Дочь полка 2

– Не мели ерунды, дура! – строго сказала Анна. – У тебя маленький сын!

– А ты что такая спокойная?! – не переставала истереть та. – У меня рот один, а у тебя их четверо! Как хлеб делить собираешься?! Не понимаешь всей беды?!

Катя заметила, как вздрогнула мать при упоминании того, что ей придётся кормить аж четверых. А еды – то нет. Женщина нахмурилась:

– А ты в мою сторону не смотри, – сказала она. – Прокормлю. А вешаться прекращай. Грех это большой.

С этими словами она развернулась и ушла за дом. Тут Люда поняла, что на нервах наговорила лишнего:

– Ань, – позвала тихо соседку она. – Ань, не серчай! Не со зла я!

Катя вытерла рукой влажные глаза и оглянулась на братьев:

– Ничего! Мы переживём! И холода переживём и всё на свете! Просто будем кушать немного меньше. И всё.

– Я не хочу немного! – воскликнул Коленька. – Я хочу кушать много хлебушка! И молока тоже много хочу!

– Губу закатай, – буркнул Сева и отвернулся. – Нет у нас больше коровы и хлеба не будет.

– Но я хочу хлеб! – заревел младший брат.

Катя встала со ступенек и быстрым шагом направилась куда глаза глядят. Она больше не могла слышать, как плачут её братья. Особенно Коленька. По дороге она встретила Тётю Машу, которая сидела на коленях и прижимала всхлипывающую Любочку.

– Они убили собачек! – плакала девочка. – Они убили собачек.

Тут Катя резко остановилась. «Собаки», – подумала она. – «И их тоже?!» Девочка опустилась на землю и закрыла глаза рукой. Кто-то взял её за локоть и потянул к себе. Это была тётя Маша. Женщина обняла Катю и прошептала:

– Ничего – ничего! Мы всё сможем!

* * *

Катя проснулась. Через дыру в крыше на неё светило тёплое солнце. «Это был сон», – подумала с облегчением она и убрала с груди сено. Но настроение уже не было. Давно ей такие сны не приходили. Точнее воспоминания из её прошлой жизни. На душе скребли кошки. Катя поднялась и потёрла глаза. Васька ещё спал, обняв клочок сухой травы. Семьи, которая тоже с ними ночевала в сарае, уже не было. На их месте осталась только белая простыня, которой они укрывались. Соседи были хорошие: бабушка и двое внуков. Баба Рая сегодня ночью долго пыталась узнать у девочки откуда она пришла. Но Катя не знала, что ответить. Сёл поблизости не было и про партизанство не вариант говорить. Но кое-как любопытная старушка отстала. Правда, Рая перед тем как лечь спать, обняла девочку и назвала её «бедненькой». Её внуки – тринадцатилетний Егорка и девятилетний Максим тоже рассматривали гостью из-за спины бабушки. Как оказалось, та протоптанная тропинка на гору сена была неспроста. Немцы выгнали некоторых людей из домов и теперь им приходилось жить в сараях. У Кати в селе тоже такое было. Только в случае её семьи, их не выгнали, а просто потеснили.

Тёти Агафьи тоже уже не было на месте. Девочка осмотрелась и стала шарить руками по сторонам. Где-то здесь был платок, который ей дала её временная мама. Но вещи нигде не было. Это плохо. В этот платок Катя завернула бумагу и карандаш, полученный от разведчиков. Как она без них? Катя стала разгребать сухую траву. Но потерянное никак не находилось. Девочка начала волноваться. Ей сегодня нужно работать, а листа нет! Да ладно, если бы он был пуст! На нём вчера девочка уже успела указать расположение штаба оккупантов, в котором их только вчера с Васькой отчитывали. Если найдут… Тут в нос её «брату» попала соломинка. Он поморщился и чихнул. Но мальчик не проснулся, а просто перевернулся на другой бок. Тут Катя увидела под ним заветный платок. «Так вот ты где», – сказала она и вытащила вещи из-под бока Васи. Девочка положила их в карман и поползла к спуску. Очутившись внизу, Катя увидела Агафью, которая стояла возле железного старого умывальника и принимала водные процедуры.

– Доброе утро, – не отвлекаясь от дел, сказала женщина. Она отошла от умывальника, стряхивая воду с рук. – Проходи.

– Доброе, – кивнула девочка и подошла к воде.

Но женщина не собиралась уходить. Она внимательно наблюдала за ребёнком, скрестив руки на груди. Катя почувствовала на себе взгляд Зорниковой и повернулась к ней:

– Что-то не так? – спросила она.

– Да нет, – пожала плечами та. – Просто ты всю ночь вертелась, что-то выкрикивала.

– Со мной такое часто бывает, – успокоила её девочка и поглядела вокруг умывальника. – А чем зубы можно почистить?

– Вот сосна, – указала на гору веточек женщина.

Катя поблагодарила её, взяла одну и стала разжёвывать кончик зубами. Девочке уже приходилось так чистить зубы. Особенно в Лесково, когда не осталось яиц для того, чтобы хоть как-то делать зубной порошок из скорлупы, мела и других ингредиентов. Вскоре кончик ветки стал мягким и им спокойно можно было пользоваться.

– Тебе что выяснить осталось-то? – тихо спросила Агафья.

Катя отложила ветку и вытащила платок:

– Вчера указала их штаб, – достала бумагу и карандаш она и положила себе в глубокий передний карман. – Осталось узнать сколько здесь немцев, какое у них вооружение.

– Долго будешь высчитывать, – смотрела в сторону женщина. – Деревня у нас большая, оккупантов тоже много.

– Я справлюсь, – стала расплетать волосы Катя. – После этого отнесу послание и будем ждать.

– Я могу помочь чем-нибудь?

– Вы мне и так помогаете, – пыталась расчесать пальцами пряди та, но от такой своеобразной расчёски толку было мало.

Тут Агафья вытащила гребень, который был всунут между досками и протянула ребёнку. Девочка с благодарностью взглянула на свою «мать» и взяла предмет. Да, с гребнем, конечно же, было куда легче. Она убрала вперёд волосы и стала умело заплетать косу. Белые пряди поблёскивали на солнце. Катя заметила краем глаза, что Зорникова пристально смотрит на её седину. Её было слишком много, чтобы не заметить. У самой же женщины не было ни единой белой волосинки. Только густые каштановые волосы. От такого повышенного внимания девочке стало не по себе. Агафья явно хотела у неё о чём-то спросить, но, почему-то, мялась с этим решением. Внутри доброй женщины происходила настоящая борьба. Задавать вопрос или нет? Катя даже уже подозревала о чём её «мама» хочет завести речь и молилась, чтобы во внутренней битве Агафьи победило решение «не спрашивать». Разумеется, женщина хотела узнать побольше о своей «дочери», как долго она в батальоне, где жила раньше. Заводить об этом тему Кате совсем не хотелось. Воспоминания и так лезли, не прекращая. Завязав наскоро платок на голове, девочка провела рукой по макушке. Как же непривычно было без пилотки. Но ничего. Это не настолько страшно. А вот всё остальное… Нужно было опять идти в самое пекло чертей – немцев. На этот раз задача была сложней – посчитать сколько гадов в деревне. Главное их с друг другом не спутать. А то напишет, что их в три раза больше. Вот командиру будет весело столько бойцов искать. А столько-то и не будет.

Пока Агафья пошла поднимать сына, Катя, ещё раз проверив наличие бумаги и карандаша, вышла на улицу и вдохнула деревенский воздух. Пахло почти как дома. И так же в воздухе витало напряжение. Женщины уже стирали гимнастёрки немцев, пока те расхаживали в майках. Детвора неподалёку пинала старый мяч босыми ногами, пока их матери и старшие сёстры трудились. День только начинался и обещался быть долгим. По крайней мере, так казалось Кате. «Ладно, пора работать», – подумала она и направилась в гущу событий. Но бродить без дела было нельзя. Это может вызвать подозрения. Нужно было занятие, а лучше несколько. И параллельно наблюдать. Но искать работу долго не пришлось. На глаза ей попалась группа девочек, которые куда-то направлялись, прихватив с собой вёдра и корзины. Нужно было действовать. Катя прибилась сзади них:

– А куда вы идёте? – спросила она.

Девочка старалась вести и говорить, как ребёнок её возраста. Дело в том, что почти за год, что она провела в батальоне, её поведение во многом поменялось. Катя из детей в последний раз видела только младших братьев. Всё это время жила с солдатами. Она думала, что на её характер это никак не повлияло, но, оказывается, нет. Девочке трудно было находить общий язык со сверстниками. Тем временем, одна из подруг обернулась на гостью и ответила:

– Баба Наташа сказала нам яблоки собрать.

– А с вами можно? – улыбнулась Катя. – Я тоже хочу.

– Да, конечно, – пожала плечами та и убрала с лица рыжие волосы. – Тебя же Лена зовут?

– Да, – ответила девочка. Имя непривычно резануло слух.

«Лена», – подумала Катя. – «Мне тогда нужно научиться отзываться на это имя. А то позовут, а я даже не обернусь».

– А меня Маша, – ответила новая знакомая.

Все остальные тоже повернулись к новенькой. Девочки оказались очень хорошими и добрыми. Быстро познакомились и взяли с собой Катю. Правда, та немного путалась с именами. В компании было две сестры – двойняшки. Но они, кроме светлых волос мало были на друг друга похожи. Звали Юля и Надя. Далее шла Лида – самая старшая и высокая из ребят. Ну и уже знакомая Маша. Катя, как обычно была самой маленькой в компании.

Яблони, слава богу, находились в самой деревне. А то девочка уже начинала волноваться. Вдруг деревья были за пределами Малиновки? Но нет, повезло. Прекрасное место. И немцы часто подходили для того чтобы сорвать фрукты. По выражениям лиц своих новых подруг, Катя понимала, что им неприятно, что враги едят их плоды, растущие на честно посаженных яблонях. Но ничего, скоро этих поедателей чужого здесь и след простынет. Как ворвутся наши ребята в деревню, как подпалят хвост этой немчуре! Будут знать, фашисты проклятые! Только главное самой не оплошать.

Девочки подошли к деревьям и стали срывать спелые яблоки. Катя их собирала сначала в руки и потом перекладывала в корзину к Лиде. А сама параллельно наблюдала за немцами. Оказалось, их не так уж и сложно отличать. Странно. В Лесково было трудней. «Восьмой», – считала про себя она. – «А вот уже девятый. Да, девятый. Десятый, одиннадцатый. А нет, не одиннадцатый. Этот уже был». Её арифметические мысли прервала Маша:

– Лена! – позвала она.

– Что? – обернулась девочка.

– Ты из нас самая маленькая. Залезь на дерево, потряси ветки, – указала на яблоню та. – А то внизу почти ничего нет.

«Конечно, ничего нет», – со злостью подумала Катя. – «Фрицы всё пожрали». Она пощупала рукой карман, проверив карандаш и листок. Выпасть они не должны. Девочка потёрла руки и полезла наверх. Давно она этим не занималась. В батальоне так подниматься не приходилось. Но, как говориться, тело помнит. И вот, оно само быстренько карабкается наверх к нужной ветке. Поправив платье, Катя посмотрела вниз, где уже отходили девчонки, чтобы не получить яблоком по голове. Девочка вцепилась руками в ветку и стала трясти. Спелые плоды сразу стали срываться и падать градом на траву. Но падало немного. Было видно, что и тут постарались. Уже деревенские ребятишки полазали. И вот, на ветке уже почти не осталось фруктов. Катя выдохнула и приподнялась:

– Хватит этого? – крикнула она.

– Хватит, Лен! – послышался голос Нади.

– Но ты там оставайся. Сейчас ещё другую потрясёшь, – поддержала сестру Юля.

И снова к Кате пришла ностальгия. Точно также дома её и ещё нескольких ребят загоняли на яблони и груши и заставляли трясти ветки. Это занятие ей нравилось. Было весело лазать по деревьям и устраивать настоящий фруктовый дождь. Правда, веселье заканчивалось на том моменте, когда неожиданно прилетало по голове с верхних веток. Они же тоже слабо, но трясутся. Тогда ребята уже начинали параллельно оглядываться назад и смотреть, не прилетит ли им яблоко или груша. Но смотреть было бесполезно – всё равно прилетало. Только вот не на макушку, а уже в лицо. И также взрослые и старшие ребята кричали внизу «Всё! Хватит пока! Сейчас это соберём, потом ещё натрясёшь!» Но тёплые воспоминания опять прервались суровой холодной реальностью. Внизу послышался низкий мужской голос. «Немец», – догадалась девочка и отодвинула рукой листву, чтобы лучше увидеть оккупанта и добавить его заодно в свой подсчёт. Катя пригляделась к высокому светловолосому солдату. Кто это такой? Вдруг девочку снова начало мутить. На сердце стало неспокойно. Наверное, из-за большой высоты. Она продолжила наблюдать за оккупантом, который бессовестным образом собирал себе в майку яблоки, которые девочка только что старательно натрясла. Её подруги стояли в стороне и исподлобья наблюдали за ним. Фриц сидел к Кате спиной, поэтому она не могла видеть его лица. Но голос и фигура казалась ей знакомой, даже очень. Только где она могла его встретить? Тут немец встал и повернулся к яблоне. Увидев лицо оккупанта, Катя чуть не упала с дерева. Ноги задрожали, сердце заколотилось как бешенное, а к горлу подступил огромный ком. Это был Ханс. Тот самый немец, который первым подошёл к её матери, который назвал Коленьку «хорошим мальчиком». А главное: он жил в одном доме вместе с семьёй девочки. Он знает её в лицо. Хорошо знает. Внутри Кати разгорались два чувства: ненависть и страх. Ей так хотелось его убить. Лично, без сожалений. Чтобы мучился также, как мучилась её родня, как мучилась она. В своих снах и мыслях девочка представляла, как отомстит своим обидчикам. Как им будет плохо. Но жизнь бьёт несправедливо. И теперь, в данной ситуации, плохо будет снова ей. Если Ханс её узнает, (а он узнает), Катю и её новую семью расстреляют. Тогда девочка, наконец, увидит и маму, и папу, и всех своих братиков. Но встретить их ей хотелось совершенно не так.

Всё, задание накрылось. Катя тихонько задвинула листву назад и медленно села на ветку. «Товарищ командир, я провалилась», – мысленно обратилась она к Резанцеву и прислонилась головой к стволу.

Глава 5

«Нужно что-то делать»

Пуля лежала на животе, уткнувшись чёрным носом в высокую траву. Она сама на себя была не похожа: не носилась по всему батальону, как угорелая, не лаяла, не прыгала на бойцов, не вставала на задние лапы. В общем, животное стало полной противоположностью себе. Даже есть отказывалась. Единственным её занятием стало лежание на земле возле выхода из лагеря. Но делала она это не просто так. Пуля вслушивалась в каждый шорох и, если кто-то из солдат возвращался назад, животное поднимало уши, вскакивало и с надеждой смотрело на пришедших. Потом она опускала морду и, скуля, ложилась назад.

– Катюху ждёт, – вздохнув, сказал Николай Лурин и продолжил чистить винтовку.

– А кто её из нас не ждёт? – подпёр голову кулаком Летаев.

– С этим не поспоришь, – наблюдал за собакой Фокин. – Без неё наш батальон какой-то пустой. Непривычно. Уходишь в бой, а она нас тихонько перекрестит и убежит в медпункт помогать. А сейчас…

– Ладно, братцы, осталось немного подождать и сами туда направимся. И Катюху заберём с собой, – успокаивающе сказал Николай и добавил. – Катька у нас не дура, умная девочка. Всё сделает как надо.

Да, неспокойно было всему батальону. Все волновались за самого маленького бойца. Что там с ней сейчас? Справляется ли?

Командир тоже переживал. Он же отправил Катю на это задание. Неохотно, но отправил. Так было нужно. Но от этого ему было не легче. Как всегда, когда сильно нервничает, он стал много курить. Сейчас табак улетучивался до того, как Сорокин до него доберётся. Иван, конечно же это замечал:

– Да всё нормально пройдёт, – подбадривал друга он. – Через несколько дней она уже тут будет. Пулька по ней соскучилась.

Александр ничего не отвечал и наблюдал за бойцами. Конечно он слышал все эти разговоры солдат о Кате. Это всё только подогревало его беспокойство. Он стряхнул пепел с самокрутки:

– Скорее бы она уже отозвалась, и мы туда отправились, – сказал Резанцев то ли другу, то ли себе.

– У неё ещё два дня впереди, считая с этим, – размышлял Иван. – Я думаю, управится.

* * *

Тем временем в Малиновке

Катя почти срослась с яблоней. Она сидела неподвижно, вцепившись пальцами в кору. За это время девочка, кажется, разучилась даже дышать. Настолько было страшно. «Что же делать? Что же делать? Что же делать!?» – думала в панике она. Если Ханс её увидит – всё накроется вместе с жизнями людей. Под подозрение попадут все, с кем она общалась и нет. Жители ведь знают, что она не отсюда. А дальше сценарий весьма предсказуемый – обвинение в партизанстве, понимание того, что неподалёку наши, убийство всех в Малиновке. Всё это девочка прекрасно понимала. Год назад подобное случилось с её домом. Как же она не хотела, чтобы и это место повторило участь Лесково. Но хоронить деревню рано. Нужно было искать выход. Он должен быть всегда.

Катя задрала голову наверх. Чистое голубое небо пробивалось между зелёной шуршащей листвой. Даже погода не ожидает горя. Значит, его и не будет. Сейчас всё лежит на одной девочке. Она закрыла глаза и стала думать. Бежать звать на помощь наших? Это можно было устроить. Разведка каждый день проверяла указанное место на наличие записки. Кате было сказано, если что – написать с просьбой о помощи или то, что она не может выполнить задание, и солдаты тогда подоспеют. Всё, конечно, хорошо. Но тогда батальон нападёт на деревню без подготовки. А это очень плохо. Это тоже самое, что идти вслепую в атаку. А тут мирное поселение. К тому же, девочка согласилась на это задание. Ей было совестно на её первой миссии так трусить. Нет, нужно самой разобраться. Дальше, думай дальше. В голову не приходило ни одной толковой мысли. Только лезли и лезли воспоминания о доме. Этого сейчас только не хватало. Перед глазами появляется тихое село, крыши, над которыми поднимается густой чёрный дым… девочка помотала головой и облокотилась на ствол дерева. А ведь и верно… нужно вспомнить всё, что она знает о Хансе… И девочка перестала отмахиваться от своих воспоминаний.

Лесково. Август 1942 года.

Катя вышла на прогнившее крыльцо, держа в руках пустую корзину. Оккупантов дома не было. Поэтому она быстрее хотела закончить с работой, чтобы побыть дома с мамой и братьями без присутствия этих ненасытных фашистов. Как раньше, в старые добрые и светлые времена. На бельевой верёвке теперь не висели рубашки братьев и платья её и матери. Их место сменила одежда фрицев. Немцы заставляли стирать её с щёлочью. Теперь у всех деревенских женщин, в том числе и её мамы, были на руках сильные ожоги. Кате, слава богу, не удалось пока постирать. Но, наверное, и она скоро будет. Девочка спустилась по ступенькам вниз, подошла к бельевым верёвкам и стала стягивать с них немецкую форму и майки с нацистской символикой. Какое же было желание разорвать это всё и спалить к чёртовой матери. Но это было нельзя. Сразу застрелят. Катя аккуратно складывала одежу оккупантов в корзину и с ненавистью поглядывала на фрицев, спокойно разгуливающих по их земле. «Гады», – проговорила сквозь зубы она и оглянулась, чтобы проверить нет ли никого поблизости. А то за такое и убить могут. Тут она увидела, как к ней навстречу несётся Костя – самый старший из братьев. Мальчик был чем-то напуган. Он добежал до сестры и, даже не отдышавшись, прохрипел:

– Там тётю Машу Картыгину немцы мучают в сарае!

– Как мучают? – ахнула та.

– В сарае! Побежали!

С этими словами мальчик сорвался с места и побежал за дом.

– Стой! – крикнула ему девочка. – Там может быть опасно!

Но её, конечно же, никто не послушал. Она, недолго думая, поставила корзину на ступеньки и кинулась в погоню за братом. Догнала Катя его возле одного из домов. Мальчик стоял и выглядывал из-за лестницы на сарай, который был совсем близко.

– Попался негодник! – схватила его за руку девочка. – Я всё матери расскажу! Тебя тоже могут…

Её слова прервал женский крик. Катя испуганно замерла вместе с Костей и подняла взгляд на старое деревянное здание.

– Пожалуйста не надо! – надрывался голос. – Нет! Нет! Помогите! Бабушка!

Это была Мария. Внучка больной бабы Нины. Тут она снова протяжно закричала.

– Её бьют, наверное, – тихо проговорил Костя.

Тут девочка увидела дядю Игоря. Он изо всех сил пытался вырваться из лап двух немцев:

– Суки! – ругался он. – Не трожте её!!!Ублюдки!

Но немцы лишь гоготали и повторяли:

– Halt die Klappe, du einbeiniges Schwein! (Замолчи, одноногая свинья!).

– Черви! – послышалось из окна дома, возле которого стояли Катя и Костя. Это была баба Нина. Старушка не могла встать с печи и защитить свою внучку. Оккупанты этим и воспользовались. – Маша! – кричала она. – Маша!

Катя прижала брата к себе. Девочка поняла, что происходит в сарае, как и то, что нужно бежать скорее отсюда. Она не хотела быть следующей. Её мысли прервала распахнувшаяся дверь. Оттуда вышел Ханс и ещё несколько фрицев с довольными лицами. Увидев немца, который живёт с ними в одном доме, у Кати волосы стали дыбом. Она ещё раз убедилась, какие фашисты страшные. Какие жестокие! Тут Ханс резко повернулся в сторону детей. Девочка столкнулась с ним взглядом. Немец улыбнулся и подмигнул ей.

– Бежим! – тихо проговорила Катя, не сводя глаз с оккупанта. Она похлопала по плечу брата и повторила громче. – Бежим!

Настоящее время

Катя вырвалась из воспоминаний и приложила ладонь ко лбу. Нет, это не то. Конечно, там был Ханс. Но это всё равно не то. А чего она ещё ожидала вспомнить? Если так разобраться, он был очень похотливым. То и дело поглядывал на неё. Иногда даже пытался пощупать… Катя поморщилась, вспоминая это ужасное чувство. Да, она его порой привлекала. Немец часто подзывал девочку к себе. Его «Катэ» просто убивало. Девочка вздохнула. Ханс ооочень хорошо её знает. «Но он же думает, что я мертва», – вдруг пришла, наконец, светлая мысль. – «Точно! Он думает, что я погибла!» Тогда проблема приобретает совершенно иной характер. Нужно просто стараться не показываться ему на глаза. А если и увидит мельком – не поверит. Главное просто не показываться в его поле зрения, (ну это само собой), сообщить обо всём тёте Агафье, чтобы она была в курсе, и переодеться, а то в этом платье девочка постоянно ходила в Лесково. Имя у неё другое, это тоже очень хорошо. Просто нужно быть осторожней и всё.

Теперь задание стало ещё опаснее, хотя казалось, что усложнять его уже некуда. Нужно было взять себя в руки и не поддаваться эмоциям. Быть начеку и поскорее закончить всё. Она же всё-таки солдат. «А дальше и наши подоспеют на помощь», – мечтательно подумала Катя. – «Господи, скорее бы».

– Лена! – послышался внизу голос Лиды. – Ты что там застряла?

Девочка встрепенулась и поднялась:

– Я тут! – крикнула она. – Что нужно делать?

– Давай следующую! – сказала та и стала отходить вместе с девочками назад.

«Нужно скорее обо всём рассказать тёте Агафье», – сказала тихо Катя и взялась за другую ветку.

Глава 6

«Что же ты, Война, делаешь с людьми?»

Зорникова металась по всему сараю:

– Боже, да где же они? – вздыхала она. – Сейчас. Они где-то тут были.

Катя стояла, прижавшись к стене и опустив голову. Как же ей было стыдно перед женщиной. Девочка приносила ей столько неудобств и опасностей. Услышав о том, что в Малиновке есть тот, кто знает Катю в лицо, Агафья, не раздумывая, стала искать запасную одежду. Ведь, как это уже было сказано, старое платье сильно выдавало ребёнка.

Девочка наблюдала за Агафьей и испытывала к ней сильную благодарность. Вроде неродная она ей, знакома только второй день, а относится и ведёт себя как родная мать. Катя поэтому старалась сначала сильно не привязывать к женщине, чтобы потом не было больно расставаться. Но даже это у неё не получилось. Зорникова искренне беспокоилась и заботилась о ней. И на этот раз Кате и правда нужна была помощь.

Катя посмотрела на подпёртую лопатой дверь и тяжело вздохнула. Как же хотелось в родной батальон. Хотя сначала он ей казался слишком шумным, а бойцы грубоватыми, но за это время она привыкла к такой жизни и батальон стал ей настоящим домом, а солдаты- семьёй. Возле выхода аккуратно на клочке сена были выложены несколько яблок – дали за работу.

– Вот! – торжественно произнесла Зорникова. – Нашла.

С этими словами она поспешила к девочке:

– Тебе, наверное, будет малость великовато, – разворачивала одежду женщина. – Но это ничего. Ничего! Сейчас тебе подтянем и будет красота. И никакие Хансы не узнают, – она немного помолчала и прошипела. – Немчура проклятая! Вот же мразь! Прости меня, Господи.

– Вы верите в Бога? – оживилась Катя.

– А в кого ещё верить в такие тяжёлые времена? – подвернула рубашку ближе к горлу Агафья и кивнула девочке.

Катя поняла этот знак и сняла с себя платье. Сверху Зорникова сразу же натянула на голову тёмно- зелёную рубашку в мелкую клетку. Нет, одежда была не школьная и не мужская. Так, свободная летняя рубашка с широкими рукавами. Правда, уже затёртыми, но ничего. Здесь, привередничать никто не будет. Одежда, разумеется была велика. Но если верх просто перекашивался на одну сторону, то чёрная юбка, которая была ниже колена, постоянно хотела сползти.

– Ничего – ничего, – повторяла Агафья, – сейчас мы её утянем. Намертво! Никак не слезет.

Всё-таки кто бы что не говорил, а женщины – люди изобретательные. Не поспоришь – в машинах не разбираются, из ведра буржуйку не сделают. Но в хозяйственном плане им равных нет. Вот так и огромная юбка стала крепко сидеть на девочке. Агафья где-то раздобыла шнурок и ловко затянула одежду с его помощью. Да, женщина была права – затянули «намертво». Теперь даже при своём желании Катя её не снимет.

– Ты прости, что не было твоего размера, – оглядывала с ног до головы ребёнка Зорникова. – Я сама по себе высокая. А другого ничего не нашлось.

– Не нужно извиняться, – смотрела вниз девочка. – Мне всё нравится. Спасибо. Я вообще в батальоне мужскую форму ношу.

Агафья грустно наклонила голову влево. Вдруг она подошла, и аккуратно обняв Катю, притянула её к себе. Девочка сначала опешила и замерла, но потом, сама от себя не ожидая, прижалась к женщине. Её мелко затрясло. Давно Катя такого не чувствовала. Всё-таки объятия матери – особые объятия, несмотря на то, что она может быть совсем чужой тебе. Теплые, мягкие, нежные женские руки. Одежда не грубая, не пропахшая табаком или медикаментами. Запах от Зорниковой был домашний, деревенский. Почти также когда-то пахло от родной матери Кати: сеном, молоком и чем-то ещё. Вот это «что-то ещё» у всех людей разное. Свой родной запах.

– Что же война сделала с тобой, дочка? – тихо проговорила Агафья, гладя девочку по голове.

«Дочка». Последний раз её так называла мама. Катя сморгнула предательские слёзы. Девочка смотрела на деревянную стену сарая. Через его доски проходили солнечные светлые лучики. Перед глазами опять появился тлеющий амбар, застреленные тётя Маша и маленькая Любочка. Проклятые вороны, слетевшиеся на пиршество. А затем понеслись братские могилы, убитые товарищи, лежащие в них, крики раненных, взрывы, немцы, которые стреляли по ней, пока она забиралась на склон… Всё это было так больно, так невыносимо. Но сейчас про это нельзя вспоминать. Девочка понимала, что она всё-таки на задании. И особенно сейчас, каждая минута дорога. Она чувствовала долг перед деревней и батальоном. Нужно было выполнить свою работу. И как можно скорее. Чтобы защитить этих людей. А значит, нельзя раскисать.

– То же, что и со всеми, – ответила Катя и отстранилась от женщины. – Ладно, – развернулась и стала быстро складывать старое платье она, – нужно поскорее со всем этим закончить, – девочка наигранно усмехнулась и повторила давно въевшиеся в голову слова. – Я же всё-таки боец. Верно?

Казалось, девочка больше спрашивает, чем называет себя солдатом. С тех пор, как её послали на эту миссию, Катя снова ощутила свою слабость перед фашистами. Свою беспомощность. Вот это она ненавидела больше всего. Сначала была обузой для батальона. Но потом у неё появились свои обязанности, Катя перестала вздрагивать при звуке отдалённого боя. Всё это время она была уверена, что стала сильной. Стала бойцом. А попав сюда, снова даёт слабину. Боится, вздрагивает при виде немца. И что теперь? Получается она не стала солдатом? Осталась таким же слабым ребёнком? Или может это из-за того, что здесь всё слишком напоминает о доме?

Зорникова на её вопрос никак не ответила. Женщина просто стояла и с грустью наблюдала за девочкой.

Катя подошла к горе сена и спрятала в ней одежду:

– Вы платье это, пожалуйста, никуда не девайте, – попросила она, – я его с собой заберу. Это мамино.

* * *

Позиция для наблюдения снова была удачной. И опять на помощь пришли новые подруги. Точнее одна – Машка. Она самая первая и познакомилась с Катей. А ведь девочка даже не подозревает о том, что помогает освобождать свой дом от ненасытных оккупантов. Занятие было совершенно безобидным – плетение кос. Но кто знал, что за обычной детской забавой таится серьёзная взрослая работа.

Мальчишки носились неподалёку и играли в футбол. С ними бегал и Васька. Но, поскольку он был самым мелким в компании, пнуть мячик получалось далеко не всегда. Изредка он вылетал из толпы пацанов на открытое пространство. Тогда Васька, не упуская свой шанс, летел к нему и пинал с таким наслаждением и силой, что мяч улетал далеко наверх. Пацаны, конечно, ему спасибо за это не говорили. Кате даже жалко было «брата». Она наблюдала изредка за игрой и в глубине души искренне радовалась каждому его удару. Она сейчас могла наблюдать за ним. Все немцы были подсчитаны. Вместе с Хансом, разумеется. Этого гада она добавила давно. «Итак», – размышляла девочка, – «немцев у нас где-то шестьдесят – шестьдесят пять. Место штаба указала. Вооружены только винтовками. Сегодня можно уже всё доложить».

– У тебя такие волосы, – прервала её мысли Маша и натянула прядь.

– Какие? – спросила девочка.

Та замялась и виновато поглядела вниз. Руки перестали плести косу. Было видно, что она уже пожалела о том, что начала эту тему. Тут пальцы снова ухватились за волосы и продолжили своё дело. Видимо, говорить дальше, девочка не хотела. До Кати, наконец, дошло, что так удивило её подругу:

– Седые?

– Да, – тихо ответила та и тут же оживилась. – Но ты не думай! Это красиво! Очень красиво!

– Я не злюсь, – успокоила её девочка и снова уткнулась лицом в колени.

– А где твой дом? – тихо задала вопрос Маша и посмотрела по сторонам. – Нас никто не услышит.

Ох уж это любопытство! Как же с ним было сложно. Но Катя ожидала такого от мирных жителей. Всем же хочется узнать откуда у Зорниковой Агафьи вдруг откуда ни возьмись, появился ещё один ребёнок. Катя и сама была любителем задавать вопросы. В первое время в батальоне всех замучила, пока всё не узнала. Ну интересно же. Новое место, новые люди. Как тут не спрашивать? Катя решила ответила, даже не соврав:

– Моего дома больше нет. Его уничтожили.

– Как уничтожили? – прижала руки к груди та. – Совсем-совсем?

– Ну, не совсем, – пожала плечами Катя. – Но тех, кто делал мой дом домом убили.