Loe raamatut: «Паноптикум Z»

Пролог

Эпизод №844/1.

Сезон №5300.

Штамп: «одобрено для публичного показа».

Данавак заметил засохшее дерево и зычным возгласом подозвал двоих соплеменников. Вытащив из-под меховых накидок топоры с каменными лезвиями и нанеся несколько умелых ударов по стволу, они повалили дерево на землю, покрытую толстым слоем снега. Затем мужчины порубили ствол и ветви, и стали аккуратно складывать их на утоптанной поляне, готовясь развести костёр.

Не прошло и четверти часа как пламя разгорелось, и трое индейцев уселись вокруг, грея задубевшие ступни. Андаканэл вытянул из кожаного мешка трёх жирных лососей. Одного он насадил на копьё, остальных перекинул друзьям. Те последовали его примеру, нанизав рыбин на свои копья и поднеся их к огню. В ожидании обеда отогревшиеся охотники закурили трубки. Посмеиваясь, они по очереди стали делиться забавными случаями, происходившими с ними на охоте. Последним слово взял Йэлгок – средний сын вождя племени. В отличие от своих закадычных друзей, с которыми они были неразлучны с младенчества, тот решил рассказать историю поучительную, а не смешную.

В ней говорилось о шамане, с младых лет умевшим повелевать природными стихиями. Деревья гнулись, повинуясь его взгляду. Трава росла прямо на глазах, стоило ему произнести заклинание. Реки текли вспять, следуя взмаху его руки. Племя его процветало, ведь благодаря шаману рыба в их водах нерестилась несколько раз в год, а звери словно сами подставлялись под стрелы охотников. Могущество и власть шамана росли, и в скором времени он объявил себя божеством. Все, кто отказывался повелеваться, безжалостно уничтожались им. И стал он владыкой земель от моря до гор.

Но однажды на рассвете на холм, неподалёку от его деревни, опустилась огромная деревянная птица. Всё её гигантское тело было усыпано ярко поблёскивающими огоньками, свет от которых скользил по всему лесу. Шаман отправил на холм небольшой отряд разведчиков. Какого же было его удивление, когда все они вернулись с ослепшими глазами. Вне себя от ярости он собрал всех своих многочисленных воинов и устремился на холм. Завидя издалека деревянную птицу, он воззвал к силам стихий и обрушил на неё всё свое могущество. Однако ни огромные валуны, слетавшие со скал, ни ураганный ветер, ни огонь, ни вода не нанесли птице ни малейшего урона.

Потерявший от гнева рассудок шаман решил, что стихии предали его и решил их проучить. Для начала он разжёг пламя невиданной силы и, направив его на лес, сжёг дотла все растения и животных. Затем он поднял исполинскую волну из океана и обрушил её на огонь, не оставив ни искорки. Но и этого ему показалось мало и, призвав ветер, он сдул с лица земли всю вылитую воду до капли. Когда же пред ним осталась мёртвая земля, он решил отомстить и ей, обрушив на неё небеса. Однако шаман забыл, что сам стоял на той самой земле. Рухнув всей своей тяжестью, небо раздавило не только деревянную птицу, но и его самого вместе со всем племенем.

Через многие сотни лет в те плодородные когда-то земли забрёл одинокий охотник. Всё, что он обнаружил там – лишь знак, отколовшийся от деревянной птицы.

Поражённые рассказом Данавак и Андаканэл с напряжением уставились на Йэлгока. Тот, смахнув с копья закоптившегося лосося, стал чертить что-то на снегу. Когда он отвёл руку, взорам друзей предстал тот самый знак – свернувшаяся клубком змея, кусающая себя за хвост.

Часть I

Глава 1

У меня зазвонил телефон.

– Кто говорит?

– Он!

К.Чуковский (неизданное)

Как всегда и бывает в таких случаях, это субботнее утро не предвещало ничего необычного. Лёжа в постели, Миша внимательно разглядывал след от впечатанного в потолок комара. Кровавое пятно появилось уже довольно давно, успело забуреть и стать таким же привычным элементом его утра, как и будильник. Только будильник играл свою роль по будням, а след не долгой, но, судя по размерам пятна, сытой комариной жизни – по выходным. Миша лениво размышлял о том, что надо бы стереть пятнышко, непорядок всё-таки. При этом понимал, что мысль эта сродни медитации. Ни черта он стирать не собирался, просто размышление об этом «важном деле» помогало ему свыкнуться с неумолимой реальностью нового дня.

Близился полдень. Робкое мартовское солнце пробивалось сквозь неплотно задёрнутые шторы. Молодой человек встал и широко распахнул форточку. Глубоко вдохнув прохладного воздуха, он с тоской оглядел серые окрестности самого обычного московского двора, зажатого многоэтажками, и твердо пообещал себе в следующей жизни стать главным градостроителем, чтобы запретить серый цвет раз и навсегда. Эта мысль неожиданно развеселила его, и он бодрым шагом направился в кухню за чашкой утреннего кофе.

Несмотря на то, что в субботу не нужно было никуда ехать, день совсем не обещал быть выходным. Конечно, об этом лучше было бы вспомнить вчера в два часа ночи, когда Миша с упоением вытягивал в караоке «земля-я-я в иллю-ю-ю-ю-ю-ми-на-торе-е-е-е», но такие минуты отчаянного счастья для того и существуют, чтобы не думать о завтрашнем дне. Железный обруч, сдавивший голову, сильно осложнял задачу по предстоящей подготовке материала. «Ничего, ничего, сейчас выпью кофе и все пойдет как по маслу. Не впервой, мастерство не пропьешь!». Мысль о мастерстве почему-то расстроила Мишу. Он криво ухмыльнулся и присел на деревянный стул. Хлебнув крепкого кофе из чашки с принтом перечеркнутого листа конопли и надписью «no smoking», он задумался об этом самом мастерстве.

Кажется, вот только вчера это было. Выпускной журфака, главный талант курса, несколько предложений от весьма популярных изданий, счастливые родители, веселые друзья, красивые подруги. Ну просто всё, о чем он мог мечтать, когда приехал в столицу из старинного, но глубоко провинциального города. В статусе «подающего ба-а-а-льшие надежды молодого журналиста», как представил его главный редактор Евгений Наумович коллективу модного lifestyle-журнала, он вступил в гостеприимно распахнутые перед ним ворота медиа-пространства страны. И жизнь его устремилась по своему руслу со скоростью молодой и дерзкой горной речушки, которая мнит себя центром Вселенной и не ведает ещё, что весь смысл её существования заключается в том, чтобы влиться в ближайшее море.

Нет, Михаил Брыльский не желал быть притоком, какого бы то ни было моря и даже океана. Его целью был захват мира и никак иначе. Но сколько же соблазнов на пути к славе у модного московского журналиста. Брыльский очень любил жизнь. Не какую-то абстрактную жизнь, а совершенно конкретную. Свою жизнь. Он щедро делился с миром своим действительно незаурядным талантом и не менее щедро тратил награды, получаемые взамен. Благодаря природному обаянию, веселому нраву и острому уму, он был желанным гостем в любой компании. Само собой, вниманием женского пола он также не был обделен, но сфокусироваться на ком-то из многочисленных возлюбленных у Миши никак не получалось. Сначала его это беспокоило, потом он привык, а еще некоторое время спустя его популярность пошла на спад. Да и вообще стало как-то не до того.

На взлёте он еще перешёл из «глянца» в респектабельную общественно-политическую газету, где первые пару лет был на очень хорошем счету. Главный редактор и владелец издательства Георгий Занин, один из отцов-основателей новой российской журналистики, восхищался умением молодого репортёра взять любую тему и подать её миру под таким соусом, что не проглотить эту пасту было решительно невозможно. Брыльский, как опытный рыбак, умел подобрать единственно верную наживку, на которую читатель насаживался с таким же энтузиазмом и наслаждением, как голодная щука на крючок с жирным червём.

Георгий Андреевич с поистине сладострастным удовольствием зачитывал тексты Брыльского на планёрках, ставя его в пример более опытным коллегам, что, как ни странно, их совсем не обижало. Мишу любили все, даже конкуренты по перу. А Занин так и вовсе души не чаял. Поговаривали, что на таких нашумевших опусах своего любимца, как «Российская коррупция – нож в сердце американского империализма», «Благотворители или благоприобретатели?», «Губерния наносит ответный удар» и «Сдай френдА, а то мандА», он заработал свои давно заслуженные сотки в журналистском посёлке на озере Комо. Эти бесстыдные инсинуации Георгий Андреевич отрицал с праведным гневом, объясняя свои частые отлучки в Италию необходимостью навещать местных пожилых родственников супруги, у которых имелся скромный дачный домик в окрестностях озера.

Однако период расцвета Брыльского длился недолго. Его активная светская жизнь практически не оставляла времени для работы. По редакции всё чаще разносился раскатистый бас Занина, когда он, великодержавно матерясь, распекал Брыльского за очередной не сданный к сроку материал, а то и вовсе написанный не по теме текст. Последней каплей стала опубликованная в субботнем номере по недосмотру его зама Мишина статья «Как у Христа за пазухой – новая доктрина православия». Поговаривали, что Георгий Андреевич, будучи срочно вызванным с Апеннин на ковёр к кураторам партии по религиозной части, был чуть не предан анафеме и, дабы не быть отвергнутым окончательно от лона церкви, перевел свои итальянские владения на баланс зарубежной общины. Естественно, Занин отрицал и эти грязные слухи, но в Италию ездить перестал, сильно похудел и даже развёлся с женой на всякий случай.

Следующие пять лет жизни Брыльского пролетели как мгновение. Глянец, другой глянец, желтая газетёнка и (о, ужас!) женский журнал, где ему было поручено вести колонку «Мужские секреты» и отвечать на вопросы читательниц, раскрывая им тайны мужской психологии, а иной раз и физиологии. Такого падения не могла выдержать даже беспечная душа Брыльского. Миша запил. Жадно и с остервенением, как только и может русский интеллигент. Это уже был не тот благородный столичный кутёж, настоянный на элитном виски и припорошенный качественным кокаином, а вполне заурядный запой. В редкие же промежутки трезвости Брыльский перебивался случайной халтурой от новомодных сайтов, молодые главреды которых еще несколько лет тому назад бегали за кофе для самого популярного в тусовке журналиста. «Да уж, пока кто-то обильно подавал надежды на стол, другие эти надежды успели сожрать», – думал Миша, вспоминая те времена.

Длился этот мрачный период примерно полгода, пока однажды Брыльский не обнаружил себя в двухкомнатной квартирке в типовой девятиэтажке на окраине Москве. Куда все подевалось? Где стильная студия в элитном доме на Садовом? Где «Ягуар»? Где друзья и подруги? Где вообще всё? Как можно было за пять лет так рухнуть с вершины пищевой цепи почти что на самое дно? Вот же буквально вчера еще он вещает на закрытой вечеринке в пентхаусе «Башни Империя», и вся светская элита столицы смотрит ему в рот с глазами полными обожания. Особенно вон та тёлочка у барной стойки, кажется пиарщица из какого-то банковского фонда с ногами, которым позавидовала бы топ-модель.

После увольнения из дамского журнала за систематические прогулы Мише помог устроиться на работу Борька, с которым он работал у Занина, – последний осколок счастливых времен. Борис Борисович Кахидзе ныне слыл одним из главных киноведов России и работал заместителем главного редактора в топовом журнале, освещающем культурную жизнь страны. Он, конечно, досконально разбирался и в современном кино, но главной его страстью оставался советский кинематограф 60-80-х годов. Так называемое «золото Мосфильма» он изучил до молекул. Интерес у него был, с одной стороны, научным, чему свидетельство несколько довольно глубоких исследований о том весьма плодовитом периоде в истории нашего кино. А с другой стороны, абсолютно обывательским и даже каким-то детским. Боря по-настоящему любил все эти фильмы. Причем он одинаково искренне восторгался как комедиями Гайдая или Рязанова, так и драмами Тарковского и Германа. А Данелию так и вовсе провозгласил лучшим режиссером, когда-либо жившим на планете Земле. Из-за этого увлечения речь Борис Борисыча была наполнена афоризмами из самых разных советских фильмов, что очень забавляло малознакомых людей и порядочно раздражало тех, кто знал его долгие годы.

Происходил Борис из древней грузинской дворянской фамилии, которая давно осела в Москве и полностью обрусела, сохранив при этом благородные манеры и исключительную интеллигентность. Отец Бори был довольно известным и почитаемым в музыкальных кругах виолончелистом, мать до сих пор преподавала немецкий в институте иностранных языков. С Мишей они сошлись в командировке на Каннский кинофестиваль, куда Занин отправил Брыльского в качестве поощрения за очередной блестяще исполненный заказ.

Если Миша был звездой редакции, то статус Бори был сродни ботану в средней школе. Слегка лысоватый, слегка полноватый, в старомодных очках с толстой роговой оправой, с застенчивым характером, да еще и числящийся в отделе культурной жизни, которой в газете посвящалась всего-то половина последней страницы. Кто бы мог подумать, что через несколько лет он станет одним из самых уважаемых кинокритиков страны, чьё мнение будет оказывать существенное влияние на кассовые сборы того или иного фильма.

Все эти годы дружба их носила несколько иррациональный характер. Вместе они практически не тусовались. Борис как огня боялся наркотиков, а алкоголь употреблял весьма умеренно из-за стремящегося перейти в язву гастрита. Женщины его тоже особо не интересовали, так как женился он еще в двадцать два года на своей однокурснице из института культуры Алле Герус, за которой преданно ухаживал все пять лет учёбы. Алла подряд родила ему троих детей, тем самым навсегда привязав Борюсика к себе. Супругу Борис очень любил, но при этом побаивался. Куда там тусоваться с таким конченым подкаблучником. Однако несмотря на то, что на первый взгляд ничего общего у них быть не могло, друзей все равно тянуло друг к другу. Их дружба могла бы служить ярким подтверждением тезиса о единстве противоположностей. Они могли не созваниваться и не видеться по полгода, но точно знали, что в случае надобности всегда могут рассчитывать на взаимную помощь.

Узнав о плачевном положении своего товарища, Борис уговорил начальство взять Мишу в редакцию «Синема». Ему поручили вести свою колонку в разделе «Светская жизнь», но при строжайшем условии, что ничего крепче бокала вина он себе позволять отныне не будет. И вот уже восемь месяцев Брыльский почти добросовестно исполнял это условие. Посещал премьеры, презентации и премии в различных областях культуры, после чего писал скучные отчеты о прошедших мероприятиях. Иногда по старой памяти Мише даже удавалось подцепить какую-нибудь молодую актрису на региональном смотре талантов, что придавало хоть немного ярких красок его жизни.

Брыльский глотнул ещё кофе, который успел уже остыть, пока он сидел в тяжелых раздумьях. Зазвонил телефон. Он вздрогнул от неожиданно громкого и резкого звука. Быстро дойдя из кухни до комнаты, Брыльский схватил выданный в редакции предпоследний айфон.

– Алло. Алло. Я вас не слышу. Алло!

В трубке была тишина. Миша озадаченно уставился на экран. На нём светился интерфейс с иконками приложений. Входящего звонка не было. Но телефон-то звонил! Причём громко и требовательно.

– Так это же домашний! – воскликнул Брыльский и растерянно оглянулся. Он уже и вспомнить не мог, когда в последний раз разговаривал по стационарному телефону. Даже забыл о его существовании. Спроси кто-то, как он выглядит и какой он марки, Миша ни за что бы не ответил. Он вдруг вспомнил, с какой гордостью отец распаковывал первый купленный радиотелефон «Панасоник», и как радостно мама звонила соседке и махала ей с балкона, демонстрируя удивительную свободу передвижений, которую дарило это чудо техники.

Телефон продолжал звонить. «Наверняка реклама какая-то» – подумал Брыльский, решив не обращать внимания на электронные трели. Но любопытство быстро взяло верх, и он бросился искать трубку. Но где она может быть? Базу, покрытую внушительным слоем пыли, он обнаружил на подоконнике. Трубки не было ни на столе, ни на тумбе, ни на полках шкафа. Звук шел откуда-то из области дивана, но и под подушками телефона не оказалось. Звонивший не сдавался, телефон все еще настойчиво трезвонил. Молодой человек раздвинул диван, звук стал громче. Он начал судорожно рыться в нижнем ящике дивана. К тому моменту его охватило сильное беспокойство. Он вдруг решил, что это должно быть очень важный звонок, и чуть не вскрикнул от радости, когда рука нащупала трубку.

– Алло, алло! Слушаю вас! – крикнул Брыльский в трубку запыхавшимся голосом.

– Чё аллё, блин? Сколько мне ждать? Ты что думаешь, мне больше заняться нечем, чем ждать пока ты трубу отроешь из-под дивана? – прозвучал резкий, каркающий голос.

Миша опешил. Он даже не задумался, откуда звонивший мог знать о том, что он искал телефон под диваном. Его поразил сам голос. Враждебный, требовательный, хриплый и в то же время очень звонкий. Наверное, именно так разговаривали бы вороны, если бы бог, пребывая в особенно благодушном настроении, наделил их даром речи.

– Что, простите? – пролепетал он в ответ.

– Что слышал, мудила. Тороплюсь я вот что, – каркнул голос.

Тут Брыльский, наконец, взял себя в руки и рассердился.

– Что вы себе позволяете?! Вы кому звоните? Номером не ошиблись?

– Тебе, Михей, тебе. У нас ошибок не бывает, кхе-кхе.

Брыльский почувствовал холодок, пробежавший по спине. Михей? Откуда он знает? Да кто это вообще?

– Знаю, знаю, я всё знаю. Даже и не сомневайся. Возраст – 34 года. Рост 181 см, вес 82 кг, шатен, глаза зеленые. Отец – заведующий лабораторией в НИИ сельского хозяйства, наполовину поляк, наполовину русский. Мать – бухгалтер, наполовину русская, наполовину татарка. Братья и сёстры не обнаружены. Родился в Пскове. В семнадцать лет переехал в Москву, поступил и окончил с красным дипломом факультет журналистики МГУ, – отчеканил незнакомец.

– Та-а-а-к. Ну и что вам от меня нужно? Бред какой-то.

– Вот и я говорю, что бред! А они всё свяжись, да свяжись. А тут приходится ждать ещё, пока этот баран трубку отыщет.

– Ну всё, хватит! – вскипел Брыльский. – Сам ты, баран и мудила! У меня, кстати, определитель номера стоит, так что ты там не очень-то резвись, под статью о телефонном терроризме загремишь.

– Ха-ха-ха! – смех был настолько отвратительным, что Брыльскому захотелось кинуть трубку в окно, лишь бы не слышать его больше.

– Только попробуй! Кинуть он, понимаешь, собрался, – строго проговорил звонивший.

Тут Миша совсем растерялся. Он готов был поклясться, что не произносил вслух ни слова о своем намерении завершить разговор столь варварским образом. Он осел прямо в открытый ящик дивана и хмыкнул в трубку.

– Во-о-о-т, то-то и оно, – сказал незнакомец покровительственно. – А теперь слушай, Михей. Вопрос у меня к тебе.

– Какой? – прошептал молодой человек пересохшими губами.

– Долго еще прикажешь нам ждать? Время-то идёт, а ты ни хера не делаешь. Это как вообще понимать, а?

– Простите, я ничего не понимаю. О чем вы говорите? Вы про текст об адюльтере Караваева и Изотовой? Вы из «Слухи.ком»? Так ведь мы же договорились с Анной Ивановной, что статья будет в воскресенье, а сегодня еще суббота. Вот работаю…

– Нет, ну ты точно баран. Запомни Михей, эти твои кобелиные хроники заслуженных артистов мне совершенно неинтересны. Меня больше заботит, что ты тратишь ресурс на такие вот статейки.

– А что мне остается делать? Кто ж в наше время от халтуры отказывается?

– Ну вот, и этот туда же. Один хрен моржовый в православие вон ударился, собирателем земель себя возомнил, блин. Второй в правозащитники подался, да еще и в эмиграции. Сидит где-то в Альпах, носа на улицу высунуть боится. А третий алкашём-интеллигентом заделался. Халтуркой перебивается, да актрисок потрахивает, козлина. А у нас ведь больше и нет никого! Ни-ко-го, понимаешь ты это?! – вскричал звонивший с досадой.

Брыльскому вдруг сделалось очень грустно. Мысль о том, что ему звонит сумасшедший, сменилась предчувствием неминуемой катастрофы. Он явственно почувствовал, что незнакомец действительно крайне расстроен, а, главное, что причина его расстройства – это именно он. И в негодовании этом чувствовалась неприкрытая и вполне реальная угроза. Но, черт возьми, что же он такого мог натворить?! Сглотнув слюну, он с трудом проговорил:

– И что же теперь делать?

– А я тебе скажу, что делать, мать твою. Ты, давай там, с мыслями соберись, и начинай действовать. Три дня даю, не начнешь сам – заставим. И не смей больше тратить время на статейки эти гадкие. Изотов у него там с Караваевой шпилятся, понимаешь ли. Всё, пока.

– Как пока? Подождите! А что делать-то? Как действовать? Алло! Алло! Я же не понял ничего! – крикнул Миша в отчаянии.

Но в телефоне уже была глухая тишина. Брыльский уставился на трубку с туповатым выражением лица. Номер, конечно же, не определился. В голове было пусто. Просто удивительно. Ни единой захудалой мыслишки. «Не начнешь сам – заставим». Что начнешь? Как заставим? С какой стати вообще?

Наконец, Миша встал, прошёл в кухню, достал из холодильника початую бутылку водки, к которой не притрагивался с момента начала работы в «Синема», и выпил прямо из горла добрых полтораста граммов. Выдохнув, он мучительно поморщился. И как он этой отравой каждый день заливался? Закусив яблоком, Брыльский присел за стол. Приятное тепло растеклось по его пустому желудку. «Даже позавтракать не успел, блин» – с досадой подумал он. Но все же водка помогла. Голова понемножку начала соображать.

«Ну и что это было? Согласен, он очень многое обо мне знает. Но ведь если хорошенько порыться в интернете, можно же накопать всю эту информацию. Можно. Точно можно. А как насчет имени? Откуда он узнал, что я Михей? Об этом-то мало кто знает. В паспорте с самого начало было Михаил. Хорошо, родители все-таки оказались людьми вменяемыми и через четырнадцать лет признали свою ошибку. Ну ладно, при желании можно и копию свидетельства о рождении найти или с родственниками какими-то поговорить. А может он к моим заезжал? Или вовсе из Пскова? Да, но как он мысли-то мои угадывал?! Про трубку в диване, про то, что в окно ее хотел запульнуть. Экстрасенс?».

И тут снова зазвонил телефон. Брыльский схватил трубку, которую взял с собой в кухню, но там была тишина. На этот раз звонил мобильный. «Надо сменить рингтон. Ну ее к чёрту эту тягу к ретро» – пронеслась мстительная мысль.

Глава 2

Не подумайте, что я не люблю гостей…

я люблю гостей, как и всякий хоббит,

но я предпочитаю знакомиться с ними прежде, чем они пришли!

Б.Бэггинс

Миша взглянул на экран мобильного и вздохнул с облегчением. На этот раз звонил Боря.

– Доброе утро, Брыльский!

Борис любил называть его по фамилии. Собственно, то, что Миша был однофамильцем иконы советского кино, ежегодно задающей матери Лукашина и всему честному народу свой устремлённый в вечность вопрос, сыграло немалую роль в дружеской привязанности к нему Бориса. Тому виделся в этом мистический знак судьбы, что очень забавляло Брыльского.

– Здравствуйте, князь, – тихим голосом ответил Миша, в свою очередь любивший хохмить над дворянским происхождением товарища.

– Ну и что мы такие грустные? Похмелье, да? Я ведь знаю о твоих вчерашних похождениях. Могу даже весь твой репертуар перечислить. Широкий у тебя диапазон, однако. Думаю, грамм триста виски? Или еще и пивом залакировал? Ну как тебе не стыдно, Миш? Опять по новой? А ведь мы с тобой договаривались, ты мне обещал, – в голосе Бориса слышалась искренняя обеспокоенность судьбой друга.

«Наверное, вышел с собакой погулять» – подумал Брыльский. Надо сказать, что Бориному лабрадору очень повезло. Единственная возможность для Бориса спокойно поговорить по телефону, не будучи под колпаком у Аллы Абрамовны, была выйти на прогулку с собакой. Поэтому гуляли они с Локки часто и долго, что очень радовало пса и удивляло соседей.

– Да ну, перестань. Увлёкся слегка, с кем не бывает. С утра уже в строю, почти закончил статью для Анны Ивановны.

– Опять на желтуху потянуло? Ты неисправим, – добродушно рассмеялся Боря. То, что друг был занят работой, а не лежал в похмельной депрессии, заметно подняло ему настроение. – Ну а что голос-то такой серьезный?

– Мне тут звонили… – нерешительно начал Брыльский. – Звонок был на домашний номер. Я еще удивился. Думаю, наверное, реклама или из ЖЭКа. Ну кто еще может звонить на домашний? А оказалось…

И Миша пересказал Борису свой странный диалог с незнакомцем. Получилось это у него довольно сбивчиво. Он сам понимал, что несёт какую-то чушь. И к концу рассказа чувство беспокойства стало отпускать его. Брыльский даже рассмеялся, вспомнив, как сильно напугал его этот звонок. Но Боря почему-то не смеялся в ответ.

– Номер не определился? – спросил серьёзным голосом Кахидзе.

– Нет.

– Если ты верно передал интонации звонившего, чувствуется стилистика спецслужб. Но зачем ты им понадобился? – проговорил он задумчиво.

– Не знаю.

– Будь это лет пять тому назад, я бы еще понял. Вспомни, ты точно не брал в последнее время каких-нибудь политических или криминальных заказов?

– Да нет, конечно! Ты же сам всё прекрасно знаешь. Моя специализация теперь – кобелиные хроники, как весьма точно обозначил мой таинственный поклонник. И знаешь, что я думаю? Мне кажется, что это именно что поклонник! Чокнутый придурок, который решил подшутить надо мной. Этим можно объяснить его исключительную осведомленность о моей биографии.

– Объяснить можно, но так ли это? Не хотел бы травмировать твоё эго, дорогой друг, но неужели ты всерьёз считаешь, что в 2019-м кто-то году помнит Михаила Брыльского?

– Выходит, что помнит, – огрызнулся Миша.

– Ну не сердись, не сердись. Может быть ты и прав. Голова предмет тёмный и исследованию не подлежит, – миролюбиво изрёк Борис. – Чем займешься на выходных? Может, к нам заедешь? Алла Абрамовна обещала испечь свой фирменный белый торт.

– Может и заеду. Не знаю пока, надо все-таки статью закончить. Давай вечером созвонимся.

– Договорились. Локки! Локки, ты что, не видишь, что машина едет?! Извини, вечно этот чёртов пёс под машины прыгает. Ну, пока, старина.

– Пока.

Разговор успокоил Брыльского. За это он и ценил Борю. Общение с ним всегда успокаивало и возвращало его на твёрдую землю. Теперь завтрак и за работу. Миша почувствовал неожиданный прилив сил и желание творить. Возможно, причиной тому была водка, на определенной стадии придающая известную степень дерзости и активности своему реципиенту. Но думать об этом не хотелось. Он поставил сковородку на конфорку, подлил масла и взял пару яиц из холодильника. Пока жарилась яичница, он заварил чай – черный, крепкий, горячий, чтобы уж наверняка разделаться с водочным привкусом и забыть кошмар этого утра.

Густо намазав масло на хлеб, Брыльский с большим аппетитом принялся завтракать, параллельно просматривая на смартфоне фейсбучную ленту новостей. Тут всё было стандартно. Если и есть в мире уголок стабильности, то это новости в социальных сетях. Кто-то путешествует, кто-то хвастается профессиональными успехами, кого-то взбесило выступление очередного чиновника, а кое-кто удачно заселфил пятую точку в профиль и как бы невзначай выставил фотографию в сопровождении текста, претендующего по значимости на раскрытие формулы философского камня. В общем, сплошные лайфхаки и инсайты вперемежку с котятами.

Мысли Брыльского были где-то далеко. Он вдруг вспомнил Занина и те благословенные времена, когда через бумажную газету можно было вертеть общественным мнением, как заблагорассудится. Прошло меньше десятка лет, а как всё изменилось. «Эх, эти бы возможности, да нам тогда!» – подумал он мечтательно. Как там интересно, Георгий Андреевич поживает? Последнее, что он о нём слышал, это что-то про банкротство и закрытие издательства. Он взял телефон и загуглил «Занин Георгий Андреевич».

Первая ссылка гласила: «Известный российский медиамагнат объявлен в розыск».

Вторая – «Георгий Занин замешан в коррупционном скандале с губернатором N-ской области».

Третья – «Интернет-проект Г.Занина провалился».

И далее всё в таком духе. Только в конце второй страницы поиска обнаружилось что-то интересное.

«Одиозный российский издатель Г.Занин был замечен в компании бывшего олигарха М. в Гштааде». Кликнув на заголовок можно было увидеть не очень чёткую фотографию мужчин в интерьере традиционного альпийского ресторанчика. Среди них действительно был сильно постаревший и осунувшийся Занин. Миша вздрогнул. Он уже слышал сегодня что-то про Альпы.

Не успел он подумать об этом, как почувствовал какой-то горелый запах. Он инстинктивно повернулся в сторону плиты, но нет. Плита была выключена, а сковородка уже остыла. Принюхавшись, Брыльский понял, что пахнет табаком. Сам он никогда не курил, и терпеть не мог табачного дыма, но этот запах был довольно приятный. Так может пахнуть только благородный, коллекционный табак. И шёл этот аромат из гостиной.

Брыльский вскочил и буквально вбежал в комнату. То, что он увидел, было просто непостижимо! Лишь только те самые сто пятьдесят граммов водки не позволили ему грохнуться в обморок сию же секунду. В массивном кресле возле разобранного дивана важно восседал солидно одетый крокодил. Самый натуральный крокодил! В черных идеально отглаженных брюках, в стильном слегка удлиненном бордовом пиджаке, ослепительно белой сорочке и элегантной черной бабочке. На голове у него была небольшая кожаная шляпа, а на ногах дорогущие ботинки из крокодиловой кожи. Последний факт поразил Мишу больше всего, и он тупо уставился на обувь нежданного гостя. В зубах у посетителя была зажата великолепная трубка из слоновьей кости. Крокодил пыхнул трубкой, и в этот момент молодой человек услышал тихую мелодию, доносившуюся вроде бы из соседской квартиры.

«Голубой вагон бежит, качается,

Скорый поезд набирает ход…»

«Ах, ты! Да это же…» – пронеслось в голове Брыльского, прежде чем он всё-таки рухнул без сознания с застывшей на лице улыбкой.

Глава 3

Эпизод №621/3.

Сезон №5909.

Штамп: «не для публичного показа».

Александр проснулся незадолго до первых лучей солнца. Что-то сильно тревожило его душу. Кликнув слугу, он отправил его за Аристандром. Выйдя из шатра, он глубоко вдохнул свежего воздуха, немного остывшего за ночь. Охранявшие его шатёр воины почтительно склонили головы, увидев царя, но Александр этого не заметил. Пристальный взор его был устремлен в мерцающие от множества звёзд небеса. Со стороны могло показаться, что царь просто любуется завораживающим небесным узором, будто сотканным из бережно подобранных алмазов. Но особенно внимательный наблюдатель мог бы заметить, что лицо Александра Великого напряжено, брови сдвинуты, а губы словно шепчут беззвучные проклятья.