Loe raamatut: «Мифы о смерти. От островов блаженных и знаков-предвестников до дьявольских рыцарей и дара бессмертия»

Оригинальное название:

The Pagan Book of the Dead: Ancestral Visions of the Afterlife and Other Worlds

La mort, l’au-delà et les autres mondes

На русском языке публикуется впервые

Все права защищены.

Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

Éditions Imago, 2019, Published by permission of the Proprietor and literary agents, Cristina Prepelita Chiarasini (France) via Igor Korzhenevskiy of Alexander Korzhenevski Agency (Russia)

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «МИФ», 2026

⁂

Введение. «Посреди жизни в смерти пребываем»

Смерть, жестокое божество, очень волнует всех живых, однако мало кто любит о ней говорить. Она повсюду, и каждому из нас суждено рано или поздно заплатить назначенную природой цену. Во французской литературе смерть появляется под разными именами: Trépas (Уход, Кончина), Faucheuse (Жница) и Camarde (Безносая)¹. Ее изображают с косой, луком, копьем или скрипкой в руках. Смерть может представать в образе скелета, копающего собственную могилу, призрака с запавшими глазницами или фигуры в плаще с капюшоном. В романоязычных странах смерть является в женском обличье, а в германоязычных – в мужском. Эмманюэль Левинас пишет:

Смерть не из нашего мира. Смерть – это всегда скандал, и потому она всегда трансцендентна для нас. Нам понятны разложение, трансформация, распад. Мы осознаём, что форма может меняться, но что-то при этом должно оставаться. Смерть перечеркивает все; она немыслима и непостижима и все же бесспорна и непреложна².

В словарях есть множество глаголов, обозначающих смерть как действие: скончаться, упокоиться, погибнуть, опочить, умереть, пасть. Есть среди них и глагол «угаснуть», отсылающий нас к старому мифу о жизни, сгорающей как свеча. В древнегреческой легенде о Мелеагре мойры, богини судьбы, предрекли, что герой будет жить, покуда не сгорит дотла головня на жертвеннике. Когда она сгорит, умрет и Мелеагр. В главе 11 древнескандинавской «Пряди о Норна-Гесте» (Nornagests Þáttr), записанной в XIII веке в Норвегии, одна из норн, присутствовавших при рождении героя, в гневе говорит: «Ибо вот что я судила ему: мальчик этот проживет не дольше, чем будет гореть свеча, что зажжена подле него»³.

Помимо глаголов, существует и множество описывающих смерть фразеологизмов: «уйти в мир иной», «испустить последний вздох», «отдать Богу душу», «уснуть вечным сном», «отправиться к праотцам» и более простонародные «приказать долго жить», «сыграть в ящик», «дать дуба», «протянуть ноги» и прочие. Учитывая роль слов как инструментов мысли, мы легко можем понять, насколько большое значение имела тема смерти для любых цивилизаций. В стремлении избежать того, что заложено и растет в нас с рождения, были придуманы источник вечной молодости, на поиски которого отправлялся Александр Македонский, и амброзия, нектар богов, якобы дарующий бессмертие. В средневековой легенде о чародее Вергилии говорится о поставленном им эксперименте, в результате которого он должен был воскреснуть. Он попросил своего ученика расчленить его тело, посолить куски и уложить их на дно бочки, на бочку же поставить масляную лампу так, чтобы масло капало внутрь днем и ночью. Через девять дней Вергилий должен был восстать из мертвых, однако процесс возвращения к жизни был прерван непредвиденными обстоятельствами. Жадный Ахерон, великий собиратель теней, не упускает своей добычи, а значит, как сказал Рабле в свои последние минуты, «опускайте занавес, фарс сыгран».

В Средние века считалось возможным толковать слова как отражение религиозных истин – теологически. Средневековая этимология категорично и буквально разъясняла истинное значение слов, поскольку считала, что суть вещей кроется в их именах, ибо имя – это одна из форм мышления⁴. Исидор Севильский (ум. 636) проанализировал латинское слово mors («смерть») и пришел к выводу, что оно произошло от корня mors– cлова «кусать»⁵, поскольку «первый человек принес смерть в этот мир, вкусив яблоко с древа жизни»⁶. Эта народная этимология пользовалась большой популярностью, и следы ее встречаются на протяжении всего Средневековья. Вот, например, стихотворение XV века – Le Mors de la pomme («Укус яблока»)⁷:

 
La mort suis, Dieu m’a ordonnee
Pour ce qu’Adam la pomme mort
Sentence divine est donnée
Tous les humains morront de mort (стр. 85–88).
 
 
Я смерть, так Бог мне повелел:
За то, что яблоко Адам вкусил,
Небесный приговор свершится,
Все люди будут смертью умирать.
 

При этом в VIII томе своих «Этимологий» Исидор отмечает также, что слово mort («смерть») происходит от слова Mars (a Marte dicitur).

Mors certa, hora incerta – «Смерть несомненна, час ее прихода неизвестен». Внезапная смерть была самой страшной участью для христиан, ибо она лишала их возможности покаяться и провести последние обряды. В религиозной литературе Средневековья этот страх нашел отражение в форме memento mori – напоминания о том, что все мы смертны и должны неустанно думать о спасении. «Книга гимнов» (Liber Hymnorum) Ноткера Заики, IX век, открывается григорианским антифоном, одна из строк которого широко распространилась во всем западном мире: Мedia vita in morte sumus («Посреди жизни в смерти пребываем»). Страх перед участью, ожидающей человека в загробном мире, стал причиной появления множества поэтических произведений, призывающих отречься от этого презренного мира (contemptus mundi), юдоли скорби, где дьявол расставляет свои сети. В середине XIII века монах-картезианец Гуго Мирамарский, живший в Монтрие, регион Вар, во Франции, прекрасно сформулировал эту мысль в своем труде «О бедах рода человеческого, презрении к миру и аду» (De hominis miseria, mundi et inferni contempt)⁸.

Час смерти. Иллюстрация из «Библии бедных», Апокалипсис. Германия, кон. XV в.

Heidelberg University Library

В это же время появились тексты под названием «Искусство умирать», проиллюстрированные очень выразительными гравюрами⁹. На них изображались, в частности, сцены с архангелом Михаилом, взвешивающим души (психостасия), демоны у постели умирающих и черти, уносящие души грешников. Напоминания о смерти были повсюду – на фресках, в проповедях, в литературе. Так, в притче «О трех живых и трех мертвых» звучит страшная фраза, которую мертвые говорят живым: «Вы те, кем мы были, мы те, кем вы будете» (Quod fuimus estis, quod sumus vos eritis).

Изображения в храмах плясок смерти (danses macabres), где скелет тянет за собой представителей трех сословий, укрепляли в сознании людей мысль о неизбежности конца. Предтечей этих изображений стал сюжет «Видения Туркилля», где перед главным героем проходит процессия, состоящая из священника, рыцаря, судьи, вора, крестьян, купца и мельника. Позднее то же послание стало появляться и на солнечных часах в виде надписей: Omnes vulnerant, ultima necat («Каждый час ранит, последний убивает»), Dies nostri quasi umbra super terram et nulla est mora («Наши дни на земле подобны тени, ничто не вечно») или даже Ut flos vita perit («Как цветок, увядает жизнь»)¹⁰, напоминающих людям о том, что течение времени неумолимо влечет нас к концу. Эту же мысль можно встретить в трудах Монтеня: «Все дни твоей жизни ведут тебя к смерти; последний лишь подводит к ней»¹¹.

Память о неумолимой природе времени находит отражение и в одной из надгробных речей Боссюэ:

Их [людей] лета сменяют друг друга, как волны; они текут без остановки, пока наконец все люди – кто-то успев наделать чуть больше шума, кто-то изъездив чуть больше стран – однажды не смешиваются в той бездне, где невозможно уже распознать ни королей, ни князей и различить каких-либо человеческих качеств¹².

Существовало множество знаков, предвещающих смерть, – для тех, кто умел их толковать. Упрощая, можно сказать, что все необычное, тревожное или пугающее в соответствующих обстоятельствах воспринималось как предвестник смерти – intersigne¹³.

С другой стороны, в Средние века считалось, что существуют и физические знаки грядущей кончины: печать смерти (которая могла принимать разные формы) на том, кому суждено вскоре умереть. Согласно французским героическим поэмам и куртуазным романам, на одежде воина, вступающего в свой последний бой, появлялся красный крест. В Исландии существовало прилагательное veigr, обозначавшее, без дополнительных уточнений, человека, который умрет в ближайшее время.

В немецкой сказке Смерть говорит:

«А теперь, дорогой крестник, ты получишь от меня подарок на крещение. Я даю тебе растение, благодаря которому ты станешь лучшим из лекарей. Выслушай внимательно, что я скажу тебе: всякий раз, как позовут тебя к больному, ты увидишь меня. Если я буду стоять у больного в изголовье, знай, что он выздоровеет, и ты можешь дать ему немного этого растения. Если же ему суждено умереть, я буду стоять у него в ногах»¹⁴.

Гуго фон Тримберг (ок. 1230–1313) записал историю, которая была чрезвычайно популярной, начиная со Средних веков и вплоть до XVIII века (отголоски ее звучат, например, в басне «Смерть и умирающий» Жана де Лафонтена):

Однажды ночью у женщины родился ребенок. У мужа ее в тот час был гость, и муж попросил его стать крестным отцом младенцу, прибавив:

– Скажи мне свое имя, чтобы я мог узнать тебя в толпе.

– Я Смерть, – ответил гость, – и днем и ночью я несу с собой страх и ужас.

– Сжалься надо мной и позволь мне прожить долгую жизнь!

– Обещаю тебе это, друг мой. И будь уверен, прежде чем я приду за тобой, я пошлю тебе весточки.

С этими словами гость ушел.

Тот человек прожил долгую жизнь, собрал много урожаев и вот однажды заболел. Тогда Смерть предстал перед ним и сказал:

– Пойдем, друг мой, ибо я пришел за тобой.

– Но ты не сдержал обещания!

– Вспомни! – ответил Смерть. – Однажды у тебя закололо в боку, и ты подумал: «Увы мне, что же это?» Это была первая весть от меня. Когда у тебя зазвенело в ушах, потемнело в глазах и потекли слезы – это были еще два моих послания. Когда у тебя начали болеть зубы, кашель стал мучить тебя сильнее обычного, а память начала подводить – это были три гонца от меня. Когда твоя походка стала медленной, кожа покрылась морщинами, голос стал хриплым, а борода седой – это я послал тебе еще четырех вестников. Разве не видишь ты, друг мой, что я сдержал свое слово? Позволь же Богу позаботиться о твоей душе и дай ей покинуть бренное тело.

И добрый человек умер¹⁵.

В арсенале врачей Античности и Средневековья были разные методы, позволявшие определить, умрет пациент или будет жить. Одним из них была уроскопия. Сохранился, например, такой рецепт XIII века: «Если хочешь узнать, умрет ли человек, собери его мочу в сосуд и добавь туда немного грудного молока, взятого у женщины, кормящей младенца мужского пола. Если молоко разольется по поверхности, то пациент умрет; если же оно смешается с мочой, то его можно исцелить»¹⁶. Были и более неожиданные методы: «Возьми сало и смажь им стопы больного, затем брось это сало собаке. Если собака съест его, пациент выздоровеет, если нет – умрет»¹⁷. А бывали и курьезные, например: «Положи корень крапивы в горшок для мочи и попроси больного помочиться на него. Накрой горшок и поставь его на ночь в укромное место, и если наутро моча будет белой, то больной умрет, а если зеленой – поправится»¹⁸.

Уроскопия. Иллюстрация из рукописи Хунайна ибн Исхака. Оксфорд, XIII в.

United States National Library of Medicine

Главный посыл этих древних текстов таков: смерть часто предвещает свой приход явлениями, которые интерпретируются с опорой на устные традиции и местные верования. Я использую здесь слово «верование» в значении идей или фактов, принимаемых за истину и не требующих доказательств.

Самая обширная коллекция таких предвестников смерти (именуемых, как мы уже говорили, intersigne) была собрана в Бретани. Они представлены в работе конца XIX века Анатоля Ле Бра¹⁹, а также в значительно более современной книге Бернара Рио²⁰. При этом важно отметить, что в каждой стране, и даже в каждом регионе, имеются собственные знаки-предвестники смерти. У необразованных людей древности была своя система расшифровки мира, основанная на аналогиях, которые «придавали скрытый смысл любым реалиям и явлениям»²¹. Именно поэтому ночные (например, совы) и даже некоторые дневные (вороны, грачи) птицы считаются вестниками смерти. А сама старуха с косой предстает как живое и, возможно, даже доброжелательное существо, ведь она берет на себя труд предупреждать о своем приходе. Правда, она редко извещает будущего покойника, гораздо чаще – его друзей и родных. При этом знаки смерти неотвратимы, ее закон абсолютен, и никто не может избежать ее приговора.

Все это свидетельствует не только о страхе, внушаемом людям смертью, но и об отказе человека мириться с тем, что с приходом смерти прекращается жизнь. Народная мудрость гласит: «Если ты умер, это надолго». У Ларошфуко есть афоризм примерно 1650 года, который звучит так: «Ни на солнце, ни на смерть нельзя смотреть в упор».

Традиции и знаки смерти служат почвой для разнообразных спекуляций, и одному только Богу ведомо, сколько их появлялось! Эту завесу тайны стремятся приоткрыть многие – от адептов спиритуализма, исследующих внетелесный²² и околосмертный²³ опыт²⁴, до тех, кто верит в транскоммуникацию (возможность общения с потусторонним миром). Мы с вами живем в эпоху, когда генетические исследования дарят надежду на увеличение продолжительности жизни. Это своего рода возрождение легенд об источнике или эликсире вечной молодости, позволяющих отодвинуть границы смерти; все что угодно, лишь бы не умирать! При этом умы людские будоражит не сама смерть, а вопрос о том, что будет после нее. Этим объясняется и вера в выходцев с того света, которые являются нам, чтобы ответить на вопрос: «Что там, после смерти?» В текстах, собранных Леандером Петцольдом, ответ всегда один: «Там все совсем не так, как я себе представлял»²⁵.

Давайте сразу проясним один важный момент. Загробный мир, или загробная жизнь (afterlife), – это пространство, куда, согласно народным поверьям, можно попасть не только после смерти, но и при жизни: во сне, в трансе или физически. Потусторонний, или другой, мир (otherworld) – это мир, отличный от нашего и расположенный «где-то в другом месте», там время течет иначе и обитают сверхъестественные или фантастические существа, например феи или гномы. Коротко говоря, загробный и потусторонний миры пересекаются, и эти термины часто используются как синонимы. Но есть между ними и различия. Как мы увидим, иногда они соседствуют друг с другом, причем потусторонний мир служит своего рода преддверием мира загробного.

К темам загробной жизни и путешествий в потусторонний мир обращались многие исследователи, и я в своей книге буду цитировать наиболее актуальные из их работ²⁶. Одним из первых, кто заинтересовался этой темой всерьез, был Вильгельм Бруссе. В большой статье 1901 года «Путешествие души на небеса» (Die Himmelsreise der Seele) он исследовал представления о загробной жизни в разных религиях и состояние транса как предвосхищение полета души на небеса после смерти. В 1945 году Август Рюгг опубликовал исследование «Представления о загробном мире до Данте» (Die Jenseitsvorstellungen vor Dante). Он начал с первобытных представлений, затем обратился к высказываниям греческих философов и далее к средневековым взглядам на этот вопрос. Несколько лет спустя, в 1950 году, в Соединенных Штатах была опубликована работа Говарда Роллин Пэтча «Потусторонний мир в средневековой литературе». Проанализировав восточную и греческую мифологии, автор перешел к кельтской и германской культурам, а затем обратился к жанру видений и описаниям путешествий в рай. В 1981 году Петер Динцельбахер опубликовал свою переработанную диссертацию «Видения и визионерская литература Средневековья», где составил список всех подобных текстов, классифицировал их, изучил географию источников, обратил внимание на встречи, которые случались с визионерами в загробном мире, и на то, какую роль этот необычный опыт сыграл в их жизни.

В 1984 году Йоан П. Кулиану выпустил книгу «Опыты экстаза», исследующую вопросы вознесения души, инкубации, каталепсии²⁷ и изображений судного моста²⁸ в средневековых апокалипсисах.

В 1985 году Жаклин Амат опубликовала исследование «Песни и видения: загробный мир в поздней латинской литературе» (Songes et visions, l’au-delà dans la littérature latine tardive), где она прослеживает историю видений загробной жизни, найденных в описаниях сновидений, датированных периодом с II по VI век. В 1994 году Клод Кароцци издал работу «Путешествие души в загробный мир в латинской литературе V–VIII веков» (Le voyage de l’âme dans l’au-delà d’après la litérature latine (Ve – XIIIe siecle)), где он анализирует отношения между живыми и мертвыми, а также рассматривает ряд видений, в которых перед человеком предстают чистилище, ад и рай²⁹.

Наиболее содержательна в рамках этой темы книга Карло Доны «На тропинках иного мира: животное-проводник и миф о путешествии туда» (Per le vie dell’altro mondo: L’animale guida e il mito del viaggio)³⁰. Дона исследует функции животных, служащих проводниками в иной мир, и анализирует их положение на границе этого мира, опираясь не только на средневековые тексты, но и на индоевропейскую и азиатскую литературу, а также народные сказки. Это междисциплинарное исследование на сегодняшний день самое масштабное в области, смежной с той, что нас интересует.

Ни в одной из этих мастерски написанных и основанных на документальных свидетельствах работ не затронут вопрос о том, что происходило с этими видениями далее или какое влияние они оказали на постсредневековое мировоззрение. Первую попытку восполнить этот пробел предприняла Наташа Римассон-Фертен в своей (к сожалению, еще не опубликованной) диссертации, затем Винсент Гастон, также в диссертации, и Лоран Гайено в его замечательной книге «Сказочная смерть» (La Mort feerique), вышедшей в 2011 году.

Наталия Римассон-Фертен в работе «Потусторонний мир и его обитателей в сказках братьев Гримм и народных сказках из cборника А. Н. Афанасьева» (L’Autre Monde et des figures dans les “Contes de l’enfance et du foyer” des frères Grimm et les “Contes populaires” d’A. N. Afanassiev) изучает описания потустороннего мира и существ, которые там встречаются, затем переходит к исследованию конкретных локаций – подземного, земного, подводного или воздушного миров – и завершает работу анализом функций и значения путешествий по этим мирам.

В 2005 году Винсент Гастон защитил диссертацию на тему «Инициация и мир иной: сказка и открытие потустороннего мира» (L’Initiation et l’au-delà: Le conte et la découverte de l’autre monde)³¹. В основу его исследований легли пятьдесят четыре текста, двадцать четыре из которых являются вариациями сказочного сюжета AT 471 («мост в иной мир»)³². Его работа поделена на три части:

1. Религиозные чудеса (видения, exempla³³, агиографические легенды).

2. Фигуры иного мира (проводники, лодочники и т. д.).

3. Этапы реализации (обряды и другие элементы, играющие роль в процессе инициации).

Мир иной, какие бы формы он ни принимал, – это всегда место откровений, доступное только избранным.

Скелет с косой – очень распространенный символ смерти.

Bavarian State Library

В книге «Сказочная смерть» Лоран Гайено проводит антропологическое исследование чудесного на базе народных традиций, отраженных в новеллах и рыцарских романах Средневековья. Он показывает нам, что средневековая сказочная страна – это «мифопоэтический дискурс о загробном мире, поэтому она открывает столь уникальное окно в воображаемое мирское царство смерти». Я не могу не согласиться с его выводами; огромная ценность его анализа заключается в том, что он открывает нам новые варианты прочтения древних текстов.

В этой книге мы сперва изучим наследие Античности, мифологии и религий, затем поговорим о его влиянии на литературу откровений. Далее мы посмотрим, чем обязаны этому жанру рыцарские романы, и отправимся бродить по тропинкам иного мира, сверяясь с рассказами других путешественников по этому неизъяснимому пространству, дошедшими до нас в народных сказках и песнях. В заключительной части книги мы сравним описания путешествий в загробный мир с описаниями околосмертных переживаний.