Loe raamatut: «Восемь Волков»

Глава 1

– С чего бы ты начала свою историю?

Душный аромат сандала с мускусной нотой ударял в голову, утяжелял сознание. Антикварная мебель – темно-зеленая, бордовая – теснилась в кабинете, крадя последнее пространство. Редкие лучи пробивались сквозь шторы, едва освещая бесконечные книжные полки и бледные стены академии.

Посередине в глубоком кресле сидел молодой мужчина и внимательно за мной наблюдал, пока в воздухе было разлито молчаливое приглашение говорить.

– Не люблю начинать, – мой голос звучал хрипло и чужеродно. – Любое начало – это начало конца.

– Поэтому ты отказалась от лечения?

Я опустила взгляд – под ногами распластался темно-красный ковер с этническими узорами, что кружили голову. Я прикусила губу, и во рту появился металлический привкус. Боясь выскользнуть из тела, я вцепилась ногтями в кушетку.

– Если я согласна на лечение, то согласна и с тем, что больна.

– Но все-таки ты здесь.

– Уговорила себя.

– И чем же?

– Тем, что только смерть определит меня окончательно.

– А все, что до, не имеет значения?

– Можно изменить, – пожала плечами я.

– Ты всегда оставляешь себе пути отступления?

Я подняла глаза и словно впервые посмотрела на него по-настоящему. Он сидел напротив в белой рубашке и черных брюках, неприметный, как тень. Голова слегка набок, губы – в усмешке. Наш разговор, казалось, забавлял его.

Не желая говорить с ним прямо, я задумчиво протянула:

– Люди любят определять себя через что-то или кого-то, будто без этого они исчезнут.

– Ничего не значить, ничего не весить, – лениво начал он, поудобнее устраиваясь в кресле, – чтобы о тебе никто не знал и не помнил. Побег от ответственности, возможной реакции. Удобно. Но ты уже связана с другими, обозначена в этом мире. Мы не являемся абстракцией, мы существуем, разве нет?

– Что вы…

– Просто Айдан. И можешь на “ты”. Я немногим старше тебя.

Цепкий немигающий взгляд смотрел в упор, не давал сбежать, стал почти что удушающим. В голове внезапно стало тихо. Ничего не хотелось говорить, не хотелось и слушать.

Заметив перемену в моем лице, Айдан вздохнул, поправил очки и уже более мягким тоном продолжил:

– Я всего лишь помогаю тебе вспомнить, кто ты. Настоящая ты.

Под натиском его глаз, черных и пустых, я чувствовала себя загнанным зверем и понимала, что сдаюсь ему на милость.

– Я ничего не помню, будто была не собой и очнулась только сейчас.

– После сильного потрясения жизнь часто делится на до и после, – его бесцветный голос стал сочувствующим. – Ты что-нибудь помнишь из своего прошлого?

– Ничего. Прошлое мне снится, но это просто сны. Другие говорят мне о прошлом, но это просто слова.

– Как считаешь, что они думают, а не говорят?

Раньше я не размышляла над чужим мнением. Их мимика, косые взгляды – я пыталась вспомнить и понять, что было за фасадом.

– Они думают, что я сломлена.

– Они сказали тебе это?

– Нет, они ничего не говорят. Наоборот, замолкают, как только увидят. Наверное, им меня жаль.

– А тебе?

– Нет. Не знаю. Такое чувство, что меня обокрали, но ничего не взяли.

– Память дает основу, но забвение дарит свободу. – Его глаза, наконец, оторвались от меня, давая отдышаться, и уперлись в окно – тонкий прямоугольник голубого неба. – Не только будущее неопределенно, но и прошлое. Мы можем попробовать вспомнить твое, или ты можешь придумать новое, какое пожелаешь.

– Но это не будет правдой.

– Между реальностью и фантазией не такая уж большая разница.

– И все же, я предпочту неопределенность.

Холодный взгляд ножом метнулся обратно в меня.

– И вспоминать не хочешь?

Я не ответила, и Айдан разочарованно вздохнул:

– Человек не сразу понимает, что несчастен, и не сразу понимает, что это не приговор.

– Я не несчастна и не счастлива. Просто не чувствую, что это необходимо. На самом деле, я ничего не чувствую.

– В таком случае, – он по-хищному улыбнулся, – ты ничего не теряешь, верно?

– Еще утром у меня не было прошлого, а сейчас вы предлагаете вспомнить целую жинь?

Повисло молчание, но я не ощущала неловкости, хоть и не могла полностью расслабиться. Рядом с ним я балансировала на канате: спокойствие смешивалось с ощущением тихой опасности. Он видел меня насквозь, был отражением на зеркальной поверхности озера, чья гладь волновалась только, когда сам бросишь в воду камень. Но чем сильнее вглядываешься в глубину, тем отчетливее видны жадные темные щупальца.

– Поговорим о чем-нибудь другом, – прервал молчание Айдан, откинувшись в кресле. – Как проходит акклиматизация на новом месте?

– Та девушка, что пропала, – сменила тему я, намеренно игнорируя вопрос. – Она тоже ходила на ваши сеансы?

– Да, – буднично ответил он.

– Какой она была?

– К сожалению, я не успел ее узнать. К тому же, я не могу обсуждать других студентов. Почему ты спрашиваешь?

– Меня поселили в ее комнату. Я сплю на ее кровати, и мне… снятся сны.

– Опиши их, – он весь вытянулся, как струна, а в глазах заблестело пугающее любопытство.

– Я в лесу, и меня убивают. Раз за разом, пока я не проснусь.

– Вина выжившего? – размышлял он вслух.

– Не знаю, – нахмурилась я, силясь понять, почему не могу выкинуть бедную девушку из головы. – Мне жаль соседку – она не перестает плакать. Мне стыдно, что заняла ее место. – Я осеклась, не уверенная, стоит ли продолжать. – Но мне совсем не грустно.

– Ты не обязана притворяться.

– Но я бы тоже хотела… почувствовать, понять.

Его лицо смягчилось, и он стал смотреть на меня так же, как и другие – с жалостью и слабым осуждением за то, что слишком выпячиваю на общей картине.

– Чью смерть ты оплакиваешь: ее или свою?

– Думаете, она мертва?

– Ходят слухи, что следователи уже не надеются найти ее живой. И даже известно, кто ее убил. Это был старик-охотник. Тела не нашли, но говорят, что он принес ее в жертву, – он смаковал каждую деталь, и мне стало дурно.

– Вы боитесь смерти? – вдруг выпалила я.

– Да, – ответил он без тени стыда и сомнения. – Я перестану мыслить, и это самое страшное. Смерть, – прожевал он медленно, пробуя на вкус каждую букву, – придет лишь раз. И чужая – всегда будет напоминанием, как воспоминание о будущем.

– А что после? Пустота?

– Мысль выделяется мозгом, как печенью – желчь, и мертвый мозг, к сожалению, на такое не способен. И я не смогу заставить себя думать иначе.

– Должно быть, грустно?

– Ты права, – Айдан улыбнулся, но его лицо оставалось блеклым. – Горе человеку, жаждущему религиозного откровения, но не способному к вере. Вместо ощущения таинства он окружен одиночеством просто потому, что не может себя обмануть. В конце концов, мы все хотим быть обманутыми.

– Разве это не просто – поверить?

– Где-то на краю сознания будет маячить мысль о том, что это все ложь. И она никуда не денется, даже если прямо сейчас я предстану перед божеством, – в его голосе слышалась плохо скрываемая усмешка. – А ты? Боишься молиться в пустоту или, наоборот, получить ответ? Что действительно страшнее: нечто или ничто?

– Не думаю, что есть разница или что мы эту разницу сможем понять.

Мы сидели в тишине. Он застыл передо мной резной статуей, выглядел совершенным, оттого и неживым. Черные локоны ниспадали на точеные скулы и подчеркивали черноту глаз на бледном лице, и лишь нахмуренные брови говорили о его размышлениях, а значит – о жизни.

Внезапно он весь озарился, как будто принял решение, которое камнем свалилось с его плеч.

– Чаю?

Я кивнула. Айдан поднялся с кресла, и я невольно вскинула голову от неожиданной разницы в росте. Глазами проследила за ним к столу на другом конце комнаты, на котором заботливо были расставлены расписные пиалы – некоторые из них были пусты, а в других лежали печенья и конфеты, – а рядом особняком стоял заварной чайник. Его широкая спина закрыла обзор, и мне оставалось только слушать, как гремит посуда и кипит вода.

Закончив, он подошел ко мне с двумя пиалами и предложил одну из них. Я осторожно взяла ее в руки. Он же продолжал стоять рядом, возвышаясь устрашающей статуей, и выжидательно смотрел сверху вниз. Я поднесла пиалу к губам, и только тогда он, удовлетворенно улыбнувшись, сел в кресло.

– Не чувствуешь странный вкус? – поинтересовался Айдан.

– Не уверена, что помню, каким он должен быть.

Он хмыкнул:

– Покупаю на местном рынке. Меня уверили, что шаманы используют эти травы для своих ритуалов.

– И как? Работает? – спросила я, поставив пиалу на столик рядом с кушеткой.

– Да ты не пугайся, – усмехнулся он, отпивая глоток. – Зависит от того, веришь ты или нет.

– От моей веры чай не станет волшебным.

– Ошибаешься, – улыбнулся он и сделал еще глоток, – Ты сильнее, чем ты думаешь.

И тут мир качнулся, и комната поплыла. Время распалось на кадры – Айдан уже стоял на другом конце кабинета, вытаскивая что-то круглое из шкафа. Еще секунда – и на столике передо мной стоял светильник на тонкой ножке с тремя лампами. Они загорелись, и пространство замигало короткими вспышками. Лампы кружили и множились, и вскоре единственное, что я могла различить – это силуэт мужчины, темный на фоне света.

Окна с грохотом распахнулись, и кабинет, обернувшийся маленькой коробочкой, затопило, точно цунами, ослепительной яркостью. Внезапное ощущение полета защекотало внутри. Тело стало невесомым, и вот я уже со стороны наблюдала, как оно взлетает, ускоряется и размазывается по комнате.

Затем то тут, то там стали появляться черные пятна, которые превращали все, к чему прикасались, в выцветшую пленку. Они сливались и разрастались, пока не поглотили меня полностью. И наступила тьма, а во тьме нарастал гул. Он становился все громче и громче, стал невыносимым и резко оборвался оглушающей тишиной.

– Вдох-выдох, – слова эхом разносились в пустоте моего сознания. – Почувствуй тяжесть в руках и ногах. Представь безопасное место и помни, как бы далеко ты ни отправилась, я буду рядом.

Голос монотонный, я плыла по нему как по течению. Он доносился одновременно отовсюду и изнутри и, как вода, поглощал с головой, утягивая на дно. И вот я добровольно сдаюсь без возможности вынырнуть, даже вдохнуть, и оказываюсь уже не в кабинете, а где-то далеко в своих снах.

– Скажи мне, где ты находишься?

– В лесу, – ответила я, еле шевеля во рту пересохшим языком. – Кажется, я помню это место…