Loe raamatut: «Рожденная», lehekülg 5

Меня будто ледяной водой окатило. По телу прошла дрожь. Я правда как белая ворона. Будто из другой реальности сюда попала. Никогда я не чувствовала такого странного отвращения к себе, как сейчас. В Чикаго я была прекрасной, порхающей бабочкой, на которую даже пожилые люди глядели с восхищением, здесь – никому не понятной чужачкой.

Мои глаза забегали от одного человека к другому в попытках найти хоть кого-то выделяющегося. Женщина в свободном черном платье, на ногах сланцы, волосы в хвосте. Парень немногим старше Адама, растянутая футболка с названием футбольной команды и коротко стриженные волосы. Молодая девушка в объемном коричневом свитере, волосы в низком хвосте. Женщина с пучком в жилете поверх серой футболки. Я перестала их различать. Люди для меня смешались в одну толпу, вычленить из которой хотя бы одного человека казалось непосильной задачей.

Я представила, как выгляжу в этом супермаркете в своем коротком пышном платье с объемными рукавами, милых носочках и туфлях на каблуке, с уложенной гривой золотистых кудрей и сияющим макияжем. Я определенно не вписывалась. Мы стояли на кассе, и я молилась, чтобы девушка скорее пробила продукты, чтобы вернуться домой. Запереться ото всех, никогда сюда не возвращаться, обустроить свой маленький мирок, наряжаться так, как я привыкла, хоть каждый день, хотя бы ради Адама. Но, как назло, очередь двигалась медленно, и женщина за кассой лениво пробивала продукты, едва перебирая руками.

Я начинала злиться. Обхватив себя руками, чтобы хоть как-то скрыться от окружающих, чувствовала, как к щекам приливает жар, а в висках начинает предательски стучать. Я уже выгнулась через Адама, готовая требовать хоть какого-то ускорения, но тут же во мне все упало. Я внимательнее вгляделось в ее лицо, и выражение некой обреченности заставило меня смягчиться. Женщина за кассой сидела, опустив плечи, согнувшись, будто все ее тело сковало, а безучастные глаза, смотрящие куда-то вдаль, мимо продуктов и кассового аппарата, изредка моргали. И я безмолвно спряталась обратно за Адама, потому что не могла требовать что-то от человека, к которому испытываю жалость.

Я вновь огляделась вокруг. Теперь люди были так близко, насколько возможно, и я смогла рассмотреть каждое лицо. Нас окружали такие же безучастные лица, бесстрастные и безэмоциональные, будто ничего не ожидающие. И по спине у меня пробежал холодок.

Когда мы только зашли в магазин, я увидела привычную городскую суматоху и торопливость. В голове всплыло воспоминание о ближайшем к дому супермаркете, и я поняла, то было лишь контрастом с остановившимися улицами городка. Все здесь было таким медлительным, таким неповоротливым, будто застывшим во времени, будто люди никуда не спешили и не было у них сегодня никаких дел, кроме как похода в местный супермаркет.

Страх сковал мое горло, грудь налилась свинцом. Я была так счастлива сегодня, наряжаясь и крутясь перед зеркалом. Как и всегда, прихорашиваясь перед выходом, надевая свои привычные наряды. А теперь мне только хотелось спрятаться ото всех.

Мне перестало хватать воздуха, стены вокруг затряслись, задребезжали – я теряла ориентацию в пространстве. Все лица обратились ко мне, даже лицо женщины за кассой. Все смотрели на меня. Все смотрели на меня? Нет-нет, мне только кажется, мне это только кажется. Вот она, также пробивает продукты. Какая же она медлительная! И все также безучастно смотрят в спину человеку перед собой. Все тело окаменело, казалось, ноги вот-вот перестанут держать меня. Хотелось схватиться за Адама – с ним ничего не страшно, – но тогда бы он понял, что со мной что-то происходит, а этого допустить нельзя. Точно бы понял…

Вот окно над входом, длинное и низкое, еще одно, еще одно… сколько их тут? Раз, два, три, четыре… двадцать семь. Отлично. Прозрачная дверь входа, над ней – часы… трое разных часов. Все показывают разное время, интересно, какое? Я начинала чувствовать свое тело. Одни точно показывают наше, те, что по центру. Автомат со снеками, десять рядов по пять секций, всего – пятьдесят. В автомате с напитками – двадцать пять. В горло проникла струйка воздуха. Стойка с журналами… или это газеты? Интересно, они бесплатные или оплачиваются на кассе? Так, а касс здесь… восемь. Не так уж и мало. Но при этом они все равно работают до ужаса медленно! Да и работает всего три. Как типично для этого места: создать иллюзию скорости и жизни, чтобы потом вновь щелкнуть тебя по носу!

Последняя яростная мысль помогла мне окончательно прийти в себя, сменив тревожность на злость, и Адам озадаченно обернулся на мой недовольный вздох.

– Не привыкла, что так долго, – объяснила я.

– Это да, – согласился Адам. – Здесь не тот городской ритм, к которому ты привыкла, да и я, честно говоря, тоже. Но со временем я научился отключаться в такие моменты. Поверь, здесь это необходимо.

Какая непривычная, грустная улыбка вновь скользнула по его лицу. И все мои мысли сомкнулись на ее происхождении. Значит, для него это тоже тяжело. А Адам точно здесь счастлив?

Но вот наша очередь подошла, женщина отбила продукты, Адам расплатился, быстро разложил все по пакетам и закинул их в корзину. Как обычно, у Адама не возникло и мысли принять мою помощь, и вместо того, чтобы отдать мне хотя бы один из пакетов, он уверенно схватил все четыре, и мы вышли на парковку. По просьбе Адама я достала из кармана его брюк ключи от машины и открыла багажник.

– Тебе помочь? – спросила я, на самом деле надеясь, что Адам позволит мне как можно скорее залезть в машину.

И будто прочитав мои мысли он бросил:

– Да я тут сам, залезай.

Я поспешно открыла пассажирскую дверь, забралась внутрь и пристегнулась, готовая ехать. Я сразу ощутила уют своей раковины, скрывающей меня ото всех. Через секунду ко мне присоединился Адам, повернул ключ в замке зажигания и завел автомобиль.

– Не хочешь заехать в книжный? – Он вытянул шею, посмотрев по сторонам, и круто вырулил с парковки, я уже привыкла цепляться за дверь, зная, как Адам водит. – Я видел один по главной улице. Вроде, небольшой, но хотя бы не нужно далеко ездить.

Я очень хотела. Еще в первый раз, когда только приехала сюда, заметила этот очаровательный книжный магазинчик по главной улице. Его картинка с прозрачной витриной и высокими книжными стеллажами из темного дерева всплыла у меня в голове, но тут же померкла. Сейчас, осознавая, что мне там будет также не комфортно, как в супермаркете, я осеклась. Буквально оборвала себя на полуслове.

– Нет, не хочу, – буркнула я.

И так от этого стало обидно, что я надулась как нахохлившийся воробей и откинулась в кресле, скрестив на груди руки.

– Биби, что-то случилось? – Крепко держа на руле руки, Адам пытался заглянуть в мое лицо. В его голосе я слышала только тревогу, будто нервы у него были натянуты как стальные тросы. – Любимая моя, я же вижу.

– Все хорошо, – проворчала я, сжимаясь в один большой комок.

– Биби, да что с тобой? – вдруг прогремел на всю машину Адам. Его руки с силой сжали руль. На скулах от напряжения заходили желваки. Меня волной накрыло его раздражения. Я либо расскажу правду, либо возьму себя в руки. – Ты скажешь или нет?

Я представила, как выгляжу сейчас в его глазах, это всегда помогало. Маленькая надувшаяся девочка с бантиком на голове. Это выглядело просто комично, да и беспокоить Адама по такому незначительному поводу точно не стоило.

– Все в порядке, – сказала я как можно более спокойно. Взяла себя в руки, расправила плечи, и от загоревшейся в голове мысли улыбка сама расплылась по лицу. – Я дуюсь, потому что уже почти три, и от этого дня осталось немного. А я хочу провести с тобой как можно больше времени.

Всего секунда, и все тело Адама расслабилось, практически растеклось по сиденью, широкая улыбка засияла на его лице. Он лихорадочно закивал, в возбуждении пробежался пальцами по коже руля и включил какую-то звонкую песню. Будто Адам ждал страшного известия, наступление которого было неминуемо, но тут ему крупно повезло, и ситуация разрешилась сама собой. А я ведь всего помрачнела. В такие моменты я понимала, какой владею над Адамом властью, и иногда это меня пугало.

Я глядела в окно, всматриваясь в городок снаружи, и видела те же невысокие кирпичные здания, уютные приземистые домики, и не понимала, как такое скромное местечко может принести настолько отвратительные эмоции. И тут меня осенило. До этого я видела город лишь снаружи, как бы издалека, как заставку к фильму, и только сегодня погрузилась в него в качестве одного из жителей, увидела его настоящую реальность, какой он изнутри. И теперь я была точно уверена: я не хочу быть одним из его жителей.

На этот раз мы не стали объезжать город. Адам повернул к окраинам и вырулил к лесной дороге. Но я успела заметить в окне – на этот раз я вглядывалась в городок внимательнее – людей. Мои опасения подтвердились. По улицам ходили все те же люди, что и в супермаркете, будто это были буквально одни и те же люди. Попроси меня кто-нибудь отличить одного человека от другого, одну группу людей от другой, я бы не смогла. Все смешивалось для меня в единую серо-коричневую картину свободных футболок и поношенных джинс.

Стыдно признаться, но что-то щелкнуло в голове, и я бросила на Адама быстрый взгляд – он ведь тоже не особо любит наряжаться, но я бы не выдержала, окажись на нем те же самые вещи, что и на остальных. Нет, он не может быть… я выдохнула. На Адаме были свободные хлопковые брюки цвета кофе с молоком, а с широких плеч ниспадала бежевая рубашка. Из-под расстегнутых верхних пуговиц выглядывала тонкая цепочка, на руке красовались часы.

Да, Адам не любит наряжаться, не следит за модой, но ему нравится выглядеть хорошо и опрятно. В секунду мне стало спокойно на душе, и осмотрев его с головы до ног, я вдруг вспомнила, как мой парень хорош собой. Мне бы стыдиться своих мыслей. Какая разница, как одет мой близкий человек? Это не должно меня беспокоить. Но к черту смущение и стыд, когда вы такая красивая пара и оба выглядите прекрасно!

Мы выбивались оба. Вот что я понимала, когда смотрела на Адама. Мы оба здесь как две белые вороны. И это, наверное, было бременем большинства работников компании Адама. Я видела множество совместных фотографий с его коллегами, и на них Адам никогда не выделялся, значит, только они могли понять нас в этом вопросе. В голове сверкнула мысль как можно скорее устроить ужин и познакомиться. Может быть, у кого-то из них найдется такая же девушка, как я, и мне удастся обзавестись здесь хотя бы одним другом.

Мимо проплывали дома, последние на окраинах городка, затем появились деревья, учащающиеся, постепенно обступающие дорогу. И в первый раз я задумалась о том, что не вписываюсь. Здесь было красиво, спокойно, но та жажда жизни, которая сидела во мне, никак не могла насытиться, и я начинала голодать.

За окном деревья смешались в одно зелено-коричневое полотно, и мои глаза были не в состоянии рассмотреть деталей. Тяжелым одеялом на меня навалилась апатия. Какой выход здесь можно найти? Я посмотрела на Адама, это было единственным, что могло меня утешить, и оно помогло. В конечном итоге, где бы мы ни находились, что бы нас ни окружало, кто бы ни был вокруг, я оборачиваюсь и вижу его. И когда Адам рядом, держит мою руку в своей, мне ничего не страшно, и все остальное в мире теряет смысл.

20

Когда мы подъехали к дому, я уже была в совсем ином расположении духа. Огонек надежды дрожал глубоко в душе, и когда я смотрела на Адама, разгорался и становился сильнее. Я увидела кирпичные стены дома и выдохнула. Наконец, мы были только вдвоем, будто никого в мире и не существует. Не могу лгать самой себе: неприятный осадок на душе остался – но сейчас это уже не имело смысла. И магазин, и этот тихий городок, и две самодовольные индюшки были слишком далеко, чтобы мешать моему счастью. В конце концов, кто они такие? Застрявшие в захудалом городишке с единственным на всю округу супермаркетом провинциалы. Я довольная вылезла из машины и открыла перед несущим пакеты Адамом дверь.

Пакеты опустились на кухонный остров, и я сразу ринулась раскладывать продукты – за короткое время моего пребывания здесь я уже успела рассортировать содержимое ящиков и теперь полностью заведовала кухней. Адам только помогал, внимательно следя, что и куда я кладу, очень уж не хотел он нарушить мой порядок.

Посудомойка сообщила о завершении сеанса, и я решила не затягивать с посудой, желая разобраться с ней на день вперед и больше не возвращаться на кухню. Стоя у кухонного острова и опустив голову, я раскладывала по секциям приборы: нож, вилка, ложка, снова вилка, еще ложка – и не заметила, как фигура Адама застыла передо мной. Но вот я увидела, что большое светлое пятно стоит прямо напротив меня и не движется, и, задвинув ящик с приборами, подняла глаза.

Адам, замерев, стоял передо мной, нас разделял кухонный остров. Он не двигался и не сводил с меня взгляда, следил как кошка следит за мышью на открытом пространстве, сверлит взглядом, пока та не побежит, чтобы сделать рывок. Я тоже неосознанно замерла. Все, что случилось, испарилось, исчезло, в этот момент не существовало никого и ничего, кроме Адама. И только этот проклятый кухонный остров был для нас преградой.

Иногда он смотрел на меня так, по-звериному, и я пугалась его. Но вместе с тем какой-то трепет поднимался у меня в груди, сердце начинало биться птицей в клетке, и все, чего я хотела, чтобы в эту секунду Адам подошел ко мне, и я почувствовала на себе его сильные руки.

Иногда я задавалась вопросом, что происходит с ним в такие моменты, когда он молниеносно меняется, становится другим человеком. Внезапная вспышка страсти? Или что-то сидела в его подсознании, что-то животное прорывалось наружу?

– Помнишь, о чем мы говорили, когда поехали из дома? – спросил Адам, не отводя от меня взгляда, всматриваясь мне в душу. Все его тело, как натянутая струна, было готово к прыжку.

Осознание, скользнувшая по моему лицу улыбка, жар начал подниматься по телу. Я не успела вымолвить и слова. Мои глаза, путешествующие по губам Адама, все сказали за меня.

Он в секунду обогнул остров и отчаянно впился своими губами в мои. Адам весь горел. Его горячая кожа касалась моей и обжигала. Его полыхающие губы настойчиво раскрывали мои, требовательный язык пробегался по нижней губе. Руки сжимали меня так, что я не чувствовала собственного тела.

– Я хочу сорвать с тебя это платье, – прошептал он, едва оторвавшись от моих губ. И, не дав мне ответить, подхватил на руки.

В мгновение я оказалась обездвиженной в его объятиях, оторванной от пола, чувствуя, как одна горячая ладонь Адама касается моего бедра, другая – насквозь прожигает тонкую ткань платья под ребрами. Он подхватил меня как пушинку, холл пронесся перед глазами, и я не успела и сориентироваться, как оказалась в спальне.

Одним движение руки Адам развернул меня к себе спиной, склонился к моей шее и припал губами к горящей от возбуждения коже. Я чувствовала, как его мягкие губы путешествуют по моей шее, от крохотных завитков на границе волос до выпирающей тонкой ключицы, покрывая поцелуями молочную кожу, оставляя ожоги, такими горячими они казались мне.

Пальцами Адам захватил мои волосы и аккуратно, насколько это возможно, переложил всю копну через плечо, обнажая спину. Я чувствовала, как руки его дрожат, как дыхание его сбивчиво и глубоко. Он пробежался пальцами по оголенной коже, наткнулся на тонкую молнию платья, которую застегивал сам несколько часов назад, и взялся за бегунок. Медленно Адам потянул его вниз дрожащей рукой, с таким трепетом, будто высвобождает из обертки хрустальную вазу, не торопясь, растягивая наше удовольствие.

Платье упало на пол. Я осталась в одном белье, таком же черном, с нежным узором из кружев. Легкий ветерок, пробравшийся в приоткрытое окно спальни, коснулся моей кожи, и я почувствовала, как по телу бегут мурашки. Но тут горячие руки Адама обхватили мое тело, и распространяющийся внутри жар молниеносно меня согрел.

Одна его рука обхватила мою шею, другая – легла на живот. Он прижал мое тело к своему, крепко, но аккуратно – иногда мне казалось, что Адам изо всех сил сдерживает себя, осознавая свою силу и боясь мне навредить. И как бы мне ни хотелось, чтобы он полностью отпустил себя хоть на минуту, я прекрасно понимала, какого тогда придется мне.

Он вновь прильнул губами к моей шее, теперь настойчивее, чуть агрессивнее, и я почувствовала зубы Адама на своей коже. Теперь уже задрожала я. Все внутри горело и ждало его. Дыхание мое сбилось, и слабый стон сорвался с губ. Это сделала его руки сильнее. Я услышала, как щелкнула застежка моего лифа, и через секунду кружево упало на атласную ткань платья.

Его рука поглаживала мой живот, путешествовала по телу, изучая изгибы, впадины, холмы, и вдруг скользнула вниз. Я изогнулась, все мое тело напряглось от его единственного касания, но Адам держал крепко. И как бы я ни извивалась в сладостном наслаждении распространяющегося по телу жара, он не ослаблял хватки.

Адам настойчиво подтолкнул меня к постели. Я сделала шаг вперед. И, не отрывая моего тела от своего, будто не желая и на секунду создавать между нами дистанцию, он положил меня на кровать. Длинные ворс пледа защекотал мою кожу. Я оказалась на животе, прикованная к постели весом его тела, ощущая, какой Адам на самом деле большой и тяжелый. И тогда единственный кусочек ткани, прикрывавший мою наготу, оказался на полу.

Всего на секунду Адам оторвался от меня, а когда прижался вновь, его горячая кожа, теперь нескрываемая свободной рубашкой и брюками, обожгла меня. Я чувствовала его мышцы, как они наливаются энергией, пытаясь удержать себя в рамках, и желала хоть раз ощутить их сполна. Рукой Адам провел по моей изгибающейся спине, добрался до шеи и сжал ее, сильнее, чем прежде, губами припал к виску, вдыхая аромат моих волос. И мягкий ворс пледа оказался между моими пальцами, когда мы с Адамом стали, наконец, одним целым.

21

С тех пор, как мы с Адамом съездили в супермаркет, прошла пара недель. Казалось бы, это так мало, но мое восприятие этого места сильно переменилось. Теперь лишь наш дом и небольшой, окружающий его район стали для меня оплотом безопасности и комфорта. И если раньше я думала, что буду для разнообразия выбираться в городок посидеть в кафе и сходить в книжный, то на деле стала редко выбираться лишь за продуктами, а если сделать это удавалось вместе с Адамом, то с облегчением выдыхала.

В повторяющихся изо дня в день ритуалах, в единственном неменяющемся виде из окна я старалась найти постоянство. А в этом постоянстве найти мир и покой. Но знание того, что где-то вдалеке кипит жизнь, без конца меняющаяся, неуловимо быстротечная, громкая и яркая, а я пропускаю ее, секунды утекают сквозь пальцы, и мне никогда не нагнать упущенного времени, сжимало стальной хваткой мое горло, пока я не начинала задыхаться. Я пыталась привыкнуть, осесть здесь, но не могла. Это было не в моей природе.

Я знала, что деревья за окном годами буду оставаться прежними – несколько с раздваивающимися стволами, высокие сосны, низкие ели – и никогда не изменятся, пройдет много лет, а они все еще будет заглядывать в этот дом, наблюдая за его обитателями. По вечерам, когда я выглядывала на улицу, там стояла зависшая в воздухе, давящая тишина. И меня не покидало ощущение, что на самом деле в соседних домах никто не живет и мы одни на отшибе цивилизации, а горящие окошки и силуэты в окнах – лишь искусные декорации. Но Адам стоил этого. Адам стоил всего.

Все дни смешались в одну бесконечную кашу, прерываемую лишь объятиями Адама и долгожданными ужиными по вечерам за круглым столиком в нише темных окон.

Когда я выезжала в магазин без Адама, не переставала наряжаться. Сопротивлялась своему страху насколько могла, но не без уступок. Надевала более длинные, свободные платья, не такие милые туфли. Казалось, это не должно было быть важным, я бы могла отправиться в магазин хоть в домашней одежде. Но каждый раз, когда перед выходом я глядела в зеркало, мне хотелось плакать. И дело не в том, что мне не нравилось, как я выгляжу, каждый мой наряд оставался таким же прекрасным и очаровательным. Просто это было не то, что я хотела бы надеть, будто мир контролировал меня, наряжал, словно куклу, и прежде приятная ткань начинала до боли колоть изнутри мою кожу. Рукава становились слишком длинными, горловина душила, и я путалась в бесконечном подоле юбки.

Мне совсем не хотелось выходить из дома – боже, как это было на меня не похоже! – и в шкафу появилось множество новых нарядов. Домашних нарядов. Кружевное белье, шелковые халаты и костюмы, трикотажные костюмы, тонкие, нежные ткани, короткие шорты, сорочки, приоткрывающие ложбинку между грудей. Всегда укладка и легкий макияж. Ни за что я не хотела превратиться в девушку в растянутой футболке и с пучком на голове и каждый день перевоплощалась в привычную себя настолько, насколько могла сделать это дома. Так что каждый раз, приходя домой, Адам пожирал меня взглядом, и я ловила эти знаки внимания, будто они могли меня спасти.

Однажды Адам задержался на работе. Сильно. И неожиданно для самого себя. Ужин уже остыл. Я не стала есть без него. С поникшими плечами и стоящими в глазах слезами обиды – не на Адама, мне просто было чертовски одиноко одной в этом большом кирпичном доме среди безмолвных деревьев – я сидела за столом, на котором стояли тарелки, полные холодной пасты, и бездумно глядела в темноту леса. Адам зашел в дом тихо, как мышка, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. В руках у него была белоснежная охапка пионов. Растаяла ли я? В конечном итоге, он был не виноват. Он никогда не был виноват. И все же каждый раз приходил с цветами, если думал, что я расстроена.

Я поставила цветы в вазу, пасту – в микроволновку, чтобы разогрелась. Адам стоял рядом, его взгляд скользнул по моему глубокому декольте. Он понял, что я заметила, виновато улыбнулся и заключил меня в медвежьи объятия.

– Я так счастлив возвращаться домой, зная, что здесь меня ждет самая прекрасная девушка на свете, – промурлыкал Адам мне на ухо, зарываясь лицом в мои волосы, уложенные и надушенные любимым парфюмом.

Адам был таким счастливым, но я стала в момент пустой. Я и правда стала девушкой, которая ждала его с работы.

22

Золотая осень была в самом разгаре, и редкие лиственные деревья превратились в яркие всполохи оранжево-алого пламени среди темной хвои, когда Адам предложил съездить на озеро неподалеку от нашего дома. По его словам, это было самое популярное место всех местных любителей свежего воздуха – будто им не хватало леса за окном, – и я сразу согласилась поехать. Так что, выспавшись утром, мы собрали корзину, полную еды, и переносной холодильник с газировкой и отправились к озеру. На мне был легкий атласный костюм с широкими брюками и рубашкой и топ с глубоким вырезом, мне нравилось, как Адам временами ныряет в мое декольте.

Я смотрела в окно машины и не могла наглядеться. Такой привычный темно-зеленый лес теперь пестрил золотыми, оранжевыми и алыми красками. Яркие пятна расплывались, когда мы летели по шоссе. Солнце, непривычно теплое для осени, заливало дорогу, и я жмурилась от слепящего света. У Адама был выходной, в прекрасном расположении духа он мурлыкал какую-то песню себе под нос, сжимая временами мою руку. Это был лучший день из всех, что я могла припомнить здесь за последнее время. На секунду даже показалось, что сегодня вечером я смогу написать новую страницу для своей книги.

В какой-то момент мы съехали с дороги, нырнули в сужающийся тоннель деревьев, сходившийся куполом над нашими головами, и покатили по ухабам и рытвинам из желтого песка. Впереди тоже ехала машина, эфемерная и нереальная за дребезжащей в воздухе поволокой.

Среди деревьев в свете скользящих сквозь ветви лучей солнечного света кружились пылинки, поднимаемые колесами машины. А на дороге она так поднималась, что казалось, будто в воздухе мерцает золотом густой туман. Мы ехали медленно и на несколько секунд словно оказались в другом, далеком месте, месте, где существует золотой туман.

Все вокруг сияло изнутри. Ветви склонившихся к нам деревьев, яркие листочки, заглядывающие в окна машины, улыбка Адама, сидящего рядом. Я сжала его руку, желая запомнить этот момент, запечатлеть в своей памяти, чтобы засыпая холодной зимой в нашей постели, видеть во снах его сияющую улыбку и золотой туман. Изо всех сил я ловила мимолетные детали, зная, что этот момент уже никогда в точности не повторится.

– Машину оставим здесь. – Голос Адама вдруг словно выдернул меня из сна. Мы остановились в паре сотен метров от озера. Сквозь деревья я видела проблески воды, отражающие яркий солнечный свет. – Людей сегодня много. Лучше так, чем потом не знать, как развернуться.

Мы вышли из машины – Адам один взял все, что мы собрали, доверил мне лишь легкий плед – и побрели к озеру. Здесь пахло соснами. Не верилось, что воздух может быть еще чище и приятнее, чем в нашем, окруженном лесом районе, но здесь он был совсем иным. Мы действительно были будто в диком, нетронутом человеком уголке природы. Но доносящиеся с озера голоса и смех тут же разрушили эту упоительную иллюзию.

Нас встретило большое блестящее озеро, чуть подернувшееся рябью от слабого ветра, окруженное густым лесом, словно кольцом. Солнце отражалось в глади воды, бросая в глаза слепящие отсветы, и я прикрыла их рукой, но не могла перестать улыбаться. Хвойные и лиственные деревья обнимали озера своими раскинувшимися лапами, пестря красками. Лес дышал, сиял золотом в солнечном свете, отбрасывая блеклые тени. Здесь, по кромке воды, было меньше елей и сосен, и пышная, не сорванная осенними ветрами листва отражалась в озере яркими красками, словно художник переборщил на картине с желтым. Я вдохнула полной грудью, раскидывая на земле плед.

Я уселась, и Адам положил свою голову мне на бедра, зажмурил глаза и расплылся в счастливой улыбке. По небу лениво ползли причудливые облака, как огромный белый корабль. Я запустила пальцы в его густые кудри, еще чуть-чуть, и Адама замурлыкал бы, как кот. Я наслаждалась им, вглядывалась в каждую деталь его лица, в каждую морщинку, в каждую дрожащую ресничку, в линии волевого подбородка, в изгиб его нежно-розовых губ.

Все казалось таким эфемерным, сном наяву. Неужели это было реальностью? Моей реальностью? И вот снова это счастье, это упоение, граничащее со страхом все потерять. Каждый такой момент я старалась максимально вбирать в себя, запечатлять в памяти, чтобы никогда не утратить. Не важно, что могло случиться завтра или через год, или через десять лет, это воспоминание у меня никто не отнимет.

– Ну ладно, – выдохнул Адам и вдруг резко поднялся.

На секунду моя рука обездолено застыла в воздухе, перестав чувствовать пальцами его мягкие кудри. Сон разбился о реальность.

– Давай есть, пока не остыло. – Адам пододвинул к нам корзину со съестным, и мы принялись за еду. С самого утра я ничего не ела, чтобы развернуть трапезу на пикнике, и теперь накинулась на еду с непривычным аппетитом. Адам довольно глядел на меня, уминая цыпленка, вдруг остановился, поглядел на меня и весь измазанный соусом, с набитым ртом, воскликнул: – Какая вкуснятина, Биби!

Я прожевала прежде чем ответить и продолжила есть уже спокойнее, смакуя каждый кусок.

Людей вокруг озера было множество. Сбоку от нас, всего в паре десятков метров расположилась семья – может, когда-нибудь нам с Адамом тоже посчастливится стать такой семьей, – с другой стороны рыбачил одинокий, тихий мужчина. И так по всей кромке воды взгляд натыкался на людей, радующихся последним теплым денькам. Впервые с тех пор, как приехала сюда, я видела столько людей одновременно. И общий шум, голоса и смех хотя бы на слух, когда я прикрывала глаза, возвращали меня в полный людей Чикаго. Как, оказывается, сильно можно скучать по месту! Я наслаждалась этим мгновением перед тем, как вернуться в наш тихий, практически безлюдный район.

День был приятный, такой, каким только можно представить хороший осенний день. Легкий ветерок щекотал лицо, пригревало теплое солнце, и лес вокруг озера дышал свежестью и хвоей. Но все хорошее когда-нибудь заканчивается, и скоро – гораздо быстрее, чем хотелось бы – солнце начало клониться к закату. Яркое зарево отразилось в воде, рваные, будто сладкая вата, облака стали розовыми, а приближаясь к солнцу, сияли алым. В момент все стало таким ярким, что заслепило глаза, и как-то стихло. Я достала телефон, сделала пару снимков на память, и вдруг крохотная капля ударилась о мое лицо.

– Мне кажется, или на меня капнуло? – Я вытерла щеку.

– На меня тоже. – Адам разглядывал капли на своей руке. Обреченно улыбнувшись, он поднялся с пледа и начал собирать наши вещи. – Пошли, пока не начался дождь.

На сегодня моя сказка окончательно была разрушена, лишь оставалось надеяться, что это не последние погожие дни. Но еще больше я желала, чтобы в следующем году мы также приехали вместе на это озера, а потом через год, и еще через год, и еще через город. Я бросила последний взгляд на озеро, подернувшееся рябью от поднявшегося ветра. Он вдруг неожиданно сильно устремился прямо на меня, и я увидела, как ярко-желтые листья начали облетать с деревьев. Если бы я могла сделать хоть что-то, чтобы продлить это время… но я могла лишь провожать взглядом уходящие краски.

Пока мы шли до машины, дождь усилился. Мои ноги начали застревать в липкой грязи, но последние несколько метров мы бежали. Адам заливисто смеялся, прямо как мальчишка. Я знала, вспоминает один похожий случай, когда мы оба вымокли до нитки. Футболка на нем намокла, и сквозь светлую ткань просвечивал его торс. Адам побросал вещи в багажник, но, когда я добралась до машины и дернула ручку пассажирской двери, поняла, что двери он не открыл.

– Адам, ты не… – начала я, закрываясь от дождя рукавом рубашки.

В секунду он пересек разделяющее нас расстояние и впился в мои губы жадным поцелуем. Сильные руки обхватили мою талию, приподняв над землей и сжав мое тело. Губы Адама спустились к моей шее, на коже я чувствовала его обжигающее дыхание и вся задрожала.

– Вспомнил дождь тогда, – промурлыкал Адам, улыбаясь, мне на ухо. В его объятиях было так тепло, что я могла бы стоять под дождем часами. – В тот день мы тоже вымокли.

– Я помню. – Сердце у меня заходилось, и голос дрожал.

Глаза Адама сразу округлились от испуга, он тут же открыл для меня дверь автомобиля, так и не поняв, что трясло меня совсем не от холода. Почти сразу он оказался рядом, первым делом потрогал мои холодные руки, недовольно повел челюстью и резко развернулся к выезду. Адам не слушал, когда я сказала, что согрелась, и не выключил печку. А когда мы приехали домой, сам ринулся разбирать вещи. Мне было позволено лишь пойти в дом сварить кофе.