Loe raamatut: «Машины морали, машины любви»

© Dante Inanis, 2019

ISBN 978-5-0050-5698-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Мемра и мурмурации

Он мог бы работать, где захочет, а акулы HR сновали бы рядом туда-сюда, предлагая наперебой безумные вакансии. Но нет. У него имелся личный интерес. В потоках данных, в сборе информации, в закономерностях. В них он видел красоту как никто другой.

Всё началось с домашнего проекта по светофорам, когда из циклов включений зелёного света он выделил закономерности движения пешеходов. Это было так красиво. Так неожиданно! Понимаете?

Он узнал, что во всём городе существует всего одна последовательность дорожных переходов, по которой вы сможете проделать путь без единой остановки, которая охватывает больше половины точек контроля движения. Конечно, если вы умеете быстро двигаться. Понимаете? Потом были рестораны быстрого питания, птицы, системы кредитования, и, наконец… Наконец.

Это был самый захватывающий, безумный и невозможный проект, очень похожий на проект с птицами. Но вместо птиц были люди. А вместо точек вирусного обмена – любовь. Возможно, во всём виноваты птицы! Так он ответил Чарльзу, когда тот спросил его: «Почему?». Он сказал: «Возможно, во всём виноваты птицы». И Чарльз ничего не понял. И никто бы ничего не понял! А он даже не объяснял.

Потому что, когда вы смотрите на птиц, а потом на людей, а потом снова на птиц, вы находите, что птицы не так сильно отличаются. Когда-то они были большие, ну знаете, с когтями, их все боялись, а теперь они живут на задворках и самые успешные из них воруют у нас блестящие ложки. И кому придёт в голову подумать о том, что птицы не так уж сильно отличаются от людей?

Нет!!! Это не какая-то глупая псевдо-красивая поэтическая мысль! Нет!!! Это вполне чёткая математическая идея, наполненная той красотой, которую нельзя нащупать голыми руками, голыми глазами и голым умом. Для этого нужно было знать столько же, сколько знал Паоло. Теория чисел, групп, хаоса, семантической информации, матрицы, структуры, пространства, преобразования, вероятность и статистика. Добавьте сюда капельку биохимии, физики, биологии, этологии, потому что без этого всё предыдущее не имеет никакого смысла, – и вы получите её. Красоту Паоло.

– Совершенная глупость сводить людей вместе на основании того, какие фильмы они смотрят и какие посты лайкают, – сказал Паоло на интервью.

– Зато это тридцать процентов успешных свиданий, – заметила женщина лет сорока. – Или у вас есть другой способ?

Паоло посмотрел в сторону:

– А я могу пососать леденец?

Несколько человек переглянулись между собой.

– Почему нет, – сказала женщина, и Паоло аккуратно развернул из бумажки мятную стекляшку торообразной формы, повертел в руках и положил за щёку. В комнате повисла тишина.

– Ну, так как? – спросила женщина.

– Тридцать процентов успешных свиданий ведь не гарантируют успешную семейную жизнь? – Спросил Паоло.

В комнате раздался смех:

– Дельное замечание, – улыбнулась женщина. – Но людям проще увидеть результат, когда он приходит к ним сразу, а не через три года или не дай бог на золотую свадьбу.

В комнате послышался смех. Паоло перекатил леденец за другую щёку.

– Тогда… – он сделал губы трубочкой и посмотрел в потолок, – тогда я бы не менял подход.

В комнате установилась тишина.

– Вы же только что сами сказали, что глупо сводить людей вместе на основании лайков.

– Если нужно только первое свидание. Вероятно, в подходе есть что-то правильное. Значит, следует отбросить ложное, а то, что останется, окажется решением.

– Как-то слишком просто, – прокомментировала женщина.

– Он мне подходит, – сказал мужчина с серебряными волосами, который напомнил Паоло графа, конечно, если бы во время феодального строя было принято красить волосы. Женщина пожала плечами, но решение было принято.

Через несколько часов Паоло был уже среди новых друзей в шумной компании, где один оратор ему запомнился особенно. Это был высокий худой мужчина в неформальной одежде, с ошейником на шее, бейсболке с козырьком назад и в чёрной футболке. Он говорил громко, активно жонглировал руками и много матерился.

– Да! Да!!! Да!!!! – хлопал он в ладоши. – Приезжаю я в Торонто, а там й*ая осень! Нет, ну а что делать. Я беру Эрика за руку и веду его пить глинтвейн, потому что Эрик ничего крепче не пьёт. Это же Ээээрик.

Рассказчик наклонил голову набок изображая Эрика.

– И вместо того, чтобы поговорить с приятелем о высоком, ну там о хорошей эрекции, о девочках, он что делает? Он лайкает пост Маккинзи, – человек изображает максимальное возмущение.

– То есть, я выделил время, послал отца на*й, а он сидит и лайкает Маккинзи, которая трахнулась с каким-то Бобби и написала об этом. Вот тебе эвент, а?!!!

Люди внимательно вслушиваются в трагическую театральную паузу.

– А этот Бобби – он кто? Бобби – форменный засранец, его никто не любит. На него там бочки дерьма весь курс катит, а она с ним трАХнулась.

Толпа понимающе молчит.

– Вы же понимаете, что это значит? Они её просто съедят, вместе с её с*ка тупыми п*нутыми тампонами. И я смотрю, там уже постов под пять сотен ненависти и его один лайк! Представляете?! Сотни постов ненависти – и его один-одинёшенький лайк. И он ей пишет комментарий поддержки: «Я бы тоже трахнул такой член». Воображаете?! Пи*ец!!!

В голосе уже слышались хриплые нотки, а запал только разгорался:

– И что? А!!! Они идут на свидание, она лижет ему по самые яйца, и они женятся. Happy End!!!

Горячий оратор садится в общую компанию, опрокидывает шот и продолжает наигранное удивление:

– Ну вот, бл*дь, как?! Что нам скажет наука? И да! Я точно знаю: она не считала его сексуальным. Вы думаете – скрытая симпатия – а ни*я!!! Она не считала его сексуальным, пока этот сукин сын не поставил лайк!

Оратор уселся на диван, подтягивая к себе поднос с выпивкой.

– Билет мне в рай, если мы не сделаем бабки!

И он с довольной ухмылкой поднял тост:

– Выпьем за удачливого Эрика, за ох*енные лайки и за успех нашей кампании!

«Кампаай» – закричала толпа, «За науку!» – кричали другие, «За QA после первой не пить» – голосили третьи.

Оратора звали Чарльз. Он был сыном основного владельца акций компании CommuniCat, в которой теперь и работал Паоло.

* * *

Паоло влился в ряды разработчиков системы семантического (смыслового) анализа, которую программисты окрестили Мемра. В религии Мемра, она же Логос, она же Маамар, она же «Слово», обозначало сущность, созидающую мир из мысли. В CommuniCat Мемра анализировала посты людей в социальных сетях с целью конструирования модели идентичности.

Для этого Мемру научили выделять смыслы и определять отношение автора к ним. С удивительной точностью, превосходящей человеческие способности, Мемра обнаруживала иронию, удивление, раздражение, порицание, поддержку, агрессию, негодование и юмор. Она отлично справлялась с задачей нахождения сексуального флирта как явного, так и скрытого и уже участвовала в качестве эксперта в судебных разбирательствах по теме харассмента.

Своим успехом проект был обязан новой семантической теории информации Вольперта. Глазами Мемры человеческая индивидуальность представлялась словарём смыслов, массивом идей и матрицей отношений между ними. С точки зрения Мемры человек был машиной, которая разделяла реальность на две части: добро и зло. Машиной, для которой средой обитания выступали социальные сети как место выражения мыслей и распространения моральных оценок.

Мемра моделировала не только идентичности отдельных людей, но и создавала совместные модели для семей, партий, субкультур и стран. Она знала ответ на вопрос: сколько в вашей индивидуальности чужого, из каких культур, субкультур были заимствованы идеи. Мемра могла точно ответить на вопрос: какой вы фрукт, каких мыслей раб и какого «отца» сын.

Мемра знала вас лучше, объективнее и точнее, чем вы. Однажды один из сотрудников с именем Майкл предложил написать автоматизированного психолога-ассистента, который бы помогал людям с бытовыми проблемами. Скажем, вы платите десять или двадцать долларов в месяц и получаете первичную помощь. Паоло эта идея пришлась по душе и он познакомил Майкла с домашним проектом, использующим базу данных Мемры для создания карты распространения идей.

– Это же круто! – радовался Майкл, смотря на картину, где отображались отношения между людьми и идеями. Интерфейс позволял выбрать разные группы людей по разным критериям, чтобы построить новую карту. Например, вы могли выбрать политические пристрастия, религию или виды образования. Майкл смотрел на творение Паоло с неподдельным восхищением, словно перед ним раскрылся новый неведомый мир.

Вселенная симпатий людей к идеям как бы одевала человечество в новое платье, создавала новый образ (или «look», как сказали бы представители модной индустрии). Теперь все люди делились на тех, кто… любил котиков, и тех, кто ненавидел любителей котиков. И если первое не было в новинку, второе вызывало интерес, особенно если обратить внимание на корреляцию с нетерпимостью к случайному сексу. Портрет среднего человека современности выглядел так. Вам тридцать три года. У вас аллергия. Вы придерживаетесь идеи здорового питания. В целом, вы оптимист. Любите котиков. И не очень любите, а то и ненавидите людей, занимающихся сексом без обязательств. А взамен, люди, которым нравится заниматься случайным сексом, ненавидят вас, как тех, кто любит котиков. И вот объясняйте это как хотите!

– До сих пор я считал свою работу бесконечно скучной, – признался Майкл. – Кажется, вы только что изменили мою жизнь.

Паоло, носивший обычно беспристрастное лицо или, как говорят, «pokerface», неожиданно улыбнулся. Ему нравилось, когда его работа вызывала искренние удивление. Так в лице Майкла он заполучил нового фаната, а возможно и друга.

* * *

Плюшевый клубок личных интересов в недрах Мемры был и у Майкла, который надеялся с её помощью столкнуться с любовью, все эти годы удачно обходившей его стороной. К тридцати пяти годам ему было стыдно признаться в таком публично несмотря на то, что сам он занимал позицию борьбы со стереотипами. Победить этот стереотип он не был в силах, потому что был одним из его истинных последователей и хранителей. С помощью Мемры он мог отследить связь между идеей «истинной любви» и своей личностью. В свободное от работы время он раскрывал карту виртуальной идентичности и прослеживал связи между идеями, пытаясь понять, что нужно изменить в себе, чтобы вырваться на свободу.

Идея «истинной любви» занимала значительную часть сущности Майкла. От неё отходил пучок связей к идее «невозможного совпадения», которые вместе создавали фантазию про встречу с человеком, приносящим Майклу новый взгляд на мир.

Идея «невозможного совпадения» заставляла перебирать песок руками, в надежде задержать меж пальцев желанное. Это по-своему объясняло поведение Майкла, выглядевшее со стороны промискуитетом, будучи изнутри верой в сокровенное.

«Вот что плохо, – рассказывал Майкл группе разработчиков, среди которых сидел и Паоло, – Мемра создаёт виртуальную идентичность человека. Возможно, для сервиса знакомств этого достаточно. Но для поиска реальной любви – нет. Что мы делаем? Выдаём рекомендации на основании отношений людей к идеям? Допустим, для хорошего свидания это работает. А дальше? А построение семьи? А любовь? Вот если бы Мемра могла сконструировать ещё идентичность человека, которого мы бы могли полюбить. Если бы мы нашли закономерность, по которой идентичности притягиваются друг к другу».

Розовощёкая Нэнси тихо замечала: «Любовь слишком расплывчата, чтобы ставить задачу», и на этом размышления Майкла прерывались. Он и сам понимал неопределённость поставленного им вопроса, но как его определить или найти способ, чтобы определить, – не знал.

Нэнси тем временем переживала второй развод после второй беременности и относилась к своим мужчинам достаточно философски: «Не знаю, что вы от меня хотите, – говорила она им, – Детей? Пожалуйста. Родительские права? Пожалуйста. Меня? Ну уж нет! Оставьте меня мне!».

Иногда она жаловалась Майклу: «Почему если я прожила с мужчиной вместе, спала вместе и делала детей вместе – я обязана его выслушивать и делать вид, что он мне небезразличен?». Майкл молчал. «Твои любовники тебя тоже заставляют работать службой поддержки?» – спрашивала она его.

Майкл мотал головой, хотя и в его жизни всё было не столь просто.

* * *

Роясь в чемодане прошлого, Майкл не мог найти причин для жалоб. Первые отношения появились без усилий. За ним ухаживали, любили, ждали. Одевали, раздевали. Он обещал, что всегда будет предан. А потом была поездка. На пять дней. Он встретил другого и за четыре часа понял, что с ним так же хорошо, как и с первым. Это было ужасной трагедией. Лично для него. В нём как будто сидело двое: тот, кто обещал, и тот, кого целовали. И он повторил эту ошибку ещё дважды, прежде чем навсегда запретил себе давать невыполнимые обещания. Но идея… Идея осталась.

На что же это похоже? На рыбу, которая мечтает жить как птица? На птицу, которая мечтает жить как рыба? Или на птицу, которая рыба, но мечтает жить как птица, но в воде как рыба? Тут легко запутаться. Легко прийти к отчаянью. Легко разочароваться в мироустройстве, особенно если ты человек, и ни рыба, ни птица.

А Майкл нашёл какой-то свой стержень равновесия. Одна его половина ощущала себя в сексе словно рыба в воде, а вторая была птицей в небе из возможностей и вероятностей. Когда он приходил на свидания, ему казалось, что он снимает кино про человека, который выглядит, как он, говорит как он, но не он. И всякий раз, когда такое ощущение ему удавалось, секс был сказочным, а когда нет – секса не было вовсе.

Наверное, в этом был секрет, почему он не чувствовал вину, когда был с Джимми. Он приходил, говорил себе: «Это просто визит вежливости». И каждый раз его накрывало ощущение, что он снимает кино. И он говорил: «Ну хорошо, у нас давно не было, а парень молодой, не буду же я вести себя по-свински». А на самом деле секс у них был всегда, когда виделись. Хоть и к сожалению Джимми встречи случались не часто. Но он не жаловался. Он даже старался не звонить, чтобы не вызывать чувство вины.

Майклу сильно повезло в том, что он не догадывался, о чём думает Джимми. В глазах Майкла его любовник был несколько глуп и наивен. А Джимми чувствовал, каким недалёким человеком воспринимал его Майкл. Ему казалось, что безответная любовь вызывала у Майкла чувство вины. Джимми было ясно – его не любят, но он верил, что именно чувство вины возвращает Майкла, поэтому считал, что пока он явно не напоминает ему о любви, Майкл будет возвращаться снова и снова, испытывая стыд и обязательства.

Если бы Джимми знал, почему Майкл приходил к нему. Если бы Майкл понимал, что Джимми знает, каким он его видит. Если бы они оба могли поговорить друг с другом откровенно, то в тот же самый день случилась бы самая трагическая и одновременно комическая история двойного самоубийства. Какие там Ромео плюс Ромео?

Это было бы красиво. Ванна. Кафель. Кровь. Лепестки. Много лепестков. Много крови. Майкл и Джимми лежат голые в джакузи. Бурлит вода, красное месиво, эмоции! Шампанское бурлит в руках сценариста. Камера подъезжает ближе слева направо. Видно словно сотканные гуттаперчевые тела Джимми и Майкла. Полупрозрачные, неживые, замысловатые мускулы, судороги, тени от свечей, воск, капающий на тело, засохшая тёмная кровь, боль, ужас, ужас. УЖАС!

Мотор! Снято! Ещё ничего не написано, а у нас уже два трупа. И есть первый рассказ, который можно прекратить по своему желанию в любой момент. Только люди так не делают. И не потому, что они не знают о мыслях друг друга, – догадываются. И не потому, что хотят сохранить себе жизни, – хотят, но не могут. И не потому. Но почему? Никто не знает.

Никто не знает, почему люди открываются друг другу как судоку, по кубикам и частям. И хорошо, если своим частям, порой это части других тел, вырванные или сворованные. Не удивительно, что почти никому не удаётся сложить пазл так, чтобы получить человека.

* * *

Теперь куда легче понять, что родного Майкл нашёл в Рейчел. Они были знакомы ещё с института, но их настоящие отношения завязались после того, как Рейчел выложила Майклу историю неудачных попыток.

У Рейчел было три парня. С первым она познакомилась на вечеринке у знакомых, его звали Коди. Он сам начал флиртовать с ней, и они уединились в комнате, а после трёх часов пространных разговоров он совершил над ней скромный поцелуй. Про таких как Коди говорят: «Он был милым парнем», а потом добавляют: «Но!».

Тод был совсем другим парнем, сельским, простым и тем, кому нравилось быть с Рейчел физически. Секс с Тодом был не то, чтобы замечательным, но лучшим, пока на горизонте постоянно маячил Коди. Однако Тод не спешил знакомиться с другой стороной Рейчел, а их беседы переполнялись неловкой тишиной, казалось, если бы не секс, хищное молчание перерезало бы глотки любовникам. Про таких как Тод говорят: «Он был милым парнем», а потом добавляют: «Но!».

Коди и Тод – симпатичные хорошие парни, которые интересовались Рейчел, а она переключалась между ними, наполняя свою жизнь из обоих сосудов недостающими ингредиентами. Про таких как Рейчел говорят: «Она…» и даже не добавляют: «Но!».

Калейдоскоп свиданий прекратился, как только Рейчел столкнулась с Джеймсом. Их знакомство состоялось на работе, плавно перешло в разговор, разговор перерос во флирт, а флирт превратился в свидание. Джеймсу не требовалось приглашать Рейчел дважды. В нём было всё или почти всё, что она искала в мужчинах: он казался зрелым и умным, его интересовали все грани её личности, а татуировка на левой руке добавляла ему некий квази-хипстерский образ, от которого Рейчел сходила с ума. Не хватало только одного: он не был хорошим парнем.

Время от времени он казался милым и чувственным, но из-под белых рукавов выглядывал мрачный стилет-скелет личности. Джеймсу нравилось контролировать, хотя отношения только начинались, он уже сумел подобрать ключи к слабостям Рейчел. Играя на её чувстве вины или восхищении, он выбивал бонусы словно «Джекпот» на игровом автомате. Про таких как Джеймс говорят: «Импозантный мужчина», но про себя добавляют: «Мудак!».

Рейчел понадобилось немало времени, чтобы решиться расстаться с Джеймсом. Было нелегко признать, что она бросила двух милых парней. И если вы спросите её, ради чего, – она вряд ли сможет подобрать слова. Про таких как она говорят, и даже она порой говорит о себе то же самое.

Но Майкл прервал цепь глупых самообвинений. Он-то уже давно понял, что воображение людей о морали и нравственности бывает максимально безнравственным из-за несоответствия с реальностью. Рейчел наконец смогла взглянуть на мир глазами существа, которое брало от других не более, чем они готовы были отдавать, и давало не больше, чем от него могли получить.

* * *

Теперь легко будет понять, почему Рейчел встала на сторону Майкла в вопросе отмены института семьи как единственного метода воспитания детей. Не то, чтобы она была «За» или «Против», но теперь она подвергала большим сомнениям собственные ощущения. И когда Нэнси высказала своё неодобрение, Рейчел возразила ей.

Для Нэнси эта беседа началась с выбора пирожных. Буквально пару часов назад она бегала по магазинчикам, пытаясь отыскать нужный пуншкрапфен (миниатюрное пирожное). Нэнси сразу же примостилась в очередь, как только увидела нежные розовые кубики в глазури, и пока очередь двигалась, она успела пробежать глазами статью с весьма говорящим заголовком: «Будущее воспитания детей».

Право на воспитание детей выдавалось семьям, прошедшим аттестацию и получившим сертификат. Родители, которые не хотели или не могли воспитывать ребёнка, имели право передать его «институциональной семье». Законы были продуманы таким образом, чтобы минимизировать число детей в детских домах, считающихся худшей средой для ребёнка.

Последнее время набирали обороты семьи из двух человек: родитель – ребёнок. Нэнси сама воспитывала двух дочерей, а Майкл мог стать одним из таких будущих родителей. Именно этот формат и стал движителем для авторов статьи, которые намеревались совершить переворот в современной системе воспитания. Они предлагали наделить правом воспитания ребёнка нескольких людей, которые не обязательно состояли в близких отношениях. Иначе говоря, авторы предлагали немыслимое: разорвать связь между любовью и воспитанием навсегда.

Нэнси настолько погрузилась в хитросплетения статьи, что чуть не пропустила очередь к пуншкрапфенам! Её возмущению не было предела:

– Какая глупость! Вы только подумайте! Лишить ребёнка любящих родителей!

Эти слова один в один она повторила уже в офисе. Рейчел пожала плечами:

– Но вы же воспитываете детей одна.

Нэнси с негодованием откусила пуншкрапфен:

– Но муму-вы-же-муму! – слова зажевались сладким пирожным. – Я люблю своих детей! И этого достаточно!

В разговор вмешался мужчина средних лет с именем Рене, который сидел от Нэнси в другой части комнаты. Даже не поворачиваясь лицом к коллегам, он произнёс:

– Кто же вам сказал, что они не будут любить детей?

Нэнси развела руками:

– А откуда возьмётся любовь?! Они не хотят строить отношения, живут только для себя! – но конец мысли вслух произносить не решилась: «И весь этот закон про „институциональные семьи“ нужен только для того, чтобы трахаться направо и налево и иметь детей».

Мода устраивать скандалы с эмбрионами была не нова. Всё началось с истории мальчика по имени… Хотя нет, когда история только начиналась, никакого имени, как и мальчика ещё не существовало. Была лишь семья популярного певца и композитора Биджоя Чандра, в которой давно хотели детей. Тяжёлая болезнь тихой сапой отбирала у звёздного мужа любимую жену. Поэтому они приняли решение заморозить несколько яйцеклеток и образцов семени. Однако несчастья редко приходят поодиночке. Всего через пару лет Биджой сам превратился в заложника смерти. Тогда со свойственным ему остроумием он составил необычное завещание человечеству.

То, чего не успела сделать природа, должны были довершить руки учёных. Им надлежало отобрать из имеющегося генетического материала наиболее «совершенный» эмбрион, который бы получил все таланты отца и красоту матери. А после, согласно завещанию, эмбрион следовало передать на воспитание в семью профессиональных музыкантов, чтобы те взрастили музыкального гения.

Прошло более семидесяти лет, пока один из известных музыкальных лейблов не решил выполнить завещание Биджоя. Согласно всем условиям он подыскал семью итальянских музыкантов и спонсировал суррогатную мать. Так на свет появился мальчик с итальянским именем Микеле и индуисткой фамилией Чандр. Но через шесть лет у семьи, которая находилась под пристальным вниманием прессы, начались серьёзные проблемы. То ли по глупости, то ли по случайности в публичное пространство попал договор лейбла с приёмной семьёй мальчика, в котором значились особые условия. Согласно условиям договора семья обязывалась воспитывать в молодом гении музыки преданность компании, и тем самым подвести его уже к седьмому году жизни к выгодному контракту на пять лет.

Возмущению не было предела! Канадская премьер-министр Шан Лю использовала в своей речи фразу: «даже со времён рабовладельческого строя», описывая ужас ситуации. Американский президент не сдерживался в эмоциях. Каждый лидер мира считал своим долгом высказаться по данному вопросу.

Прецедент был невообразимый и вызвал глобальный резонанс. Результатом этого скандала стало предубеждённое отношение к сперматозоидам, яйцеклеткам и замороженным эмбрионам.

В этом общественная мораль подобна иммунной системе. Иногда она даёт сбой и пропускает незнакомого нарушителя. Но после кровавой борьбы, потоков эритроцитов и моралфагов, она запоминает признаки патогена, чтобы в будущем бессознательно и молниеносно среагировать на него. Здесь её сила и слабость. С одной стороны – спасение, с другой – аллергия. С одной стороны – скорость, с другой – бестолковость.

Теперь понятнее причины прогремевшего в прошлом году скандала, когда одна из молодых сотрудниц CommuniCat, Катрин, с мужем решились родить ребёнка. Семья отложила деньги, запланировала беременность, и вдруг… Катрин решает поехать отдыхать на Галапагос, замораживает эмбрион и разводится с мужем. Если бы это был сюжет комедии – на него бы вовсе не обратили внимания, но в обществе, которое ещё помнило историю Микеле Чандра, случай произвёл эффект соли на незатянувшейся ране.

Скандал разгорелся не сразу. Кто-то из друзей мужа выложил фотографии счастливого развода в сеть. И хотя праздновать развод с тортом, улыбками и свечами – традиция далеко не новая, сочетание Галапагоса и замороженного эмбриона привлекли зевак. В хоре осуждающих уверенно звучали голоса Нэнси, а также Виктора и Мо, которые успели стать специалистами в вопросе замороженных эмбрионов. Аргументация, звучавшая из лагеря противников замороженных эмбрионов, строилась на словах: продажа людей, человек не игрушка, поля благодати, фашисты и евгеника.

Нэнси отлично выражала обобщённое мнение социальных сетей:

– Вообразите себя на его месте, – Нэнси имела ввиду эмбриона. – Вы почти родились, а ваши биологические родители внезапно решают отложить это на неопределённый срок, потому что им, видите ли, захотелось отдохнуть на островах! И как вы себя почувствуете?!

Последние слова Нэнси закусывала сладким пуншкрапфеном, всем видом показывая неистовое возмущение. Она искренне переживала за то, что говорила. Ей была отвратительна ситуация, если бы с ней кто-то поступил так же, тем более, кто-то и правда поступил с ней схожим образом. Она потратила немало усилий, чтобы рассказать об этом всюду, где могла. Её обидчиков звали Кевин и Лафи. Кевин пригласил Нэнси на свидание, а сам пошёл на свидание с её подругой Лафи.

Нэнси потратила два месяца, чтобы описать свою ситуацию на всех онлайн площадках Кёльна, общественных местах и офисных пространствах. В сети даже появился локальный мем: «Феномен Нэнси». К вам подходит незнакомая девушка и говорит: «Вы не знаете Лафи?». Вы качаете головой. Тогда она спрашивает: «А Кевина знаете?». Вы пожимаете плечами. Тогда она выдаёт вам от А до Я всю драму, и вы в растерянности не находите слов, чтобы отвязаться от незнакомки. Даже ощущаете какое-то неудобство и продолжаете стоять как истукан.

Рене легко объяснил этот феномен на корпоративе:

– Верьте мне! Так всё и было! Бог создал Адама! Но очень скоро тот начал говорить сам с собой. Из-за скуки конечно! – Рене наклонял лицо на девяносто градусов и внимательно всматривался в зрителей. – Поэтому Бог создал Хомячка. Мягкий, милый, но быстро изнашивается. Пришлось делать женщину. Хомячок был, конечно, лучше, но… Сами понимаете.

Зал понятливо молчал.

– Однако извечную хандру Адама это не остановило, ибо тем для разговора у них с Евой не было. И пришлось Богу их развлекать, – Рене улыбнулся. – Вулканы, звездопады, гром, молнии, животные, красивые животные, страшно красивые животные, просто страшные животные, очень большие животные, просто невероятно большие животные, невероятно страшные большие животные, маленькие животные, очень маленькие животные, страшно маленькие животные, паразиты, вирусы. Вирусы, которые передаются половым путём – всегда есть о чём поговорить!!! Утро, а он такой: «Дорогая, сегодня я нашёл твой вчерашний вирус». Они же бессмертные, им-то что. Некоторое время выдумки Господа возымели действие над Адамом да Евой, и стало им интересно и увлекательно. Но недолго! Ибо сидит в каждом человеке скука мрачная. И вот ночью заветной приходит Бог к древу познания, дабы попросить: «Ты, змий-хитрый, помоги роду человеческому, умирает он в депрессии да без радости, а Прозака уже не дають! И молвил ему змий с лапками голосом ехидным: «Не те чудеса, Господи, ты творишь. А сотвори ты Адаму вторую Еву». И отщепил бог от неё кончик языка да вылепил по образу и подобию женщину и нарёк её именем Клара. И пришла Клара утром к Адаму и поведала она ему первую сплетню, как Ева изменила ему с другим мужчиной. И был первый сарказм и скандал, и слёзы, и доказывала Ева Адаму, что не верблюд. А тем временем пошла Клара к Богу да поведала ему, будто нарушили Адам с Евой священный завет. Верьте мне, так всё и было! И была ложь, и мораль, и был первый стыд человеческий от морали той. С тех пор люди в муках рождаются и сплетничают, и некогда им печалиться, потому что такая х*ня теперь в мире коится, что вообразить страшно!

Впрочем, Рене иногда удавалось бывать серьёзным. В эти моменты он закладывал ногу за ногу, и, безучастно глядя в потолок, выдавал какую-нибудь глубокую мысль:

– В будущем Verliebtheit¹ или даже Limerence² должны безвозвратно покинуть человечество вместе с ненавистью.

Присутствующие повернулись к Рене, и на некоторое время зависла тишина. Виктор не упустил возможности проявить инициативу:

– Какая дивная мысль! И каким же образом?

Рене сделал вид, что не услышал вопроса и продолжил:

– Если подумать, любовь была нужна, чтобы объединить усилия двух людей над продолжением рода, а после гарантировать выживание ребёнка. Если воспитание и выживание детей перестанет быть вопросом способности двух взрослых особей заботиться о детях, то чувство, заставляющее нас сходить с ума с целью смотреть на мир розовыми глазами, лишь бы привыкнуть к своему партнёру, сойдёт на нет.

Виктор не сдавал позиции:

– Отличная гипотеза! Но подобные изменения займут очень много времени. Ведь сперва нужно, чтобы такая мутация появилась.

Рене посмотрел на Виктора пустым взглядом:

– Скорее всего такая мутация давно присутствует. Просто теперь она станет доминировать в обществе.

Майкл затаил дыхание, ощутив, что возникший вопрос волнует его не в последнюю очередь:

– То есть, ты хочешь сказать, что среди нас могут быть люди, которые не способны влюбляться?

Рене развёл плечами:

– Почему бы нет?

– Да уж, только их никто никогда не видел, – заметил Виктор.

– Точно уж! – подтвердила Мо.

Рене хитро глянул на парочку:

– А кто бы из вас мог заметить такого человека? Тут две проблемы, – и Рене принялся загибать пальцы. – Влюбляться считается необходимым для каждого, кто желает быть полноценным. Сбитые мозги набекрень, глупый риск, попытки расстаться с жизнью кажутся романтичными и образуют стандарт поведения, которому может следовать не только человек, отравленный гормонами, но и человек, желающий выглядеть полноценным, – Рене остановился и загнул второй палец: – А вторая проблема – готовность заметить. Вот кто из вас заметил, что у нас в офисе новый кулер для воды? – Рене пробежал глазами по присутствующим. Нэнси виновато улыбнулась и прошептала как бы про себя: «Ах вот почему кнопочки иначе нажимаются».