Глава тринадцатая
Не то чтобы я была из тех, кому любое слово, будь оно сказано оценочно и в отношении текущей ситуации, слышится личным оскорблением, которое смыть можно лишь кровью. Кроме того, я могла и ослышаться. Но – просто…
Роман скривил губы.
– Вода… – он опять шевельнул рукой. – Идиоты.
Просто – да. Так тоже бывает. Я согласилась с едва расслышанными словами, и неважно было, к чему они произнесены.
Вода у меня осталась. На самом донышке, я сберегла, понимая, что наступит какой-нибудь крайний случай, и надеясь, как дурочка в кинофильме, что это предосторожность и непременно придет герой тогда, когда иного выхода у сценариста по имени «реальная жизнь» не останется. Такой бог из машины, рояль в кустах. Я требовательно протянула руку к своему рюкзаку, и Милена, сидевшая ближе всех, даже не пошевелилась. Я с досадой закусила губу. Ей становится хуже, она из нас будет первая. Роман на очереди, второй, но как знать, какие сюрпризы нам приготовлены.
– Рюкзак дай, Игорь, – приказала я. Мимимишик все сидел, повернувшись к нам, и я заметила, как и его лицо пошло красными температурными пятнами. Черт, из нас он лучше всех понимал, как и что делать, и если свалится он – конец станет неотвратимым.
Он и так неотвратим, скорее всего.
Аркудов перегнулся через Милену и передал мне рюкзак. Рация снова затрещала, но как-то коротко и малообещающе. Мимимишик тихо выругался. Я достала бутылку, открутив крышку, вручила Роману. К моему удивлению, у него появились силы взять ее самостоятельно, и это был, конечно, прекрасный знак.
– Вода, – настойчиво повторил он, возвращая мне бутылку. – Со… соберите воду, тупари. Живо.
Я цепко сжала опустевшую бутылку и перевела взгляд на Мимимишика. «Еды нет, воды нет», – обреченно сказал он в тот момент, когда за окном лило как из ведра.
Я понимала – у него тоже стресс. Милена безразлична ему, но есть простое сочувствие. Она потрепала ему и всем нам нервы, но теперь она заболевает, а он не способен ей чем-то помочь. Мимимишик тут не один, есть я, есть Аркудов, Милену я сбросила со счетов, но все равно: это было смешно – до истерики. Мы действительно бесконечно тупые.
– Дианочка? Ты чего? – расслышала я сквозь свой отрывистый, нездоровый, напряженный и нервный хохот. Стресс у всех проявляется очень по-разному. – У тебя крыша едет, Дианочка? Только этого нам еще не хватало, але!
Я размахнулась и запустила в него бутылкой. Слезы текли из глаз, резало и без того скрученный спазмами живот, и где-то в глубине сознания родилась мысль, что смех – худший вид всех истерик. Я не знала, так это или нет, но собственное состояние меня не обманывало. Мне сейчас было так плохо, что даже почти хорошо.
Из-за слез я все равно ничего не видела, и кто был автором пощечины, не сильной, но довольно обидной, такой, что я моментально заткнулась, я сразу не поняла.
– Есть еще емкости? – уже связно спросил Роман, внимательно на меня глядя. Я ему мешала, он попытался сесть, с первого раза не вышло, он сделал еще одну попытку, а я смотрела – притворяется, нет? Знать бы, как люди умеют актерствовать и как их на этом ловить… – Что с тарой?
– Пару бутылок найдем, – с азартом отозвался Аркудов, чем вызвал у меня новый истерический смешок, и Роман зачем-то потер руки. Вошел во вкус, и я тоже потерла пострадавшую щеку. – Прости, Дианочка, но от кого-то ты должна была наконец выхватить.
Мне никогда не нравилось резкое изменение планов и настроение людей без причины. То, что все вроде плохо и денег нет, как и перспектив, а потом вдруг лотерейный билет превращает проблемы в затраты – одно. Другое, когда ты пытаешься уцепиться за тонкий лед. Это не выход, это агония.
Аркудов зажал мою пустую бутылку меж колен, вынул из рюкзака дорогущую эко-кружку с герметичной крышкой. Отличный аксессуар, у меня такой тоже имелся.
– Еще есть?
– У Люськи сок был, посмотрите в сумке.
Аркудов с энтузиазмом подхватил рюкзачок Милены – трансформер, грошовая реплика известного бренда, еще новая, потерявшая форму с первых дней, – но, дернув молнию, застеснялся шарить и передал рюкзачок мне. Я никаких угрызений совести не испытывала, расстегнула молнию и сразу нащупала пластик. Детский сок, концентрат и сахар, недопитый, я потрясла бутылочку – оставалось на донышке, но я протянула ее Аркудову.
– Дай ей допить. Ей сейчас нужно сладкое.
– Что с тобой, Дианочка? – округлил он глаза. – Заразилась человеколюбием?
– Нет, это здравый смысл, Аркудов. Такая штука врожденная, как слух, например. Тебе незнакомо.
Милена пить отказалась. Оттолкнула руку Аркудова, словно он сунул ей яд, и свернулась потерянным комочком, жалобно постанывая. Впервые я испытала к ней сочувствие – понятное по отношению к человеку, которому физически плохо и который никому не причинил никакого зла. Да, она непроходимая дурочка, но не заслуживает такого, а что случилось, то случилось. Я сползла с сиденья, к радости Романа, наверное, который наконец-то смог сесть, отобрала бутылку у Аркудова, присела рядом с Миленой, чуть потянула за край одеяла.
– Тебе станет легче, – негромко сказала я. – Там немного, но тебе станет легче. Тебе нужно пить, лекарства мы пока тебе дать не можем. Давай. Будь умницей.
То ли спокойный голос, то ли что еще, но подействовало. Милена выпростала руку, взяла бутылочку, допила остатки сока. Я дождалась, пока рука ее безвольно опустится, взяла бутылочку и укрыла Милену одеялом.
Слезы от недавней истерики высохли – мало влаги, много соли – и теперь разъедали лицо. Я взяла кружку, с усилием открыла дверь вертолета и выставила наружу руки: в одной – кружка, и другая – открытая ладонь, в которую сейчас наберется влага, и я умою лицо.
Что за черт, запоздало подумала я, вспомнив про Мимимишика, и обернулась. Он вернулся к ремонту рации, она то и дело всхрюкивала, но, увы, это было все, на что она оказалась способна. Что. За. Черт.
Дождь лил, но вода набиралась медленно. Осторожно попихавшись, высунулся Аркудов с двумя бутылками, и смотреть на него было жалко. Природа слишком терпелива и крайне мстительна – вот она дарит нам воду, очень щедро, рукава моей куртки вымокли, и слава богу, что это мембранная ткань, непродуваемая, непромокаемая, – и вот она же хохочет над нами далеким неслышным громом: капля, другая, третья, в одной бутылке и во второй. Попробуй, сопротивляйся, крикни, как ты все и всех ненавидишь, выскажи, что накопилось, туда, в низкое небо, может, оно ответит тебе. Ударом молнии. Очень кстати, мы сидим посреди болота, и без того место опасное, а придет гроза…
– Главное, что грозы нет, – Роман как будто прочитал мои мысли. Он приходил в себя. Щеки порозовели, в глазах появился блеск – не температурный, живой. В который раз за сегодняшний день на меня накатило облегчение, оставив ощущение слабости и чувства, что все дерьмо уже позади. Ошибочного чувства. Холод, голод, жажда, и если тайга не убила нас в эту ночь – у нее впереди много времени. – Сеть… там контакт… отошел. Я иногда слышу их, но они меня – нет…
Он пил жадно, быстро, и в кружку вода налилась гораздо быстрее, чем в бутылки, которыми безнадежно тряс за бортом Аркудов. Я забрала у Романа кружку и снова высунулась наружу: еще есть Милена, ее тоже нужно как следует напоить, напиться нам всем, потом пополнить запасы.
Кап-кап-кап-кап, это у меня. Кап, кап, ха-ха-ха, кап – у Аркудова. Мы даже здесь с ним соревновались и были в неравных условиях. Одна бутылочка – та, что из-под сока – наполнилась быстрее, у нее было широкое горлышко, и Аркудов скрылся в вертолете, чтобы напоить Милену. Вторую, мою, бутылочку он передал мне, я посмотрела – половина уже практически набралась, а мне пить не особо и хочется… Но надо.
– Так нечестно, Дианочка.
– Все равно всем должно достаться. Если тебе тяжело, я подержу.
– Да кто же тебе мешает?
– …ва семь три, борт семь два семь три, ответьте диспетчеру. Борт…
– Семь два семь три, диспетчер, прием, терплю бедствие, терплю бедствие, терплю бедствие, я, семь два семь три, коорди…
Мы с Аркудовым дернулись в салон, но рация вскрикнула, закашлялась, издала короткий вой и умолкла. Мимимишик сидел к нам спиной, но мне казалось, он сильно разочарован. Потом бормотание донеслось снова, и стало ясно, что Роман прав, мы слышим, они нас – нет, а лучше было бы наоборот, так, как он предполагал в день аварии.
– Ты бы еще раз пять повторил, – съехидничал Аркудов. По его лицу стекали с волос капли. – Терплю бедствие…
Пять раз?
– Все… все он правильно сказал, – Роман был удивлен, пожалуй, не меньше, чем я. – Координаты я там записал…
Мимимишик знал, как и что говорить при чрезвычайной ситуации. По моей спине побежала капля пота, и не жарящая как печка грелка была тому виной. Допустим, просто допустим, сказала я себе быстро, на мгновение прикрыв глаза, что он увлекается играми. Или документалками. Так бывает. Одна из моих знакомых так интересовалась «Расследованиями авиакатастроф» при своей абсолютно далекой от авиации работе учителя истории, что великолепно разбиралась во всех этапах полета, вплоть до изменения механизации крыла.
В наш век обилия информации не стоит удивляться многим вещам, скорее изумляться, что люди не умеют работать с интересной им информацией и отделять чушь от правды.
Но Мимимишик. Когда-то этому учили в школах? В пионерских кружках? Он окончил профильный техникум? Он в армии был радистом, он ведь должен был служить в те годы, когда невозможно было откосить? Объяснение всему находилось.
Логичное, но какое-то зыбкое.
– Кто на тебя напал? – спросил у Романа Аркудов, передавая бутылку Мимимишику. Воды там было на самом дне – очень щедро. – Ты видел?
– Напал, – поморщился Роман и почему-то покосился на Мимимишика. – Да никто вроде бы. Я был занят рацией. Что-то там… не знаю, услышал или просто показалось, выскочил из вертолета – и все. Может, и поскользнулся.
Да-да, мысленно ухмыльнулась я. В твоих-то берцах, и тоже искоса взглянула на Мимимишика. И он тоже, как мне почудилось, стер с лица сомнение. Но хотя бы красные пятна сошли у него с щек – возможно, они были эффектом от грелки. Еще одна неплохая новость.
– Пан-пан-пан, – пропела я, – у нас поломка, нам нужна помощь! – Потом я вспомнила, что у меня в руках бутылочка и кружка с водой, но тревожить Милену не стала, дождалась, пока и Аркудов напьется, взяла у него бутылочку, перелила в нее воду из стакана и закрыла крышку. Затем пристроила кружку на подножке вертолета, аккуратно прикрыла дверь так, чтобы она придерживала кружку и не слишком лило в салон. – Кто опрокинет – убью к чертовой матери.
– А дальше что? – Аркудову было катастрофически интересно, что все же произошло. Но видел Роман человека или же нет, а может, он приходил в себя на какое-то время и раньше и получил инструкции от Мимимишика, а может, а может… неважно. – Ну, ты хоть перевязку бы себе сделал? Нет?
Роман хмыкнул.
– Не помню я ничего.
Некто пришел сюда за едой – единственным, что ему было важно, ничего не нашел, но странно, что не убил Романа. Или нет, ничего странного нет, беглый зек оценивал свои шансы выжить, быть пойманным, вернуться в места лишения свободы уже, вероятно, до конца своих дней. «Украл, выпил, в тюрьму – романтика!» – говорилось в известном всем кинофильме, но я никогда не принимала романтизации криминала и была убеждена, что сколько бы сроков и за что ты ни намотал, умереть хочется не в тюремной больнице. Наверное.
Или этот беглый зек вообще был не убийцей. Может быть, безудержная пьянь, задавившая человека, квартирный вор или курьер всякой дури. Тайну свою он унес на дно болота – но кто из нас решил бы поговорить с ним по душам?
Я вспомнила пятно на обшивке. Не стану я выяснять подробности, не сейчас.
Рация замолкла совсем, теперь даже хрипов не было слышно. Мимимишик оглядел всех нас по очереди, одобрительно кивнул, заметив кружку с водой. Дождь не переставал, но затихал понемногу.
– У нас еды нет.
– У нас еды нет. – Роман закрыл глаза, долго так сидел, откинувшись на спину, и мы тоже сидели, вслушиваясь в захлебывающийся кашель Милены. Ей становилось хуже с каждой минутой, Аркудов обнимал ее, кутал все сильнее, ее колотило так, что со стороны это было заметно.
– Ей холодно, – произнес Аркудов дрожащим голосом. – Есть еще одна грелка?
– Нельзя, – мотнул головой Мимимишик. – У нее и так температура, ее надо сбить. Давайте ей пить.
И то ли мне показалось, то ли и в самом деле лицо его снова покраснело. Скорее всего, это тени, решила я. Никто из нас не увидел решения – в прямом смысле на расстоянии вытянутой руки, а если подумать пару секунд, то и руку вытягивать необязательно. Но вода у нас есть, это значит, наши шансы немного выросли.
– Сколько времени? – спросил Роман, не открывая глаз.
– Половина первого. – Мимимишик быстро взглянул на телефон, хотя наверняка знал – плюс-минус – время. – Что предлагаешь?
Ответа никакого не прозвучало.
Номарино. Населенный пункт. Далеко, я прикидывала вчера, есть ли смысл до него добираться. Но если бы мы вышли вчера – это одно, сейчас все поменялось, и сильно. Милена больна и никуда не дойдет. Роман, вероятно, не дойдет тоже. А я? Наверное, тоже нет. У меня режет желудок, и только адреналин приглушает боль. Надолго ли меня хватит?
– Ты вчера сказал – неизвестно, сколько нам здесь сидеть, – напомнила я ледяным голосом. Вчера я не придала этому значения – зря. – Что ты имел в виду? Упавший вертолет – серьезное происшествие. Нас ищут. Нас уже должны искать. Разве нет? Ты же менял план полета. Специально ходил и спрашивал.
Роман на меня не реагировал. Могло ли быть в этом что-то не так? Я не разбиралась в тонкостях управления гражданской авиацией настолько, чтобы понять, где кроется зверь пушистый. Но он притаился – бесспорно, да, зыркал на нас из ближайших кустов, сейчас выйдет и покажет свой белый красивый хвост. Я знала, что полеты контролируются, что просто так подняться в воздух ни у кого не получится, что соблюдение этого правила стало лишь жестче с тех пор, как появились в продаже дроны – не один раз я слышала жалобы коллег, которых ловили за попытками сделать эффектные фото с воздуха. Эффектные, эксклюзивные и поэтому дорогие.
Дорогие?..
Деньги, разумеется, да. Всему виной были деньги. Немалые даже и для Москвы, что говорить об этом крае. Стоимость подобной экскурсии не по карману и сотруднику крупного банка, если он не возглавляет департамент ай-ти или не сидит в совете директоров.
Просто деньги.
– Полет незаконен?
Глава четырнадцатая
Кто-то из нас должен был это спросить. Подумали об этом, наверное, все – кроме, может, Милены. Аркудов озвучил то, что и так уже вертелось у нас на языке.
– То есть, – недобро щурясь, продолжал Аркудов, – из этих денег часть пошла тем, кто выписал план полета… дай угадаю, на какой-то государственный вертолет. Без понятия, как вы тут все это прикрываете. Вряд ли на военный, но как знать. Ты свалил и полчаса раскидывал и договаривался, кто сколько получит, если ты изменишь маршрут. Вел переговоры, упрашивал. Все-таки вернуть разом больше миллиона – жабка придавит ночью, да? Тем более заповедник, тебя потрясли порядком, но лучше хоть полтинник сраный потом положить в карман.
Закажи себе на этот полтинник надгробный памятник, козел, подумала я, посмотрев на Романа, и ему было решительно все равно. Или никто ничего не докажет, потому что все всех прикроют, или уже не скрыть ничего, найдут нас или же нет, живыми или же мертвыми.
– А то ты не догадался, Аркудов, – заметила я без особой, впрочем, злости. Какая разница – теперь никакой. – Медвежье ущелье, ну да. Много снимков вышло, похвалишься?
– В общем, раз нас еще не нашли, значит, они не знают, где мы, – довольно равнодушно закончил Роман, не подтвердив наши предположения и не опровергнув. Я подумала – не сам ли он шарахнул себя по башке? Лежачего обычно не бьют, тем более раненого.
Тридцать, сорок пять часов. По тайге. Где звери. Немыслимо, нет, теперь уже никто из нас не дойдет. Но вчера еще существовала надежда, что спасение скоро прибудет, сегодня Роман признал, что она нас покинула. И лучшим тому доказательством было его безразличие.
«Дальше посмотрим…» Да еще вечером все было ясно. А мы – слепцы. И глупцы. Четыре идиота. Ладно, три.
– И что нам делать, летеха?
Я перевела взгляд на Аркудова, затем на ждущего ответ Мимимишика. Что нам делать? Выхода два. Пытаться продержаться или… или ждать, замкнувшись в отчаянии и ожидании смерти. Закрыть вертолет, замуровать щели, сбиться в клубок под одним одеялом как те два индейца – и ждать. Вязкое, долгое, томительное ожидание неизбежного.
– На базе, конечно, нас ищут, но им нужно время, – проговорил Роман и стыдливо отвернул голову. Или свет фонарика, который случайно в этот момент включил Аркудов, резал ему глаза. – Сколько его будет нужно – два дня? Три, четыре? Примерно. Если вылететь с базы никак, то наш вертолет не поднимется, понимаешь? Но главное, что у нас есть вода. Повезет, так дождь идти будет долго, а гроза не начнется.
Да, повезет. Если отбросить эмоции – то неважно. Никто не знает, где мы. О том, что вертолет не вернулся, известно нескольким людям, и они изо всех сил пытаются это замять. Получится? Я сомневалась. Но шапки полетели бы у многих из них, в том числе и у тех, кто дал разрешение нашему вертолету вылететь как другому, значит, они будут прикрывать свои горящие зады до последнего.
– Если бы ты вчера, падаль, нам об этом сказал… – начал было Мимимишик, но махнул рукой.
– Сколько дней человек может прожить без еды? А хищник сколько может прожить? А ему-то закусочка – вот она, – я похлопала по обшивке вертолета. – Эксклюзивные консервы «Туристы в собственном соку».
Аркудов, словно очнувшись, выключил фонарик – в вертолете стало темно – и повернулся к Мимимишику, Милена застонала и снова закашлялась.
Номарино – крайний случай. Ночной лес, болото, звери. И у нас есть в запасе две ракеты. Только облачность низкая и дожди, и толку от ракет никакого. А еще можно забрать воду.
– Кто-то разбирается в грибах? – зачем-то спросила я.
– Ага, я такое читал, правда, про копальхен, – вставил Аркудов. Что-то знакомое, я, кажется, тоже читала, ничем хорошим там дело не кончилось. – Дианочка, если ты положишь в общую кучку хоть один ядовитый гриб, эта коробка станет нашей братской могилой. Смерть от грибков, я скажу, такая. Не самая лучшая.
– Тогда чипсы лопай, – разрешила я. – У меня есть. Хочешь? Правда, через часик тебя прикрутит так, что мама не горюй, а воду мы – кстати, стакан полный, ответственный за бутылочки – воду мы начнем опять экономить. Будешь на стенку лезть. Угостить?
Аркудов на мои подначки не повелся. Устал, и мы все устали. Я успела немного поспать, не сказать, чтобы мне помогло, голова была будто пустая… неудивительно, что мы чуть не упустили тот шанс, который дали нам свыше: вода. Теперь у нас есть вода. А еще знание того, что мы – не пострадавшие, а улика. Ай-яй-яй, нехороший офицер запаса решил полетать. А люди, какие люди, там еще были люди, да не было никого. А, эти четверо? Так это туристы. Ненормальные, в лес пошли без ничего, зато накрашенные и с фотоаппаратами. Идиоты, ваша честь, уважаемый суд, как есть – чистые идиоты.
А природа умеет быть милосердной. Вот люди – нет.
Время тянулось поддельным медом – обманно и липко. То просыпалась, то вновь погружалась в сон Милена, и мы по очереди давали ей воды. Воды хватало – пока. Я выбралась по нужде, поступив предусмотрительно: сняла обувь, носки, завернула джинсы. Не то чтобы все было сухое после прогулки по росе, но не такое мокрое, как могло бы стать, намочи я ноги по щиколотки. Мой визит под хвост вертолета почему-то всех оживил, словно я подала команду, но вероятнее – сказалось то, что мы смогли напиться. Прогулялся Аркудов, тоже предварительно разувшись, и мне показалось, что он удивлен: откуда у меня эти навыки? Да, хмыкнула я, дружок, ты никогда не снимал свадьбы черт знает с какого ракурса. А я кроксы надевала на свадьбы еще тогда, когда весь мир от этого «убожества» просто шарахался. Это мир потом оценил комфорт…
А я и забыла, что я фотограф. Я же постоянно ловила все, что мне попадало в кадр. Как быстро с человека слетает налет цивилизации, когда он остается один на один с той силой, которая его раздавит, приди ей в несуществующую голову подобное развлечение.
Еды нет, еды у нас нет. Это мы еда, если разобраться. Я вспомнила, вот совсем уж некстати, и когда позавидуешь тем, кто глуп как Милена: самолет с чилийской командой по регби, разбившийся в Андах. Их, конечно, искали. Какое-то время. Сколько дней они были в снегах? Очень много, пока наконец кто-то из самых отважных не рискнул отправиться через перевал. Но самым главным, самым пугающим было не это, а совпадения.
Их искали, но не нашли потому, что тоже была ошибка с координатами.
Они тоже страдали от холода, вдалеке от людей.
И рейс тоже был чартерным – заказным.
И пилоты были тоже бывшими военными летчиками.
Все подводило меня к последней, критической мысли. У них тоже была вода – и не было еды. Никакой.
Что было дальше – я гнала от себя воспоминания. Это лишнее, ни к чему.
Роман прошелся за вертолет следом за Аркудовым, и я заметила, что, несмотря на то, что с виду ему полегчало, все было не так уж и радужно. Сказалась потеря крови, а может, и сотрясение, но его шатало, координация движений была нарушена. Мимимишик дремал, облокотившись на панель, молчаливую и бесполезную. Рация была включена, но больше не подавала никаких признаков жизни. Вероятно, садился аккумулятор.
Милена заснула. Может быть, помогла очередная порция лекарств, которую мы с трудом, но впихнули в нее вместе с Аркудовым, и обильное питье. Холодное, но что делать. Я, подумав, пробралась к ней под одеяло. Заразиться я не боялась: если мой организм справится, справится и так, от основных болезней я привита согласно графику, а холод, пусть я и опасалась его, на мне не сказался – спасибо стрессу, должна же я быть благодарной за то, что мне и в такой ситуации везет больше прочих… Милена подкашливала мне в плечо, зато она была теплой. А это крайняя стадия эгоизма, решила я, находить плюсы там, где минусы для других. Или – залог выживания. Но все равно я лежала к ней спиной.
Еще раз вылез под дождь босой Аркудов. В вертолете стояла сонная хмарь, дело шло к вечеру. Лежать было не так больно – в смысле рези в желудке. Я нащупала рюкзак, вытащила конфетку. Да, это торг с бессердечным мирозданием, но делиться не стану, самой мало. Немного сахара мне не повредит.
Проснулся Мимимишик, осторожно пролез мимо нас, сел на сиденье так, что я его прекрасно видела сквозь опущенные ресницы. Он не разулся, нет, наоборот, вышел потом наружу как был, в обуви, но сидел, будто собираясь с силами. И шел, пошатываясь, хромая. Ему нужны лекарства, которых нет? Он тоже заболевает? Все это скверно. Или нет, все можно перетерпеть, пока это происходит с другими. Сколько жизней, помимо моей, и кто-то играет нами как пешками. А затем и мне выставят счет. Будет ли мне что предложить в обмен на то, что я выживу?
Мне бы очень хотелось остаться в живых. У меня еще много планов. У меня родители, бизнес, любимое дело. Может быть, я заведу животное – если вернусь. Когда вернусь. Что я могу предложить взамен, что у меня самое ценное, чем я готова пожертвовать, чтобы жить? Кем? Если сейчас мне дадут такую возможность?
Я открыла глаза. Так было легче, так не терзали вопросы, на которые я не собиралась искать ответ.
Все спали. В вертолете было темно и сыро. Я не хотела вылезать, но пришлось, в очередной раз я пожалела, что пила дождевую воду. В том, что меня мучила жажда – меньше, чем голод, говоря откровенно – был плюс, а теперь мне необходимо снова выйти под дождь.
Но он кончился. Значит, кончилась и вода, и кружка стояла уже на одном из сидений, прикрытая крышкой. Я надеялась – полная. Рассветет, наступит еще один день. А потом еще, и снова, и снова. Потом это «снова» кончится – сперва для кого-то из нас. А кто-то, конечно же, будет последним.
А может быть, нет, холодея и опять вспоминая крушение в Андах, подумала я. Может быть, у нас будет… так же.
Удивительно, но вода куда-то ушла, просочилась в почву. Вода была ледяная – ноги сразу потеряли чувствительность, и я постаралась не особо задерживаться. Но когда я обернулась, поддерживая штаны, увидела знакомую фигуру Аркудова.
– Не ори, Дианочка, – очень тихо сказал он. И я послушалась. Он был полностью одет, даже в куртке, и в руках держал мою обувь и мой рюкзак.
Я одернула куртку и машинально протянула за кроссовками руку.
– Одевайся, только ни звука, – продолжал Аркудов одними губами. – Я забрал воду и ракетницу. Вроде все спят. И карта, – он похлопал себя по карману. – В телефоне не подгрузилась, не целиком, но компас должен работать и пауэрбанк у нас есть.
Я сосредоточенно завязывала враз намокшие кроссовки, отклячив зад.
– Дойдем до Номарино. Постараемся. Здесь больше оставаться нельзя.
– Что, – беззлобно поддела Аркудова я, выпрямляясь, – Милена очнулась и требует свадьбу и троих детей? Или Мимимишик от ревности грозит оторвать тебе голову?
– Смешно, Дианочка. Но неумно. Я видел у него пистолет.