Loe raamatut: «Маленькие шалости примадонны»

Font:

* * *

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Глава 1

Театр! Сколько трепетного волнения кроется в одном этом слове.

Фима крутилась перед огромным, от самого пола и до потолка, зеркалом и думала о том, как ей повезло в жизни. Когда-то в этом зеркале отражались княгини в вечерних платьях, отделанных брильянтами и украшенными драгоценной вышивкой. Графини с высокими прическами, украшенными живыми цветами и перьями райских птиц, ценившимися наравне с ювелирными украшениями. И вся прочая высокородная публика, которая посещала этот театр в прежние времена, она тоже отражалась в этом же самом зеркале. Это было приятно и вроде как ставило Фиму на одну доску с ними.

– Подумать только, – прошептала она, беря своего спутника под локоть и отводя его в сторону, – по этому полу ходили ноги самых известных людей. Может, даже сам Кутузов ступал по этим половицам или Багратион.

– И что?

– А теперь по тому же самому полу ходим мы с тобой. Разве это не замечательно, что мы с тобой очень даже запросто топчемся там, где ходили сами Романовы! Может быть, след в след им попадаем! Вот ты сейчас на паркете стоишь и ни о чем не думаешь, а раньше на этом самом месте стоял император! – И, критически оглядев спутника, добавила: – Ну или великий князь, на худой конец.

Но, увы, спутник полет фантазии Фимы не поддержал. Сопровождающий ей попался на редкость скучный. Он не хотел ничего воображать. Совершенно! Редкостный зануда! Но родственников, как известно, не выбирают. Что свыше дали, с тем и живем.

Сегодня в театре девушка оказалась с Семой, своим двоюродным братом. Ни красотой, ни природным обаянием, ни чувством юмора этого ее кузена природа не наделила. Был он человеком нудным. Папа называл его «наш кот Баюн», имея в виду, что Сема способен заговорить до смерти любого, кто согласится его слушать.

В связи с этой нудностью Сему буквально совсем недавно бросила его жена. Родня этого поступка не одобрила. Не то чтобы все обожали Регину, совсем даже наоборот, но, как выразилась одна из тетушек: «Если бы Семочка сам бросил эту дрянь, тогда дело другое, тогда я обеими руками за, а так мне обидно». И теперь, по мнению обожающей его родни, их дорогой Семочка отчаянно нуждался в утешении. Хотя спросить Фиму, так она бы сказала, если в чем Сема и нуждается, так это в толике веселого безразличия и капле снисхождения к недостаткам и слабостям других людей.

Конечно, никто из родни мнением Фимы не поинтересовался. Отвлекать Сему от его печальных мыслей пытались всем дружным семейным коллективом.

Сегодня эта честь выпала на долю Фимы. Она и пыталась развлечь спутника, но чем дольше она общалась с кузеном, тем отчетливей чувствовала, что ни в каком утешении он не нуждается. И если уж кого и можно было пожалеть, то это жену Семена, которая продержалась с этим занудой почти полгода, прежде чем набраться духу и сбежать от него.

– Какие еще Романовы! – с неудовольствием пробормотал Сема. – Что ты выдумываешь все время! Фантазерка!

Кузен возвышенных порывов Фимы разделить не пожелал, он был человеком сугубо практического склада ума и тут же объяснил глупенькой сестренке, что последний ремонт начисто лишил театр всякой возможности лично соприкоснуться с частичкой истории. Пол в театре был полностью заменен, вплоть до перекрытий, и ни одна лакированная половица в нем нынче не может помнить на себе тяжести кого-нибудь из представителей царской династии, дворянства или того же купечества. Про зеркала и говорить было нечего. Все они были свеженькими, новенькими и помнили лишь тех рабочих, которые принесли и установили их тут.

– Так что смирись, никаких графов и баронов ты тут не увидишь. И по их следам не потопчешься.

И все же Фима была довольна, что выбралась в театр. Совсем скоро они будут слушать «Волшебную флейту» Моцарта, и это была одна из самых любимых ее опер. Да еще и места в театре им достались совершенно изумительные. За такие места при другом раскладе пришлось бы отвалить немаленькую сумму в кассах театра. Но Семену, как пострадавшему при разводе, вся родня помогала, чем только могла. И тетя Альбина, служащая в театре бухгалтером, достала контрамарки в служебную ложу, которые торжественно преподнесла любимому несчастному племяннику.

– Сейчас как раз масленичная неделя идет, сам Бог велел немножко развлечься.

Сема поблагодарил, но тетя Альбина не унималась.

– Пригласи какую-нибудь симпатичную тебе девушку, – многозначительно произнесла она. – Пусть видит, что ты человек со связями.

Но Семен сказал, что рано ему еще обзаводиться новыми связями, и пригласил Фиму, которая очень удачно оказалось в этот момент рядом и с восторгом приняла приглашение. И вот теперь она уже была в их ложе, вертелась на своем стуле, не в силах сдержать рвущееся наружу ликование. Как выяснилось, их места находились так близко к сцене, что можно было разглядеть не только лица актеров, но и каждую складочку на их костюмах.

В ходе начавшегося действия Фима с еще большим восторгом обнаружила, что арию Папагено исполняет совершенно очаровательный молодой человек, который тоже обратил внимание на Фиму, даже несколько раз умудрился подмигнуть ей. Это было так приятно, что наполнило душу девушки сладким чувством. Ей казалось, что сладкоголосый юноша поет лично для нее.

А вот певица, которой выпало исполнять арию Царицы Ночи, девушке совсем не понравилась. Она была до того крупная, что под ее грузным телом дрожала сцена. И лицо у нее было уродливое, а глаза злые. Она не сводила взгляда с Папагено, который старался не обращать внимания на нее, но это у него плохо получалось. Голос у Царицы Ночи был сильный, и свою арию она исполняла превосходно, но это ровным счетом никак не примиряло с ней Фиму. Тем более что когда Царица Ночи поняла, на кого в зрительном зале все время смотрит Папагено, она вперила в Фиму взгляд такой силы и ненависти, что девушка похолодела. Даже Сема, невзирая на всю свою флегматичность и невозмутимость, тоже отметил этот взгляд.

Когда начался антракт, он спросил у Фимы:

– И что эта старуха так на нас с тобой вытаращилась?

– Не знаю. По-моему, она ненормальная.

– Думаешь?

– Нормальный человек не станет так смотреть на другого человека.

– Что же, у тебя будет возможность проверить эту догадку.

И прежде чем Фима успела узнать, что он имеет в виду, в их ложе появилась тетя Альбина.

– Скорее, скорее, мои котятки! – поторопила она их. – Идемте со мной!

И когда они подошли, тетя Альбина прошептала им:

– Я провожу вас за кулисы! Покажу вам театральный мир с изнанки!

У этого тетушкиного желания была вполне конкретная направленность:

– Тебя, Семочка, я хочу кое с кем познакомить.

– О нет! Опять вы за свое, тетя?

– Алечка! – с восторгом воскликнула тетя Альбина, не слушая его. – Чудесная девочка! Ну, я тебе про нее говорила.

Семен немедленно надулся и заважничал:

– Надеюсь, она хотя бы красивая?

– О да! Можешь мне поверить, очень красивая. Сейчас сам увидишь!

И они быстро-быстро побежали, потому что, по словам тети Альбины, антракт был страшно короток, его могло не хватить для того, чтобы соединить сердца двух влюбленных.

Впрочем, Алечка не слишком-то обрадовалась, когда к ней в гримерную привели Семена. Сама Алечка была в костюме хризантемы. Вместе с другими девушками она изображала клумбу, которая росла в саду Царицы Ночи. Так что, кроме Алечки, в гримерку набилось еще с десяток таких же цветочков – Розочки, Незабудки и даже один Пион.

Фима отметила, что для простого цветочка Алечка выглядела уже несколько перезрелой. Тем не менее Алечка оказалась девушкой с претензиями. Она с откровенным недоумением оглядела фигуру жениха и повернулась в сторону тети Альбины.

– Это он?

Кажется, Алечка ждала принца, а пришел… Семен. Но тетя Альбина не растерялась и принялась жарко нашептывать Алечке на ушко.

Фима разобрала несколько слов: «Собственный бизнес… Машина… Трехкомнатная квартира!»

Не надеясь на внешнюю привлекательность племянника, тетя Альбина сразу зашла с козырей. Но даже это не слишком поколебало мнение Алечки в пользу Семы. Ей хотелось кого-нибудь более видного, это было ясней ясного всем, кроме самого Семена. Ему-то Алечка в ее красивом сценическом образе очень даже понравилась. Он с восхищением наблюдал, как колышутся лепестки ее платья, то поднимаясь, то опадая в такт движениям девушки. Затем он отвесил два-три неуклюжих комплимента, которые тем не менее были восприняты благосклонно. И при умелом посредстве тети Альбины разговор между этими двумя все же завязался.

И тут случилось нечто, отчего у Фимы в груди громко застучало сердце. В приоткрытую дверь гримерки заскочил тот самый Папагено, который произвел такое сильное впечатление на девушку. Но рано Фима обрадовалась. Артист даже не заметил ее. Он подскочил к хризантеме Алечке и что-то зашептал ей на ухо. Вид у него был затравленный, а сам он ежеминутно оглядывался через плечо, словно бы ожидая погони. Потом неожиданно охнул и опрометью кинулся прочь. Выскочил он через вторую дверь. А в первую уже вплывала монументальная дама.

Это была Царица Ночи. Выглядела она порядком разгневанной.

– Где он? – произнесла она, причем ее голос моментально заполнил все помещение, а у Фимы в голове даже произошло что-то вроде легкой контузии от мощной звуковой волны, которую оказались способны создать легкие этой актрисы. – Где этот мелкий негодник? Где Никита?

Она обвела гримерку и замерших под ее грозным взглядом статистов.

– Девушки! Я видела, что он забежал к вам!

Все молчали. Затем одна Ромашка не выдержала и тоненьким голоском пискнула:

– Он ушел… туда.

И показала рукой на дверь, за которой скрылся Папагено. Актриса величественно кивнула и двинулась в том направлении. Внезапно дорогу ей преградил Колокольчик.

– Никита ни в чем не виноват! – произнес он неожиданно звонким девичьим голосом. – А если вам что-то нужно ему передать, скажите мне!

– Детка, отойди с дороги. И никто не пострадает.

Голос у Царицы Ночи звучал так тихо, что всем стало еще сильней не по себе. Но девочка Колокольчик не унималась:

– Никита избегает общения с вами ради меня! Он меня любит, а вас лишь уважает! Вы для него были просто трамплином! Он сам мне это сказал!

Царица Ночи развернулась в сторону малявки с таким грозным видом, что всем стало ясно: сейчас прольется чья-то кровь. И если брать в расчет габариты враждующих сторон, победа должна была достаться Царице. Слон и моська.

Но ведущая актриса решила не пачкаться.

– Уберите это отсюда!

Колокольчика поспешно утащили другие цветы. Но Царица уже передумала гоняться за своим легкомысленным возлюбленным. То ли возраст сказывался, когда тебе уже хорошо за пятьдесят, не так-то легко скакать по всему театру за своим молодым и подвижным любовником, который к тому же всячески уклоняется от этой встречи.

После ее ухода какое-то время было очень тихо, а потом все цветочки вдруг разом принялись обсуждать случившееся. Посторонних никто не стеснялся. И очень скоро Фима была полностью в курсе случившейся в театре любовной интриги. Как нетрудно было догадаться, у влиятельной, но уже немолодой актрисы возник роман с молодым и подающим надежды Никитой. Но он своего счастья не оценил и увлекся своей коллегой, которая, кроме молодости и красоты, ровным счетом ничего не могла ему предложить.

– И вот теперь наша Евдокия Петровна узнала правду о том, что Никита ей изменяет с Оливией. Страшно даже предположить, что она с ним теперь сделает. Евдокия таких вещей не прощает. Никита может на сольные партии в ближайшее время не рассчитывать. А если не сумеет вернуть себе расположение Евдокии, то и никогда их больше не увидит.

– А Оливия?

– Про нее даже и говорить нечего, она уже уволена.

Сознавать, что Папагено, который подмигивал Фиме весь первый акт, оказался таким дамским угодником и крутил романы одновременно с двумя дамами, было не слишком приятно. Но, с другой стороны, что-то подсказывало Фиме, что ни в одну из них он не был серьезно влюблен. И Фима со смутным волнением стала ждать начала второго акта, в котором ожидала вновь увидеть обаятельного повесу совсем рядом с собой.

К ее огромному разочарованию, когда Папагено появился на сцене, то вышел он из противоположной кулисы и оказался слишком далеко от Фимы. А когда по ходу действия ему приходилось перемещаться в ее края, то он все равно не смотрел на девушку. Кажется, он прилагал все усилия к тому, чтобы всего лишь держаться на максимально дальнем расстоянии от Царицы Ночи, которая исполняла свои арии таким грозным голосом, что зрители, не зная о подоплеке случившегося, все равно трепетали в своих креслах.

– Как тебе? – прошептал Сема.

И Фима ответила ему со всей искренностью:

– Невероятно впечатляет!

– Правда? А мне показалось, что роль несколько мелковата. Цветок! Что это за роль такая?

– А ты про кого говоришь?

– Амплуа Алечки гораздо шире, – невозмутимо продолжил рассуждать Сема. – Да и образование позволяет ей претендовать на куда более значимую роль. Она ведь училась в нашей консерватории. И окончила ее на «отлично»! Ты это знала?

Оказывается, Сема уже давно говорил о своей новой знакомой, с которой его свела тетя Альбина. Кажется, Хризантема ему всерьез приглянулась, потому что он оживился и, наклонившись к Фиме, нашептывал ей на ухо:

– Алечка рассказала мне, какие в их театре царят интриги. Это что-то чудовищное. Подсыпать толченого стекла в туфли или подпустить блох в сценический костюм, это даже за проступок не считается. Все пытаются друг друга подсидеть. Подсыпать слабительное конкуренту – это вообще в порядке вещей. А правит бал тут всем она – Евдокия!

И Сема кивнул на сцену, где как раз грохотала Царица Ночи.

– Откуда же у нее такая власть?

– Уж явно не благодаря таланту.

– А мне кажется, что она очень хороша. Голос-то какой звучный! Люстры дрожат, и стул подо мной вибрирует.

– Подумаешь, голос. Образование у нее среднее! Окончила какое-то там училище, а потом прыгала из койки в койку.

– Кто? – поразилась Фима. – Она?

Невозможно было представить, чтобы монументальная Царица обладала подобной резвостью.

– Конечно, не сейчас, а в молодости, – поправился Сема и тут же прибавил: – Но это дела не меняет! Она аморальная личность. А власть ее держится исключительно на ее любовнике.

– На Папагено?

– Кто? Нет! Разумеется, этот паяц вообще никто! В театре все решает муж Евдокии. А его на эту должность поставили благодаря ее любовнику.

– Папагено?

– Да что ты заладила? Папагено, Папагено! Говорю тебе, Папагено твой – ноль, пустое место. Кроме смазливой мордашки, у него и нет ничего.

– Не знаю, поет он божественно. Голос у него очень красивый и мощный.

– Ты не понимаешь всех тонкостей театральной кухни, – снисходительно произнес Семен. – Совсем не важно, какой у человека голос.

– Разве?

– Ну, может, самую чуточку важно, но по факту все решают связи! Талантливых людей много, обладающих голосом и образованием тоже, но наверх пробиваются лишь те, кому повезло обзавестись нужными связями. У Алечки их нету. А вот у Евдокии их хоть отбавляй.

– Муж и влиятельный любовник, я помню. И кто этот могущественный покровитель?

– О! Это человек из министерства. Занимает там далеко не последнюю должность. Перед ним все трепещут, а он обожает нашу артистку. И поэтому в театре каждое слово Евдокии – это закон. Это она решает, кто будет исполнять ту или иную роль. Она указывает Геннадию – своему мужу, кого из артистов выдвинуть вперед, а кого следует задвинуть назад. Алечке не повезло, она пару раз пыталась указать Евдокии, что подобная политика недопустима, и теперь ее держат на заднем плане, хотя талантом она превосходит ту же Евдокию или даже Мусика.

– А это еще кто?

– Любовница Геннадия. Сегодня она исполняет роль Памины.

К Памине до сих пор у Фимы не было никаких претензий, разве что она находила эту актрису чуточку полноватой. Но рядом с монументальной Царицей Ночи даже пухленькая Памина смотрелась нежной тростиночкой.

– Значит, у мужа Евдокии тоже есть любовница?

– Конечно. Это же театр.

Фима в душе просто ахнула. Памина – это тебе не Ромашка и не Колокольчик, это один из главных женских образов в этой опере. И эта партия тоже досталась не чужому человеку, не за заслуги или талант, а исключительно за ловкость в делах постельных. Ну и нравы в этом театре! Режиссер назначил на две ведущие партии свою супругу и свою любовницу. И вряд ли его сексуальные предпочтения основывались исключительно на таланте обеих.

– А что с исполнителем главной мужской роли? – заинтересовалась она. – Юноша со сценическим образом Тамино. Кем он приходится Евдокии и ее мужу?

Семен был очень доволен произведенным эффектом и продолжил развивать тему:

– Тут, в этом театре, кипят такие страсти, куда там! Я подумываю, как бы перевести Алечку на более спокойную работу.

Похоже, Алечка произвела на кавалера большое впечатление, если уж он с присущей ему обстоятельностью принялся обдумывать в деталях всю их дальнейшую совместную жизнь.

– Твоя подруга Алечка изрядная болтушка, раз за такой короткий промежуток времени умудрилась выболтать практически постороннему человеку столько секретов.

Но Семен не видел в этом ничего плохого, а напротив, считал, что такая общительность его новой подруги свидетельствует о той высокой степени доверия, которая возникла между ними двумя с первой минуты. По этому поводу они даже немножко поспорили с Фимой, благо Папагено в данный момент на сцене вообще не было, впрочем, как и Хризантемы-Алечки. А все прочие действующие лица, представленные в данный момент в виде хора ученых, никакого интереса у них двоих не вызывали.

И тут появилась она – Царица Ночи. Двигалась она теперь совершенно иначе. Куда подевалась былая величественная поступь! Теперь шаги сделались неуверенными, она ощупывала воздух руками перед собой, словно двигалась в темноте. Добравшись до середины сцены, она запела. Но что-то случилось и с ее голосом тоже. Звуки перестали литься единым музыкальным потоком, в нем то и дело возникали промежутки звенящей тишины, во время которых все находящиеся на сцене с опаской переглядывались между собой. И если зрители всякий раз терпеливо ждали продолжения арии, уверенные, что перерывы вызваны волнением самой Царицы Ночи, козням и даже свободе которой в это время на сцене приходил конец, то сами артисты уже смекнули, что роль тут ни при чем, и с их коллегой происходит нечто неладное. На лицах их читалась тревога, которую не мог скрыть даже толстый слой грима.

Кое-как, с многочисленными остановками Царица Ночи закончила свою арию, затем воздела руки к потолку, пошатнулась и картинно рухнула, отчего над сценой поднялось легкое облачко пыли. Зрительный зал взорвался аплодисментами, потому что все сочли такую концовку невероятно эффектной.

Один Сема был недоволен.

– Странно, в либретто сказано, что теперь она заточена навеки и должна опуститься в свое подземелье, где ей и предстоит отбывать наказание. Почему этого не показали?

В это время над сценой упал занавес, и Сема возмутился еще сильней:

– Почему занавес? Тут еще много чего должно произойти!

Зрители также недоумевали. Раздались редкие хлопки. Кто-то поднялся со своего места, собираясь бежать в гардероб. Но подавляющее большинство сидело молча в ожидании чего-то.

Впрочем, они оказались правы. Занавес был вскоре вновь поднят, и опера продолжила идти своим чередом. До конца оставалось всего ничего. Но когда артисты выходили на поклон, Царица Ночи вместе с ними так и не появилась.

Глава 2

После представления они возвращались в компании Алечки, которую Сема решил подвести до ее дома, и тети Альбины, которую никто не приглашал, но она напросилась сама. Фима молчала, все еще находясь под впечатлением от прослушанной оперы. Но тетя Альбина с Алечкой болтали без умолку.

– Евдокия-то не случайно на сцене бухнулась, с сердцем человеку плохо стало.

– Оно и понятно, не девочка уже. Пятьдесят годочков нашей приме в прошлом году исполнилось.

– Стресс, волнение…

– А все туда же. Любовников ей молодых подавай. Никитка ее на добрых два десятка лет младше.

Услышав имя своего фаворита, Фима очнулась от задумчивости и спросила:

– Что у них там сегодня в театре случилось? Почему Евдокия за ним гонялась?

– Все из-за Оливки, то есть Оливии. Она Никитосу голову вскружила. Он за ней, Евдокия за ним, Гена за Евдокией, Мусик за Геной. Так кругами друг за дружкой и бегают.

– А самой Оливии кто нравится?

– Поговаривали одно время, что она с Егором встречается. Он сегодня исполнял арию Тамино.

– Да, да! – обрадовалась Фима, вспомнив, что не все выяснила про личные взаимоотношения артистов. – А Егор, кем он приходится Евдокии?

– Никем. Она его вообще на дух не переносит.

– Почему?

– У Егора покровители настолько высоко сидят, что даже Евдокии туда не дотянуться. По этой причине она его и ненавидит, и опасается. Знает, что против него у нее никакого приема нет. Вот и приходится с ним дружить или делать вид, что дружит.

У Фимы немножко закружилась голова от всех этих закулисных интриг. И она подумала, что никогда бы не согласилась выступать на театральной сцене, раз уж тут царит такая возмутительная протекция и разделение на своих и чужих вовсе не по признаку талантлив или бездарен тот или иной артист.

Но Алечка с тетей Альбиной, казалось, не видели в этом ничего особенного. И продолжили болтать друг с другом до самого дома тети Альбины. Потом тетя Альбина вышла, и Алечка переключилась на них двоих. Голосок у нее был тоненький и очень пронзительный, поэтому Фима вздохнула с облегчением, когда оказалась на свежем воздухе, а машина ее кузена скрылась за поворотом.

В ушах у Фимы все еще стоял голос Алечки:

– Евдокия совсем страх и совесть потеряла, да и стыд вприпрыжку с ними пошел. Она Никитосу буквально проходу не давала. Дыхнуть парень не мог, чтобы не пришлось перед своей командиршей отчитаться. Он прямо плакал, так она ему надоела. Надеялся, что Геннадий жену приструнит, а тому только и на руку, что у женушки имеется своя игрушка. Она ему тогда с Мусиком упражняться не мешала. Но если Мусику с Геной нравилось быть, то Никиту от Евдокии прямо выворачивало. Вроде как начиналось у них все неплохо, но очень уж Евдокия хваткая баба. Вот и Никитосу она так в глотку вцепилась, что не продохнуть. Такое никому не понравится, а тем более Никитос парень видный, для женского пола привлекательный. А тут чуть он на сторону, как Евдокия за ним в погоню. Не стеснялась у дома его караулить. Никита с девушкой идет, а тут Евдокия им навстречу. Девушке по щекам надает, Никитосу по ушам настучит, девчонка в слезах прочь бежит, а Никита стоит и возразить ничего не может. Знает, если вякнет хоть словечко против, то Евдокия ему жизни не даст, и на сцене он если и окажется, то где-нибудь в самом дальнем и темном ее уголке.

Фиме было ужасно жаль симпатичного Папагено, угодившего в ловушку. Ведь если бы связи Евдокии начинались и заканчивались в самом театре, то можно было бы попытаться найти другую сцену. Но такова уж была мощь и сила этого спрута, что он смог прорасти своими щупальцами гораздо выше. И вздумай Никита рыпнуться против своей тиранши, ему были бы перекрыты дороги во все театры страны, разве что за исключением глубоко провинциальной самодеятельности.

Чтобы утрясти все эти переживания, Фима присела на лавочку и глубоко задумалась. Там ее спустя полчаса и обнаружил Пятница, которого Павлик вывел на вечернюю прогулку. Песик весело скакал возле ног Фимы, радуясь тому, что сумел обнаружить свою хозяйку. И удивляясь, почему хозяйка сидит тут в одиночестве, вся запорошенная снежком вместо того, чтобы подняться домой, отведать вкусных блинчиков и погреться в тепле.

– Ну, как сходила? – поинтересовался Павлик у сестры.

– Замечательно.

– Завтра еще пойдете.

– С чего ты взял? Нет, не пойдем.

– Пойдете, пойдете! Пока тебя не было, нам звонила тетка Альбина, сказала, что завтра снова идете в том же составе. Мол, лед тронулся, надо ковать железо, пока горячо. О чем это она говорила, ты не знаешь?

– Хочет женить нашего Сему на Хризантеме.

– Какой еще Хризантеме? – разинул рот мальчик.

– Актриса.

– Хорошая?

– Говорит, что хорошая, но ее в театре не ценят.

– А Семе зачем это нужно? Жениться, в смысле? Сема на одиночество не жаловался. Наоборот, рассказывал, какие у него грандиозные планы на холостяцкую жизнь.

– Это нужно тете Альбине. Она не может видеть, когда другим людям хорошо. А раз так, то Семе придется завтра идти и восхищаться невестой, которую она для него присмотрела.

Придя домой, Фима обнаружила, что родители смотрят новости по телевизору. Она взяла себе со сковородки пару блинчиков с мясом, которые мама купила в магазине и разогрела, а потом подсела к родителям.

– Как тебе блинки? – поинтересовался папа.

– Пойдет.

– С домашними, конечно, не сравнить. Но, как говорил мой дед, третий сорт не брак.

Диктор с экрана тем временем возбужденно докладывал:

– Сегодня прямо со сцены была госпитализирована оперная дива, прима нашего театра Вологодская Евдокия Петровна.

– Я ее видела! – ахнула Фима и уронила последний блинчик с тарелки.

Она проследила за траекторией его падения, но не сделала попытки поймать и даже ничуть не расстроилась, потому что блинчик и впрямь был так себе. И к тому же блинчик не пропал, его моментально подобрал Пятница, который вообще мог бы работать пылесосом.

– Заслуженный деятель… – бубнил диктор. – Золотой голос… Состояние врачи оценивают как среднетяжелое. Предположительный диагноз уточняется. Свою жену в больнице пришел поддержать супруг Евдокии Петровны с коллегами.

Дальше замелькали какие-то лица. Средних лет ухоженный и подтянутый мужчина с седыми висками и в щегольском пальтишке. Наверное, тот самый Геннадий. Опечаленным он отнюдь не казался. Даже напротив, в глазах его горела надежда. Кто-то бы сказал, что это надежда на выздоровление любимой супруги, но что-то мешало Фиме так думать. Может быть, то и дело мелькающее в кадре рядом с потенциальным вдовцом лицо молоденькой актрисы – той самой Муси. А вот Папагено не наблюдалось вовсе, чему Фима изрядно огорчилась. Она бы с куда большим удовольствием полюбовалось на него, чем на этих двоих.

Увы, пришлось удовольствоваться статьями из интернета. Благо что Никита Нестеров – Папагено – был фигурой примечательной. Имелись и его многочисленные фотографии, и статьи, и в друзья к нему можно было свободно добавиться, что Фима и сделала. Также она подписалась на группу «ВКонтакте», которая была заполнена фанатами Никиты. И с этого момента Фима официально встала на тот путь, который привел ее к очередному расследованию.

На другой день они снова были в театре. Слушать предстояло все ту же «Волшебную флейту», в чем ни тетя Альбина, ни Сема не видели ничего особенного.

– Даже очень хорошо! Пусть Алечка видит, что ради нее ты готов слушать одну и ту же оперу и по второму, и по третьему разу!

Сегодня тетя Альбина, помимо билетов, принесла им еще и огромный букет.

– Это зачем?

– Прямо сейчас пойдешь к нашей Хризантеме и подаришь его ей!

Нужно ли говорить, что букет состоял из одних лишь хризантем, умело скомпонованных по оттенкам. Тут были не только лимонно-желтые, белые и сиреневые, но и насыщенно-синие, ярко-малиновые и неестественно-зеленые цветы. Было ясно, что производитель проявил фантазию и не пожалел красителя, чтобы получить такие диковинные оттенки.

Сема послушно сходил, цветы подарил, но назад вернулся озабоченным.

– Не понравились? – опечалилась тетя Альбина.

– Нет, не в том дело. У них там невесть что творится. Только я вошел, Алечка меня увидела, ручки к цветам протянула. А тут влетает какой-то мужик, начинает рвать на себе волосы и орет, что у них ЧП, сегодня днем старая корова откинула копыта. И что к ним в театр едет следователь, чтобы провести предварительное дознание. Все должны быть готовы и отвечать на его вопросы четко, ясно и правдиво.

– Корова? Какая ко… Ах! Вот оно что! Евдокия умерла?

– Да!

– А следователь зачем?

– Подозревают, что это было убийство.

Фима не сдержалась и присвистнула.

– После таких новостей, наверное, твоей Алечке было уже не до цветов.

– Ты удивительно догадлива.

– Так сегодня оперы не будет?

– Почему же не будет, – удивилась тетя Альбина. – Евдокию заменит другая певица.

Весь первый акт Сема барабанил пальцами по бортику, чем нервировал всех зрителей как в самой ложе, так и рядом с ней. Ему делали замечания, он извинялся, на время прекращал, а потом начинал снова.

Фима неоднократно пыталась выяснить:

– Что случилось?

– Не мешай! Я думаю!

О чем он думал, стало ясно в антракте, когда Сема прямой наводкой полетел по уже протоптанной им дорожке в гримерку к своей Алечке. Он позвал Фиму с собой и по пути излагал ей ход своих мыслей:

– Евдокия умерла. Алечке срочно нужно действовать. Сейчас в театре начнутся перестановки. Алечка должна заручиться покровительством кого-то из нового руководства. Как ты считаешь, кто сможет занять место Евдокии?

– Если произошло убийство, то в первую очередь надо думать не о новых партиях, а о том, чтобы не угодить на скамью подсудимых.

– Алечка вне подозрений!

– Пока мы не знаем, что именно произошло с Евдокией, под подозрением абсолютно все!

– Алечка не такая! Ты ее не знаешь!

– Она сама вчера всю дорогу рассказывала, как ненавидит Евдокию. Та из-за сущей ерунды придралась к Алечке, засунула ее в массовку, а ведь у Алечки за спиной консерватория! Алечка на диктаторшу была очень сердита.

– Да-да, ты права. Но подозревать Алечку, это же уму непостижимо, какая глупость! Ты сейчас ее спросишь и сама поймешь, что Алечка совершенно тут ни при чем.

Но первым, кого они увидели, войдя в знакомую дверь гримерки, был Арсений. Дорогой и любимый друг Фимы, а по совместительству следователь по уголовным делам.

Фима никак не ожидала увидеть Арсения так скоро, поэтому громко ахнула:

– Ты? Ты что тут делаешь?!

– Полагаю, это я должен спросить у тебя. Это что ты тут делаешь?

– Пришла в театр. Второй вечер подряд мы с моим двоюродным братом посещаем эту сцену.