Loe raamatut: «Троглобионт»
Вместо предисловия
Троглобионт – пещерное животное (справочно).
За окном играло теплыми красками бабье лето.
Солнце, пробиваясь через остатки утреннего тумана и разноцветные листья кленов, ложилось движущимися туда-сюда зайчиками на широкий подоконник и ламинированный пол. Стекла, через которые светило солнце, были пуленепробиваемыми и с односторонней проницаемостью. Наружные звуки сюда не попадали, а деревья закрывали урбанистический пейзаж центра Москвы.
Кабинет спецтерапии «Лечебного учреждения им. Ф. Э. Дзержинского» кроме солнца, освещался еще и сильными лампами с потолка. Половину кабинета занимал черный стол, под ним жужжал вентиляторами мощный компьютер, а сам стол был почти пуст: монитор, принтер и, такая же по размерам и по цвету как монитор серая коробка, от которой в две стороны шли пучки проводов, в сравнении со столом, эти приборы казались совсем маленькими. На столе еще находился один анахронизм – старинный телефон без диска и без кнопок. С дальней от двери стороны стола, свободно расположившись в большом кресле, плотно прикрученном к полу, полулежал человек в темно-коричневой больничной пижаме и такого же цвета тапочках. Голову его полностью закрывал пластиковый шлем, с расположенным на затылке и потому напоминающим косичку кабелем, соединенным с той самой серой коробкой на столе.
С другой стороны стола на кресле поменьше сидел длинноволосый молодой лаборант в белом халате с клавиатурой на коленях. С интересом глядя на монитор, он щелкал клавишами, но, вдруг, отложив клавиатуру, встал навстречу, вошедшему в кабинет еще одному человеку в белом халате.
Вошедший обладал на редкость непримечательной внешностью. Непримечательных лиц много и, в наше время, их становится всё больше под влиянием общеоглупляющих факторов общества потребления, таких как бесконечные сериалы, попса, реклама, гипермаркеты и тому подобное, но на большинстве лиц мы всё же видим, хотя бы, следы коллективных пороков – алкоголизм, криминальное прошлое, пристрастие к сладкой жизни. Вошедший был непримечателен абсолютно: он был среднего роста, не худой и не толстый, не блондин и не брюнет; по нему не возможно было определить ни его возраст, ни национальность, ни, даже, цвет его глаз. Войдя, он негромко поздоровался с обоими присутствующими, и фамильярным похлопыванием по плечу посадил лаборанта на место. Человек в пижаме в знак приветствия кивнул шлемом. Вновь прибывший сразу начал говорить столь же бесцветным, как и внешность голосом:
– Капитан Градов, вы дали добровольное согласие, – он подчеркнул интонацией слово «добровольное», – вы дали добровольное согласие на испытание вас по дифференциальной программе… называемой в простонародье «детектором лжи».
– Да, – голос из под шлема усиливался электроникой и давал небольшое эхо.
– Мы неоднократно уже говорили с вами, но я еще раз хочу подчеркнуть всю важность проводимого сегодня… эксперимента. Еще раз подчеркиваю, что у нас нет ни малейшего повода обвинять вас в… исчезновении членов вашей экспедиции на озере Подкаменное. Никто не собирается предъявлять обвинение лично вам… Но мы обязаны знать, что там произошло. Вы не можете вспомнить, где вы находились в течение двадцати восьми дней с момента вашего выхода на озеро и до момента встречи со спасателями. Однако мы имеем объективные данные о том, что, во-первых: во время вашего отсутствия, в районе озера Подкаменное имели место аномальные явления, выражавшиеся в дезориентации магнитных стрелок компасов, искажении радиоволн и некоторых других, включая полное исчезновение материальных предметов и людей; во-вторых: медицинские исследования показали несомненные следы внешнего воздействия на ваш организм, выразившееся… ну, это неважно; в-третьих: мы имеем некий исторический материал, позволяющий думать, что происходят такие события уже не в первый раз и, могут быть связаны с явлениями, имеющими глобальный характер. Мы не связываем эти явления с действиями наиболее вероятного противника, но угроза безопасности страны от этого не становится меньше, более того… проблема эта выглядит, как общемировая. Вы готовы к эксперименту?
– Да.
– На самом деле наш прибор сильно отличается от пресловутого «детектора», он гораздо более чувствителен и фиксирует абсолютно все изменения полей сознания и подсознания. Он может выявить то, что вы действительно (он опять подчеркнул это слово голосом) действительно не помните. Методика эксперимента новая, но уже испытанная. Никаких особых усилий от вас не требуется – ваша задача расслабиться и спокойно отвечать на вопросы. Начинайте, – это он сказал уже лаборанту и тот начал:
– Назовите полностью вашу фамилию, имя и отчество.
– Градов Егор Ростиславович.
– Сколько вам лет?
– Э… двадцать семь.
– Место рождения?
– Город Москва.
– Гражданство?
– Российская Федерация.
– Воинское звание.
– Капитан пограничных войск.
– Верите в Бога?
– …И да, и нет.
– Спасибо. На остальные вопросы пока отвечайте только «да» или «нет». Снег белый?
– Да.
– Вода мокрая?
– Да.
– Космос большой?
– Да.
– Лимон сладкий?
– Нет.
Неприметный человек показал знаками лаборанту, чтоб тот позвал его, когда закончит, и тихо вышел из кабинета.
Везде принято ругать спецслужбы. Особенно у нас в России. Трудно даже представить себе, сколько тонн бумаги изведено на то, чтобы изобличить происки и козни советского КГБ. Мужественные советские разведчики уже потихоньку начинают выглядеть шпионами. Но, почему-то, ни одно государство от услуг спецслужб не отказывается.
Есть мнение, что и на «том свете» спецслужбы существуют и ведут свою деятельность столь же усердно, как и у нас. Однако, чего доказать не можем, не будем того утверждать.
Вернемся лучше к нашему повествованию.
Это не начало, а скорей, конец истории, которую я хочу вам рассказать. Я знаю её, что называется из первых рук, со всеми подробностями, включая интимные, но источники разглашать не принято, и я не буду. Не буду, так же, грузить вас уверениями о том, что названия и фамилии изменены, а совпадения случайны – и так понятно. Все материалы по этому делу засекречены не только у нас, но и в НАТО. Свидетели этих событий по разным причинам молчат и, скорей всего, будут молчать еще долго. Так что, хотите, верьте – хотите, нет. Тем более что в книге это не главное. Могу выдать тайну – книга эта о любви, как и положено роману, причем, детям до шестнадцати лет не рекомендуется.
А началось всё, что называется, на другом конце земли.
Часть первая
1. На ступенях храма
Летом здесь очень жарко. Хорошо хоть цивилизация одарила местных жителей таким безусловным благом как кондиционер, и многими другими техническими благами. Этих благ здесь настолько много, что они просто на грани культа, и создается впечатление, что техника заменяет местным людям Бога. В такую жару, мокрые от пота люди страдают на улицах без технической поддержки… и кажется идеальным только одно – покинуть этот горячий асфальт, уйти подальше от раскаленных, излучающих жару домов и выйти на берег Океана…. Даже если не броситься тут же в воду, то, всё равно, сам вид этого бескрайнего зеленовато-голубого пространства заставляет забыть о пекле.
Когда мы слышим название этого города, непроизвольно воображение рисует бесформенное нагромождение высоченных коробок из стекла и бетона, вырастающих прямо из воды, как сталагмитовые наросты в слишком большой и к тому же очень светлой пещере. Таким он видится с океана, но чаще снимают с берега. Как влекут мух некоторые из сероводородов, влечет фотографов это место на набережной. Этот вид со стороны Бруклина действительно впечатляет, но он уже заигран, замусолен до невозможности. Наверное, во всех великих городах есть такие точки: в Риме это вид на Колизей… в Афинах – на Акрополь, в Москве – вид на кремль с Большого каменного моста, названный в народе трехрублевым (ныне устаревшее). Сейчас уже многие не помнят сладостного вида хрустящей трешки, а ведь совсем недавно эта бумажка была главной советской валютой, главной и неразменной единицей русского менталитета: она заключала в себе бутылку «Московской» и плавленый сырок «Волна».
Однако, мы отвлеклись.
Тогда еще была весна, погода стояла замечательная, никакой жары, но вполне тепло.
Дело происходило в одном из уголков старого Манхеттена (это я так его называю старым, для аборигенов это имеет, видимо, какое-то другое название, но каждый имеет право на свое видение). Это тоже Манхеттен, тоже небоскребы, но небоскребы старые, пониже, построенные где-то в начале двадцатого или в конце девятнадцатого века. Для москвичей эта архитектура ассоциируется с так называемыми сталинскими домами, вроде МИДа или Университета на Воробьевых горах.
Шикарные офисы, дорогие магазины и тому подобное, связанное с современными представлениями об активной деловой жизни, находится в стороне, в районе пересечения Бродвея и Пятой авеню, здесь же гораздо тише, спокойней. Тихие скверики расположены как бы в ущельях из белого камня. От них вверх поднимаются мраморные лестницы к домам, в которых расположены библиотеки, музеи и что-то другое, ассоциативно связанное с понятием культуры человечества и, пока еще не унесенное ветром.
Прямо на большой каменной лестнице, подложив под себя какой-то потрепанный бестселлер, сидела молодая и очень симпатичная девушка. Она грызла карандаш и, время от времени, делала им какие-то пометки в блокноте, лежавшем у неё на коленях. Тем же карандашом она иногда поправляла очки. Многие стесняются очков и совершенно напрасно: хорошие очки последнему дураку придадут умный вид, а хорошенькой девушке они добавляют немного наивности, милой беспомощности, одним словом, детскости, причем, иногда в такой степени, что с очками не сможет конкурировать ни одна, сколько бы то ни было короткая, юбка, укороченная, в общем, для тех же целей.
Периодически девушка отрывалась от своих занятий и внимательно вглядывалась в прохожих. Наконец, она дождалась, увидела того, кого хотела: он вышел из дорогого лимузина и уже поднимался вверх. Это был более чем средних лет мужчина в дорогом сером костюме при ярком галстуке и с кейсом в руках. Легкий ветерок шевелил его начесанные волосы, долженствующие закрывать значительную залысину спереди. Не смотря ни на что, он был доволен жизнью: об этом говорила, или должна была говорить, его ослепительная улыбка.
Легким, кошачьим движением девушка снялась со своего поста и устремилась навстречу шикарному джентльмену. Ветер начал бегло читать забытый на ступенях бестселлер.
Улыбка мгновенно стерлась с лица джентльмена.
Бог мой… это опять вы?…
Да, доктор Хотланд, это опять я!
Прекратите меня преследовать!
Да, но вы единственный человек в этом городе, который может мне помочь!
Почему? Вам прекрасно помогут в сумасшедшем доме…
Пусть! Пусть я сумасшедшая, – произнося слово «крези» она так хищно оскалила зубы, что Хотланд подумал, уж не прав ли он на самом деле, – Пусть я сумасшедшая – избавьтесь же от меня – решите мой вопрос!
Она немного помолчала, собираясь с мыслями или с силами, и продолжила так:
Пусть я крези, а вы? Вы! Поц лысый… старый фак…
Выражения сыпались из неё как камешки по мраморным ступенькам. Все эти ругательства подробно иллюстрировались жестами… Эти слова так не соответствовали облику скромной девушки, что Хотланд на несколько секунд потерял дар речи, но потом ему стало смешно.
Ну, хорошо, хорошо… приходите ко мне завтра в десять утра…
Спасибо… вы такой милый, – девушка легко подскочила к мистеру Хотланду, поцеловала его в щеку и тут же поскакала вниз по лестнице.
Точно… сумасшедшая…
Доктор Роберт Хотланд проследовал мимо полицейского в стеклянные двери. Все так же ослепительно улыбаясь, он поприветствовал своих сотрудников, поинтересовался новостями, пошутил немного и прошел к себе в кабинет. Закрыв за собой дверь, он сразу снял улыбку, уселся за свой рабочий стол и задумался. Сказать, что он был смущен, будет неправильно. Что эта девочка его в чем-то убедила? Тоже нет. Что же тогда? Скорей всего то, что в этой девочке он увидел себя самого, каким он был когда-то, очень давно, когда он не был еще светилом науки, и перспективы познания мира не затмевались еще узко практическими интересами. Его лицо помягчало и на нем появилась настоящая, а не та, которую он носил на людях, улыбка. Может быть, она была немного наивной и даже глуповатой, но она была настоящей, а ведь все знают, чем отличается, например, изумруд от искусственного зеленого камешка.
Неожиданно он крепко стукнул кулаком по столу.
– Я сделаю это… пусть едет!
В дверь всунулось испуганное лицо секретарши. Хотланд уже держал в руке трубку телефона и вместо того, чтобы сказать, он написал на маленькой зеленой бумажке: «Через пять минут пригласите Ричарда». Жестом он одновременно успокоил и выпроводил секретаршу.
– Хэлло… Алекс?
– Да… здесь Алекс.
На том конце провода находился небольшой, но крепенький человек с взлохмаченной со сна шевелюрой, в трусах и белой майке сеточкой. Он только что выбросил пустую банку из-под пива, заменявшего ему утренний кофе, и налил молока в «сириел». Правда, этот сириел правильней называть кукурузными хлопьями, а Алекса – Сашей Борштейном, но так уж складывается жизнь. Саша родился в Жмеринке. Учился в Москве, начиная с девятого класса, потом институт и распределение в родную Жмеринку, где он долго не продержался. Жизнь побросала этого человека по всему Советскому Союзу: от Сахалина до Мурманска он строил дороги или протирал штаны в конторах, но на одном месте не задерживался дольше полугода. Дело в том, что его бурная деятельность не совсем совпадала с целями социалистического строительства, и хуже того, граничила с компетенцией Уголовного Кодекса.
При всем при этом, жил он в Союзе весьма неплохо, в материальном отношении, но предпочел свободу, в самом кардинальном смысле. Вот тут-то и пригодилась ему его пухлая трудовая книжка – на первом же интервью в американском посольстве несчастному еврею удалось убедить чиновника в том, что ему нигде не дают работать из-за антисемитских происков советских властей. Он получил статус беженца, а вместе с ним «велфор», деньги на обучение и массу других материальных благ.
Дальше все было как обычно: после первых восторгов начались разочарования, развод с женой, трения с законом, но неистребимый оптимизм и необычайное упрямство сделали свое дело – Саша Борштейн превратился в Алекса, средней руки, можно даже сказать, преуспевающего бизнесмена, не смотря на разветвленные долговые обязательства.
Для Хотланда он был посредником в работе с несколькими строительными компаниями. Геология ведь не только теоретическая наука.
– Здесь Алекс… здесь.
– Алекс, это Роберт Хотланд.
– Хай, Боб. Очень рад слышать ваш голос, но мои обстоятельства делают меня несколько нездоровым…
– У вас всегда обстоятельства, Алекс, но сейчас это не имеет значения…
– Бог свидетель – я отдам. Вы же меня знаете!
– Алекс, послушайте меня не перебивая. Я прощу вам ваш долг, если вы сделаете для меня одну вещь…
– Я весь внимание, док!
– Мне нужно организовать поездку двух моих людей в Россию для проведения там геологических исследований.
– Нет проблем, Боб. У вас, конечно, есть официальное разрешение?
– Иногда вы, Алекс, бываете на редкость тупым. Если б у меня было официальное разрешение, я бы не обращался к вам. Для того чтобы оформить официальные бумаги, нужно иметь год или два времени. И не известно, чем это кончится – русские очень щепетильны в этих вопросах – они во всех видят шпионов. Это, во-первых. Во-вторых: мне не нужно ставить там буровых установок, мне нужно, чтобы мои люди приехали туда, как туристы, взяли образцы грунта и растительности, сделали бы кое-какие замеры и вернулись обратно… Вернулись, понимаете? Живыми и здоровыми…
– Понимаю, док… но и вы поймите… Вы нарисовали сейчас сцену из шпионского фильма…
– Вы беретесь за это?
– Да… Но это потребует затрат… больше чем…
– Подождите, это еще не всё… Интересующий нас объект – это небольшое карстовое озеро, находится в Карелии… в пограничной зоне.
– Где, где?
– С русской стороны вдоль границы с Финляндией есть тридцатикилометровая закрытая зона. Вот туда и должны попасть мои люди.
– В качестве туристов? Вы смеетесь надо мной? Да тут никаких денег…
– Вы отказываетесь?
– Нет, конечно… Но…
– О деньгах мы поговорим позже. Вы должны решить этот вопрос сегодня… в крайнем случае, завтра до девяти часов утра.
– Будет сделано, док.
– Бай.
– Бай-бай, Боб.
Начав что-либо делать, Хотланд уже не мог остановиться, он отдавался процессу полностью. Сейчас он набирал разные номера в телефоне, разговаривал, одновременно листая какие-то бумаги и, когда в кабинет зашел Ричард – долговязый молодой человек с румянцем на щеках, он не сразу понял, что от него хотят.
– Ах да… Дик… садитесь, пожалуйста.
– Я слушаю вас, шеф, – Ричард или Дик, как сокращают это имя американцы, поместился на стуле, сложившись, как плотницкий метр. Ноги он засунул под стул, локти совместил с коленками, а на сжатые кулаки опер подбородок.
– Я пригласил вас, Дик по поводу вашей подруги… Энн, кажется?
– Она моя невеста, шеф…
– Извините… Вы, конечно, в курсе всей этой истории столетней давности? Я хотел бы услышать подробности… хотя?… выбросили бы вы это из головы… пока не поздно… А?.. Мало того, что рассказ этого финна вполне может оказаться блефом, и вы зря проездите, ну а если это правда?.. Это же опасно, очень опасно!
– Игра стоит свеч, шеф, я в этом убежден. Абсолютно!
– Ну, хорошо, рассказывайте, – Хотланд посмотрел на часы, – я потрачу на это столько времени, сколько будет нужно. Рассказывайте!
Они сидели, запершись в кабинете, уже часа полтора. Секретарша два раза приносила кофе и тут же скрывалась за дверью. Когда та появлялась, оба молча следили за ее действиями. Начинали двигаться и говорить только после её ухода, по хлопку двери, как будто это была кинохлопушка.
Не смотря на строгие личные правила ведения здорового образа жизни и свой же строжайший запрет на курение в офисе, Хотланд все это грубо нарушил: он сидел в своем кресле с большой прямой трубкой в руках, которую периодически брал в зубы, хищно оскаливаясь. Трубка в основном работала в холодную, но когда периодически прикуривалась, она успевала напустить столько дыму, что Дику становилось почти не видно своего шефа.
Дик ходил по кабинету с пачкой бумаг в руке и, раскачиваясь, монотонно читал, то, что там было написано, и каждый уже прочитанный лист клал на стол перед Хотландом. Тот иногда прерывал Дика своими комментариями. В эти моменты он мерно ударял кулаком с зажатой в нем трубкой по столу, в результате чего, каждый лист покрывался некоторым слоем пепла. Если не слышать слов, то со стороны это выглядело как некий ритуальный обряд какой-то неизвестной религии.
В конце концов, Дик положил на стол последнюю страницу и замолчал. Какое-то время молчал и Хотланд, потом он встал, потянулся и как бы с сожалением положил трубку в глиняную вазочку, назначенную на сегодня пепельницей.
– Садитесь, Дик, садитесь, хватит вам маячить у меня перед глазами.
Он сложил в аккуратную стопку расползшиеся листы, частично вытряхнув оттуда пепел и положил перед Диком.
– Пишите! Хотя, подождите, давайте попробуем разложить все по полочкам…
Теперь Хотланд мерил шагами кабинет и Дику пришлось уткнуться в бумаги, потому что следить за шефом на фоне яркого окна было больно глазам.
– Хорошо… что мы имеем? Какой-то сумасшедший финн… или русский, что в 1908 году было одно и то же, потому что Финляндия входила в состав Российского царства…
– Российской империи, шеф.
– Не перебивайте по пустякам! Итак: Человек с финской фамилией Ваттанен и русским именем Тимофей Иванович… с бумагами от русской Академии наук изучал пещеры…
– Карстовые озера.
– В районе современного озера «Подкаменное», – он пропустил вторую поправку Дика мимо ушей, – Кстати, где карта?
– Сейчас я схожу…
– Не надо, достанем из компьютера.
Хотланд некоторое время щелкал мышью.
– Вот оно… Озеро, как озеро… сейчас наложим границу… Вот. Оно целиком на территории России и целиком в запретной зоне. Богатые они – эти русские – тридцать километров земли никому не нужны. А что? Может и у нас такие зоны есть?
– Не думаю… но в этом есть своя прелесть. Представьте – реальный реликтовый лес, чистейшие озера… там же никого нет, ни жителей, ни туристов…
– Да, да… разделите лист пополам! Слева будете отмечать плюсы, справа – минусы. Вот эти свои восторги поставьте слева, а справа – то, что туда еще и нам как-то попасть надо… с финнами было бы проще. Еще два плюса сразу: подлинность документа не вызывает сомнений – раз, и два – космическая съемка показывает в этом озере очень большую глубину, что подтверждает мнение нашего корреспондента о карстовом разломе… – Хотланд опять схватил трубку, пососал чуть-чуть, но прикуривать не стал, положил на место.
– Ваш финн говорит о локальных смещениях больших участков земной коры, на пару дней, а потом возврат их на место. Ну положим, это мы можем замерить, документировать. А дальше мы имеем полную чушь: доисторические ящеры. Я еще могу поверить в чудища, вроде Лохнесского, где-то, кто-то их периодически видит, поднимается шум… предположим, появляется чудовище, мы его фиксируем приборами, снимаем на пленку, на цифру… сладкие мечты… на этом миллионы можно заработать! Но, чтобы с доисторическим ящером можно было общаться? Он что? этот ящер, сам разговаривал или книжки с собой принёс? Чушь это всё! Этого не может быть! Минус! Вот такой жирный!
– Что мы теряем? Мы только проверим, правда это или нет. Вы знаете, шеф, я ведь сделал кое-какие расчеты… если верно, то что говорит этот финн, то разведка недр может стать точной наукой… а не методом тыка, как сейчас.
– Бросьте высокий штиль, Дик… А затраты? Еще посчитать нужно, во что это выльется. И потом, надо мной же смеяться будут!
– А мы – потихонечку – никто не узнает. Нам же много времени не надо – это же несомненный плюс: указана почти точная дата повторного появления…
– Вы уверены?
– Почти… Там было несколько дат… по две на век. Предыдущая попала на сгиб и смазана: то ли 1945, то ли 1954… а следующая срезана – есть только 20… Все расчеты во второй части дневника, но он, как вы знаете, утерян.
– А почему, неровные промежутки времени?
– Видимо, календарь не солнечный – Луна, планеты, звезды. Кстати финн сам попал туда не случайно, он имел какую-то предварительную информацию. Во всяком случае, дата 15 июня 1908 года ему была известна заранее.
– Стоп. Июнь 1908 года – что-то знакомое. Что-то вертится в голове. Сейчас, подождите…
Хотланд опять полез в компьютер.
– Вот – «Тунгусский метеорит! На реке Подкаменная Тунгуска, в Сибири, произошел мощный взрыв, уничтоживший 2000 квадратных километров тайги… осколки метеорита до сих пор не обнаружены». А сорок пятый год?
– Конец войны с Гитлером?
– Это еще и первые ядерные взрывы, Дик!
– Может быть, это не сорок пятый, а пятьдесят четвертый?
– Хрен, редьки не слаще – пятьдесят четвертый год – это термоядерный взрыв на атолле Бикини…
Хотланд опять ушел в дымовую завесу. На секунду ему стало страшно. Он совсем не был мистиком, и даже не особенно верующим человеком, но сейчас его окутало непонятное мистическое предчувствие. Он всегда выделялся быстротой соображения, и гордился этим, однако, не смотря на его задумчивый вид, ни одной логической мысли в его голове не было – вся внутренняя работа происходила на уровне подсознания. На поверхности болталась лишь одна невысказанная фраза: «А что же тогда нас ждет в этом году?». Из этого состояния его вывел Дик, которому прискучило молчание.
– Плюсов пока больше, шеф.
– Брось ты эти плюсы и минусы… уговорили… что-то мне подсказывает, что это может оказаться вполне серьезно. Поезжайте! Завтра начнем подготовку.
Дик встал и направился к двери.
– Вернитесь, Дик. Сядьте! Если уж мы ввязываемся в это дело, то я не хотел бы, чтоб между нами остались недомолвки…
Он выдвинул кресло из-за стола и сел, рядом с Диком.
– Я уже стар, Дик, во всяком случае не молод… Вам с вашей невестой сейчас непросто в это поверить, но я тоже когда-то был молодым…
– Ну, что вы, шеф…
– Не надо, Дик, я сам относился к старшему поколению так же, как вы сейчас. Я не понимал, почему они все такие консерваторы, или что-то вроде того… Теперь понимаю. Общественное мнение, Дик. Общественное мнение… оно сильнее нас – боязнь показаться смешным, затыкает нам рот. Миром правит посредственность, она заставляет восхищаться общепризнанным и отрицает все новое. Почему травили Галилея? сожгли Джордано Бруно? Церковь тут не при чем – она только инструмент… Их идеи не согласовывались с общепринятым мнением… На самом деле, и мнения то никакого нет – есть «комильфо», привычка, маска. Вы понимаете меня?
– Признаться, не совсем…
– Попробую объяснить понятнее… Чему учат в школах? в университетах? по телевидению? везде… В общем виде? В общем виде, как формула это выглядит так: «Ребята, мы уже знаем о Мире всё. На карте нет белых пятен. Осталось лишь уточнить кое-какие детали». Я прав?
– Пожалуй.
– А на самом деле, ни черта мы не знаем о Мире. Вот, хотя бы… самое простое – почему не гаснет Солнце?
– Ну… термоядерные процессы…
– Для того, чтобы происходили термоядерные процессы нужно одно из двух: либо подавать топливо извне, чего очевидно нет; либо изнутри, но тогда, масса Солнца будет постоянно убывать, чего тоже нет – мы бы это заметили за пятьсот лет измерений, хотя бы по изменению орбит планет Солнечной системы. Значит, почему не гаснет Солнце мы не знаем! А откуда мы, вообще, знаем массы Солнца, Земли и так далее – из законов Галилея и расчетов Ньютона. Пятьсот лет – это я, конечно, хватил, но четыреста лет прошло точно… А мы имеем картину Мира столь же умозрительную, как и догалилеевская картинка Птолемея и, появись сейчас новый Джордано Бруно… на костре его конечно не сожгут, но засмеют, зашикают, заткнут в угол… А что такое электричество, Дик? Какие-то электрончики, куда-то побежали… Да, не бегут никуда электрончики. Что такое электричество мы тоже не знаем, Дик, хотя и пользуемся им повсеместно. И наконец, самое интересное – что такое ЧЕЛОВЕК? Обратите внимание, Дик, все сложнейшие процессы, происходящие в нас с вами ОНИ объясняют с точки зрения химии… всего лишь простой органической химии: кислород – туда, углерод – сюда; здесь – адреналин, там – какой-нибудь фермент… Дик, а вы когда-нибудь ели мозги?
– Не понял… а… мозги? коровьи? Нет не ел.
– Ну хотя бы из косточки?…
– Нет, шеф.
– Я уже тоже не ем, но в наше время… Это довольно вкусно, Дик, но сейчас это не главное – мозги, Дик, что коровьи, что человеческие по химическому составу почти одинаковы. Я не помню точно – там очень мало белка – в основном, это жир и немного воды… Неужели вы думаете, что вот этот студень, который находится в наших головах рождает мысли? Этим студнем Шекспир создал Гамлета, а Эйнштейн свою эту… теорию? Не верю!
– Ну, а как же тогда? Чем же? Другого-то нет…
– Вот в этом-то и дело! Считайте, что мы с вами сейчас разыграли сценку – я Галилей, а вы – инквизиция! Теперь поняли мою мысль?
– Понял.
– Причем, это мои реальные убеждения, но я никогда не выскажу их публично, – Хотланд помолчал немного и продолжил уже более спокойным тоном, – Когда-то давно, в шестидесятые годы, был бум «летающих тарелок». Верней, началось это еще в пятидесятых, даже, может быть, в сороковых. Было много шума. Их постоянно где-то видели, сталкивались с ними, и даже общались якобы… создалась целая наука по их изучению – уфология. Правда, эти ученые сообщества больше напоминали секты. Вот эти уфологи сначала дружно бубнили о пришельцах из космоса, потом, где-то в конце семидесятых… во всяком случае, самые умные из них стали говорить о некоем, существующем на Земле параллельном мире…
– Уфология и сейчас существует и…
– Может быть – я не слежу за этим. Но, знаете, Дик, чем больше живешь на этом свете, тем больше сталкиваешься с непонятными, необъяснимыми явлениями… пересказать это почти невозможно – это какие-то намеки, подсказки неизвестно от кого и откуда, какие-то совпадения обстоятельств. Я не берусь это классифицировать и, так же, как все, не очень хочу даже задумываться над этим… но постепенно у меня сложилось убеждение, что на нашей планете действительно существует какой-то другой мир, параллельный нашему, человеческому… и не просто существует, а постоянно взаимодействует, а иногда и просто руководит событиями. И вот эта наша сегодняшняя загадка – из той же оперы…
– Но тогда нужно что-то делать! Не нам, естественно… Нужно привлечь ФБР, Пентагон… специалистов из НАСА. Нужно это уничтожить – это же угроза всему человечеству!
– Дик, вы сумасшедший? С кем вы собираетесь воевать? С судьбой… с Господом Богом? Или наоборот – с Сатаной? Боюсь, оружия не хватит.
Некоторое время Хотланд молчал. Молчал и Дик, он понимал, что его начальник сейчас совершенно искренен. Это было явлением настолько необычным, из ряда вон выходящим, что Дик растерялся. Хотланд даже внешне выглядел необычно – как добрый дедушка с внуком у комелька в морозную ночь. В такой ситуации еще одно, любое, хотя бы немного неверное словесное движение могло или обидеть шефа, или выставить его, Дика, в идиотском свете.
Хотланд встал и ушел к окну. Постоял немного, барабаня пальцами по стеклу. Когда он повернулся, это опять был прежний респектабельный человек с дежурной улыбкой на лице.
– Я прошу вас, Дик, забыть об этом разговоре… Во всяком случае, ни мне, ни, тем более, кому-либо еще, об этом не говорить.
– Конечно, шеф.
– А своей невесте можете передать, что с завтрашнего дня я её зачисляю в штат – пусть не опаздывает на работу. Всё… я вас больше не задерживаю.
