Эпилог к концу света

Судя по тому, что я видела теперь, в деревне по какой-то причине жили лишь женщины и дети. Именно детей, подростков, мы приняли за мужчин, а мужчины – вот они, пожалуйста. В сравнении с ними даже дикарки кажутся миниатюрными, а я – так и вовсе прутиком против дуба. Где только они раньше прятались, да ещё в таком количестве?

В нашу сторону косились, даже откровенно глазели – среди местных я сильно выделялась, как тут не заинтересоваться неведомым зверьком. Но пока не подходили, и это было кстати. И нож не отнимали. И связать не пытались. И здоровяк куда-то ушёл, что добавило спокойствия и уверенности.

Я поднесла нож к лицу, игнорируя пока Траган, что-то говорившую мне. Крови на узком клинке было совсем немного, и не различишь вот так с ходу. Но я – чувствовала. Тонкую ниточку, протянувшуюся от крохотной капли к её хозяину, и собственную власть за эту ниточку потянуть.

Ну ладно, бездновы выкормыши. Хотели мага крови – так я вам его предоставлю, хотели войны – получите. Соблюдать законы можно дома, а здесь… Совет далеко.

И я, сосредоточившись, чиркнула себя по запястью тем же ножом, смешивая кровь.

Управляющая связь – это… грубо и надёжно, как удар дубиной по голове. Она оставляет заметные издалека следы, буквально подпись создающего её мага, её может разорвать со стороны любой сильный маг, знающий методику. Она – один из тех фокусов, за которые очень не любят магов крови, и заодно прямой путь в руки палача и объятья Бездны.

Там, дома. А эти дикари явно не догадываются, с кем связались, иначе ни за что не оставили бы мне оружие и свободные руки.

Связь как раз закончила формироваться, когда Траган ухватила меня за локоть. На её счастье, нож я к тому времени уже убрала, иначе отмахнулась бы им, а так – женщина просто схлопотала оплеуху. Даже не кулаком, просто открытой ладонью, но рука у меня тяжёлая. Вскрикнув от неожиданности, дикарка отшатнулась, схватившись за лицо, и уставилась на меня со смесью глубочайшего изумления и детской обиды.

– Руки! Держи их от меня подальше! – угрюмо прорычала я, глядя на неё исподлобья. – Я сейчас и так нервная, не надо злить меня ещё больше. Я прекрасно помню, чьей милостью тут оказалась, не стоит лишний раз мозолить глаза. Не сдержусь.

Понимала, что говорю в пустоту, но… уж слишком хотелось высказаться. Я кипела от негодования и злости на обстоятельства, и лучше выплеснуть всё это руганью, чем кого-нибудь прибить. Причём самый вероятный «кто-нибудь» стоял сейчас передо мной и олицетворял всё то, что будило жажду крови.

Траган что-то проговорила, продолжая держаться за лицо. Нас быстро обступили растерянно гомонящие аборигены – я чувствовала их изумление и недоверие. Кажется, при них уважаемых женщин по лицу ещё не били.

– Что тут у вас ещё случилось? – пророкотал уже знакомый мужской голос.

Нет, говорил он по-прежнему на своём гортанном наречии, но связь позволяла понимать сказанное. Отлично, расчёт оказался верен: и на это свойство связи, и на то, что мужик – явно не последний в местной иерархии.

Траган принялась жаловаться, кто-то подтвердил, и лапища опять потянулась ко мне в явном намерении сгрести за шиворот или за волосы.

– Ну вот и зачем вы притащили эту шайсу? – проговорил мужчина раздражённо.

Видимо, это ругательство было каким-то совсем уж местным и не имело перевода, раз я не поняла его даже теперь.

– Замри! – резко скомандовала, и мужчина застыл с протянутой рукой. Я скрестила руки на груди и окинула его оценивающим, удовлетворённым взглядом. Что ж, при правильном подходе эта зверюга становится уже совсем не страшной. – Если кто-то попытается напасть или причинить мне другой вред – защищай. Сам причинять мне вред тоже не смей. Если я умру – умрёшь со мной. А теперь поговорим. Отомри!

– Что ты сделала, шайса?! – процедил он недовольно. Опять потянулся меня схватить – но рука замерла, не коснувшись, словно натолкнулась на невидимую стену. Глаза дикаря сверкнули концентрированной, жгучей яростью.

В ответ на реплику я не удержалась от глумливой, самодовольной ухмылки.

– Вы меня украли, так что сами виноваты, – насмешливо отмахнулась я. – Где мой корабль?

– Там. – Взмах руки указал направление, предсказуемо противоположное зубчатой горной гряде.

– Сколько дней пути?

– Две луны, – проговорил он и довольно оскалился, когда я грязно выругалась себе под нос.

– Как мы так быстро сюда добрались и как быстро вернуться обратно?

– Дверь открылась и закрылась, – стремительно успокаиваясь, ответил мужчина. Ярость таяла на глазах, сменяясь насмешкой и удовлетворением. – Никак, шайса. Двери открываются в определённое время, несколько раз в год. Следующий – через три луны.

– Вот же… зелёна мать! – выдохнула я.

– Убери свои чары и извинись перед Траган, потом иди в шатёр и отдыхай, – проговорил он, снисходительно улыбаясь. – Мы дадим тебе кров и защиту.

– Ой, правда? Какие вы добрые! – пропела я, пару раз хлопнув глазами со старательно-идиотическим выражением лица. Потом ткнула мужчину пальцем в солнечное сплетение и процедила: – Боль. Здесь. – Дикарь прерывисто вдохнул, и так взбесившая меня ухмылка сменилась болезненным оскалом стиснутых зубов. Пошатнулся, но пока устоял, сверля меня взглядом, а я между тем продолжила: – Я не просила меня воровать. Свою защиту вместе с кровом можете засунуть себе в задницу и пару раз провернуть. Траган пусть благодарит, что отделалась оплеухой, за такие фокусы её стоило бы по меньшей мере хорошенько побить ногами. Что-то я ещё хотела… – в притворной задумчивости я потёрла подбородок указательным пальцем. – А, да! Довольно боли. Пока что.

Мужчина несколько раз шумно вздохнул, потёр ладонью грудь и опять усмехнулся.

– У тебя нет выбора, шайса. Тебе некуда идти. На дороге – смерть. Умру я – умрёшь и ты, нас слишком много для тебя одной. Убери чары, и я прощу тебе это. Я понимаю, ты напугана и не ведаешь что творишь.

– Ты простишь? То есть вы меня похитили, затащили на край Бездны, а ты простишь? Малыш, ты в курсе, что умирать можно долго, очень долго? Так я уже в шаге от того, чтобы тебе это продемонстрировать!

– Ты женщина, а женщины не убивают, – убеждённо ответил он.

– Спорим? – предложила я, протягивая руку, хотя вряд ли он знал этот жест.

Несколько мгновений мы молча мерились взглядами в оглушительной тишине, которая висела вокруг: зеваки следили за разборками, затаив дыхание.

Наверное, отразилось в моём взгляде нечто такое, что пробрало даже эту тушу. Не настолько, чтобы мой собеседник вдруг проникся и начал извиняться, но достаточно, чтобы не обострять дальше.

Тишину разбил негромкий голос, и толпа с явным почтением расступилась, пропуская весьма колоритного мужчину, на которого мы со здоровяком обернулись одновременно. С пепельными волосами, как старшие женщины, высокий, но не такой массивный, как прочие, скорее сухощавый; этот новоприбывший вполне мог бы сойти за иналя, если бы не типично местное лицо – широкое, с крупными резкими чертами, «украшенное» тонкими белыми шрамами и застывшее маской спокойствия. Из всех взрослых мужчин он единственный носил не только штаны и мягкие кожаные ботинки, но и широкую свободную рубаху со шнуровкой на вороте, сшитую из грубого серого полотна и украшенную вышитым орнаментом – примитивным, угловатым, как и прочие местные декоративные узоры.

Приблизившись, сероволосый обратился к «моему» аборигену. Слов новоприбывшего я не понимала, но догадалась по ответам: он неоригинально интересовался, что происходит. Здоровяк вкратце сообщил, что шайса сделала с ним что-то, что понимает и командует, но не хочет слушаться, угрожает и говорит глупости. Наверное, разумом помутилась от страха.

Странно, но новоприбывшего эта версия не устроила. Кажется, он попытался что-то втолковать упрямому здоровяку, но тот лишь отмахивался и высказывался в том ключе, что «всё это чушь» и «чем бы дитя ни тешилось». В конце концов и вовсе отвечать перестал, только скрестил руки на груди и недовольно поджал губы.

Пару мгновений этот новенький смотрел то на него, то на меня, а потом решил взять ситуацию в свои руки и начать сначала. Поздоровался с подчёркнутым уважением, низко склонив голову и на пару мгновений задержав в таком положении, а потом что-то сказал – тем же спокойным, нейтральным тоном без выражения. Я в ответ пожала плечами и качнула головой.

Чуть нахмурившись, он показал сначала на себя, потом на меня, потом изобразил пальцами клюв, открывающийся и закрывающийся, потом попеременно указал на меня и на нависающего угрюмым утёсом здоровяка.

Хм. Со мной хотят говорить? Ну, ещё одна управляющая связь всяко лишней не будет…

– Руку, – велела я, протягивая ладонь и держа нож наготове.

Старший вопросительно посмотрел на здоровяка, но тот не собирался облегчать нам общение. Нахмурившись, сероволосый задумчиво качнул головой и неуверенно протянул ладонь в ответ так, как сделала я.

Перехватив запястье, я полоснула по нему ножом; мужчина вздрогнул от неожиданности, но руку не отнял. С жадным любопытством и некоторой растерянностью проследил за смешением крови, недоверчиво поглядывая порой на здоровяка.

Ещё несколько секунд на формирование связи, и я спросила:

– Кто ты и чего хотел?

– Я Микар, я один из старейшин, – назвался он. – Чингар хороший воин и хороший вождь, но горяч и несдержан. Он не верит шёпоту ночи и старым словам, не доверяет духам и не видит силу. Он слишком горд и упрям, чтобы просить, поэтому за него и всех нас прошу прощения я. Прости и Траган, она излишне обрадовалась увиденному и поспешила, а совершённое в спешке всегда сторицей забирает своё время потом, после.

– Чему обрадовалась?

Микар всё же сумел меня заинтересовать.

– Это долгий разговор. Я прошу тебя пойти в мой шатёр, сесть на мягкие ковры и продолжить беседу там. Если пожелаешь, тебе будет дано всё необходимое, чтобы отдохнуть и восстановить силы после дороги и чар Траган, а отвечу я чуть позже – по первому твоему требованию. Клянусь корнями и жизнью моего народа, что ни я, ни Траган не желали тебе зла, просто она поступила глупо и опрометчиво. Также обещаю ответить на любые твои вопросы и даю слово, что никто из инчиров не замышляет против тебя и твоего народа дурного и никто больше не станет влиять на тебя чарами. Как один из старших, я могу говорить от имени моего народа. Траган совершила ошибку, позволь мне её загладить.

Несколько секунд я колебалась. Микар видел это и молчал, опасаясь сделать хуже.

Поглоти меня Бездна! Больше всего в этой жизни я не люблю безвыходные ситуации, но почему-то с завидным постоянством в них попадаю. Хотя сейчас, конечно, особенный случай, мне ведь и правда некуда больше идти – независимо от того, кто во всём виноват.

Шанс вернуться есть, но он ничтожен. Экспедиция закончится гораздо раньше, чем я сумею добраться до берега, и неизвестно, приплывёт ли следующая и сумею ли я её встретить. И в любом случае до этого момента как-то надо дожить.

Если бы со мной продолжал разговаривать Чингар в своём тоне, я бы предпочла такому существованию смерть. Наверное, прихватив с собой и вождя, и, может быть, солидную часть его народа: если я прибегну к ритуалу, сил на это хватит с лихвой.

Но Микар своим поведением, тоном и настроем давал надежду, что не все местные дикари – такие же самоуверенные бездновы выродки, как этот Чингар.

– Ладно. Пойдём поговорим, – наконец решилась я, убирая нож. – Да, а где мой меч? Перевязь и ножны вот тут, на бедре висели, – я выразительно похлопала себя по указанному месту.

– Его вернут тебе, – коротко кивнул старший. – Траган, пожалуйста, позаботься о том, чтобы нашей гостье отдали её оружие. Пойдём. Скажи, как я могу к тебе обращаться?

Так и подмывало ответить что-то вроде «называй меня госпожой», но я решила не опускаться до совсем уж мелкой мести и просто назвала имя.

Микар двинулся прочь с полянки, рассекая толпу одним своим взглядом, я зашагала за ним. Чингар задумчиво потёр грудную клетку там, где по моей команде болело, и – последовал за нами. Возражать я, подумав, не стала. Пусть идёт, в случае проблем послужит дополнительным щитом.

– Скажи, Стевай, мы с тобой понимаем друг друга, потому что ты смешала нашу кровь? – спросил Микар на ходу.

– Это побочный эффект, – решила не скрывать я и не обращать внимания, как переврали моё имя. У них в языке звука «л», похоже, вообще не было. – Главное – связь, которую я могу создать таким способом. Основное её назначение – я могу отдавать команды тем, кто со мной связан. Тебе, ему, – я кивнула на Чингара.

Однако Микар на эти слова отреагировал весьма странно: ни досады, ни обиды, ни опасения, ни попыток выяснить, насколько хватает связи. Он просто очень весело усмехнулся – не столько губами, сколько глазами, от уголков которых разбежались лучики мимических морщин, – и тихонько заметил себе под нос:

– Какие полезные чары.

По сути я была согласна, хотя и возникло стойкое ощущение, что имел в виду мужчина нечто своё, никак не связанное с моим видением ситуации. Но лезть ещё и в эти дебри не стала.

Пока мы шли и я поглядывала на спутника, обнаружила ещё одно отличие местных взрослых мужчин как от иналей, так и от прочих сородичей: уши. У нас они узкие и длинные, в пол-ладони, довольно подвижные: поворачивать их как кошки мы не можем, но двигаются они достаточно выразительно, это важная часть мимики. У инчиров уши хоть и заострённые, как у нас, но поменьше, и совсем не двигаются, что только добавляет сложностей в общении. А у местных мужчин, ко всему прочему, на острых кончиках ушей растут смешные пушистые кисточки золотистого цвета.

И вот ещё что интересно. По легенде, имя нашему народу дали боги, когда его создавали, на собственном языке. Его и перекликающиеся с ним имена. Я это к чему, собственно… Ин-аль, ин-чир – поразительное созвучие для двух народов, которые как будто никогда не встречались.

Неужели легенда про некую катастрофу, разразившуюся в древности, настолько правдива? И что же это, интересно, было?

Глава 2

В деревне у побережья инчиры не звали нас в свои жилища, да и сами не рвались в гости, так что возможность осмотреться внутри представилась мне сейчас впервые.

Сшитый, кажется, из шкур шатёр имел форму приплюснутого с двух сторон конуса, боковые ниши отделялись от основного помещения полотнищами, сплошь затканными травяным узором, так что получалось три «комнаты». Пол устилали грубо выделанные кожи, поверх прикрытые толстыми мягкими коврами. Сидеть предлагалось не прямо на них, а на плотных круглых подушках вокруг низкого резного столика.

Освещал комнату вытянутый крупный кристалл тёплого жёлтого цвета, закреплённый в стоящем у стены затейливом кованом светце. Занятная штуковина. Жалко, я не артефактор и не способна оценить сложность этого светильника. А то, может, дикари эти совсем не дикари?

Микар пригласил нас садиться, а сам, исполняя роль хозяина, нырнул за одну из завес и чем-то там застучал и зашуршал, не на шутку разжигая любопытство. Однако совать нос туда я не стала, устроилась на подушке, задумчиво погладила кончиками пальцев ковёр прекрасной работы – толстый, мягкий и очень плотный. По такому босиком ходить надо, как по свежей траве.

Чингар уселся напротив меня, скрестив ноги перед собой, опёрся локтями о колени и, сцепив ладони в замок, принялся разглядывать. Вдумчиво, сосредоточенно, пристально. Не знаю, на что рассчитывал, но я приняла расслабленную позу и ответила ему прямым невозмутимым взглядом, тоже изучая, благо света хватало.

Нет, ну всё же до чего огромный мужик. С медведя, не меньше. И, как медведь, только кажется толстым и неуклюжим, а на деле – весьма ловок и подвижен. Пожалуй, с таким бы я пять раз подумала, стоит выходить в поединок или нет, особенно если дать ему оружие. По-моему, с ним даже ловкостью мериться бессмысленно, а на одной технике далеко не уедешь. Такого надо валить сразу, наверняка и с большого расстояния.

– Зачем тебе оружие, шайса? – спросил наконец Чингар.

Мысли он, что ли, прочитал? Или я настолько выразительно прицеливаюсь?

– Для красоты, – улыбнулась я. И продолжила в ответ на снисходительную, понимающую ухмылку, мечтательно сощурившись: – Потроха врага – это же так красиво.

Прозвучало излишне пафосно, так и я не на экзамене по риторике. Зато по существу, и собеседник поймёт.

Нет, я не жестокая садистка, и чужая смерть не доставляет мне удовольствия. Если было бы так, меня бы уже в живых не было: за магами крови наблюдают очень пристально, и такой тревожный знак заметили бы сразу. Но этот здоровяк будил во мне кровожадность, особенно своей мерзостной ухмылкой и взглядом, как бы говорящим: «Ты можешь думать что угодно, но я-то знаю, женщина, что твоё место на кухне».

М-да. Отвыкла я от такого. Инали-мужчины в большинстве своём относятся к женщинам уважительно, подобные замашки проявляют достаточно редко, однако в молодости мне на таких чрезвычайно везло. Но заработанная долгими годами репутация мстительной стервы, ядовитый язык и ослиное упрямство сделали своё дело, и подобные типы не вставали на моём пути уже давно. Некоторые боялись, остальные предпочитали не связываться по принципу «не трогаешь – не пахнет», и такое положение вещей меня вполне устраивало.

Ответить и вообще как-то отреагировать на мои слова вождь не успел, вернулся Микар с подносом, на котором стояли три питьевых миски и большой местный чайник странной формы, высокий и с длинным носиком, над которым поднимался ароматный парок.

– Неторопливая беседа – первый шаг к дружбе, – философски изрёк он настолько невозмутимо-благодушным тоном, словно за тканевой перегородкой был не слышен разговор. Установил свою ношу на стол, уселся, сложив руки перед собой раскрытыми ладонями вверх, рука на руку. – Спрашивай, Стевай.

– Начнём с главного: зачем вы меня похитили? – подобралась я.

Микар замешкался с ответом, но прочитать по его неподвижному лицу эмоции и угадать причину было невозможно.

– Существует поверье, что плод любви обычной женщины и духа избавит нас от главной напасти, тварей тайюн, – осторожно сообщил он наконец.

– И что, более обычной женщины у вас не нашлось? – растерялась я.

– Ты очень тонка и изящна… – мягко заговорил дипломатичный Микар, но его, поморщившись, оборвал грубый вождь:

– Траган приняла тебя за духа-мужчину. Что не удивительно, – он окинул меня новым насмешливым взглядом. – Даже странно, что пахнешь ты как женщина.

– Да уж наверное, – буркнула я, не обращая внимания на подначку. На их взгляд, я и правда должна больше тянуть на мальчика-подростка. – Чем больше мяса – тем лучше, конечно. Особенно в голодный год. Ладно, а почему из полусотни мужчин так удачно выбрали именно меня?

– Женщины плохо разбираются в сильных духах, – отозвался Микар. – В твоих спутниках она не почувствовала совсем ничего, а в тебе ощутила незнакомую силу. Решила, что ты самый могучий дух, раз это способна ощутить даже женщина.

– Зелёна мать! – со вздохом ругнулась я. – То есть абы какого ей не надо, ей самого-самого подавай. И из-за жадности одной оптимистки, возжелавшей одарённого потомства, я оказалась в этой… льдом травленной щели Бездны! Без надежды вернуться домой. Прекрасно, – я эмоционально всплеснула руками. – Определённо, этой камнеголовой с леданутыми мозгами повезло, что я ограничилась оплеухой. Имела полное право отвести на ней душу как следует!

– Не сердись на Траган, – попросил Микар. – Она…

– Ты брала пищу и воду, – опять влез Чингар. – Если дух принимает их из рук инчира, он желает подружиться или вовсе стать инчиром. Не надо было их брать, и ничего бы не случилось.

– Не надо было предлагать, – выплюнула я раздражённо. – У моего народа это называется «гостеприимством». Когда в твой дом приходят, не держа зла в сердце, принято накормить и напоить гостя, а не травить какой-то дрянью до состояния тяжёлого похмелья!

– На инчиров дым накаби не действует, – заметил старейшина. – Наверное, твоя сила всё же отчасти родственна духам…

– Мне интересно, в твоём народе все женщины – вот такие? – полюбопытствовал Чингар. – Может, ещё и весь отряд состоял из вот таких женщин?

– Увы, ваша… Траган выбрала в качестве хахаля единственную женщину, – с сарказмом отозвалась я.

– Выходит, тебе одной не нашлось места дома? Уж не за длинный ли язык тебя отправили на смерть, шайса? – проговорил вождь глумливо.

– А ещё за дивный нрав и уникальную силу, – отмахнулась я. – Осторожно, дорогой, ещё немного высказываний в таком духе – и я решу, что ты влюбился!

– Осторожно? Клянусь духами предков, и правда. Худшей кары никому не пожелаешь, чем такая женщина в шатре!

– Ну конечно, если с тюфяками и подушками привык обниматься, тут и не догадаешься, что с нормальной женщиной делать, у которой есть характер и своё мнение. Насмотрелась я на таких…

– Со стороны? Ближе подойти никто не рискнул?

– Из трусов – нет, что мне только на руку. Ты вот первый.

– Хватит! – не выдержав, потребовал наконец Микар. – Даже дети так себя не ведут!

– Ну кто виноват, что у вас вождь умён не по годам, – проворчала я себе под нос. – Весь мозг…

– Довольно! – рявкнул старейшина, хлопнув ладонью по колену. – Чингар, пожалуйста, выйди! Позволь мне поговорить с нашей гостьей. Спокойно поговорить!

– О чём с ней разговаривать? – пренебрежительно фыркнул вождь, но спорить не стал, поднялся и шагнул к выходу.

– Да уж всяко больше вариантов, чем с тобой, – проворчала я, упрямо оставляя последнее слово за собой. Подмывало ещё и неприличный жест в спину показать, но я сдержалась, это уже совсем ребячество. И, пока Микар не начал лекцию о поведении, поинтересовалась: – Какой-то он у вас слишком нервный для вождя. Что, других вариантов не было?

– Чингар лучший из воинов, вождём его выбрали по праву. Дело вождя – вести инчиров в бой, всё остальное решают старшие. А в бою ему нет равных, он чует тайюн, убил их больше, чем кто-то ещё. Да, всегда был резок и упрям, но… вот таким я его не видел, – вздохнул Микар. – Как и любой инчир, он добр и терпелив с женщинами. А на тебя, наверное, сердит за Траган.

– Почему? – озадачилась я, про себя отметив одинаковый подход наших народов к управлению и неточность определения: Чингар выходил скорее не вождём, а главнокомандующим. За аборигенов стало спокойнее. Если он просто воюет против неких тварей, а не определяет будущее этого народа, у последнего есть шансы выжить. – Она ему родственница, что ли?

– Она его мать, – вздохнул мужчина.

– Прекрасный вождь, в бабьи склоки влезать, – проворчала я, хотя это, конечно, многое объясняло.

– Наши женщины не дерутся, – пояснил Микар осторожно. – Твой поступок – это было очень… странно. Неправильно. Непонятно. Для вас подобное – обычно?

– Ну… Честно говоря, тоже не особенно, – хмыкнула я. – Но такого удивления не вызывает. Если женщина желает постоять за себя самостоятельно, никто ей в том не препятствует. А у вас, я так понимаю, разговор один: чуть что – иди в шатёр.

– За женщин дерутся мужчины, – возразил собеседник. – Они для этого и существуют. Поэтому Чингар и… растерялся. Ты обидела его мать, он должен был вступиться, но не может: ты тоже женщина.

– А если не окажется подходящего мужчины под рукой, чтобы вступиться? – полюбопытствовала я.

– Такого не может быть, – уверенно отмахнулся Микар. – Инчир будет защищать любую женщину. Просто я не помню случая, чтобы защищать пришлось от другой женщины…

– Ой, всё! – поморщившись, я всплеснула руками. – Не хочу больше про баб и эту семейку! Давай о главном. Что ещё за твари-тайюн у вас тут ходят и откуда берутся? Да ещё в количествах, которые кажутся вот этим тушам, то есть вашим воинам, заметными.

Микар тут же подобрался и сосредоточился, даже немного нахмурился.

Всё же физиономия у него исключительно деревянная, за время разговора тень эмоций на ней проступала всего несколько раз. Хотя на деле, кажется, не такой уж дуб: вышел же из себя во время нашего с вождём обмена любезностями.

– Далеко-далеко есть земля, где травы сочны и зелены, где деревья огромны, скалы стары как мир, а небо высоко. Инкар. Священная земля. Сильная земля, которая привлекает и порождает самых сильных духов. Даже тех, кто способен предстать во плоти. И добрых и, увы, злых. Тайюн неутомимы, сильны, быстры и безжалостны, они охотятся на инчиров, пожирая нашу суть и обращая жертвы в себе подобных. Когда наступает Сезон Смерти, единицы и десятки тайюн, которые всегда бродят по Инкар, обращаются в несчётную волну. В Сезон Смерти все инчиры укрываются среди скал Края Мира: вдали от Священной земли тайюн меньше, там воины могут дать им отпор.

– Погоди, у меня такое ощущение, что ты меня дуришь, – перебила я, тряхнув головой. – Как часто у вас случается этот «Сезон Смерти» и сколько он длится?

– Каждый год на две луны наши земли становятся землями тайюн.

– Точно, дуришь, – мрачно подтвердила я. – Мне тут доказывали, что до корабля дороги – больше двух лун, то есть расстояния огромны. Как эти ваши тайюн успевают разбежаться из своей Священной земли?

– Священная земля – то место, где можно встретить тайюн в любой день. А в Сезон Смерти тайюн везде, – терпеливо пояснил старейшина.

– А откуда они берутся в таких количествах? – не поняла я. – Да ещё «везде».

– Они – тайюн, – повторил он с теми интонациями, с какими мамы объясняют маленьким детям, что огонь – горячий. – В Сезон Смерти они появляются везде.

– Кхм. Ну допустим, – смирилась я, понимая, что ничего другого мне этот тип не скажет. Похоже, они всё-таки и правда дикари, если о таких вещах не задумываются. – Допустим, эти прожорливые тайюн заполоняют все земли. Но места у вас тут совсем не пустынные, и живности полно, и растительность буйная. Что в таком случае жрут тайюн?

– Тайюн питаются силами инчиров, – вздохнул Микар, кажется, уверившись, что жизнь столкнула его со слабоумной.

– И всё? Но вы же от них сбегаете и прячетесь в скалах! Причём, как я понимаю, сбегаете всем народом, потому что иначе давно бы вымерли.

– Верно, – одобрительно кивнул мужчина.

– Какой скудный у них рацион, – пробормотала я, хмурясь ещё больше.

Из того, что он говорил, выходила полная чушь. Непонятные злобные твари, которые вдруг разом появляются из ниоткуда – и вдруг исчезают спустя две луны. Причём это не попытка заледенить мне мозги, Микар явно верит в то, что говорит, и искренне желает объяснить самую главную местную проблему. Он просто сам ничего толком не знает об этой напасти. И духи почему-то подсказывать рецепт не спешат, и сам исследовать не может. И в силу скудости интеллекта…

Ну ладно, я придираюсь. Скажем, в силу ограниченности познаний аборигенов о мире Микар не сознаёт, почему всё сказанное – полный бред. Ну привыкли местные к тому, что эти тайюн есть, относятся к ним как к стихийному бедствию и не пытаются разобраться в явлении.

Но я-то не местная. Я образованная женщина и я знаю, что такое закон сохранения энергии! Ничто не возникает ниоткуда и не может исчезнуть бесследно, это однозначно. Ничто живое не может существовать… просто так! Не преобразуя энергию в вещество или обратно. Если они движутся и нападают, откуда-то они ведь берут на это силы. Значит, должны жрать что-то, помимо трудноуловимых инчиров!

Судя по тому, что наша экспедиция успела выяснить, с природой на этих землях полный порядок, никаких признаков опустошающих нашествий. Допустим, тайюн питаются какими-то видами энергии, кроме жизненных сил инчиров, но – какими?! И почему вдруг исчезают, все разом? Если бы иссякали некие неведомые природные источники, тем самым лишая тварей пропитания, это отражалось бы не только на их численности, но и на всём остальном мире!

Ничего не понимаю.

– А у вас, может, где-нибудь труп одной из тварей завалялся? – спросила я.

– Зачем он нам? – озадачился Микар.

– Вам не знаю, а мне хочется взглянуть.

Странно, но такому интересу он словно бы даже обрадовался, отметив это удовлетворённой улыбкой.

– Сейчас я ничем не могу тебе помочь, но до Сезона Смерти осталось меньше луны. Тогда ты сможешь сколько угодно смотреть на трупы тайюн, если тебе этого хочется.

– Хм. А как же «женщинам не положено»? – не утерпела я.

– Что? Почему? – моего вопроса он, кажется, не понял совершенно.

– Ну, драться женщинам не положено, так и трупами интересоваться, наверное, тоже?

– Нет, конечно, – искренне развеселился он. – Мужчина добывает трофеи и приносит в шатёр, женщине. Любой женщине приятно видеть, насколько силён и удачлив её защитник!.. Что случилось? – осёкся он, потому что на этом месте я с трагическим вздохом прикрыла лицо ладонью.

– Нет-нет, всё замечательно, я очень рада за ваших женщин! – заверила его. – Ладно, с главной проблемой определились. Давай теперь подробнее, что ты говорил про шёпот ночи, духов и общую невнимательность своего вождя, не способного видеть силу? К чему это? И что ты вообще от меня хотел-то? Надеюсь, не того же самого, что Траган? Имей в виду, я не намерена рожать от ваших бравых воинов и странных духов легендарных детей для борьбы с полчищами тайюн!

Микар снова не сдержал улыбки, и в этот раз она получилась добродушно-покровительственной. Мол, я могу думать и говорить что угодно, но он ведь лучше знает, что…

Наверное, это у них тут общая гримаса для общения с женщинами. Впрочем, самоуверенность Микара не раздражала так, как снисходительность вождя, и получалось относиться к ней философски. Чем-то старейшина напоминал мне дедушку, и на него сама собой распространялась моя симпатия к славному предку, которого я искренне любила и в которого, по уверениям всей родни, удалась не только даром, но и мерзким характером.

Сравнением меня пытались укорить, но оно, наоборот, льстило. Войдель был лучшим на всё Семилесье магом крови и исключительно интересным типом. За свою долгую жизнь он успел настрогать больше двух десятков детей, почти всех – от разных женщин. Индивидуальная особенность силы, на нём постоянно сбоили чары, предохраняющие от нежелательной беременности. Понятно, что его не любила и родня этих женщин, и родня его законной супруги.

Симпатия у нас с дедом была взаимной. Обучая меня, Войдель постоянно повторял, что первый раз так наглядно на его глазах количество перешло в качество. С ним было интересно: обаятельный, очень умный, многое повидавший, с прекрасным чувством юмора, он был лучшим наставником, какого вообще можно желать.

Да и не такой уж он был вредный, просто язвительный и говорил правду в глаза. То есть если он считал бабулю кобылой, прекрасной только своей статью и родословной, то так и говорил. Впрочем, это совсем не помешало заделать ей пару крепких жеребят-наследников – мою мать и её брата.