Loe raamatut: «Эскимос с Марса»

Дарья Донцова
Эскимос с Марса

«Продается половина кошки в живом виде».

Прочитав это сообщение, я опешила и еще раз посмотрела на текст. «Продается половина кошки в живом виде». Господи, как подобное возможно? Если разрезать несчастное животное пополам, то оно умрет. И о какой части идет речь: передней или задней? Вот вы бы предпочли купить голову или хвост? Первую придется кормить, для второй покупать наполнитель. Может, киску разрубили вдоль? Ну и глупости лезут мне в голову!

Я отложила газету бесплатных объявлений, отхлебнула кофе, заела его конфетой и снова уставилась на полосу. «Продается половина кошки в живом виде». Нет, не будет мне покоя, надо позвонить по указанному телефону и задать простой вопрос: зачем делить Мурку на куски? Поколебавшись некоторое время, я схватила трубку, набрала номер, услышала хриплое «алло» и поинтересовалась:

– Объявление давали?

Телефон вначале хрипел, потом из него долетело:

– Угу.

Мое любопытство достигло крайней точки.

– Она живая?

– В принципе да, – сообщила женщина, – но если захотите сделать ремонт, возражать не стану.

Я изумилась до предела, первый раз слышу про ремонт кисы, но, возможно, хозяйка имеет в виду простую процедуру купания?

– Ну, так как, – поторопила меня тетка, – приедете смотреть?

– Вы ее показываете?

– Хотите купить, не увидев, что берете? – удивилась в свою очередь женщина.

– Вы далеко живете? – спросила я.

– Смотря откуда ехать, – весьма разумно ответила незнакомка. – Вообще-то я живу в Подмосковье, но это намного лучше, чем в центре Москвы. Глупые люди рвутся поселиться на Садовом кольце и потом спят с закрытыми окнами, дыша воздухом из кондиционера, а у нас во дворе летом яблони, груши, зелень, зимой снег чистый, сахарный.

– Я тоже живу за городом и не хочу перебираться на Тверскую, – подхватила я, – для меня Ложкино лучше всего.

Женщина издала смешок.

– Ложкино? По Новорижскому шоссе домой ездите?

– Верно, знаете наш поселок? – поддержала я беседу.

– Моя квартира находится в городке «Медтехника», – радостно объявила собеседница.

– Да ну? – подскочила я. – Это совсем недалеко от моего дома: если напрямик через поле топать, то за четверть часа дойти можно! Мы к вам на хлебозавод за батонами бегаем, такого «Нарезного», как там, в Москве не купить, настоящий хлеб, из отличного дрожжевого теста.

– Ну, придете глядеть? – вернулась к основной теме женщина.

– Да, прямо сейчас, – пообещала я, – можно?

– Конечно, – милостиво согласилась она.

Я схватила сумочку, бросила туда мобильный, кошелек и поспешила во двор. Пожалуйста, не надо считать меня дурочкой, но заяву о продаже половины живой кошки дала дама из соседнего городка. Я никогда бы не отправилась в дальний путь, чтобы удовлетворить разбушевавшееся любопытство, но животное находится на расстоянии вытянутой руки от Ложкино! К тому же после того как Маша уехала учиться в Париж, Зайка с Кешей и близнецами тоже перебрались в столицу Франции, а Дегтярев переселился к своему сыну Теме, я постоянно забываю купить хлеб. Вот и сейчас в полотняном мешочке, который, перед тем как отбыть вместе с Манюней, наша домработница Ирка повесила на кухне, нет ни крошки, а мне вечером захочется съесть тостик.

Я завела свой «Мини-купер» и поехала по шоссе. И вовсе я не любопытна, как сорока, просто ни разу не видела половину кошки в живом виде!

Владелица животного оказалась полной пенсионеркой с приветливой улыбкой.

– Быстро примчалась, – сказала она, впуская меня в квартиру.

– Тут ехать всего ничего, – кивнула я и представилась: – Даша.

– Надя, – после небольшого колебания ответила хозяйка, явно привыкшая сообщать еще и отчество.

– Ну и где же она? – не вытерпела я. – Очень хочется ее увидеть.

Надя обвела рукой прихожую.

– Нравится?

– Красиво и уютно, – похвалила я интерьер, – весьма просторный холл, наверное, здание строили по особому проекту?

– Угадали, – подтвердила Надежда, – когда-то городок возводили для сотрудников завода «Медтехника», в этом доме жило начальство, но потом народ стал квартиры продавать, из старых жильцов нас лишь двое осталось. Идите сюда.

Мы миновали длинный коридор и очутились в квадратной комнате с двумя большими окнами.

– Ну? Как вам? – спросила Надя.

– Замечательно. А где кошка?

– Зачем вам Муся? – удивилась Надежда. – Бродит где-то. Разве в квартире пахнет? Мусенька аккуратная, она никогда нигде не безобразничает.

– Здесь изумительная чистота, – заверила я хозяйку, – просто я хочу посмотреть на половину…

Из соседней комнаты раздался оглушительный грохот. Надя бросилась на звук, я поспешила за ней. Помещение, куда я ворвалась следом за хозяйкой, оказалось по размеру чуть меньше того, которое пару минут назад мне показывала Надежда, но выглядело оно не менее уютно.

– Вазу разбил, – с горечью отметила пенсионерка, – хрустальную! Я привезла ее в семьдесят пятом году из Чехословакии! Отличное качество, и вдребезги! Ну как тебе не стыдно!

Сидевший за столом мальчик лет четырнадцати не обратил ни малейшего внимания на слова бабушки. Он схватил со стола карандаш и начал быстро чиркать им по бумаге.

Надежда насупилась, мне стало ясно: ей почти до слез жаль вазу, с которой связано много приятных воспоминаний. И наверное, бабушке не по вкусу поведение внука, который даже не извинился, совершив оплошность.

– Просто безобразие! – возмутилась пенсионерка.

Мальчик, не изменившись в лице, орудовал карандашом.

– Немедленно убери! – приказала Надя. – Эй, Олег!

Ребенок, не отрывая глаз от бумаги, заговорил:

– Сто двадцать четыре, семьдесят восемь, двести.

– Сейчас же прекрати! – стукнула кулаком по столу старушка. – Олег! Кому говорю!

– Сто двадцать четыре, семьдесят восемь, двести, – размеренно повторил мальчик и стал из стороны в сторону раскачиваться на стуле.

– Вот несчастье! – устало сказала Надя. – Никогда таких вредных не видела! Прикидывается, что меня не слышит, есть отказывается, зато в туалете по часу сидит, спать в одежде ложится, брюки не снимает, рубашку тоже.

– Это ваш внук? – спросила я.

Надя внезапно рассмеялась, а Олег монотонно произнес:

– Сто двадцать четыре, семьдесят восемь, двести.

– Я не специалист, но, похоже, мальчик болен аутизмом, – предположила я.

– Что за напасть такая? – ахнула Надежда. – Заразная?

– Нет, – сказала я, – ребенок с такой болезнью полностью отгорожен от действительности, не желает общаться с окружающими, живет в собственном мире. К сожалению, большинство людей считает аутистов умственно отсталыми, но на самом деле они гениальны, и из таких детей вырастают великие математики, писатели, композиторы.

– Мало радости от их талантов, если с ними за чаем не поговорить, – вздохнула Надя. – По мне, так лучше обычного мальчика иметь, понятливого. Пусть двойки получает, в футбол гоняет, школу закончит, в армии отслужит, женится. Обойдемся без великих. Ну и как с таким разговаривать?

– Сто двадцать четыре, семьдесят восемь, двести, – без всяких эмоций повторил паренек.

Надя села в кресло.

– Во! Слышали! Издевается, постоянно цифры бурчит.

– Олег пытается вам что-то сказать, – вздохнула я.

– Так пусть говорит, – обозлилась она.

– У него свой язык, похоже, эти цифры имеют большое значение для мальчика, – протянула я, обогнула стол, приблизилась к подростку и решила завести с ним беседу: – Здравствуй, Олег.

– Сто двадцать четыре, семьдесят восемь, двести, – раздалось в ответ.

– Идиот! – в сердцах воскликнула Надя. – Господи, за какие грехи ты мне на склоне лет такое испытание послал? Хотела его по голове погладить, дотронуться не успела, только руку протянула, так мальчишка визжать начал!

– Аутисты не выносят чужих прикосновений, – пояснила я. – Если такой человек разрешает себя обнимать или дает вам руку – это демонстрация наивысшей степени доверия. Очень часто ребенок не проявляет ее даже по отношению к родителям. Особенные дети крайне привязаны к обстановке, очень тяжело переживают смену местожительства и привычной пищи.

– Откуда вы знаете? – с недоверием покосилась на меня Надя.

– В институте когда-то прослушала курс лекций по психологии. И…

Слова застряли у меня в горле. Олег, по-прежнему не обращавший на нас внимания, продолжал быстро водить карандашом по бумаге, но я только сейчас посмотрела на его работу и поняла: он с удивительной точностью и филигранным мастерством воспроизводит одну из картин русского художника Перова, она называется «Тройка» и демонстрируется в Третьяковской галерее. В распоряжении Олега был всего лишь один простой карандаш и лист бумаги формата А4, но мальчик умудрился разместить на малом пространстве всю композицию. Он уменьшил фигуры детей, изображение бочки, санок и удивительно точно передал выражение лиц подростков. Если бы картина была нужного размера, а Олег имел краски, копия могла стать неотличимой от оригинала.

– Здорово! – похвалила я Олега. – Ты молодец. Давай познакомимся, меня зовут Даша.

– Сто двадцать четыре, семьдесят восемь, двести, – без всякой агрессии произнес мальчик.

Я повернулась к Наде:

– Олег не ваш внук…

Она махнула рукой:

– Сплошная беда. Нет, конечно, я надеюсь, что дочь мне нормальных родит, не уродов.

– Не говорите так, – попросила я, – мальчик все понимает.

– Тогда почему он так себя ведет? – возмутилась она.

– По-другому он не может, – вздохнула я.

– Таблетки от его болезни продают? – с надеждой спросила хозяйка квартиры. – Вон у соседки, Зинаиды Кирилловны, внучка с припадками слегла, так ей уколы делали, нонче она козой скачет.

– Увы, аутизм остается для науки загадкой, фармакология пока бессильна, – развела я руками. – Думаю, надо показать Олега психотерапевту. Хороший специалист может подобрать ключи к мальчику. Как он к вам попал?

Надежда покосилась на Олега.

– Дочь моя, Лариска, привезла. Никогда она меня не слушала, сколько раз я ей внушала: Лара, на свете существует много хороших профессий, выучись на стоматолога и живи припеваючи. Не хочешь быть врачом – иди в институт иностранных языков, если тебя совсем прижмет, частные уроки прокормят. И ведь она имела возможность выбрать вуз, школу закончила с золотой медалью, всего один вступительный экзамен сдай – и студентка. Я с юности мечтала высшее образование получить, да не вышло. Думала, дочь выучится, но у Ларки упрямства много.