Ну или максимум пару «Олимпий». Несмотря на все усилия, она по-прежнему чувствует себя на дне глубокой ямы, вдруг превратившись в стороннего наблюдателя за собственной жизнью.

Аделаида всегда думала, что существует вне мужского взгляда, что она выстроила себя вне рамок мужского желания. Сегодня, превратившись в устаревший товар, она неумолимо деградирует и впадает в полное им подчинение. Ей бы так хотелось быть лесбиянкой, она проклинает свои сексуальные пристрастия. Аделаида чувствует какую-то новую разновидность гнева, ей хотелось бы не нуждаться в паре. Быть самостоятельной, абсолютно самодостаточной. Однако эта нехватка ее тяготит. Сегодня вечером одиночество давит на нее, как мешок с котятами, которых несут топить. Никто о ней не думает, и она не думает ни о ком. Еще при жизни она стала для всего остального мира лишь воспоминанием. Нет ничего унизительней, чем чувствовать свою слабость из-за этой пустоты, полного отсутствия любви. Переборов момент помутнения, Аделаида испытывает все формы стыда. К горлу подступает нарождающийся всхлип.

Аделаида изучает статистику. Во Франции 14 % мужчин, состоящих в отношениях, познакомились со своей партнершей на работе. 12 % – иным образом. 11 % – на вечеринке или в гостях у друзей. 10 % – на учебе. 10 % – через сайт знакомств или приложение. 9 % – в баре или ресторане. 7 % – на танцах или городских праздниках. 6 % – на дискотеке, в ночном клубе. 5 % – в общественном месте, на улице, в парке, в лесу. 4 % – во время занятий спортом. 4 % – на семейном сборе. 2 % – в рамках культурной или общественно-политической деятельности. 1 % – через агентство знакомств или по объявлению. 1 % – в местах, связанных с торговой деятельностью. 1 % – в местах, связанных с профессиональной деятельностью, на семинаре, коллоквиуме, выставке. 1 % – на культурной, политической или спортивной демонстрации. 1 % – в транспорте, автобусе, такси, поезде, самолете.

Аделаида думает, что это за 12 %, встреченные «иным образом». Что вообще еще остается, кроме, разве что, булочника или дилера. Хотя их тоже можно отнести к торговой деятельности. Аделаида думает, сколько процентов можно отсечь сразу. У нее нет семьи, она не занимается спортом и ненавидит торговые центры. Помимо работы, она не занимается никакой культурной или общественно-политической деятельностью. Она отказывается прибегать к услугам сайтов знакомств или свах и с подозрением относится к тем, кто заговаривает с ней в общественных местах. Аделаида хотела бы стать той самой партнершей, быть частью статистики. Быть той, кого мужчина встретил и с кем теперь состоит в этих самых отношениях. Сегодня вечером Аделаида и правда впадает в отчаяние. Больно видеть, как много она плачет.

Сидя в трусах на кровати, она натирает ноги увлажняющим кремом – привычный жест, но сегодня он кажется ей тщетным. Она подсчитывает, сколько мужчин за всю жизнь ласкали ее тело. В итоге получается 16. По данным сайта «Доктиссимо», средний для французов показатель – 13,2. Аделаида гадает, когда теперь на округлость ее бедер снова ляжет чья-то рука. Если, конечно, где-нибудь в этом городе или во всей стране наконец найдется мужчина, который этого захочет, захочет это тело. Она встает и тут же обо что-то ударяется, затем выпрямляется перед зеркалом. Грудь не обвисла. Детей у нее не было, так что ее 90В держится гордо. В остальном же что тут скажешь. Она влезает в 46-й размер, талия довольно тонкая, бедра выразительные. Животик выступает довольно заметно, она купила себе корсет, но надела его лишь раз, не могла ни дышать, ни сидеть и чуть не упала в обморок. Тело Аделаиды Бертель уже не то, ей следовало бы сесть на диету. Во Франции семь женщин из десяти и каждый второй мужчина хотели бы похудеть. Это данные Национального института здоровья и медицинских исследований. Семь женщин из десяти и каждый второй мужчина. А ведь у них тоже есть жирок. Но ожидания разные, и толстый мужчина по-прежнему уверен в себе. Аделаида думает, есть ли где-нибудь в этом городе или во всей стране мужчина, который сейчас смотрится в зеркало и задается вопросом, желанно ли его тело. Она приходит к выводу, что наверняка есть, может, даже несколько, но все они геи.